Отпечаток

[Дан] Радуюсь, что в этот раз нам не мешают часовые пояса. Судя по времени, она уже должна была прилететь. Проверяю активность в WhatsApp — она заходила пару минут назад. Вижу «в сети» и сразу же обрушиваю на неё вопросы. Сообщения остаются непрочитанными. Да сколько можно играть в эти кошки-мышки? Дожидаюсь её повторного появления и сразу же звоню. Может, что-то случилось? Ну не может она беспричинно себя так вести. Тина знает, что мне свойственно накручивать себя, когда речь идёт о ней. Сбрасывает. Матерюсь себе под нос. Думаю уже о том, чтобы написать Гале, которая единственная мотается с ней. Одной неусидчивой заднице вздумалось попутешествовать, а вторая, как собака-поводырь, готова пятки ей вылизывать. Какой-то детский сад, ясельная группа! Дайте мне штаны на лямках, и я сойду за такого же чокнутого, как они. Может, хотя бы в таком виде мне удастся приблизиться к Тине, которой, видите ли, тяжело находиться со мной в одном городе. При том, что мы живём, блять, в огромном Киеве! — Ты почему трубку не брала?! — сдерживаюсь, чтобы не закричать, когда на экране появляется её имя. Голос всё-таки срывается, но на это есть причины. По крайней мере, для меня. — Даже не вздумай орать на меня, — выговаривает с явным недовольством, но, даже несмотря на мою агрессию, ведёт себя сдержанно. — Была занята, разве не логично? — И чем таким важным ты занималась, что не могла банальное «Я долетела, всё хорошо» написать? — во мне всё ещё плещется злость, но, когда я слышу её голос, эмоции немного притупляются. Без неё я в прямом смысле слетаю с катушек. — Да с Антоном я разговаривала, боже, — заканчивает свои игры в деловую Тину, у которой нет ни минуты свободного времени, — успокойся уже. Успокоиться? Кажется, её попытка сгладить неровности оказалась новой причиной для моего взрыва. В то время, когда наша лодочка вот-вот перевернётся и пустится ко дну, Тина игнорирует меня и по прилёте звонит какому-то гитаристу, чёрт бы его побрал. Серьёзно? — Ты не находишь это странным? — вырывается нервный смешок. Говорят, что время точит камень, но в нашем случае каждая последующая минута — шаг к преступлению. — Отчитывать меня будешь? — теперь из себя выходит ещё и она. — Ты просил докладывать — я выполняю! Скажи вообще спасибо, что я позвонила тебе. — Значит, вот так ты теперь реагируешь на моё беспокойство о тебе?.. — мне хочется сказать ей что-то обидное, под стать тому, что испытываю сейчас я. Надо же, я ещё и поблагодарить её должен, вы посмотрите. — Дан, я не это хотела сказать, — видимо, до неё доходит, какую херню она сказала. Но уже слишком поздно, чтобы извиняться. — Ты сказала ровно то, что хотела. Не утруждайся и больше не пиши, — во мне не остаётся ресурса на то, чтобы закончить этот разговор, поэтому я просто сбрасываю вызов, даже не вслушиваясь в то, что Тина спешно пыталась сказать. Какой в этом всём смысл? Я уже сбился со счёта и перестал подсчитывать, сколько раз пытался не придавать особого значения всему тому, что сейчас происходит. Может, стоит просто отпустить ситуацию? Тине как будто бы нравится быть в этом образе жертвы. Не знаю, к чему это приведёт, потому что уже давно привык, что я никогда не стану тем человеком, к которому она придёт просто так, а не в случае, когда душа и сердце трещат по швам. И мне дико больно видеть её такой. А ещё хуже от осознания, что во всём увиденном есть мой почерк. Стоит уже перестать винить себя во всём? Возможно. Но если виноват не я, то кто? Мне проще смириться с мыслью, что я делаю её жизнь хуже, нежели ждать хотя бы какого-то намёка на то, что моё нахождение рядом с ней действительно несёт что-то хорошее. Впереди выступление на корпоративе, которых в последнее время крайне мало. И я даже не понимаю, радоваться мне из-за этого или нет. Я перестал понимать, что нормально, на какие ситуации какую эмоцию нужно показать, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Я перестал понимать себя. Весь день проходит мимо меня. Ощущаю себя героем какой-то киноленты, который в таймлапсе стоит неподвижно на одном месте, пока вокруг всё несётся с бешеной скоростью. Я, как и Тина, остановился в одной точке, и изменения, видимо, ждут меня здесь не