***
Прошу оставить меня, отмахиваясь рукой и улыбаясь. Щурюсь, когда солнечные лучи касаются моих щёк. Вся компания уходит на несколько метров вперёд, и я могу со спокойной душой открыть диалог с Даном. Так непривычно не получать от него сообщения, пожелания хорошего дня и голосовые, в которых так хорошо слышна моя любимая хрипотца в его голосе. «Дан, я понимаю, что ты уже слышал это много раз, но я правда не знаю, что делать дальше. Хочу лишь одного для нас двоих, но никак не могу к этому прийти» Кажется, нескольких глотков вина оказались достаточными для того, чтобы посреди дня я так уверенно писала сообщение с извинениями. Стираю. Дан появляется в сети ровно тогда, когда я удаляю последнюю букву. Зачем-то сразу же выхожу из мессенджера и пытаюсь в далеке рассмотреть Галю. Не знаю, сколько раз за день я караулила его в WhatsApp. Но стоило Дану зайти, и я превращалась в жалкого труса, подолгу думая, стоит ли отправлять сообщение. Находила тысячу и одну причину, чтобы отложить телефон в сторону или переписать текст. Была бы я одна весь день, наверное, уже утонула бы в своих слезах. Держала улыбку на лице, старалась поддерживать разговор и смеяться с шуток, большинство из которых не понимала. Это просто правила приличия. Только в ресторане я смогла «отключиться» и как положено отдохнуть. Галантно отказывалась от алкоголя, принимала несущественный флирт и даже смущалась. Но в какой-то момент этот предохранитель вышел из строя, и я перестала ограничивать себя в действиях. Разумеется, я не сорвалась с цепей. Вела себя прилично, правда, язык немного развязался, но это даже пошло на пользу. Давно я так не веселилась в больших компаниях. Ночь подкралась незаметно. Я проваливалась в беспокойный сон и сразу же просыпалась. Меня знобит настолько, что даже в тёплом худи дрожь по телу не прекращается. Не могу вспомнить, когда я физически чувствовала себя настолько разбитой. И, кажется, дело совсем не в количестве выпитого вечером красного сухого. Делаю очередной глоток тёплого чая и ощущаю каждой клеточкой, как жидкость проходит по стенкам горла. Неприятно. На экране высвечивается имя человека, которого я люблю по-особенному, так, что не подобрать ни одного слова. — Алло, — ставлю на паузу фильм, который идёт больше для фона, и закусываю губу. — Здравствуй, милая, — её нежный голос струится через динамик и вызывает дрожь. — Я тебя не отвлекаю? — Мама Люда, ну как Вы можете отвлекать? Я всегда рада Вашему звонку, — пью небольшими глоточками своё спасение, стараясь скрыть свой севший голос. — У тебя столько работы всегда, что я даже не знаю, когда лучше тебе написать, не то что позвонить… — Людмила усмехается, и я вслед за ней принимаю эту эмоцию, поднимая уголки губ. — Как ты там, девочка моя? — Я? Ну, как Вам сказать… — мне не хочется, чтобы между нами возникала ложь. Но я сама до конца не понимаю, каково моё моральное состояние. — Тиночка, ты случайно не заболела? — в её голосе слышно волнение, и, когда она услышала мой тяжёлый выдох, молчание повисло на несколько секунд. — С тобой рядом кто-то есть? Кто-нибудь может тебе помочь? — Я не одна, не волнуйтесь, — спешу её успокоить, потому что знаю, как сильно она может начать нервничать. — Лучше скажите, как Ваши дела. — Всё хорошо, только давление скачет последние дни, но это пустяки, — конечно, так я и поверила. Она точно так же, как и я, никогда не признается, насколько те или иные вещи её тревожат. — Берегите себя, пожалуйста, — срывается с губ тоскливо. — И ты тоже! Одевайся теплее и пей больше жидкости. Напоила бы тебя чаем с малиновым вареньем, и всё бы вмиг прошло, — знаю я эти целебные силы, проходили однажды. — Соскучилась по Вам сильно, — всхлипываю, тут же вытирая слёзы. Сейчас остро ощущаю необходимость в её добром взгляде и крепких объятиях. — Девочка моя, — эта фраза выбивает почву из-под ног, и я уже никак не могу сдержать