Отпечаток

[Тина] Пытаюсь улыбнуться, снимая историю в Инстаграм, но ничего не выходит. Оставляю последнюю попытку, свыкаясь с мыслью, что в этой сфере мне никогда не стать профессионалом, добавляю текст и совершенно случайно обращаю внимание на слипшиеся от слёз ресницы. Открываю камеру, перед этим выставив, наконец, историю, и закатываю глаза от увиденного: под глазами яркие синяки и отпечатки туши. Как хорошо, что за масками и фильтрами этого не видно. Пугаюсь, когда слышу детский крик неподалёку и последующие успокаивающие слова от мамы ребёнка. Ищу глазами виновников моего испуга и обнаруживаю у берега моря маленькую девочку, протягивающую палец. Молодая красивая девушка дует на него, поглаживая своё чадо по голове. Несмотря на то, что повторный тест показал одну полоску, а задержка, вероятнее всего, была вызвана очередным стрессом, материнский инстинкт увеличился в разы. Очевидно, моему организму настолько не хватает защиты и безопасности, что мозг начал синтезировать дополнительные гормоны, чтобы хоть как-то уберечь такую непутёвую женщину, как я. Как бы я не мечтала о втором ребёнке, беременность — это не совсем то, что нам сейчас нужно. И как бы ужасно это не звучало, я рада, что всё сложилось именно так и нам не нужно будет находиться в обществе друг друга из-за новой жизни внутри меня. Возможно, если бы не наши обоюдные стремления к недосягаемым высотам, мы были бы уже родителями. Ну или были бы на полшага ближе к желанному. Не то чтобы карьера стоит у нас на первом месте, просто мы любители делать всё и сразу, не оставляя на завтра то, что можно сделать сегодня. Мы не знаем полумер, а на компромиссы идём только в отношениях, периодически уступая друг другу. И то это спорный момент. В этом, наверное, и заключается одна из главных наших ошибок. Ведь можно же совмещать семью и работу, и среди наших коллег и знакомых уйма хороших примеров. Только вот мы не смотрим по сторонам, не обращаем внимания на посторонних. В нашей системе ценностей нет никого, кроме нас самих. Раньше, когда у нас случались несерьёзные конфликты, мне даже нравилось, что Дан обрывал мой телефон, пытался дозвониться даже ночью, контролируя мою активность в WhatsApp, но сейчас это немного раздражает. Я просто хочу отдохнуть, понежиться в лучах солнца, выпить несколько слабоалкогольных коктейлей и попытаться отвлечься на пару дней от своей вечно угнетающей жизни. Я хочу попробовать побыть без него. Вижу десятки новых сообщений и тихо возмущаюсь: ему, конечно, уже доложили о моей лайф-истории в Инстаграме, где отчётливо видно моё нестандартное местонахождение. Не удивлюсь, если ночью Дан будет обивать порог моего номера в отеле. Нужно срочно передать Орлову, чтобы он не дал ему этого сделать. Если честно, то я даже боюсь банально взглянуть Дану в глаза после всего того, что мы наговорили друг другу в ходе телефонного разговора. Он ещё никогда не повышал на меня голос до таких высот, и от простого осознания того, что с нами творят эмоции, мне хотелось просто разреветься ему в трубку. Ну почему мы всё так усложняем? Где те привычные мы, которые могли уладить любую недосказанность ещё на моменте её зарождения? Где те привычные мы, которые не знали, что такое скандалы и игры на нервах? Почему сейчас это всё превратилось в обыденность и душит каждого из нас? Оглядываясь назад и вспоминая всё то, через что он меня провёл, держа за руку, я искренне не понимаю, как мы могли скатиться в такую пропасть. Это же просто невозможно! Мне хочется верить, что этот период нужно переждать, как все эти пресловутые «ретроградные Меркурии». И именно поэтому я сбегаю от него, чтобы лишний раз не обжечь своим потухшим взглядом или не потушить океаном из своих слёз, которых в последнее время стало чересчур много. Откладываю телефон в