Метаморфозы

Закрыв бедром дверь холодильника, Гермиона на глаз добавляет в миску молока. Оставив бутылку на столешнице, Грейнджер поудобнее перехватывает деревянную ложку, продолжая интенсивно мешать творожную прослойку. Сегодняшний вечер просто обязан пройти роскошно по всем фронтам, и Гермиона из кожи вон лезет, чтобы так все и было. Она могла бы не заморачиваться, взмахнуть пару раз волшебной палочкой и держать в руках горячий и восхитительно вкусный торт, но она не может себе позволить сделать все без души. Человек она просто такой, ничего не поделаешь. — Мне нужны суточные… Гермиона поднимает взгляд. Северус спускается с лестницы, просматривая в руках какие-то чеки и выписки на бумажках, сложенных несколько раз. Он сосредоточен, брови даже свёл на переносице. И выглядит очень привлекательно в новой чёрной рубашке с двумя расстёгнутыми сверху пуговицами. Грейнджер сглатывает, против воли закусывая нижнюю губу, когда взгляд останавливается на загорелом открытом участке кожи. — На деталь для ремонта не хватает, — продолжает Северус, по-прежнему глядя в бумаги на руках, как вдруг поднимает взгляд, — сто фунтов. Гермиона старается не подавать виду, что замечталась, лишь сдержанно кивает, перехватывая деревянную ложку в руках поудобнее, и улыбается, направляясь к Северусу. — Сова будет в течение часа, — отвечает она, — возьми у меня в паспорте под обложкой, там всегда пара сотен на чёрный день лежит. — Отлично, — складывает он чеки обратно, — верну на место сразу, как клиент заплатит… Северус думает о том, что очередную выручку следует снова положить на счёт, который Джон открыл на его имя месяц назад. Там уже лежит приличная сумма, под конец лета было много заказов. Тартар говорит, что сейчас будет новая волна, потому что грядёт глобальный октябрьский праздник. — Как скажешь, — жмёт плечами Гермиона. — Постой… Северус не успевает сделать и шага к лестнице, Грейнджер подходит к нему почти вплотную, опускает палец в миску с кремом и протягивает вперёд. Северус удивлённо вскидывает брови. — Попробуй. Сама Гермиона не видит в этом простом, как ей кажется, жесте ничего такого. Все дело в том, что о последствиях она совершенно не думает. Северус надевает маску наигранного спокойствия и вздыхает. — А это с… — Я сделаю тебе отдельно кексы с марципаном, — закатив глаза, цокает она языком. — Вон шоколад лежит, в магазин отдельно ходила, — указывает Гермиона себе за спину. Северус усмехается, заприметив на столешнице красную знакомую упаковку. Надо же, и не поленилась ведь с утра пораньше сходить в продуктовый. На самом деле, Северус не горит пламенной любовью к сладкому, но специфичный вкус марципана оказывается ему по душе. Грейнджер замечает это даже быстрее, чем он сам. И теперь не упускает возможности порадовать его такой, казалось бы, мелочью. — Понятия не имею, как ты это ешь, — морщится Гермиона, поднимая взгляд. — Признайся, это просто чтобы со мной не делиться. Северус усмехается. — Раскусила, — заговорщически прищурившись, чуть склоняется к ней мужчина. — Раскусила двойного агента на раз-два. — Стараюсь, — парирует она. — Ладно, попробуй уже наконец, я руку устала держать. Северус опускает взгляд на протянутый к нему палец, измазанный в креме, а затем также плавно поднимает веки, глядя Гермионе в глаза. И вот не стыдно ни капли с такими предложениями подходить, ты погляди! — Я не заразна, — трактует молчание иначе Гермиона, — а руки чистые. Видимо, у жаркой духовки все мозги расплавились. А ведь можно было просто дважды взмахнуть палочкой, и никакой трёхчасовой суеты. Порой Северус искренне не понимает действий Гермионы. Будем честны, не только Гермионы. Любая девушка — та ещё загадка. — Можно ведь и ложкой, — глядя ей в глаза, расслабленно дёргает он плечами. Гермиона лихорадочно смотрит то в один глаз Северуса, то в другой, по-прежнему стоя с протянутым пальцем, как дурочка, и внезапно понимает собственную оплошность. Щеки вспыхивают незамедлительно. — А… — Гермиона прячет глаза