вырывающийся из глубин поток отчаяния, — прошу тебя, не надо. — Я не могу так больше, — сдаюсь. Ну не получается у меня быть сильной и держать маску. Давно уже забыла, насколько это тяжело. — Я думаю о нём постоянно, хочу уже выкинуть из головы клип, песню, да всё на свете, но ничего не получается. Хочу к нему, но уверена, что опять скажу что-то ядовитое и мы разбежимся по разным углам, — глотаю воздух и, шмыгнув носом, продолжаю уже не так пылко: — Но я так сильно его люблю, что забываю про физические потребности, не обращаю внимания на реальность… Скажите, я совсем глупая? — Ты всегда будешь для меня человеком, у которого никогда не возникает ни одной глупой мысли, — кажется, она тоже плачет. Мама хочет сказать что-то ещё, но я перебиваю её, когда осознаю, что пугаю её таким поведением. Она не привыкла быть свидетелем моих истерик. — Боже мой, простите… Прошу беречь себя и сама же даю повод для беспокойства, — вытираю ладонями следы слабости и часто дышу. Организм всё ещё находится под слабым влиянием алкоголя, из-за которого я с трудом контролирую свою эмоциональность. — Что бы ни случилось, ты всегда можешь мне об этом рассказать. Я люблю тебя и приму любые твои мысли и поступки, какими бы они ни были. — Я знаю, мама, спасибо, — вновь хнычу, не зная, как себя успокоить и чем заслужила такого светлого человека рядом с собой. После разговора с Людмилой мне пришлось сходить в ванную комнату, чтобы смыть остатки потёкшей косметики. Вытираю лицо полотенцем, стараясь особо не шевелить головой, которая дробится на части из-за продолжительных слёз. Даже после концертных туров я не была так подавлена. К проблемам и осенней депрессии добавилась ещё и простуда, так легко потопившая мой кораблик. Белоснежным одеялом, напоминающим облако, накрываюсь почти с головой. Обнимаю подушку и притягиваю колени. Можно уснуть и больше никогда не просыпаться? Сегодня прям день звонков. Я хочу, чтобы все забыли о моём существовании хотя бы на день, о большем я даже не смею просить. Я люблю свою деятельность, сцену, поклонников, но неужели вся эта участь будет преследовать меня до конца дней? Пальцы с трудом отыскивают телефон, поднимаюсь, сделав упор на локти, и, стоит мне прочитать имя, выгравированное на сердце, мурашки атаковывают всё тело. — Дан? — шёпотом произношу, не до конца веря в то, что он смог забыть обиды и набрать меня. Как раз в тот момент, когда был так нужен. — Мама сказала… — он вздыхает и наверняка поправляет свои кудри. Не вижу, но уверена в этом на сто процентов. — Как ты себя чувствуешь? — Температура уже начала падать, но меня всё равно очень трясёт от холода, — ощущаю его присутствие каждым сантиметром тела. Захотелось в его крепкие руки, которые часто гладили меня по спине. — Я уже попросил найти билет, прилечу самым первым рейсом. — Не нужно, в этом нет необходимости, — присаживаюсь на край кровати и помутневшим взглядом упираюсь в прекрасную панораму перед собой. — Я уже скоро буду дома, зачем тебе мотаться? — Затем, что тебе плохо, — напоминает мне маленького ребёнка, который надувает губки и топает ножкой. Ко рту подступает ком, и мне приходится сделать серию вдохов-выдохов, чтобы хотя бы отсрочить проявление чувств в виде солёных дорожек на щеках. — Тин… — М-м? — не могу сгенерировать даже худо-бедный ответ, потому что вся сосредоточена на его дыхании в телефоне. — Я так сильно люблю тебя. Возвращайся, пожалуйста, — он совсем поник. В его голосе нет ничего, кроме хрипа, хранящего в себе отчаяние. — Не знаю, как тебе удаётся меня за всё прощать, но надеюсь, что моя страсть к косякам выветрится быстрее, чем твоё желание быть рядом со мной. Мне так стыдно, — прикрываю глаза ладонью и сжимаю пальцы на ногах, спрятанные в тёплые домашние носки. — Встретишь меня из аэропорта? — При условии, что я тебя никуда не отпущу, — облизываю губы и сразу же краснею. Нежность и порочность. Коктейль, благодаря