самые радостные. За годы выступлений мой внутренний артист и любитель таких вот едва ли не домашних встреч с поклонниками научился работать автономно. Радуюсь этому факту, потому что ресурса на то, чтобы быть звездой на новогодней ёлке, у меня попросту нет. Он испарился, превратился в пепел и разлетелся после того, как Тина последний раз хлопнула ладонью по крышке гроба, в который заколотила меня собственноручно. Заставляю себя расслабиться и обратить внимание на публику. Как у них горят глаза… Сразу вспоминаемся мы в десятом сезоне «Голоса». Такие же счастливые. Тогда мы искрились от переполняющей страсти друг к другу, сгорали от обжигающего желания и нежились в ласке, обсуждая нечто важное под влиянием общих мечт. Именно в тот момент мы впервые заговорили о семье. Ни она, ни я не имели ни одной причины тормозить этот процесс. Нам нравилось быть сумасшедшими в павильоне, когда я бесконечно долго целовал её, выхваченную из рук Паши, а затем она с испорченными локонами и остатками помады на губах пыталась что-то комментировать, всё ещё не отрывая от меня своего пронзительного взгляда. Мысль о совместном будущем грела нас лучше солнца на каких-либо островах. Что, если она ждёт какого-то серьёзного шага от меня? Может, ей недостаточно того чувства, с которым мы просыпаемся каждый день? Сказать напрямую она постесняется, это же Тина. Сидя в машине и рассматривая ночное небо, я понял, что хочу побыть в одиночестве. Давно распрощался с ним, но сейчас переизбыток мыслей и чувств сжимает меня в тиски хуже, чем общественность. Тина знала, когда мне нужно было побыть одному, но при этом не оставляла меня в одиночестве. Закрыться в себе, залить душу алкоголем, перекрыть звон в ушах громкой музыкой, чтобы мозг отказывался работать, — это уже в прошлом. Сейчас будет достаточно и суток без интернета, связи и общения с людьми.

***

Сижу в ресторане, почти ни о чём не думая, и наслаждаюсь лёгкой музыкой. Однажды я пообещал бросить пить, поэтому беру в руки стакан сока, параллельно пролистывая рабочие сообщения. Случайно попадаю пальцем на Телеграм, и передо мной всплывает огромное количество уведомлений с разных каналов и диалогов. Во мне мазохизма больше, чем соли в Мёртвом море. Если алкоголь мне не доступен, то буду сжигать себя изнутри самостоятельно. Замечаю видео, на котором Тина выходит из машины, получше запахивая свою курточку. У неё была привычка покупать не совсем практичные вещи, аргументируя это тем, что она почти всегда находится в автомобиле. И сколько бы раз я не показывал ей её же красный от холода нос, она не переставала носить тонкую, вообще не согревающую одежду. Хмыкаю, отмечая это её постоянство, которое в данном случае являлось скорее минусом. Не могу отказать себе в удовольствии посмотреть на любимую девочку ещё. Бегаю по каналам, рассматриваю подпрыгивающую чёлку, как Тина дрожащими руками подписывает фотографии, причём даже те, где мы вместе. В этом она тоже неизменна. Замечаю, что уголки губ слегка подрагивают, выдавая её неискренность. Морщинки собираются у глаз, которые она усердно прячет под пушистыми ресницами, и мне становится очень тоскливо. — Это не холодный paradise, — решаю послушать её мысли, окончательно запутавшись в собственных, — что мы с тобой в секретном раю, в который никого не пустим и никому об этом не расскажем. Это наш секрет, наш рай, наше место. Чувствую, с какой любовью она это произносит. Почему же тогда нам не удаётся обойтись без боли по отношению друг к другу? Искусно вставляем иголки в самые чувствительные места, забывая о том, как дорого стоило нам это общее умение чувствовать то, что спрятано глубоко в душе. Идея сохранить все самые памятные фотографии в одной папке сейчас не имеет степени правильности. Мне просто это необходимо. Открываю галерею и первым делом замечаю размытый кадр в полумраке, где ярко светится экран телевизора. Сбоку, если присмотреться, можно увидеть следы нашего веселья, которые единично остались разбросаны на диване. Мы по очереди забрасывали попкорн друг другу в рот. И, когда я случайно опустил ладонь возле подушки, которую Тина держала у себя на животе, мои пальцы наткнулись как раз на один из «снарядов». У нас был