от внимательного взгляда Северуса, — ладно… Повернувшись к нему спиной, она семенит к столешнице, а сама глаза зажмуривает и ругает себя, бегло зашевелив губами. Почему я сразу не подумала о том, как странно это звучит! Ох, черт возьми, неловко-то как! Только добравшись до кухонного гарнитура, Грейнджер осматривает всю столешницу и осознает вторую свою оплошность. Ложка все это время была в миске! Гермиона закрывает на мгновение глаза. Так, ладно, спокойно. Делаем вид, что все так и задумано. Развернувшись, она почти вздрагивает, когда понимает, что Северус стоит возле неё, едва скрывая ухмылку. Знала бы Гермиона, что щеки у неё такие красные, хоть глазунью поджаривай. Грейнджер прочищает горло и, оттопырив вверх испачканный палец, берёт в руку ложку, протягивая её Северусу. — Давай, пробуй, — старается расслабленно держаться она. Северус видит, как она вся искрится изнутри, такое состояние скрыть мало кому удаётся. Он буквально на себе ощущает эту энергию, волнами исходящую от неё. Сердечный ритм сбивается, и единственно возможное в это мгновение желание прикоснуться к Гермионе выбивает из головы Северуса прочие мысли. Идея появляется моментально. Наклонившись вперёд, он минует протянутую ложку, склоняясь ниже. Грейнджер распахивает глаза, продолжая наблюдать за ним, и начинает дышать чаще, потому что сам Северус взгляда не поднимает. И в следующее мгновение у Гермионы вышибает из лёгких воздух. Она резко и коротко выдыхает и распахивает губы от неожиданности, когда Северус втягивает в себя её указательный палец. А затем… Медленно поднимает взгляд. Грейнджер пол под ногами чувствовать перестаёт, жар прокатывается горячей волной по всему телу, гореть начинают не только щеки, но и уши вместе с шеей. Она даже слов подобрать не может. Никаких. Совершенно. Проклятье, а ведь ей всегда удавалось ответить на любую выходку Северуса! Гермиона оправдывает свою беспомощность эффектом неожиданности. Она нервно облизывает губы и, чувствуя бешено стучащее в груди сердце, старается взять себя в руки. Получается плохо, особенно с дрожащими коленками в придачу. Северус наблюдает за этой волнующей картиной с хорошо скрываемым интересом. Он понимает, что она всецело заинтересована в продолжении этой маленькой манипуляции, но решает играть по-своему. Вынув палец, Северус облизывает губы и делает к Гермионе небольшой шаг таким образом, что их обоих разделяет только большая железная миска с кремом. Грейнджер тяжело дышит, взгляд собственный контролировать не может, смотрит на губы Северуса, слегка прикрыв глаза, а сама трусит до последнего. На пляже она собрала всю свою смелость, не станет же она во второй раз делать первый шаг! Господи, так хочется к нему прикоснуться, что я сейчас к дьяволу эти «шаги» отправлю! — Я бы ванильного сахара добавил, — с размаху спускает он её с небес на землю. Гермиона заторможено моргает, в ушах шумит кровь. Она всеми силами старается себя контролировать, но её тело и разум в унисон рвутся к человеку, который стоит в нескольких сантиметрах от неё. — Гермиона?.. Грейнджер чуть трясёт головой. Кажется, Северус что-то спрашивает у неё. — Что? — Я говорю, паспорт твой в комнате? — совсем не получается у него скрыть ухмылку. Гермиона коротко кивает, сглатывая вязкую слюну. — Да, — отзывается она. — Верхний ящик тумбочки у кровати. — Отлично. Северус направляется в сторону лестницы, а Гермиона разворачивается к столешнице опускает на неё миску и с болью закусывает внутреннюю сторону щеки, зажмурив глаза. Ей становится по-настоящему обидно от того, что случилось. Точнее, не случилось. От обиды под веками начинают кипеть слёзы, но дать себе волю Гермиона не успевает. Не успевает, потому что Северус берёт её за правое плечо и, развернув к себе, обхватывает лицо обеими руками, притягивая ближе. Гермиона даже вдохнуть не успевает, губы обжигает от такого желанного и искрящегося энергией поцелуя. Она выдыхает неожиданный для самой себя стон и, зажмурив глаза, отвечает на него со