сторону после очередного сообщения и мысленно прошу дать ему немножко спокойствия. Которое, на самом деле, не помешало бы и мне. Кажется, отдых идёт мне на пользу, и сейчас, сидя за столом вместе со своей командой, я не чувствую себя лишней. Телефон разрывается от очередного звонка, закатываю глаза, желая отклонить вызов, не глядя на имя. Но что-то внутри тормозит мой порыв, и, когда я вижу на экране совсем не то, что ожидала, приходится отойти подальше от этого праздника жизни. — Уже соскучился? — устремляю свой взгляд вдаль, цепляясь глазами только за беспокойное море. — Тина, ответь ему, — Паша врывается в разговор с присущим ему недовольством, — я устал отчитываться перед Баланом! И мне плевать, что у вас там происходит. Ожидаемо? Вполне. — В следующий раз, прежде чем что-то ему сказать, свяжись со мной, — даю указание, чтобы в дальнейшем Орлов не позволял себе столько вольностей. — И ещё: постарайся сделать так, чтобы на утро я не встретила его в Египте. Иначе пойдёшь в свою политику безвозвратно. Никому такое плинтусное животное, как ты, не нужно, — прикусываю язык, не понимая, как всё это вырвалось из моих уст, и готова уже извиняться, но слышу лёгкий смешок, осознавая, что мою неконтролируемую речь сочли за шутку. Наверное, пить сегодня больше не стоит. — Правки в текст для презентации альбома ещё внести можно? — меня резко озаряет идея. — Нежелательно, — Паша замолкает, но, не услышав ничего в ответ, добавляет чуть тише и недовольнее: — Но можно. — Отлично, — кусаю губы, стараясь собрать все мысли воедино, — тогда добавляй следующее: «Этот альбом посвящён одному человеку и отношениям, от которых мы оба уже свободны, — разворачиваюсь спиной к красивому пейзажу и отвлекаюсь на машущие мне руки. — Я посвящаю этот альбом своей свободе». — Тин? — в его голосе я слышу слабое беспокойство и заранее знаю, что он хочет спросить. — У меня нет ответов даже на свои вопросы, — замечаю движение у наших столов и намереваюсь закончить разговор. — Давай не сейчас, меня ребята ждут. — Ладно, передавай им привет, — наверняка хмурится, как и всегда, стоит мне наплести морских узлов, — с премьерой, кстати. — Спасибо… За всё спасибо, — вяло улыбаюсь, опуская голову. — Пока. Возвращаюсь к команде, замечая, как некоторым из неё стало уже чрезмерно весело из-за выпитого алкоголя. Не люблю такое. Кручу в руках телефон, смотря себе под ноги, и легонько врезаюсь в спину Антона. Он поворачивается, осматривая меня с ног до головы, а затем подмигивает, немного расслабляя меня. Понятия не имею, как влиться в эту тусовку, поэтому молча продолжаю изучать каждого. — Ты чего как неродная? — Антон разворачивается полностью в мою сторону и кладёт свою руку мне на талию, подталкивая к себе. Не могу назвать этот поступок каким-то непозволительным, выходящим за рамки приличия в наших с ним отношениях, но почему-то это прикосновение вызвало у меня лишь негативные чувства. — Паша привет передавал, — решаю, что нужно, наконец, отключить голову и перестать придумывать лишнее. Мужские пальцы аккуратно опускаются по ткани, и мне становится настолько некомфортно, что перекрывает дыхание. Поднимаю голову и замечаю его улыбку. — Отпусти, — шепчу, стараясь не привлекать к нам внимания. — Куда ты уже собралась? — он говорит медленно, попивая из бокала шампанское. Неужели такой детский напиток смог подействовать на крупного гитариста? От мысли, что он всё ещё трезв и позволяет себе так открыто трогать меня, становится не по себе. Стараюсь отойти, но его рука держит меня достаточно сильно. Ловлю себя на мысли, что, по сути, в отсутствие Дана и Паши я ни с кем не могу ощущать себя в полной моральной и физической безопасности. Становится страшно, а позвать кого-то у меня просто не получается. Из головы вылетает абсолютно каждое имя, и