Отпечаток

[Дан] Сложно не целовать Тину, когда она сидит рядом со мной. Улыбается, облизывает губы и тянется ко мне сама, не дождавшись моих действий. А разве я могу ей отказать? — Может, почаще тебя в туры отправлять? — стискиваю пальцами замочек на её спортивной кофте и тяну его вниз, оголяя ключицы. Тоненькие пальцы прячутся в моих волосах, девочке неудобно в автомобильном кресле, а я сгораю от одного лишь её присутствия рядом с собой. — Ни за что, — отпускает в воздух на выдохе, сбивая свой ритм и подстраиваясь под мои поцелуи. Тщательно изучаю каждый миллиметр её фарфоровой кожи, пускаю в ход язык, оставляю влажные следы возле шеи, пока Тина стонет в наэлектризованное пространство между нами. — Воздержание на меня плохо влияет. — Наоборот, — несильно прикусываю кожу и улыбаюсь ещё шире, — знала бы ты, как красиво сейчас выглядишь. Мы оторвались друг от друга через пять минут, когда чей-то из наших телефонов противно запиликал. То, как быстро поднималась и опускалась её грудная клетка, рождало во мне миллион фантазий, которые мы с ней обязательно воплотим в жизни. Я чувствовал на себе её горячий изучающий взгляд. Малышка, не останавливаясь, рассказывала о своих приключениях, словно в школе попросили написать сочинение о том, как она провела лето. Мне удавалось её прерывать лишь на светофорах, когда красный сигнал дарил время для изучения её искусанных мною же губ. Если бы я не отпустил водителя, её щебетание превратилось бы в тихие стоны. Она изнывала бы от моих рук прямо в этой чёртовой машине, сжимая ногами мои пальцы, которые знают все её особо важные точки. Отсутствие пробок, полупустая парковка и моё желание избавить Тину от одежды творят чудеса. Ещё и лифт ожидал нас на первом этаже. Кажется, я не зря не растрачивал всю удачу за время отсутствия Тины. Всё складывается слишком хорошо. Пропускаю девочку вперёд, закрывая за нами дверь чуть громче, чем планировал. Она торопится развязать шнурки на своих кроссовках, пока я каменею, увидев её обтянутую лосинами попу в метре от себя. Подхожу ближе, кладу ладонь на бедро и закусываю губу. Тина резко возвращается в вертикальное положение и задевает мой пах, едва не сбивая меня с ног. Мне кажется, возбуждение уже проникло во все клеточки наших тел. Наклоняю голову, касаясь кончиком носа её волос, и втягиваю родной аромат ванили. Лишите меня зрения и слуха за все мои грехи, но свою женщину я найду даже по запаху. Она запрокидывает голову, упираясь мне в плечо, и я встречаюсь с невозможными, жаждущими огня глазами. Не помню, когда она смотрела на меня так пронзительно. Одной рукой обнимаю её и ползу вверх по животу, пытаясь отыскать уже знакомый замочек. Цепляюсь за него из последних сил и, целуя пшеничный затылок, тяну до конца. Ладонь опускается на грудь, сжимая её и провоцируя шумный выдох из приоткрытых губ. Тина расправляет плечи и выгибается навстречу моей руке. Повторяю движение и сжимаю зубы, подталкивая девочку вперёд. Она почти топчется на месте, но всё-таки переступает с ноги на ногу и оказывается у стены. Разворачиваю её к себе лицом и, наклонившись, впиваюсь в раскрытые губы. Она вытягивается в струнку, стараясь стать выше, и поднимает прижатую ко мне ногу. Подхватываю её ладонью, глажу, сжимая пальцами, направляюсь к попе и вновь скольжу по ноге. Тина, каждый раз встречаясь с моим языком, сразу же задерживает дыхание и проваливается куда-то в беспамятство. И мне приходится думать сразу за нас двоих. Прикусываю нижнюю губу, даю возможность ей вдохнуть воздух и снова сминаю желанные губы. Не сразу замечаю, как Тина заваливается на меня, оторвавшись от стены. Открываю глаза, замечаю её потрепанную прическу и улыбаюсь. Обхватываю личико ладонями, смотрю, как малышка пытается держаться на подкашивающихся ногах, и, чмокнув в кончик носа, приглаживаю хаос на голове. Веду её в спальню, потому что сдерживать себя становится всё тяжелее и тяжелее. Мне хватает одного лишь случайно брошенного на неё взгляда, чтобы за секунду раздеть её и довести до оргазма. Она обладает удивительной способностью - умеет сочетать в себе и страсть, и нежность. Две эти черты так хорошо дополняют друг друга, что вызывают в моей голове множество вопросов. Но пока я истекаю слюной, искать ответы мне попросту не