всей присущей ей на тот момент страстностью. Северус убирает ладонь с её лица, разрывает на мгновение поцелуй и, отодвинув в сторону миску с будущим кремом так резко, что та чуть не падает, подхватывает Гермиону за бедра на руки. То ли она такая лёгкая, то ли он уже не такой слабый, значения не имеет, Грейнджер охотно поддаётся движению и с размаху усаживается на столешницу. Гермиона разводит в стороны ноги и хватается за рубашку Северуса, потянув его к себе. Северус делает два мелких шага вперёд, врезаясь бёдрами в столешницу, и склоняет голову в сторону, позволяя Грейнджер утянуть себя в следующий поцелуй. Гермиона комкает в пальцах мягкий материал, бессовестным образом отдаваясь этому единению, непослушными пальцами скользит по рукам, касается плеч, и ведёт прохладными подушечками по его шее сзади. Северуса подбрасывает от этого прикосновения, по спине бегут мурашки, он сжимает пальцами бедра Гермионы и притягивает её к себе на край столешницы, нахально углубляя поцелуй. Грейнджер судорожно вздыхает, прогибаясь в пояснице и прижимаясь к нему всем телом. Поцелуй оглушает, распаляет так, что дурно становится. Дыхание смешивается, сердце в грудной клетке с ума сходит. Северус сжимает пальцами её бедра, ведёт от колена вверх, осторожно касается ягодиц и смыкает на тонкой талии, слегка приподнимая футболку, чтобы касаться разгорячённой кожи. От этого ведёт в сторону только сильнее. Грейнджер уже голову окончательно теряет, нахально углубляет поцелуй, но Северус успевает перенять инициативу. Обхватив её лицо правой ладонью и нажав подушечкой большого пальца Гермионе на подбородок, Северус пользуется моментом и скользит языком в рот. Гермиона сдавленно скулит в поцелуй, прижимаясь к Северусу всем телом, а саму всю трясёт в его руках. Ей рассыпаться хочется, раствориться в его объятиях. Жара стоит невыносимая, тело плавится, горит и желает большего. Она льнёт к нему сильнее, выдыхая в поцелуй раскалённый воздух. Грейнджер нетерпеливо ёрзает на месте от тянущего внизу живота чувства и, потянувшись вперёд, вынимает непослушными пальцами полы рубашки Северуса из брюк. Северус тут же разрывает поцелуй и ловит её за правое запястье, внимательно глядя в глаза. — Что?.. — задыхается она. Гермиона вся пунцовая, глаза горят так, что подкуривать можно, губы влажные, а сама на месте усидеть не может. От такого зрелища Северусу легче не становится. Никакие старые ведьмы и дохлые соплохвосты тут уже не в помощь. Он делает полшага назад и старается сделать вид, что все в порядке, а не что у него стоит так, что аж до боли из-за тесных джинсов. Северус облизывает губы и набирает в лёгкие воздуха. — Дальше у нас дело не пойдёт, — пытается он говорить сдержанно. Грейнджер разочарованно сводит на переносице брови, даже контролировать это не может. Пальцы сама расцепить с его рубашки пока даже не пытается, а пошевелиться на месте лишний раз боится. Возбуждение так сильно кроет, что даже не по себе становится. — Но почему?.. Это звучит почти обиженно. Так наивно, искренне и разрывающе, что даже слов не подобрать. Северус и рад бы объяснить ей на пальцах, в чем дело, да боится показать себя в глупом свете. Это уже его тараканы, Грейнджер к ним ещё пока не готова. Выход из положения находится сам. — У тебя коржи подгорают, — почуяв запах, замечает Северус. — Ох! — тут же прикладывает ладошки к губам Гермиона. — Боже мой, отходи скорее! Грейнджер тут же вливается в проблему куда более существенную, отпихивает Северуса, спрыгивает со столешницы и, схватив прихватки, почти бежит к духовке. Северус утирает тыльной стороной губы, чувствуя по-прежнему лёгкое головокружение. Проклятье, словно пригубил медовухи. Как она так на меня действует?.. — Ох, нет-нет! — открывает она дверцу. — Пожалуйста-пожалуйста! Вынув из духовки форму для выпечки, Грейнджер, запрокинув вверх голову, стонет, вот только в этот раз не от удовольствия. Раздосадовано фыркнув, она почти бросает подгоревшую выпечку на столешницу, и кидает рядом