счёт 3:1, но, к сожалению, не в мою пользу. Я долгое время не мог понять, как ей удавалось так ловко ловить попкорн, но мысль в голове, озарившая меня, заставила быстро взять в руки телефон и открыть камеру. Вспышка помогла разглядеть почти десяток воздушных зёрен кукурузы, прежде чем Тина начала кричать: «Это не честно!» — и едва ли не запрыгивать на меня. Я смеялся, получая удары и угрозы от своего хитрого лиса, который не хотел принимать поражение. Сложно равнять эти две полярные личности. Со мной она всегда тихая, безобидная, похожа на ребёнка. Прошу её не наносить косметику, чтобы не было между нами никаких масок. Для неё это, конечно же, не причина, поэтому пришлось придумать, что я съел уже тонну её тональника и помады и могу не есть ещё лет десять. Тина как всегда закатила глаза, сказала что-то в духе своего излюбленного «дурбецало» и старалась появляться рядом со мной без макияжа. Но то, что я всегда вижу на экране, — это всего лишь образ, в котором есть небольшой отпечаток моей девочки. Она где-то лукаво увильнула на вопросе о том, от кого пахнет сандалом. Держит в секрете, даже несмотря на такие откровенные песни, в которых очень много нас. Всё, что касается меня или нас обоих, она накрывает невидимой материей, стараясь спрятать в тени. А что сделал я? Правильно, в историю нашей любви впихнул кого-то постороннего. Естественно, если бы я предложил Тине сняться со мной в клипе, она бы покрутила пальцем у виска. Но я её заменил какой-то «экранной» девушкой, не подумав о том, каково будет той, для кого писалась песня и снимался клип. Теперь и претензии от лица Тины не кажутся такими чудаковатыми. Хочется верить, что эта истина, подаренная мне кем-то свыше, наконец-то позволит исправить все ошибки и вернуть доверие, которое я утратил. Её сердце умеет прощать. А я умею извлекать уроки из ситуаций. Кажется, наша команда обречена на успех. Или я погрузился в свой мир, или в зале на мгновение повисла тишина. Вибрация прошлась по моим рукам, и пришлось опустить взгляд на дисплей. — Да, мам, — легко прокашливаюсь и усаживаюсь поудобнее. — Привет, родной, — она обнимает своим голосом так, что физически становится тепло. — Ты не дома? — Нет, сижу в ресторане, — капли дождя с невероятной силой ударяются об окно, находящееся возле моего столика. Замолкаю без явных на то причин и слышу в ответ лишь звук работающей кофемашины. Наша с ней связь никогда не подводила, и сейчас я запросто смог уловить, что она нервничает. — Решил поужинать где-то в уютном месте. В квартире почти невозможно находиться, слишком одиноко и как-то пусто, словно я переезжаю и часть вещей уже вывез. — Может, приедешь домой? — она спрашивает неуверенно, как будто боится. Ранимый мой человечек. Пропускает всё через сердце и накручивает себя даже больше, чем Тина. — Очень соскучился по вам, но у меня работа, — говорю абсолютно искренне, утаивая лишь тот факт, что возвращаться к ним без Тины мне совсем не хочется. Как волшебно было в прошлом году, когда нам удалось выбить себе ещё три дня заслуженного отдыха перед Сейшелами и мы в семейном кругу смогли отпраздновать мамин день рождения. Я не мог оторвать глаз от двух любимых женщин, которые встретились спустя долгое время и не могли перестать разговаривать, несмотря на то, что регулярно созванивались. Тина жаловалась на то, что я заставляю её больше есть, закатывала глаза с фразой: «И вы туда же», — когда мама ласково гладила её по щекам, шепча о том, что раньше они были больше, показывала фотографии, делилась чем-то новым из сферы музыки и постоянно старалась держать маму за руку. Я знал, что для неё такое родительское внимание очень важно. Тина как-то поделилась тем, что в детстве родители были строги к ней, хоть и безумно любили, а с возрастом она отдалялась от них, чтобы те не разглядели всей той ноши, которую пришлось тащить на себе их дочери. Они бы покритиковали, обязательно бы нашли что-то, за что можно поругать. Но маленькая девочка Таня выросла и утонула в собственных проблемах. Она с замиранием сердца ждала, когда сможет вновь приехать к моим родителям, готова была бросить всё, лишь бы снова почувствовать себя любимой дочерью, которую обязательно обнимут, успокоят