хочется. Она тянет меня на себя сразу же, как только спина касается постели. Обвивает ногами, из-за чего я немного пошатываюсь и быстрее ожидаемого оказываюсь у её лица. Растягивает губы в улыбке, заглядывает мне в глаза, что-то выискивая там для себя, а потом, очевидно, найдя искомое, приступает к изучению моей шеи. Втягивает кожу в своем излюбленном месте между ключиц, причмокивает и, оторвавшись, любуется. Пока она восстанавливает дыхание, я сажусь на кровати и тянусь руками к резинке её лосин. Обтягивающая ткань, хоть и красиво подчёркивающая прелести фигуры, затрудняет процесс. — И как тебе Грузия, говоришь? — интересуюсь невзначай, стягивая одежду. Тина приподнимает бёдра, хмурится, убирает волосы с лица. Моя потревоженная любовь. — Красиво, — хрипит где-то на подушках, пока я, наконец, высвобождаю её стопу и отбрасываю лосины в сторону. — И салют понравился? — зацеловываю сжимающиеся пальчики в своей руке, двигаюсь ближе к коленке, оставляя влажные следы. Слышу какое-то неразборчивое мычание, хмыкаю и вновь спрашиваю: — Говорят, грузины очень гостеприимные… — Очень! — пытается подняться, но я упираюсь ладонью ей в живот, и девочка принимает исходное положение. — Салют или грузины? — продолжаю издеваться над ней, по пути стягивая с себя толстовку. — Да-ан, — она самостоятельно стягивает со своих плеч спортивную кофточку и вновь тянется ко мне, соскучившись по моим ласкам. — Никто к тебе не приставал? — закончив с одеждой, я продолжаю покрывать поцелуями её тело, обходя стороной особенно чувствительные точки, чтобы позлить Тину. — Всё уже, — хнычет, тянет ладошку ко мне, и я сдаюсь. Поднимаю голову и встречаюсь с запыхавшейся девочкой. Устраиваюсь поудобнее между её ног, целую рвано, мокро, выхожу за рамки её горящих губ. Она обнимает меня за шею, ладошкой ныряет под руку и гладит подушечками пальцев лопатки. Вхожу в неё стремительно, глубоко. Заострённые ноготки впиваются в кожу, и я морщусь. По всему телу проходят мурашки, ноги на моей пояснице смыкаются ещё плотнее, а любимейшая птичья трель превращается в сладостный стон. Ещё толчок. Медленный, но такой же глубокий. Прячется от меня, выгибаясь в спине и закрывая глаза. Знаю, как она теряется, когда слышит мои пошлые фразочки. Не могу позволить себе отказаться от такого зрелища. Продолжаю плавно двигаться в ней, изредка шепчу что-то, убираю от глаз волоски, путающиеся в ресницах. Она — совершенство. В момент, когда я вновь соединяю нас в одно целое, Тина распахивает глаза, и я без каких-либо трудностей вижу, как удовольствие выстилает перед ней пелену, мешающую фокусировать взгляд. Она шепчет «ещё», а мой избитый рассудок готов скончаться прямо сейчас. Ускоряюсь и припадаю к губам. Она нужна мне вся. Её пальцы, покоящиеся на шее, притягивают к себе так близко, что наша кожа скользит друг по другу. Хочется целовать её без передышек, но дыхание срывается, толчки становятся более частыми, и всё вокруг теряет очертание. Зажмуриваю глаза, концентрируясь на вселенной подо мной, и чувствую все её нервные окончания. Тина сжимается, держит внутри и снаружи, а потом неожиданно тихо расслабляется. Чувствую, что вот-вот сам окажусь рядом с ней, сражённый этой бешеной гонкой, но Тина высвобождает одну ступню из своеобразного замка, трётся об меня ногой и провоцирует неожиданно глубокий толчок. Финальный. Упираюсь лбом ей в плечо, облизываю губы и думаю о том, как неожиданно её прикосновение взорвало все планеты и галактики внутри меня. Сколько таких ночей у нас уже было? Сотни? Тысячи? И несмотря на это, всего лишь секундное движение её ноги, с которым моё тело не было знакомо, так легко подчинило всего меня. Провожу носом по её волосам, опускаюсь ладонью на виновницу моего сбитого дыхания и глажу кожу большим пальцем. Глупцы те, кто говорит, что чувствовать свою женщину во время секса невозможно. Я различаю каждое малейшее изменение в ней, каждую искорку и кратчайшее движение. Делаю первые неуверенные взмахи ресницами и замечаю, как любимые голубые изучают меня, словно ребёнок врученную ему вещицу. Смущается, поджимает губы и «бежит» пальчиками с шеи в волосы. Готов всё отдать за минуты такой важной тишины между нами. Начинаю смеяться, когда Тина неожиданно подрывается и начинает оставлять поцелуи на