я стою, как загнанный в угол зверёк, боясь пошевелиться. Попов на что-то отвлекается, и я пользуюсь моментом, резко уворачиваясь в другую сторону и делая несколько шагов назад. Он даже не пытается меня удержать, начинает общаться с музыкантами, пока я едва ли не срываюсь на бег. Обхожу снующих людей, тороплюсь оказаться в немноголюдном месте и вспоминаю про пляж, который буравила взглядом, разговаривая с Пашей. Сажусь на песок, восстанавливаю дыхание и прикрываю глаза. Ощущаю себя героиней игры, в которую любит играть Веня, но не припомню ни одного случая, в котором бы он так долго искал путь к новой двери, за которой вновь придётся сражаться за свою жизнь. Словно я иду по лабиринту, в котором нет выхода. И было бы прекрасно вернуться ко входу, но, кажется, за время моего пешего путешествия он успел зарасти непроходимыми зарослями. Мысленно возвращаюсь в наш последний разговор с Даном, в котором он наотрез отказывался меня слушать. Доказывал мне что-то, едва ли не называя умалишённой, объяснял, как для особо тупой, и сопровождалось это всё некими румынскими вставками, которые, я уверена, не несли в себе ничего доброжелательного. Волосы лезут в глаза, тёплый ветер обволакивает спокойствием, а звук волн приятно ласкает слух. Если бы рядом со мной сейчас сидел Дан, я бы подумала, что перед нами любимый Днепр. Но реальность совсем иная. Я одна сижу на берегу моря, пытаюсь распутать клубок, который, оказавшись в моих руках чуть дольше положенного, сначала распутался, а затем неприятная нить обвила мои запястья, затягиваясь где-то в плотные петли. Одной мне точно не справиться. Это чем-то похоже на последний сезон «Голоса», где я ощущала себя скованной каждый раз, когда на меня устремлялись чьи-то чужие глаза. Сидела у края, посматривая на всех со стороны, и отсчитывала часы до конца съёмок, чтобы поскорее сбежать. А бежать мне хотелось только в одни руки. В какой-то момент вся эта скрытность начала давить на меня. Мне хотелось приходить с Даном на премии, мероприятия, не отказывать парам в двойном выступлении на их свадьбах, исполняя наши дуэтные песни вместе. Хотелось не бояться касаться его, находясь в кругу людей. Мне до ужаса не хватало его присутствия в последнем сезоне шоу, я даже успела соскучиться по его фирменным перепадам настроения и готова была вновь и вновь уговаривать Дана остаться или надеть наушник. Пусть мы и держали дистанцию, но я могла взглянуть на него, и вся тревога уходила, словно её и не было. А что сейчас? Я боюсь лишний раз упоминать его имя, чтобы СМИ не делали из него последнего подонка, который сегодня находится в компании какой-то малолетней девицы, а завтра вновь будет петь с Кароль о том, как вертится кровать. Я понимаю, что для Дана все эти слова — пустой звук, но я не хочу, чтобы его поливали грязью, а в нашу историю приплетали кого-то третьего. Но если копнуть глубже и спросить, что меня тревожит больше всего, то я без раздумий отвечу: «свобода». Когда в условиях абсолютной вседозволенности тебе хочется быть к кому-то привязанным — это любовь. И как бы мне не хотелось это признавать, в последнее время, чувствуя зависимость от Дана, я перестала ощущать эту лёгкость, за которую раньше хваталась обеими руками. Вместо того, чтобы чувствовать непринуждённость, мне приходится думать о том, как спасти себя, моего любимого мужчину и любовь. Даже не его, а свою. Мне хочется ощущать уверенность и покой. Я хочу, чтобы мои чувства были под защитой. Корю себя за то, что, поддавшись эмоциям, позволила себе сказать Дану о том, что я не готова рожать ребёнка от человека, в верности которого не могу быть уверена на сто процентов. Но я не упрекаю его и не считаю способным предать. Дан такой, как есть. Но если раньше я была уверена, что он может контролировать свои желания, то