которому мы, пьяные от любви друг к другу, всё ещё способны на поступки, диктуемые из самых глубин сердца. — Только мы вдвоём, — одинокая слезинка медленно скатывается по коже и останавливается, достигнув уголка губ. — Хочу к тебе. Мне здесь одиноко и очень неуютно. — Потерпи, малыш, я знаю, что ты справишься. Только нужно себя беречь. Хотя бы иногда, — слышу звук переливающейся жидкости и морщусь. — Ты пьёшь? — врываюсь в его слова неожиданно, шмыгая носом. — Это простая вода. Мне нужно выпить успокоительное, мама напугала едва ли не до состояния смерти, — он выпивает лекарства, щёлкает выключателем и продолжает: — Даже не смей о таком молчать в следующий раз, чтобы мне не приходилось узнавать о твоём состоянии от третьих лиц. Что бы ни произошло, я не перестаю волноваться о тебе. — Хорошо, — озвучиваю самое глупое, но времени на обдумывание чего-то «правильного» у меня нет. — Напиши мне утром и передай Гале, чтобы она скинула мне твой план на день, — обещаю всё выполнить и укладываюсь на подушки. — Уже очень поздно, малыш, ложись спать. Обнимаю тебя.***
Горы — это всегда хорошо. Удивляюсь тому, как всё удачно складывается с поездками и компанией. Эти люди явно знают всё о хорошем отдыхе. Солнечные лучи попадают на угол одеяла, и первое время после пробуждения я лениво рассматриваю пейзаж за окном. Вспоминаю наши вчерашние приключения, от которых становится немного совестно. Первая половина дня прошла ещё более-менее адекватно. Но вечер в ресторане… Даже не знаю, что было хуже: пришедшая в джинсах Галя или взгляды молодых девиц, которые, как кинжалы, вонзались в меня на протяжении всего ужина. Я не понимала, чем вызваны были такие эмоции у этих грузинок, и старалась не обращать на это внимание. Мужчины подарили красивые розы, приятная живая музыка, хорошее вино и искромётный юмор избавили меня от стеснения в новой компании. Я даже успела забыть, что сидящая рядом девушка, которая по внешнему виду совсем никак не подходит всей этой атмосфере, вообще-то мой менеджер. Душ совсем не помогает, мысли о предстоящем интервью никак не могут собраться воедино, поэтому приходится писать Гале, уточнять у неё время съёмок и прочие рабочие детали. Смотрю в настольное зеркало, держа в руках карандаш для бровей и думая о том, как нарисовать ровные линии, когда каждое моё движение будет сопровождаться дрожью из-за озноба. Найденные в вещах таблетки не помогают, и поэтому попытки сделать макияж откладываются. Чёрт, ну почему сейчас? Глядя в своё отражение, я вижу только лицо болеющего человека, но никак не народную артистку. Поднимаю голову, встречаясь с утренним Тбилиси. Вспоминаю весну, когда на несколько дней выпала из этого мира, борясь с «короной». Всё бы ничего, если бы эту заразу не подхватил Дан. Ужасное время, которое мне совсем не хочется вспоминать. Кроссовки слетают с ног, бросаю сумку на комод, попутно стягивая верхнюю одежду. Залетаю в спальню и сразу же закусываю губу. Опускаюсь коленями на кровать и ползу к другому краю. Ложусь, утыкаясь носом в позвоночник, а правую ладонь запускаю под его руку, пробираясь к груди. — Я перенесла репетицию на три часа, — глажу его горячую кожу, прикрывая от усталости глаза. Эти бесконечные метания от дома к нему, разбор дел, которые накопились за несколько дней моего постельного режима, постоянные смс-ки с вопросами о его самочувствии и перманентное состояние тревоги забирает вновь появившиеся силы. — Надо что-то поесть, Данчик. — Не хочу, — морщусь, когда слышу эти сдавленные звуки. Забрасываю свою ногу на его и прижимаюсь плотнее. — Я знаю, мой хороший, но откуда же твой организм возьмёт силы, если ты его не кормишь? — он осторожно нащупывает мои пальцы на своём сердце и сжимает их. Гладит подушечкой большого, тянет к губам и целует мой зажатый в его руке кулачок. — Холодные, — игнорирует мой вопрос, разворачивается, делая замок