моём лице. Неужели так сильно соскучилась? Прикрываю глаза от таких приливов нежности и покрепче обнимаю её. — Как же я люблю в тебе эти перемены настроения, — она тут же опускается на мои губы и уносит нас на несколько секунд в другое измерение. Отстраняется и смотрит в глаза. Не вижу ничего, кроме счастья. Совершенно чистая, без грамма косметики, с разбросанными на подушке волосами и слегка влажными глазами. Нахожу на бедре шрамик и аккуратно описываю вокруг него круги. Продолжаю любоваться красотой перед собой, пока Тина не касается моей ладони, скользящей по её ноге. Она ложится мне на плечо, чтобы было удобно рассматривать наши руки, которые я сразу же переплетаю и тяну к губам. Оставляю на них пару-тройку поцелуев и касаюсь этим переплетением её шрама. — Вот видишь, что бывает, когда ты не слушаешь меня, — даже не думаю отчитывать её за безрассудство. Она взрослый человек и способна сама принимать решения. Правда, в моменты, когда её охватывает вдохновение, Тина может забыть обо всём, даже об инстинкте самосохранения. Помню ту ночь, когда сидел и ждал от неё сообщение об окончании съёмок, а получил видеозвонок и ревущую Тину. Уже смутно помню, что тогда её напугало: горячие алюминиевые вставки, которые, кстати, и оставили небольшой ожог, собачий холод в тёмное время суток или абсолютное единение с дикой природой. Твердила, что она не может со всем этим справиться и съёмки идут совсем не так, как она планировала. Сердце разбивается даже сейчас, стоит мне всего лишь взглянуть на след этих «фэшн пыток», как она тогда сказала. — Скажи мне, тебе когда-нибудь надоест надевать на себя эти побрякушки? — уверен, что она поняла мою метафору. Я прекрасно знаю, что ответа на этот вопрос либо не существует, либо он меня не устроит. Но я привык говорить ей всё, что думаю. — Почему нельзя быть нежной девочкой? — Потому что такая я только с тобой, — на удивление, даже не прячет глаза. Неужели мы стали ещё на шаг ближе друг к другу? Мы общаемся взглядами ещё какое-то время, а потом Тину, не спеша, начал забирать Морфей, и я накрыл нас одеялом, ограждая от всего мира. Её ладошка осталась лежать на моей груди, прямо посередине, почти у сердца. Продолжал любоваться ею, несмотря на то, что знаю точное расположение каждой родинки. Когда я изучал её на первом собрании перед съёмками «Голоса», по неслучайной случайности сидящую прямо напротив меня, я и подумать не мог, к чему это всё может привести. Я помню каждую деталь. Часто вспоминаю и сравниваю её прошлую и настоящую, и понимаю, что полюбил вовремя. Почему? Она сидела в розовом кардигане, который тогда казался мне невероятно огромным, способным вместить сразу три Тины. Или это она была для меня настолько крошечной… Уставшие красные глаза, которые прятались за тонким стеклом, смотрели куда угодно, но только не на меня. Никогда прежде не видел такого голубого. Безумно красивый цвет. Помню, что меня смутили её очень сухие губы. Она растянула их в искусственной улыбке, а моё сердце затрещало, представляя, как больно этим незажившим ранкам. Тогда она сама была ещё незажившей ранкой. Возле неё сидел Монатик, и, когда ему пришлось неожиданно выбежать из кабинета, чтобы ответить на телефонный звонок, Тина резко повернула голову, и её выпрямленные волосы, которые она не стала насиловать оставленной на правой руке резинкой, предоставили мне доступ к аккуратному ушку. На нём виднелась маленькая родинка. Мне хватило пары секунд этого удивлённого движения, которое подарило мне новую деталь. Я ухватился за эту тёмную точечку и практически до самого конца не мог перестать о ней думать. У меня была всего лишь одна попытка перестать препарировать её. И она оказалась провальной. На опущенные глаза попались её пальцы, вернее то, как она беспощадно надрывала заусенцы. Кажется, таких ранок на её теле было множество: шрамик на большом пальце правой руки, ямочка под губой… Так вот, почему я полюбил её вовремя? Потому что на пару минут раньше она бы меня к себе попросту не подпустила, ну или же я бы разбился под ежесекундными выстрелами из-под её пушистых ресниц, а секундой позже банально бы не успел. Не представляю её в чужих руках. Тыльной стороной указательного пальца глажу её по скуле, едва касаясь, чтобы не разбудить. Слёзы