сейчас — нет. Находясь на съёмках, он не подумал о моих чувствах, даже не предупредил, чтобы я себя не накручивала. Мне хочется, чтобы моя любовь была в безопасности, без мыслей о том, что Дан может быть с кем-то другим. В одночасье я почувствовала себя связанной. Привязанность — оковы ума. А душа свободна, как ветер. Наверное, нам лучше быть не вместе, по крайней мере сейчас. И любить так будет проще: он вольный человек, который, в принципе, уже ничего мне не должен; и я не переживаю, что он может разбить не только сердце, но и всю меня. Огромное тёмное платье воскрешает давно забытую фразу Дана, которая гласила, что скоро я стану совсем чёрной. Так и случилось. Переняла все его манеры и привычки вплоть до стиля в одежде. Теперь я вся соткана из его комфорта, и существовать так, строя перед всеми иллюзию, что нас ничего не объединяет, очень легко. На мне будет одежда от его любимого дизайнера, песня в наушниках из его плейлиста, подвеска, подаренная им на нашу годовщину… Он всегда со мной. Пританцовываю, как он, услышав первые аккорды. Эти движения хотя бы немного успокаивают бурю внутри меня, которая началась от осознания, что прямо сейчас я буду впервые исполнять песню, которую на виду у всех посвятила определённому человеку. И то, что многие знают адресата, в этот раз меня абсолютно не пугает. «Сегодня для тебя иду не в ту степь» Всё, что я делаю, — риск. Оправданный или нет — не знаю. Но за многие годы обдумывание последствий мне настолько сильно осточертело, что я готова пробовать что-то новое без страха и дальнейших сожалений. Помню, как первый раз поцеловала Дана, свернув на соседнюю дорожку своего жизненного пути, и с тех пор так никуда и не вернулась. Оказывается, иногда можно позволять себе такие шалости, за которыми скрывается нечто большее и глубокое. «Любовь — аттракцион, и это — карусель» В тот наш первый поцелуй он пробудил во мне азарт, который на протяжении всех наших отношений устраивал такие проверки на прочность, что можно было сойти с ума. Но Дан — упрямый и продолжал соглашаться на всё, не выпуская мою руку из своей. Вспоминаю «Найти своих», и к горлу подступает ком. Однажды мы собрали друг друга по клеточкам, по мелким осколкам, выстроили из руин хорошие крепкие отношения после всего того, что казалось адом. Неужели мы не справимся вновь? Я уверена, что мы посланы друг другу не просто так. И Вселенная мне об этом напоминает из раза в раз. Наша карусель обязана пройти это испытание — и мы вновь окажемся там, где свет. Петь эту песню сложнее, чем я думала. Это страшнее, чем исполнять «Найти своих», смысл которой до сих пор так никто и не узнал. Она наша до последнего своего слова. Пусть думают, что она об обретении. Всё самое сакральное навеки останется в том периоде. Всё снова движется по кругу… Как я могла не предвидеть это, зная, как работают законы Вселенной? Несмотря на то, что автором слов была не я, «Найти своих» стала значимой песней, крестиком на груди. И стоило бы подумать, что текст, в этот раз придуманный моими сердцем и душой, исполнять будет в стократ тяжелее. «Плевать, что унесло главное в унисон» Как я и предполагала в момент написания этой песни, нас унесло одной общей непонятной волной. Но мне спокойнее от мысли, что он тоже чувствует эти перемены, а, значит, хотя бы частично может меня понять. Я уже устала биться о стены, возникшие между нами, не пробую добиться какой-либо ясности, я всего лишь хочу любить его. Знаю, что и Дан хочет этого не меньше, чем я. «Прижимай меня еще сильнее к себе» Он давно понял одну истину: ссориться с ним я могу исключительно на расстоянии. Ему удавалось находить меня на разных континентах планеты, ждать в Киеве или уговорить вернуться домой. И итог всегда был один: я забывала все свои обиды, утыкалась носом ему в