прихватки. — Как же так! — всплескивает она руками. — Я не успею сделать ещё один! — Гермиона… Грейнджер снова морщится от досады и поворачивается. Северус уже стоит на второй ступеньке лестницы. Ты посмотри на него! Отвлёк меня и теперь дал деру! Очень в духе двойного агента, очень! Своё негодование она держит при себе. — Ты владеешь магией, — спокойно произносит Северус, слегка дёрнув уголком губ в лёгкой улыбке. И злость исчезает по щелчку пальцев. Гермиона рассеянно моргает. — Я… да, — мямлит она, убрав за уши волосы. — Точно… Но это будет без души! — Ты лишь поправишь коржи, раз уж на то пошло, — направляется он вверх по лестнице. — Они не заметят, уверен, — кидает он вдогонку. Гермиона провожает его взглядом, а затем, повернувшись обратно к плите на пятках, закусывает губу, стараясь скрыть улыбку, и накрывает на мгновение лицо ладонями. Она займётся коржами, обязательно займётся, только немного позже. Пока переварить бы. И хорошо, что она вся предоставлена своим мыслям, ей необязательно знать, что происходит на втором этаже. Северус входит в ванную, тяжело дыша, и закрывает за собой дверь на замок. Быстро стянув с себя рубашку, он бросает её на пол и той же участи подвергает брюки. Пальцы нервно дёргают кран, и Северус встаёт под шумные струи ещё холодной воды, даже не вздрогнув. Опустив левую ладонь на стену, он наклоняет вниз голову и, сжав зубы, начинает снимать напряжение, пока тело помнит её прикосновения, а под закрытыми веками — без конца вспыхивает её лицо. Северус скалит зубы, продолжая водить ладонью по напряжённому члену, прикусывает от переизбытка эмоций кожу на руке и тяжело дышит, не открывая глаз. Прохладная вода стекает по тёмным волосам, бежит ручейками вдоль торса и падает на кафель с мерным и звучным постукиванием. Северус не слышит. Не слышит ни шума воды, ни собственных вздохов. Только удары сердца в груди и влажные, пошлые звуки от интенсивно двигающейся по всей длине руки, пока под закрытыми веками пляшет лицо Грейнджер, а губы по-прежнему саднит от её поцелуев. Подобное начинает входить в привычку, но Северус, как ни старается, не может заставить себя прекратить. Грейнджер вздыхает. Вздыхает и сдаётся, вынимает волшебную палочку и в два лёгких взмаха создаёт бисквитный торт, на который у добросовестного маггла ушло бы не меньше двух часов. Гермионе не стыдно. Ну, может совсем капельку. Северус спускается вниз через полчаса как ни в чем ни бывало, наблюдая за тем, как Гермиона возится с глазурью. Он против воли тормозит на последней ступеньке, и мысли сбиваются в кучу, вытесняя на передний план только одну. Остаться бы дома, наплевать на всё и на всех и просто… Провести с ней весь день. Заниматься с ней любыми вещами. Сходить на прогулку, перекусить хот догами, свозить её в соседний городок, чтобы просто сменить локацию… Целовать её у всех на виду и плевать на сторонние взгляды с упрёком. Заняться с ней любовью. Не сексом, нет. После утренней внеплановой дрочки мозг у него теперь работает лучше. С Гермионой Джин Грейнджер можно заниматься только любовью. Только любовью. — Ты был прав, ванильный сахар не помешал, — не поднимая головы, выводит ещё одну завитушку Гермиона. Она, может, и мухлюет в приготовлении основной части, но надпись-то она своими руками сделает. Криво, косо и неровно, зато с любовью. Это ведь самое главное. Северус останавливается рядом с ней, заглядывая через плечо. — «Фопк»? — дёрнув бровью, интересуется он. — Ох, — цокает она языком, — да будет тебе! Просто чёрточка короткая! — Ты можешь лучше, прекращай халтурить, — бросает как бы между делом Северус и, против воли вдохнув запах её волос, идёт надевать кроссовки. — Не нуждаюсь в твоих комментариях! — фыркает она. — Ты вообще палец о палец не ударил, а есть будешь вместе с остальными. Северус наигранно хмурится и поворачивается к ней на пятках. — Я думал, что меня ждут кексы с марципаном, — жмёт он плечами. — Не дождутся, — язвит она. — Из-за сгоревших коржей, я не успела их