застилают глаза и я, даже не думая, целую её в висок. Все переживания тут же испаряются. Это и немудрено: я прикасаясь к своей любви. Разве она должна причинять боль? Первые несколько секунд не понимаю, откуда идёт звук. Будильник, который я прошлой ночью ставил себе, как напоминание, остался включенным в режиме «ежедневно». Подрываюсь с намерением его выключить, при этом не разбудив Тину, но не замечаю её рядом. Тру глаза, которые не были готовы к такому неожиданному пробуждению в половину четвёртого. Мелодия прекращается, и я встаю с кровати, чтобы найти обе свои пропажи. Захожу на кухню и, остановившись на пороге, смотрю на успевшую приготовить себе кофе Тину. Снова ходит в моей рубашке. У неё целый шкаф и комод вещей в моей квартире, но она всё равно надевает на себя мои огромные рубашки, оставляя половину пуговиц не застегнутыми. Подхожу к ней со спины, обнимаю и целую в шею. Девочка, словно кошка, извивается и мурчит. Забираю у неё из рук чашку, ставлю её подальше от нас, а затем притягиваю Тину к себе, располагая ладони на её животе. — Зачем тебе будильник в такое время? — упирается затылком мне в плечо и прикрывает глаза, раскачивая нас из стороны в сторону в полной темноте. — Вчера должен был правки скинуть, сидел допоздна, — разворачиваю её к себе и тут же, ухватив за талию, усаживаю на столешницу. — Забыл отключить. Стройные ножки оказываются на моей пояснице, подхожу ближе и опускаю ладони на бёдра. На ней, кроме моей рубашки, ничего нет. От одной мысли пересыхает в горле. Тина тянется ко мне за поцелуем, но я торможу её, надавливая на кожу своими пальцами. — Давай challenge: кто дольше продержится? — почти шепчу в тишину между нами. Малышка кивает, облизывает губы и тянется пальчиками к моей шее. Наклоняет голову, как будто изучает меня. Ловлю её волну и принимаюсь раскручивать в ней желание одним лишь взглядом. Свожу брови, кусаю щеку изнутри, а она, заметив это, ныряет пальчиками в мои волосы. Тянет меня к себе, прогибается в спине и дышит в мои раскрывающиеся губы. — Дразнишь? — не свожу с неё глаз, любуюсь тем, как Тина пытается вывести меня на эмоции. — Дразню, — закусывает свою пухлую губу. Вновь сжимаю пальцы на её бедре, притягиваю ближе и провожу кончиком носа по виску. Делаю вдох, наполняя лёгкие её запахом, и прикрываю глаза. Отстраняюсь, приковывая к себе её внимание, а затем сокращаю расстояние, почти касаясь её губ. Тина готова ответить, тянется вперёд, прикрыв глаза, но я обвожу губы языком и не предпринимаю никаких попыток стереть последние сантиметры между нами. Кладу ладонь на её талию поверх рубашки и ловлю мурашки по телу. Малышка вздрагивает, ещё разок закусывает губу и, окончательно обессилев, льнёт ко мне. Знаю, как ей тяжело принимать поражения, поэтому впечатываю её в себя и целую. Пусть будет ничья. Сладкие губы обхватывают мои снова и снова, ласкают язычком, кусают… Играется с волосами, сжимает свои ноги на моей пояснице и стонет совсем беззастенчиво. Жмусь своей щекой к её, пряча улыбку. Заключаю девочку в свои медвежьи объятия, придерживая ладонью затылок и оставляя пару поцелуев у виска. — Ты сегодня решил поиздеваться надо мной? — припоминает мне разговор о грузинах и салюте, и я не сдерживаю смешок. — Знала бы ты, как часто я тебя хочу, не задавала бы такие вопросы, — беру её недовольное личико в свои руки и смотрю со всей нежностью, на которую способен. — Скорее, я издеваюсь над самим собой. — Тогда в чём проблема? — Тина сердится, чем смешит меня ещё больше. — Что такое смешное ты вспомнил, что остановил своё и моё возбуждение?! — Какая ты сексуальная, когда злишься, — шепчу, а затем кротко целую, усмиряя дракона. Пытаюсь вспомнить, где видел свой телефон, и уже через мгновение тянусь рукой к подоконнику. Тине приходится выпустить меня из хвата своих ног, чему она совсем не рада. — Если ты променял секс со мной на телефон, я сильно обижусь! — меняет свою интонацию, и я стискиваю смартфон в руке крепче. — Посиди минутку спокойно, — целую в лоб, возвращаясь к ней, и ищу в галерее видео, которое так спонтанно вспомнилось мне. Я не знаю, почему именно сейчас, когда у нас обоих желание превышает все возможные единицы измерения, мне вспомнился тот день, когда я увёз Тину прямо с репетиции её тура ко мне