шею, наполняла лёгкие ароматом сандала и мурчала, как кошка. Может, сейчас нужно было сделать то же самое? Улетели бы вместе в какую-нибудь Австралию, поближе к любимым кенгуру и подальше от всех, и жили бы не зная бед столько, сколько потребуют наши одинокие души, стремящиеся обрести гармонию. «В глазах твоих двойной рай» Каждый раз, рассматривая его кофейные глаза, я тонула в омуте, замечая и своё отражение. Помню, как в начале наших отношений мы удивлялись количеству совпадений в наших жизнях, характерах, интересах. Изучали друг друга, находили новые грани, которые потом исчезали, и мы становились одним целым, дополнением друг друга. С первой строчки припева понимаю, что не сдержу слёз. Голос предательски срывается, пока я сама с трудом стою на ногах. Качаюсь из стороны в сторону, чтобы не окаменеть на месте. «Я просто тебя ревную» Когда-то всё было совершенно наоборот. И такой расклад мне нравился куда больше. Я знаю, что от этой ревности страдает и он. Мы много раз обсуждали то, что это недоверие ранит больше, нежели «я тебя не люблю». Но я не могу иначе. Как бы ни старалась. Люблю до безумия, знаю каждый шрамик и родинку, выучила каждую интонацию и взгляд, но уверенности в себе, наверное, не нашла. Ведь, на самом деле, ревность — это отражение доверия к себе, но не к партнеру. Наверное, я так свыклась с мыслью, что выберут кого угодно, но не меня, что теперь в каждой девушке, находящейся возле Дана, вижу потенциальную замену. Они моложе, красивее, успешнее в свои годы… Они могут быть лучше, вот и всё. Отворачиваюсь, изучая помутневшим из-за скопившихся слёз взглядом экран, где я прячусь не только за чёрными очками, но и чёлкой. Красная помада осталась в далёком прошлом. Не хочу ассоциировать наши с Даном отношения с той болью, которая принудила меня искусственно приподнимать уголки губ, рисуя небольшую улыбку. «Интриги и любовь замыкают цепь» Наша карусель жизни. Как ни крути, но мы боремся с этим с самого начала. И всё было так успешно, у нас даже начало получаться, но я снова всё испортила. Хочется, чтобы эта цепочка несчастных совпадений сломалась, потеряла одно звено. Иначе я не выдержу находиться так долго без того, кто научил меня любить эту жизнь без причин. Позволяю себе громче произнести слово «любовь». Любовь, которая так собственнически поселилась в моём сердце. А я и не протестую. Пусть хозяйничает. «И только для тебя каждый мой концерт» Дан открыл во мне новое звучание, показал, на что я способна. Все мои песни, написанные почти полностью собственной рукой, хотя бы в одной строке будут вмещать его частичку. Как же я теперь без него? Каждая песня, как деталька из детского конструктора, хранит в себе что-то о нём. И пока в моих руках не окажется последняя часть, я не смогу прекратить писать. И петь. И любить его. Киваю Антону на припеве, и он подходит ближе. Цепляюсь за него, словно якорем, а в голове представляю силуэт Дана. Такого родного, моего. Слова о ревности вылетают с непривычной интонацией, прошу любить меня такой, какая я есть. Согласна уже на всё, лишь бы наше обоюдное желание быть вместе не разбивалось о скалы, словно волны. Мне казалось, что мы уже давно взяли от этой стихии максимум. Волнения нам ни к чему. Мы оба хотим спокойствия. И просто любить друг друга до одури. «Под пули иду вслепую» Если бы он только мог узнать, как сильно я хочу всё исправить. Если бы он только знал, на что я готова пойти ради нас… Выпускаю всю боль вместе с нотами, а затем смахиваю слёзы, которые всё-таки сорвались с ресниц. Внутри всё рвётся на куски, и я кричу в микрофон, наклоняясь назад всем корпусом. Во мне так много Дана, что каждая клетка истошно воет, находя любой намёк, который хоть как-то связывает меня и его. Я ведь только научилась любить, неужели нельзя без потерь?