из наших ладоней, и поправляет подушку. — Сезон самых красивых цветов, а моя девочка без букетов. — Мне есть за кем ухаживать, — целую его, стараясь не обращать внимание на бледное лицо, которое за последние дни потеряло все краски. Кажется, даже любимые кофейные глаза приобрели серый оттенок. Щетина врезается в тонкую кожу, от неприятных покалываний хочется убрать руки, но я закусываю губу и продолжаю гладить впалые щёки. Расчёсываю спутавшиеся кудри собственными пальцами, пытаюсь вспомнить молитвы, которые в одночасье выскочили из головы. — Чудо, — ориентируюсь больше на его губы, потому что звук настолько тихий, что своим идеальным слухом я не могу уловить его голос. Видит повисший в воздухе вопрос, опускается чуть ниже, комкая подушку, и целует плечо, вызывая лёгкую дрожь. — Ты. Глаза сразу же наполняются слезами, но мне пришлось снова вспомнить, каких усилий стоит сдерживать их, не показывая свои отчаяние и страх. Даже когда Дану едва хватало воздуха, он находил в себе силы сказать: «Люблю тебя» или «Ты такая красивая». В домашней футболке, без косметики, с мешками под глазами из-за бессонницы, но всё равно красивая. — Попробуешь поспать? — в ответ неразборчивое мычание. Не думала, что этот дурацкий вирус подкрадётся к нам так бесследно. Не знаю, что мне помогло за несколько дней прийти в норму. Хотелось бы, чтобы и его страдания уже закончились. Стараюсь лечить его своей любовью, пока таблетки и уколы с трудом поддерживают его состояние. Без ухудшения — уже неплохо. Готова лежать вот так с ним сутками напролёт. В обнимку. — Возьми плед, пожалуйста, — ёрзает по постели, пыхтит, пытается прокашляться. Ищу в шкафу тёплый зимний плед и укрываю им Дана. Касаюсь губами лба, зависая так на несколько секунд. — Мама звонила… — Мне тоже, я обещала перезвонить, когда приеду к тебе, — сажусь рядом, обводя взглядом всё тело, чтобы оно было накрыто. — Нужно набрать её, чтобы не волновалась. Может, ты хочешь чего-то домашнего, как в детстве? Я бы спросила у неё рецепт и попробовала что-то приготовить. — Ты сама приготовишь? — такое удивление в его глазах я видела буквально пару раз. Лёгкая улыбка расцветает на лице, когда я киваю, покрываясь румянцем. Его вера в меня какая-то феноменальная. Он знает, что я далеко не повар, и мне становится страшно от мысли, что я могу опозориться и принести ему одни угольки. — Хочу жареной картошки, очень-очень. Всё интервью сижу с пустым взглядом, почти не моргая. Ощущение, что температура скачет в районе сорока градусов. Всё тело ломит, и мне хочется заплакать от бессилия. Не знаю, каким по итогу окажется видео, потому что я даже смотрела куда-то по сторонам, что уж говорить о заинтересованности в вопросах. «Песни о любви, о страстной любви, о желании быть вместе» — из всего сказанного я запомнила только это. Сколько раз за последние недели я об этом говорю? Мыслями я уже в самолёте. Желание петь пропадает само собой, репетиции перед выступлением проходят в каком-то автономном и, я бы сказала, отстранённом режиме. Я зависла где-то между реальностью и своим собственным миром. В голове бардак. Мозг реагирует только на громкие звуки, выбивающие меня из прострации. Слышу аплодисменты, несусь за кулисы и сразу же выпиваю горсть таблеток. Даже дышать уже тяжело. Не понимаю, кто и что от меня хочет, зачем просят накинуть пальто и выйти из съёмочного павильона. Натягиваю дежурную улыбку и выхожу. Передо мной множество лиц, и все такие радостные, что мне становится страшно. Слышу «Дантина», и всё внутри переворачивается. Мой больной организм не готов к таким выбросам адреналина в кровь. Прикрываю ладошкой рот и почти беззвучно произношу: — Там кто-то в кустах? Эта дикая для меня мысль могла оказаться абсолютной банальностью для фандома и Дана. Я бы почти не удивилась, если бы он вышел с охапкой цветов и сияющей улыбкой. На секунду даже расстроилась, когда пришлось