домой, и она вытянула весь мой шкаф в поиске чего-то нового для своих костюмов. Она целенаправленно примеряла все мои пиджаки и брюки, становилась на носочки, чтобы ткань не тянулась по полу, затягивала пояс до подмышек, но ничего не менялось. Я смеялся, как сумасшедший, снимал это на видео трясущимися руками и заливался слезами. Разворачиваюсь к Тине спиной, упираясь поясницей в столешницу, и девочка вновь обвивает меня ногами, в этот раз скрещивая их в районе моего пупка. Обнимает со спины, гладит грудь своими маленькими ладошками и кладёт подбородок на плечо, терпеливо ожидая. — Я так и уснуть могу, — шепчет мне на ухо, вызывая очередную улыбку. Нахожу видео спустя несколько бесконечно долгих секунд и, даже не дойдя до половины, смеюсь как в первый раз. Экранная Тина жалуется, что они никак мне могут подобрать образ, что Оля изучила всех дизайнеров, перебрала старые коллекции, а подходящего ничего нет. Сначала она падает на кровать, мычит что-то непонятное в простынь, затем перебирает остаток вещей и, найдя то, что ей приглянулось, стала радостно прыгать по периметру комнаты. И не важно, что она тонула в пиджаке, а рукава подтянуты до самых локтей. — Ты тогда была такой счастливой, вся заискрилась прям, — блокирую телефон после просмотра и откладываю в сторону. Что-то начало болеть в сердце. Совсем слабо, но ощутимо. Как будто это было так давно и вовсе не с нами. — Почему «была»? Я и сейчас счастлива, — уплотняет контакт наших тел, укладывая щеку. — Особенно, когда ты рядом. Мне хотелось озвучить ей то, что крутится в голове уже не первый день и даже не первый месяц. Я молча развернулся и принялся её целовать, так и не сказав о том, что не вижу, что она счастлива рядом со мной. Мы очутились в кровати через несколько минут, насытившись губами друг друга и окончательно растеряв все силы. Оба понимали, что внутри что-то перемкнуло и настроиться на прежнюю волну уже не получится, поэтому дальше поцелуев даже не пытались заходить. Когда я нёс её в спальню на руках, проходя у окна, заметил её расширенные зрачки и поцеловал её в нос. Тина как будто приросла ко мне в тот момент. — Даник, — протягивает неуверенно. — Что? — провожу ладонью по голой коже, наслаждаясь теплотой любимого тела. В такие моменты ощущаю себя самым настоящим последним романтиком Кишинева. — Полетели со мной к Вене на День рождения, думаю, он будет рад, — все предыдущие мысли о том, что она может быть со мной несчастна, разбиваются о сердце с первым его ударом. Разве, будучи несчастной, она подпускала бы меня так близко к себе и, что самое важное, к сыну? — А девятнадцатого махнём в Париж, в Диснейленд, — уже представляю радостную Тину, с восторгом разглядывающую всё вокруг, и не менее довольного ребёнка, который, как и мама, не скупится на эмоции, если он искренне удивлен. Такие безумные идеи всегда рождаются спонтанно, и в этом их прелесть. — Будешь баловать моего ребёнка? — её дыхание вызывает табун мурашек, улыбаюсь, как мальчишка, и оставляю поцелуй в её волосах. Прячу его как можно глубже, чтобы он доставал до самых скрытых уголков души. — Буду баловать тебя, — её тихое хихиканье уносит меня куда-то за пределы Вселенной, где мы вдвоем давным-давно облюбовали себе маленький рай на двоих. — Спи, принцесса, иначе отправлю тебя на самую большую и страшную горку. Её возмущения я даже не стал переводить на человеческий язык. Мне нравилось наблюдать за ней, когда она, почти как в бреду, лепетала что-то невнятное, известное только ей. Такой чистой и невинной, как сейчас, её практически никогда невозможно увидеть. Напоминала мне ребёнка, речь которого ты совсем не понимаешь, но необходимость быть рядом чувствуешь даже кожей. Она уснула, переплетая пальцы наших рук, перед этим закинув на меня свою ногу. Я рассматривал её спящую до последнего. В очередной раз думал, какая она красивая. Родинки, одна за другой рассыпавшиеся на её лице, вздёрнутый нос, губы в трещинках, ресницы, которыми она никогда не бывает довольна… Всё в ней идеально. И даже эта чёлка, которую она сделала не из-за переполняющей радости. Если бы она только могла посмотреть на себя моими глазами… Открываю глаза, когда за окном во всю играет красками новый день. Тина потягивается на подушках, улыбается мне и