***

— Я слышу, я скажу, — улыбаюсь парню, который беспокоится о том, чтобы я вовремя вступила. Голова кругом от количества вопросов на этих премьерах. Успеваю пожалеть о выбранных радиостанциях, но атмосфера работы и занятости отвлекает меня от хаоса в жизни. Ребята вне поля моего зрения что-то обсуждают, шутят, а меня бьёт током, когда я замечаю сообщения Дана. Нет, нет, нет, только не сейчас. «Тебе ещё не надоело бегать?» Поднимаю телефон со стола, чтобы никто случайно не оказался свидетелем нашей переписки. Делаю яркость на минимум и думаю, что же ему ответить. «Я сейчас занята, давай позже.» Трясущимися пальцами набираю текст, пока тот же парень напоминает мне о том, зачем я здесь. Оповещает об оставшейся минуте до конца песни, а у меня тисками сжимает горло от страха. — Сейчас, да-да-да, я слушаю, — начинаю заикаться. Чувствую, как немеют пальцы, и зачем-то оправдываюсь, говоря, что мне нужно пообщаться. Приближаю экран телефона ближе к лицу и в ужасе застываю. «Ты никуда не улетишь, пока мы не поговорим! Я заеду за тобой после радио.» Меня словно окатили холодной водой. Боюсь сделать вдох, но слышу приближающийся момент для вступления и откладываю телефон, так ничего и не ответив. — Сейчас, — повторяю в который раз за последние пару минут, — сейчас будет пауза, и… Мгновенно меняюсь, прижимаю к уху наушники и, растягивая губы в улыбке, пою так, словно эта песня не мучает меня. На самом деле, за последние сутки она исполосовала мне душу. Дан продолжает заваливать меня сообщениями, но я быстро смахиваю все уведомления, стараясь не обращать на это внимания. Пою как ни в чём не бывало, мысленно продумывая план, как сбежать, оставаясь незамеченной. Прошу Виталика припарковаться где-то в другом месте и зайти за мной. Лечу к нему, как только замечаю широкоплечую фигуру в здании, и, кусая губы, смотрю по сторонам. Не знаю, как мне удалось избежать встречи с Даном, но этот факт меня радует даже больше, чем предстоящий визит к парикмахеру. Если уж мне удалось спеть песню о нём, неужели я не смогу отстричь чёлку? Мне нужны перемены. И уверенность. А если со вторым мой мужчина теперь не может мне помочь, то придётся вновь спасать себя самостоятельно. В жизни любой женщины рано или поздно наступит момент, когда чёлка окажется единственным верным решением. Оказавшись на сцене лицом к зрителям, я чётко осознала, что мне необходим образ, облачившись в который, я смогу исполнять новый репертуар не с таким надрывом и бешеным пульсом. Я ещё не готова изливать душу этими песнями кому-то, кроме Дана. Но смотреть ему в глаза — это то же самое, что и совершить самоубийство. Рядом с ним я бессильна. Я знаю, что растеряю все свои убеждения и забуду все обиды. А что потом делать с этой чистой душой, когда я окажусь в нашем гнилом мире без него? Монстры в моей голове атакуют меня с новой, удвоенной силой. И тогда мне уже не спастись. Не знаю, кого из нас двоих нужно спасать в первую очередь, но, когда я рассматриваю себя в зеркале с новой причёской, в моей голове начинается стук молоточков, сигнализирующий о том, что мне срочно нужно покидать страну, пока кое-кто не решил упрятать меня в высокой башне, защищая ото всех подряд.