выбросить из головы это предположение и вернуться в реальность, где я по-прежнему одна. Кажется, я всё-таки не люблю сюрпризы. Красивые ленты огней зажигаются в воздухе, разрисовывая ночное небо в разные цвета. От красоты, предназначенной прежде всего мне, захватывает дух. Ёжусь от кусающего голую кожу ветерка и плотнее укутываюсь в верхнюю одежду. Для полной картины не хватает Дана, стоящего за спиной и гладящего мои плечи. Эмоциональная встряска пробудила во мне какое-то глубинное чувство привязанности. Я физически ощущала, как ниточка, связывающая нас воедино, была натянута. Как хорошо, что это не оковы, иначе бы я уже давно избавилась от надоедливого звона металла. Шлёпаю босиком по полу, закидывая в рот виноград, и плавно двигаюсь под треки из телефона. Смотрю вперёд, на засыпающий город, и думаю обо всём подряд. Стараюсь не цепляться за мысли слишком долго, чтобы не погрязнуть в пучине вопросов без ответов. Останавливаюсь у столика, когда из динамика льётся чистым звуком вся моя любовь. Мелодия, хранящая в себе чувство. Мелодия, хранящая в себе его. Такого, каким он себя никогда не показывал. Я отчётливо помню тот день, когда Михай увёз меня в их с Людмилой место, прямо сказав ей и сыну, что хочет со мной серьёзно поговорить. На удивление, я была спокойна. Хотя сам смысл нашей прогулки обязывал меня чувствовать некую тревогу. Но отец Дана настолько тактичный человек, что я даже представить себе не могла, что он может вогнать меня в краску, спросив что-то неудобное. Больше его откровенных признаний меня поразила флешка, на которую он каким-то образом успел перекинуть тексты песен Дана, написанные летом в двадцатом году, когда наша история, не успев укорениться в головах обоих, едва ли не закончилась. Этот период до сих отзывается лишь болью и великой силой прощения. «Да, каюсь, я поступил очень некрасиво. Но в тот момент, да и сейчас тоже, я посчитал нужным показать тебе его любовь с другой стороны. По себе знаю, что очень многое остаётся невысказанным, несмотря на то, что мы с ним очень любвеобильные. Пусть эти строчки напоминают тебе о том, что вы стоите друг друга и ваше чувство способно творить чудеса.» Я никогда не открывала содержимое той флешки. Перекинула себе на жёсткий диск, чтобы не потерять, но рисковать и влезать в настолько личное пространство мне не хотелось. Я записала эту звуковую дорожку сама, как только мы вернулись с отдыха. О ней знает только студия, хранящая в себе самые горячие откровения. Мне казалось, что такой поток образов и звучаний в голове сможет отлично подойти под его рукописные истории. Слепо писала музыку для того, что никогда не читала, но чувствовала каждую секунду своим сердцем. Не знаю, как у Дана, но у меня понятие «личное пространство» уже давным-давно стёрлось. Воспринимаю себя полноценной только рядом с ним. Да, это неправильно, но мне так комфортно. Открываю ноутбук и ищу среди большого количества музыкального материала нужную папку, спрятанную так далеко, что приходится провести в поисках несколько минут. Буква за буквой, слово за словом… Меня трясёт, как при лихорадке, сердце обливается кровью, а ещё глубже что-то предательски громко ломается. Ломаюсь и вся я. В нескольких местах сразу. Записываю несколько историй под собственную песню, которую многие называют «особенной». Они правы, «Город» — совсем не шаблонная песня. Настолько глубинная, что количество смыслов в ней и не сосчитать. Выкладываю три видео подряд, а потом усмехаюсь, предвидя реакцию на каналах. Хотя, разве их можно удивить? Главное — адресат, и то, с каким посылом я это сняла. А что, если позвонить ему? Сердце выпрыгивает из грудной клетки, норовит сломать мне рёбра и оглушить своими ударами. Кажется, я снова влюбилась. Как тогда, несколько лет назад. Отгоняла эту мысль на протяжении всего дня, но она вцепилась в меня и исполосовала своими когтями, как у самого