сделать. Северус присаживается на пуф, хватая ложку для обуви. — Значит, придётся травиться бисквитным тортом, — смотрит он на Гермиону. Грейнджер фыркает. — Обидно до чёртиков, — саркастично заявляет она, обернувшись. — Прости, если однажды запла́чу из-за тебя. — О, ты заплачешь, — дёргает он уголком губ в полуулыбке. — Заплачешь, не сомневайся. Гермиона против воли дыхание задерживает от этих слов и бледнеет, а тревожный комок закручивается в животе узлом с такой скоростью, что даже слегка подташнивает. Видимо, она и лицо держать перестаёт от такой неожиданности, и Северус это сразу замечает. Спохватившись, он вынимает из заднего кармана джинсов документ и показывает обложку Гермионе. — Я про твой паспорт, — тут же объясняет он. — Просто я теперь увижу твою фотографию в паспорте, я об этом, — тараторит Северус. — Вот и все. Грейнджер на глазах расцветает, выдыхает непроизвольно судорожно и нервно улыбается. Она уже таких ужасов успела вообразить за эти секунды! Адвокатское чутьё идёт бонусом особо усидчивым и трудолюбивым сотрудникам вместе с социальным пакетом. Жаль, что это в трудовом договоре не прописывают. — Я не очень-то изменилась, поверь мне, — посмеивается она, покачав головой, и снова принимается за надпись. — К работе фотографа у меня тоже вопросов не было. — Тогда тебе не о чем беспокоиться, — самодовольно замечает он. — Открываю. — Мне нечего скрывать, — нараспев произносит она, пока выводит следующую букву. Северус усмехается, открывая паспорт. Он даже немного удивляется увиденному. Да, действительно, Грейнджер минует статистику неудачных фото в паспорте, удаётся её фото на славу. Выглядит она на свой возраст, только вот взгляд выдаёт тяготы прошлого. Северус не успевает задуматься о том, сколь много скрывается за этой фотографией, потому что взгляд зацепляется за указанные данные. Мужчина хмурит брови, повернув к себе паспорт, как следует. — У тебя был день рождения, — словно сам не верит в написанные цифры Северус. — В день свадьбы Фернандо и Даяны у тебя был день рождения… Девятнадцатого сентября. Гермиона даже выводить своё художество на мгновение перестаёт, глаза закрывает и поджимает губы, но не оборачивается. Что ж, не уйти от этого, как ни крути. Однажды он бы узнал. Правда, Гермиона не рассчитывала, что случится это таким образом. — Всего лишь двадцать четыре, это даже не круглая дата, — небрежно жмёт плечами Гермиона, снова принимаясь за дело, — а у них свадьба была… — Ты даже не сказала. Гермиона тяжело вздыхает, перебирая пальцами мягкий пакет с кремом и наконец оборачивается, окончательно отвлекаясь от своего занятия. Грейнджер против воли хмурит брови, занимает без надобности оборонительную позицию, будто на подсознательном уровне чувствует, что Северус может в очередной раз что-то сказать о возрасте. И поднимет вопрос о разнице между ними. Он ведь может, и она об этом знает. — Это имело смысл?.. Грейнджер, раз уж на то пошло, даже Гарри и Рону ещё в подростковом возрасте запретила хоть как-то выделять этот день среди прочих. Особенно после того случая на четвёртом курсе, когда они чуть не спалили гостиную Гриффиндора, пока делали ей «сюрприз». Это просто день. Такой же день, как и все предыдущие, небольшая разница состоит в том, что на счётчик жизни Вселенная накидывает ещё одну цифру. Вот и вся наука. С возрастом Гермиона ещё сильнее начала ненавидеть свой день рождения. Она не любит такого рода внимание, появляется ощущение, что ты кому-то обязан. И не важно: улыбаться, благодарить за подарок или восхищаться памятью человека, который решил поздравить тебя в этой дурацкий день. Наигранная вежливость в личной жизни раздражает Гермиону. Работа — другое дело. За вежливость тебе хотя бы платят. Северус видит, что Гермиона злится. Это невооружённым глазом становится заметно. Он принимает решение не заострять слишком сильное внимание на всем этом. Если честно, он лишь в который раз отмечает, что Гермиона ставит чьи-то интересы выше своих, не догадываясь об