переворачивается на бок. Не произношу ни слова, принимаю такую же позу и удивляюсь тому факту, что она, оказывается, может проснуться раньше меня. Эта проказница затащила меня в душ, подгоняла, стуча по спине ладошками. Разве я когда-либо был против такого совместного времяпрепровождения? Честно, даже не помню, когда мы в последний раз принимали вместе душ. С её внезапным туром я вообще потерялся во времени. Закрываю глаза и подставляю лицо под воду. Капли скользят по коже, опускаются по животу и срываются, ударяясь о пол. Чувствую горячие губы на своем позвоночнике и выдыхаю весь воздух. Её незамысловатое движение порождает какую-то иную потребность в ней. Мне не хочется ничего из всего того огромного списка, что могло бы привести к сексу. Не считая наших поцелуев, конечно. Это, наверное, единственное, от чего я никогда не устану. — Хочу увезти тебя в Рим и прятать от настырных итальянцев, подкармливая божественной пастой, — обрамляю её щёки ладонями и всматриваюсь в красивейшего цвета глаза. — Хочу проваляться с тобой целый день на белых простынях самого дорогого номера. Можно в Амстердам, а затем в Вену... Вообще не важно куда. — Ты так много делаешь для нас… — врывается в поток моих мыслей, облизывая губы. — Я люблю тебя всегда одинаково сильно, даже в периоды наших ссор, — глаза бегают, выдавая её волнение. — Боишься? — Очень, — произносит чуть тише, и мы оба понимаем, что она имеет в виду. На какое-то время я даже перестал обращать внимания на шум воды. Наши характеры не допускают того факта, что мы сможем отодвинуть гордость в сторону и попрощаться с одиночеством. В голубых глазах начинается шторм, и мне срочно нужно что-то придумать, чтобы заверить девочку в том, что мы справимся и всё-таки выстоим в этой борьбе за возможность быть вместе. — Ты здесь, со мной. За нашими спинами столько всего было… Я всегда шёл к тебе навстречу и буду идти дальше, не переживай. Я выдёргивал тебя из лап прошлого не для того, чтобы бросить на середине пути. Мы обязательно дойдём, слышишь? Даже если через вечность, даже если через крики и истерики… Мы сможем, я обещаю, — запечатываю эту клятву на её губах, соединяясь языками и закручивая все страхи обратно в банки, откуда они вылезли. Я научился жить с ней. Для меня не проблема быть одному. Скорее, это даже более привычное состояние. Но в одиночестве я просто существую. Я не умею как она: находить вдохновение, наполняться смыслами и энергией, отдыхать. Я действительно могу продержаться и без неё, но это последнее, чего я хочу, потому что без неё пусто. Я без нее никто.

***

Просматриваю клип в очередной раз, и сердце совсем не «ёкает». К съёмке и монтажу нет никаких вопросов, но та энергетическая составляющая, которая была притянута за уши, совсем не откликается. Возможно, за период работы я просто потерял остроту, и поэтому всё кажется мне чрезмерно элементарным? В голове крутится безумная мысль, и, услышав щелчок двери, я понимаю, что это знак. Зову Тину, ставя при этом клип на паузу, и с воодушевлением жду её прихода. Она заходит в кабинет в моей рубашке, застёгнутой на верхние пуговицы, и с расчёской в руках. Такая домашняя. — Мне прислали финальный вариант клипа, и я бы хотел, чтобы ты посмотрела его, прежде чем я предложу тебе кое-что, — разворачиваюсь к ней, улыбаюсь широко, рассматривая участки тела, которые не прикрывает рубашка, когда Тина поднимает руку, чтобы расчесать волосы. Она замечает на экране нас с Владой, сидящих у берега, и тут же хмурится. Чувствую, как она вся покрывается мурашками, как от удара тока. — Не нужно мне ничего предлагать. Я хочу, чтобы ты не выкладывал этот клип. — Я никогда не запрещал тебе делать то, что ты хочешь. Это работа, ты должна понимать… — Я не хочу понимать вот это, — тыкает пальцем в сторону экрана и начинает повышать тон голоса. — Неужели обязательно это всё выпускать?! — «Это всё», как ты сказала, гораздо больше, чем просто песня, — мне хочется обсудить с ней всё спокойно, но Тина упрямится, пытается приплести сюда ещё и какие-то манипуляции. Нервы сдают, но хотя бы кто-то из нас должен помнить о рациональности. Она должна понимать, что я не буду идти на поводу у эмоций и, если я захотел что-то сделать, то обязательно это сделаю. — Я уже смотреть не могу на эту