страшного зверя, всю спину. И мне плевать на эту боль. Я знаю, что за ней стоит. Там Дан, одинокий и привыкший жить одним днём, в котором он нужен только себе. Отчаянно тянет руки, стоит на месте, потому что боится ошибок, несмотря на то, что очень отважный. Твердит без умолку, что всегда нужно рисковать, но сам же не готов ни к одной моей взбалмошной идее. Но я снова люблю без сомнений и страхов. Как тогда, несколько лет назад. Когда я улыбалась ему в лицо, при этом сдерживая себя изнутри, проговаривая: «Это не навсегда». Навсегда. Теперь я знаю это наверняка. Тогда я слепо шла по его пятам, даже не спрашивала о направлении. Меня ведут. Впервые за многие годы. Я и не сопротивлялась. Помню, как стояла перед Завадюком, который что-то пытался вбить мне в голову на повышенных тонах, а я стояла с открытым ртом, хлопая ресницами, чтобы не разреветься. Дан подошёл со спины и положил свою горячую ладонь на мою талию, и всё тепло, сосредоточенное в его пальцах, моментально растопило остатки ледяной корочки. Я чувствовала лишь то, как властно он держит меня рядом с собой, немного пряча за спину. Не слышала, что он тогда сказал Вове, потому что от страха опустила взгляд на туфли, но больше тот даже не смотрел на меня косо в присутствии Дана. Мне срочно нужно ему об этом сказать! Набираю его, облизывая пересохшие губы, и нервно сжимаю ткань своей футболки. Волнение плещется внутри меня волнами, все заранее подготовленные слова улетучиваются, а перед глазами появляется пелена слёз. Моргаю часто, но ничего не меняется. — Алло, — его бархатный голос заставляет меня сделать большой глоток воздуха и замереть на мгновение. Поджимаю губы, не зная, с чего начать, — алло-о-о. — Да, я тут, — вытираю тыльной стороной ладони солёные дорожки на лице, паралельно спрашивая: — Ты спал? Я тебя разбудила? — Задремал в гостиной, — слышу, как он зевает, и подтягиваю колени, обнимая себя будто бы его руками. — Я хотела поговорить с тобой, можно? — голос скачет, как на батуте, а сердцебиение приходит в норму. — Ты плачешь? — спрашивает серьёзно, словно никогда раньше не замечал за мной таких явлений. — Это всё не важно, — ёрзаю, пытаясь сесть поудобнее. — Дан, я думала весь день только об этом и пришла к выводу, что обвиняю тебя напрасно. Дело ведь не в тебе, не в моём доверии, а только в моей самооценке. Я же как увижу этих девчонок, так у меня сразу голову сносит от потока мыслей, начинаю сравнивать и понимаю, что они красивее, моложе, покорные, ласковые, готовы сидеть дома и ждать тебя, пока я вместо всего этого мотаюсь по косметологам, чтобы избавиться от морщин, и разъезжаю по городам с концертами… — Боже, Тина, откуда это взялось в твоей голове? — Дан перебивает меня, одной фразой сметая всю мою готовность к чертям собачьим. Реву ему в трубку, уже даже не пытаясь сдерживаться. — Ты думаешь, что их внешность сопоставима с твоим внутренним миром? — Да кому нужен сейчас этот внутренний мир?! — Мне нужен, слышишь? И ты мне нужна. Даже со своими морщинками от бесконечных улыбок, которые греют даже в самый пасмурный день. Зачем мне эти пустышки, когда у меня есть ты: умная, талантливая, мудрая, добрая и невероятно любящая? Зачем мне эти модели «90-60-90» с ростом не ниже ста семидесяти, когда дома ждёт собственный секс-символ, едва ли достающий до подбородка? — Я не понимаю, как ты каждый раз выбираешь меня и хватит ли этого на ещё тысячу случаев, когда рядом с тобой будут сосуществовать какие-то девушки… — Как? Да сердцем, Тин. Ты же любишь меня? — Люблю, конечно. — И у тебя не возникает никаких вопросов из разряда: «А кто лучше в этом или этом?». Ты подсознательно каждый раз выбираешь меня, а я тебя. И нет этому предела. Остаток разговора я почти молчала. Глотала слёзы, слушала его философские мысли и кивала сама себе, соглашаясь абсолютно со всем. Не понимаю, откуда во мне берутся эти слёзы, потому что сложно представить человека, который бы плакал такое же количество раз, как и я. Помню, Дан как-то задал подобный вопрос, а я лишь улыбнулась, не найдя ответ. Он поднял подбородок и пообещал, что отныне такое будет происходить реже. По крайней мере, в его присутствии всё происходит именно так.***