истинной природе её намерений. Не допуская мысли, что она это делает во славу здорового эгоизма. Не хочет потому что лишних слов, не нравится ей этот глупый праздник. — Я не знал, — наконец произносит Северус. Гермиона смотрит на него долгим, изучающим взглядом, пытается разглядеть скрытый смысл высказывания, но не находит. Грейнджер сдаётся, позволяет себе расслабиться и ссутулить плечи, чтобы вновь вернуться к последним штрихам надписи. — Никто из ребят не знал, я ни разу не была в мире магглов осенью с того момента, как с ними познакомилась, — внимательно вырисовывая очередную закорючку, произносит Гермиона. Грейнджер говорит именно это, чтобы Северусу было проще воспринимать ситуацию в целом. Мир волшебный никогда бы не дал ему даже возможности задаться вопросом, когда же день рождения у Гермионы Грейнджер. Мир магглов этот вопрос ребром поставил. Так что и ответы с решениями искать придётся здесь, если уж очень сильно хочется. — Забудь, Северус, — выпрямившись, поворачивается к нему Гермиона. Мужчина ловит её взгляд. — Это просто день, — дёргает она уголком губ в слабой улыбке. — Такой же день, как и все предыдущие. Северус только кивает, сам не говорит ничего, и молчание это Гермиону пугает, пусть она и не показывает виду. — Ладно, я закончила, — оставляет она кулёк рядом. — Смотри! Прихлопнув в ладоши, Грейнджер ярко улыбается, не ожидая восторженных воплей от её кривой и косой розоватой надписи, сделанной от всего сердца на идеально ровном бисквитном торте, испечённом при помощи двух кулинарных заклинаний. — Кошмарно, — изрекает Северус. — Надеюсь, хотя бы вкусно. — Премного благодарна, — не остаётся в долгу она, поднимаясь с места. — Надеюсь, у тебя будет изжога. — Непременно, — думая о чем-то своём, смотрит на надпись Северус. Гермиона и рада бы была ответить ещё более сладкой ершистостью, да только взгляд Северуса теперь не даёт ей покоя. Он о чем-то без конца думает, и она бы многое отдала, чтобы понять, что именно. Грейнджер и спросила бы лично, если бы не одно «но». Она знает, чувствует, что мысли эти связаны с ней напрямую. И не уверена, что хочет знать, что они из себя представляют. Натянуто улыбнувшись, Гермиона бросает через плечо, что через пять минут готова выходить, переоденется она быстро. Северус снова кивает, но думать все равно продолжает о чем-то своём, не моргая глядя на розовую надпись на торте, кривоватые буквы которой гласят: — Форк, поздравляем с поступлением! Дью сконфуженно улыбается, начиная потирать шею сзади. Он прячет взгляд, смущается искренне и застенчиво протягивает руку, пропуская гостей в дом. Гермиона с тортом наперевес входит первая, Северус с лёгкой улыбкой следует за ней. — Очень тобой горжусь, — сжав плечо Дью, негромко произносит Северус, когда проходит мимо. Форк снова смущённо улыбается, не поднимая головы, и прячется за водопадом светлых волос. Феанис Локвуд был предельно честен с Джоном на свадьбе, не слукавил ни в чем. Тартар в компании Северуса через два дня прибыл в университет Метрополитен с конкретной целью переговорить с деканом архитектурного факультета. Северуса попросили остаться в приёмной, и он не стал спорить. Вместо этого попросил Джона набраться терпения, выслушать Феаниса и не губить Дью будущее. Тартар, что удивительно, даже не разозлился от услышанного. Скорее наоборот. Прислушался. Стиснул зубы так, что желваки дёрнулись, но прислушался. Переговоры прошли даже быстрее, чем Северус предполагал. Он даже не успел от скуки перелистать какой-то толстый бульварный журнал, Тартар вышел из кабинета декана с лёгкой улыбкой и просто кивнул. И в этом простом жесте было всё и сразу. Феанис ищет необычные таланты по всей Европе много лет, так что поступление Дью под его началом — это ещё и плюс в копилку собственных амбиций. Мистер Локвуд передал всю необходимую информацию конкретным людям, и уже через неделю имя Дью Денвера числилось среди студентов. Ему выделили койку в комнате общежития, и на этой неделе Тартар вместе с