картинку, понимаешь? — вскрикивает и выходит. В голове слышен лишь барабанный стук. Запускаю руку в волосы, взлохмачивая их, и на плохо слушающихся ногах плетусь за Тиной. — Дай мне спокойно тебе всё объяснить, — нахожу её в спальне, у комода, перебирающую вещи. — Я хочу побыть одна, — с усилием натягивает узкие джинсы, убирая с лица мешающие волосы. — Даже не выслушаешь меня? — забираю брошенную рубашку и расправляю вывернутый наружу рукав. — Занимайся работой, — застёгивает замок, не глядя на него, и сверлит меня взглядом. — Она, судя по всему, важнее для тебя. — Когда это всё закончится? — шепчу себе под нос и иду к Тине, чтобы поправить воротник её кофты. — Что? — хмурится и переспрашивает, а меня радует тот факт, что она ничего не услышала. Сжимает пальцы, осознав, что я двигаюсь к ней, и замирает, когда я касаюсь её шеи. — Ничего, — поправляю ткань и всматриваюсь в бешеные глаза напротив. Она сбита с толку таким моим поведением. Я и сам не ожидал от себя такого снисхождения, особенно когда меня опять тыкают лицом в одно и то же. — Отпусти, — дёргает плечами, вздохнув перед этим, — я ухожу. Поднимаю ладони, якобы сдаваясь перед ней, и отхожу в сторону, освобождая выход из комнаты. Тина цокает, заправляет за уши волосы и быстрым шагом скрывается с поля зрения. Приношу ей часть забытых вещей, упираюсь плечом в шкаф и смотрю на то, как её злит моё спокойствие. — Это не значит, что мы закончили разговор, — она поднимает на меня голову и сводит брови. — Ещё как значит! Я не хочу, чтобы ты трепал мне нервы, — кладёт телефон в карман и почти заваливается набок от моего хвата. Тяну её за руку к себе, сокращая расстояние, и беру за подбородок. — Мне многое не нравится, но я молчу, потому что люблю тебя. И умею понимать. Может, стоит уже начинать думать по-взрослому? — шиплю сквозь стиснутые зубы. — Ну так не терпи! Уходи к ней, к кому-нибудь ещё, кого я не знаю, к тем, которые лучше, — прищуривается, а я завожусь ещё больше. — Упрекни ещё в измене, которой не было, для полного комплекта. Я же ведь ни слова тебе не скажу, наоборот, по головке поглажу, добавляя: «Давай, Тина, выворачивай всю помойку на меня, а я, так как люблю тебя, буду купаться в этом дерьме», — меня переполняют эмоции, и я почему-то даже не боюсь сказать ей что-то обидное. Почему достаётся всегда мне? — Раз тебе это всё надоело, дай мне возможность уйти! Я бы сделала всё для твоего спокойствия, если вдруг тебе интересно, — испепеляет взглядом и, кажется, даже не моргает. Не хочется слушать весь этот бред, но другого выбора у меня нет. — Что же ты тогда для моего спокойствия не перестанешь творить херню, от которой страдаешь и ты, в том числе?! Сначала клянёшься в любви до гроба, а потом устраиваешь цирк. Хочешь в игры поиграть? Ты же знаешь, я в стороне не останусь. Только потом, когда осознаешь всю тупость ситуации, не звони мне в истерике с другого конца земли! Выкрикиваю последнюю фразу, собрав всю свою боль в один звуковой поток, и ощущаю, как камень, тяжело прижавший всю мою душу, рассыпается мне под ноги. Отпускаю влажную от слёз руку, подхожу к двери и щелкаю замком. За спиной слышится тихий всхлип, по коже бегут мурашки, а глаза тут же закатываются сами по себе. Ну люблю я её больше жизни. Даже сейчас и во все скандальные периоды ранее. Набираю в лёгкие побольше воздуха, тру глаза и направляюсь снова к ней. Она застывает, подняв плечи, когда я оказываюсь в шаге от неё. Вновь поднимаю её лицо за подбородок, стираю большими пальцами солёные дорожки, пока Тина старается глубоко дышать и прекратить рыдания. — Ты, кажется, уйти хотела, — шепчу, когда она окончательно успокаивается. Она быстро забирает свой рюкзак, как тень выскальзывает из квартиры, оставляя меня в тишине. Сказать, что после её ухода мне совсем не хотелось работать — это не сказать ничего. Я заварил себе ужасно крепкий кофе в разгар дня, что совсем мне несвойственно, и всматривался в серость за окном. Даже не помню, как подкрался вечер. Спина болела от долгого однотипного положения, пока я пытался вырезать момент со вторым поцелуем в клипе. Как бы я не был зол, как бы мне не нравилось поведение Тины и как бы мне не хотелось сделать всё по-своему, совесть не позволяла оставить всё как есть. Сделаем вид, что это