и обогреют. В тот день она задремала у мамы на плече. Шевелиться боялся даже я, находясь за противоположной стороной стола. Я видел, как в уголках маминых глаз собрались слёзы. Она погладила Тину по спине, немного развернувшись, прижала малышку к себе и коснулась виском её лба. — Как вы? — этот вопрос уже не режет по живому. Либо этого «живого» во мне попросту не осталось, либо я уже свыкся с тем, что ни один наш разговор не обходится без такого вопроса. — Ноль градусов по Цельсию: замерзаем, — прикрываю глаза и свожу брови. Всё-таки не свыкся. И вроде бы режет. Значит, и живое есть. По крайней мере, пытается подавать признаки жизни. — Не общался с ней уже больше суток. Что-то как-то у нас совсем не клеится… — Просто помните, что если вы ругаетесь и спорите, то вы вместе против этой проблемы, которая образовалась. Ты ведь знаешь, как тонко она всё чувствует и как сильно нуждается в тебе, — стоило мне на досуге подумать о том, насколько Тина способна обойтись и без меня, как мама тут же избавляет от таких мыслей. — Помню, но, к сожалению, это ничем не помогает, — в горле пересыхает, голосовые связки как будто вырвали из меня старым советским методом удаления миндалин. Мы проговорили с мамой ещё минут пятнадцать, прерываясь на молчание, в котором улавливали больше истин, чем в самом разговоре. Она напомнила мне, как папа увёз Тину в их с мамой место, а я полдня мерил дом шагами, пытаясь предположить, о чём он хотел с ней поговорить и почему нельзя было уединиться где-то рядом. Я пытался поговорить на эту тему с папой, выпытать у него хотя бы какие-то намёки на то, о чём они беседовали. Но папа даже не стал дипломатически уходить от ответа — сначала было молчание, а потом он послал меня на румынском и рассмеялся, когда я переступал порог при выходе из его кабинета. Даже Тина держала язык за зубами. Пришлось пощекотать девочку перед сном, чтобы та пробормотала: «Позволь ему заботиться о тебе», — со смешной интонацией, с которой обычно разговаривает отец. Она в один миг стала серьёзной и попросила больше не допытывать её, потому что эта тайна осталась только между ней, папой и чем-то важным для них обоих, что обрело физические границы. Мне до сих пор неизвестно, что отец смог ей такого подарить, но это явно что-то значимое, раз удалось вызвать у Тины такие бурные приливы необъятной нежности ко мне. У неё отлично выходило держать свои и чужие тайны за семью замками. Она как будто была рождена для того, чтобы хранить секреты. То, как она деликатно обходит все вопросы о нас, заметил даже мой папа. Похвалил её и пригрозил мне пальцем. А я только спустя пару дней понял, что какие-то намёки о существовании «нас» всегда давал я. То у меня всё понятно и я не знаю, что говорить про «Помнишь», про Тину; то я пальцами пробираюсь под её платье, пока все смотрят на участника на сцене; то пишу в своём чате, что Тина спит… В отличие от меня, девочка всегда придерживалась нашей договорённости о молчании. Может, если у неё так хорошо получается жить в мире тайн и загадок, стоит продлить ей абонемент? Может, к чёрту нашу совместную песню, которая должна была сопровождаться признанием? Перед глазами маячит её потухший взгляд, с которым она выслушивала о том, что девочки меня нашли, увидев истории с корпоратива. Она ответила какой-то дежурной фразой и без слов стала подписывать фотографии. Я готов забыть о том, что однажды мог наступить день, когда мы смогли бы присутствовать на очередной музыкальной премии, держась за руки. Я готов вновь прокручивать махинации, встречаясь с ней в ночи где-то за тридевять земель, пересаживаясь из машины в машину. Я готов любить её, даже если это будет в ущерб моим личным интересам. Уверен, что мы придём к общему знаменателю и никто не будет страдать. Надеюсь, она готова идти навстречу, иначе это всё не имеет никакого смысла. Откладываю разговор на потом, потому что нужно самому прийти в состояние баланса и не обрушивать на неё свои ураганы. Я люблю спокойное море в её глазах. Люблю, когда она улыбается. Люблю, когда она обнимает меня за шею, сидя на коленях. Люблю её золотистые волосы, хранящие в себе солнце. Люблю её. Больше, чем вчера, и меньше, чем завтра. Навсегда.