Северусом и Гермионой помогли Дью перевезти большую часть вещей. В ночь с четверга на пятницу он даже ночевал в общаге сам, потому что Северус в который раз напомнил Тартару, что пора ослабить вожжи. Сегодня, с пятницы на субботу, он последний раз переночует дома, потому что Тартар настоял на настоящем празднике, а с завтрашнего дня Дью переезжает в общежитие к своему соседу и пробудет там до Рождества. Ребята как раз завтра привезут Дью остатки вещей. В некогда забитом до отказа доме Тартара стало просторнее, свободнее и тише. Если что-то сказать в полной тишине, в другой части гостиной теперь можно услышать эхо. Видимо, поэтому Тартар решил ещё раз всех собрать у себя дома. Чтобы тишина была не такая громкая. Фернандо прислал трёх рабочих, чтобы те забрали собранные коробки из его комнаты. Они с Даяной переехали в свой дом, и теперь бывшая комната Тако официально пустует. В четырёх стенах с новеньким косметическим ремонтом стоит только кровать с голым матрасом, пустой шкаф и стол с двумя стульями. Комната Форка тоже заметно опустела. Мольберт, львиную часть своих работ, десятки зарисовок, краски, кисти, холсты, словом — все, что только можно отнести к творчеству, Дью взял с собой в общежитие. Теперь в комнате Форка виден цвет стен, и такое положение вещей кажется Тартару крайне удручающим. Он, разумеется, радуется за младшего брата. Беспокоится, волнуется, но радуется. Делает он это искренне, вот только скрывать тяжёлую душевную боль у него пока плохо выходит. Просто Тартар по жизни такой. Мягкий, сердечный и человечный. За неприступным мощным фасадом скрывается израненное, нуждающееся в любви и ласке сердце. К тому же, после отказа от алкоголя, у парня словно резервные запасы энергии просыпаются. Может, поэтому он и носится с переездом Дью с таким энтузиазмом. Просто пытается занять себя делами. Старается хоть чем-то занять пустые руки, которые у него всегда были заняты. Теперь под началом Тартара нет сгорающего от любви Тако, нет особенного брата, который спит плохо от того, что лицо покойной сестры вспыхивает у него без конца под веками. С плеч Тартара упала огромная ноша, которую он годами на себе тащил. Беда в том, что он пока не привык к этому. Он просто не знает, как расслабиться. Вот он и наготовил на прощальный вечер в компании такого взрослого брата целую кучу вкусностей своими руками. Тако ведь нет теперь рядом, некому уступать место на кухне, наконец можно все брать в свои руки, чтобы создать очередную иллюзию контроля, к которому Джон так привык. Тартар приготовил любимую картошку Форка, пожаренную в масле, и целую гору мясных фрикаделек. Себе и Отцу он поджаривает пару стейков, а Гермионе делает медальон из лосося с пюре и розмарином. Её любимое блюдо в его доме. Приготовил его впервые Тако, а Тартар теперь продолжает воплощение горячего блюда с завидным постоянством. Теперь ему чаще придётся стоять на кухне, Тако ведь не просто на время уехал. Он переехал в свой собственный дом с супругой, а в это самое мгновение даже на территории Великобритании не находится. Фернандо с Даяной наслаждаются всеми прелестями медового месяца на берегу Средиземного моря. Ну, как месяца. Тремя неделями. На больший срок Фернандо с учёбы не отпустили, а он даже спорить не стал. Он слишком сильно любит то направление, куда поступил. Он слишком сильно хочет стать шефом и открыть своё дело. — Не давай ты им, ну Бога ради, Васаби, — хмурится Тартар, — они опять еду по всей гостиной растаскают… Грейнджер дёргает рукой, сжимая её в кулак, и не позволяет Билли стащить у неё с ладони кусочек говядины, который она в очередной раз втихаря пытается отломить от лежащего неподалёку стейка. — Прости, — морщит нос Гермиона и умоляюще смотрит на друга. — Они такие очаровательные, я не могу сопротивляться! — Они — манипуляторы, — смотрит Джон на котят, — все в мать пошли! Так, ну-ка! Билли, Вилли, Ти… Тартар осекается и закрывает на мгновение глаза. Он постоянно забывает, что котят в доме теперь двое, а