был наш компромисс, о котором она конечно же не узнает, так как вообще не рискнёт открыть видео на просторах YouTube. И я её понимаю, потому что у самого бы сжались челюсти, если бы я увидел кого-то, кто позволил себе поцеловать её. Благо Тина сама никого не подпускает ближе, чем на пушечный выстрел. Отправив окончательный вариант, к которому мне больше не хочется притрагиваться, зависаю на какое-то время в переписке с парнями из команды. Мы долго и упорно обсуждаем другие проекты, которые по каким-то причинам были поставлены на «стоп». Сердце работает в бешеном ритме и, ощутив беспокойство, проверяю последнюю активность Тины. Она была в сети больше четырёх часов назад. Я бы не сказал, что это вызвало у меня тревогу, но и легче от этого не стало. Если говорить откровенно, то я до последнего верил, что Тина, оказавшись дома и осознав свою неправоту, тут же мне напишет или позвонит. Идти первым на уступки мне не хотелось, но и держать обиду на неё я тоже не умел. Всё-таки мы ещё не готовы к публичной жизни. Представляю лица представителей СМИ и той же Осадчей, которые в сотый раз напишут, что Тина заявила о разрыве наших отношений. Хорошо, что такие качели скрыты от глаз посторонних. Зная характер своей женщины, я с уверенностью могу сказать, что её укачивало бы гораздо сильнее, если бы кто-то ещё был вовлечен в этот процесс. Даже если это наблюдатель со стороны. Чувствую себя каким-то параноиком, потому что во время ужина единственное, о чём я могу думать — что сейчас происходит с Тиной. В одной из её песен была строчка «Гордость поссорит нас», и сейчас она лучше всего описывала происходящий между нами конфликт. Рано или поздно мы научимся слышать друг друга и не давить. По крайней мере, я на это надеюсь. В Инстаграме натыкаюсь на профиль уютной студии, которая украшена к приближающемуся Новому году. Отправляю ссылку Паше, тот тут же просматривает и звонит через несколько секунд. — Привет, Дан, — здоровается вполне дружелюбно, и я немного расслабляюсь от мысли, что смогу поговорить с кем-то хотя бы короткое время. Он не дожидается моего ответа и продолжает: — Студия как раз то, что мы искали. Спасибо за помощь. Я что-то в последнее время совсем с этими съёмками для Патреона вымотался, так что ты очень вовремя. — Завалила тебя Григорьевна? — усмехаюсь, вспоминая, как Тина любит погонять Пашу во время съёмок. Как ни крути, она забывает обо всём, когда чем-то занята, и опирается всегда только на его плечо. Странно, наверное, ощущать себя чужой в собственной команде, но это одна из «особенностей» такого персонажа, как Тина Кароль. — Ой, даже не спрашивай… — Там хоть по планам всё нормально, без форс-мажоров? — от неё я о работе всё равно ничего не узнаю, но раз разговор зашёл, почему бы не узнать. — Завадюк там опять со своим «Голосом» что-то мутит, ничего в этой жизни не меняется, — Паша цокает, а мой мозг достраивает картинку, где он закатывает глаза. Его излюбленная эмоция. — Я вот только не понял, как Тина узнала об отмене встречи раньше меня. Кстати, она мне не сказала, кто её отвезет. — Куда? — В аэропорт, Дан. Не тупи. — Она же дома должна быть, — пытаюсь сложить простую арифметику, но ничего не получается. — Она позвонила мне в обед и попросила заказать билет на вечерний рейс в Лондон, — Паша замолкает, а я в это время тихо матерюсь себе под нос. Вот вам и «Я хочу побыть одна». Блять, ну почему всё идёт, как всегда, через одно место? — Я думал, ты знаешь. — Нет, Паш. — Судя по тому, как изменился твой голос и по её спонтанному решению улететь раньше, она просто-напросто забыла о встрече и психованная полетела к Вене. Короче, Дан, свои конфликты решайте сами, но так, чтобы это не сказывалось на работе. В этот раз повезло, в следующий раз на все примерки и съёмки поедешь вместо неё. Она передо мной не отчитывается, поэтому можешь даже ничего не спрашивать. — Да знаю я, — прохожусь пальцами по складкам на лбу, растирая их и морщась от беспомощности. — Если нужно будет помочь с чем-то конкретным, — удивляюсь тому, как одним словом он описал всё, кроме моей взбалмошной и ветряной Тины, и нервно улыбаюсь, — обращайся. Вот так и получается: я в одном городе, а моё сердце отстукивает где-то в другом. Как долго мы ещё сможем протянуть друг без друга?