Постоянно проверяю время, терроризируя бедный телефон. И даже не понимаю, из-за чего начинаю дрожать: внутри всё плавится от мысли, что я совсем скоро смогу взглянуть на него, обнять его, поцеловать; но рассудок напоминает о том, как Дан каждый раз ждёт меня в машине, представляя все варианты авиакрушений. Наконец-то покидаю толпу, чудом вспомнив о Гале, которая шла чуть подальше от меня с чемоданом в руках. Не понимаю, что нужно ей сказать и нужно ли перед ней хотя бы минимально отчитываться. — Созвонимся, — кидаю напоследок и разворачиваюсь, ускоряя шаг. Покидаю здание, встречаясь лицом с потоком холодного воздуха, и зависаю на мгновение, чтобы сконцентрироваться. Иду в заученном направлении и на достаточно безопасном от чужих взоров расстоянии замечаю чёрный Мерседес. Ноги несут меня к двери, и я даже не думаю сопротивляться этому потоку энергии. Ручка не поддаётся натиску пальцев. Чёрт. Проходит две секунды, прежде чем Дан тянется изнутри к двери и открывает её. Сажусь быстро, закидываю рюкзак на задние сиденья и тяжело вздыхаю. — Привет, — облизываю губы, глядя ему прямо в глаза. Родной мой. Как же я по нему скучала. Дан не распыляется на приветствия, вопросы о том, чем вызвана задержка рейса, и игру в гляделки. Улыбаюсь, когда вижу его совсем близко, и, не сдержавшись, первая касаюсь его потрескавшихся губ. Его ладонь вжимается в мою шею, притягивая к себе. Дыхание сбивается почти сразу же, потому что Дан даже не старается быть нежным. Его настойчивость всегда поражала меня. И в жизни, и в поцелуях, и в работе… Его язык закручивает всю меня в морской узел, провоцируя первый за сегодня стон, не церемонится, когда сталкивается с моим. Выдыхает мне в рот, и я впиваюсь ногтями в его руку, упирающуюся в сиденье возле моих бёдер. — Больше не могу, — по всему телу пробегают мурашки, прикрываю глаза и отстраняюсь. Упираюсь лбом Дану в плечо и часто-часто дышу. — Привет, малыш, — гладит меня по голове и целует за ухом. Отдышавшись, нахожу губами шею и оставляю россыпь поцелуев, поднимаясь к подбородку. Скулы, щеки, кончик носа — кажется, ничто не осталось без внимания. Он пытается увлечь меня в поцелуй, но я продолжаю детальное изучение любимого лица. — Не могу без тебя, — дарю ему несколько секунд того, чего он так хотел, и вновь отстраняюсь. Облизываю припухшие губы, устало улыбаюсь и кончиками пальцев поглаживаю кожу. — Я и без гипнозов весь твой, — его ладонь перемещается на затылок и притягивает к себе, сокращая расстояние между нами. — Мой, — раскрываю губы, вручая ему своё неконтролируемое тело. Снова и снова он зажигает пламя внутри меня, стоит его рукам прикоснуться ко мне. — Только мой. Никогда тебя никому не отдам. Чувствую его усмешку и сжавшиеся на бёдрах пальцы. Приятная боль от резких движений пронизывает с ног до головы. Сегодня мне грозит встреча с новыми следами его любви. И эта мысль лишь покрепче затягивает желание внизу живота. — Собственница, — хрипит в шею, пока я запрокидываю голову в поисках новой порции кислорода. Перекрывает дыхание. Пальцы млеют. Глаза теряют фокусировку. Теряю любые ориентиры и вновь тянусь к губам, продолжая терзать их в бешеном ритме. Синяки на губах — далеко не то, к чему мне нужно привыкать. Я не знаю, что будет завтра и какой я улечу к сыну в Лондон. Мне просто жизненно необходимо сейчас быть под его губами, касаться, взъерошивать волосы и стонать в открытый рот. Всю нежность я растеряла в попытке поскорее убежать из аэропорта. А он, кажется, её и вовсе не брал с собой. И это меня нисколько не тревожит, потому что Дан лучше меня знает, что мне нужно.