не трое. Все три имени он на автомате по-прежнему говорит. Тилли — озорную девчонку с рыжеватым окрасом, — Тартар дарит на новоселье семейству Лучини. Элегантная стройная кошечка первая переходит порог нового дома Фернандо и Даяны. — Мелкие, — наконец вздыхает он, махнув рукой, — кыш от Васаби! Билли и Вилли даже не шугаются, в рассыпную не кидаются, потому что растут в адекватной домашней атмосфере. Тартар в жизни на беззащитное существо голоса не повысит, даже если это самое существо заблевало ему ковёр в гостиной с утра пораньше. Котята синхронно поднимаются на лапы и вальяжно бредут к гостям дома. Вилли трётся у ног Гермионы, Билли проделывает тоже самое со штанинами Северуса. Пожалуй, из всех трёх котят только Билли так сильно проникается симпатией к Северусу. Неудивительно. Эрнестина единственного сына больше всех по-своему любит. Видимо, и своё расположение к Северусу ему по наследству передаёт. Билли проводит хвостом-пистолетом по штанине Северуса и, запрокинув вверх морду, тонко и пискляво мяукает. Слегка склонившись вниз, Северус чешет несуразное создание за ухом. Билли начинает тарахтеть своим урчанием, как двигатель старенького трактора, который нуждается в срочной смазке всех деталей. Мужчина ухмыляется. Не понимает он, чем так нравится этим четвероногим, но ни Эрнестина, ни Билли от него почти не отходят. Всегда находятся рядом, стоит Северусу переступить порог дома Тартара. Эрнестина даже умудряется ревновать и пару раз даёт своему единственному сыночку лапой по пушистой тёмной макушке, чтобы от Северуса сорванец держался подальше. Это не очень-то помогает. — Я что понял сейчас! — внезапно вскакивает на ноги Тартар. Грейнджер дёргается от неожиданности, не успев донести кусок лосося до рта, и тот благополучно приземляется с глухим шлепком на стол. Эрнестина глаза таращит, навострив уши, и даже Билли даёт деру, хотя он не из пугливых. — И что же ты понял? — интересуется Северус. — Васаби здесь! — радостно произносит он. Дью посмеивается, дёрнув плечами. Улыбку не удаётся скрыть и Северусу с Гермионой. Вилли пользуется моментом и тянется мордой к журнальному столику, пытаясь слизать упавший кусок рыбы. Времени не теряет. — Поразительная наблюдательность, — саркастично произносит Грейнджер. Тартар фыркает, оставляя на столе свою тарелку. — Да нет же, ты не поняла, — машет он рукой. — Октябрь послезавтра, ты первый раз осень здесь проводишь! От внезапного напоминания о том, какой грядёт месяц, лицо Грейнджер приобретает сероватый оттенок. Северус своих тревог тоже не может скрыть. Может, поэтому, чувствуя настроение друг друга, они оба против воли переглядываются. Будто уловить пытаются перемену в состоянии. — Да, действительно, — прячет глубоко внутри печаль Гермиона. — Но к чему ты ведёшь?.. — Он про «Львиный зев». Ребята синхронно оборачиваются, глядя на Дью, который со вселенским спокойствием уплетает вторую или третью порцию картошки. После окончательного отказа от курения и восстановления режима сна у Форка наконец появляется аппетит. Он даже набирает пару далеко не лишних килограмм, и выглядит теперь куда здоровее, чем весной. — А что это такое? — первая нарушает молчание Гермиона. — Это ежегодный осенний сбор байкеров по случаю закрытия летнего сезона, — объясняет Тартар. — Обычно проходит в период между последней неделей сентября и первой неделей октября. Тепло стоит до середины октября, но мы не затягиваем, чтобы ещё поплавать можно было. — Поплавать? — вскидывает брови Гермиона. — Ага, — посмеивается Джон. — Мы ездим на побережье, находится недалеко от Истбурна. Отсюда всего восемьдесят миль, — жмёт он плечами. — Два с половиной часа дороги. — Традиция, — вливается в разговор Дью, откладывая пустую тарелку на стол. — Тартар организовал сбор впервые шесть лет назад, теперь даже не нужно специально искать народ или думать об организации, — жмёт он плечами. — Тартар просто озвучивает день, и все едут. Гермиона тепло улыбается, глядя на Джона. Байкер всю душу вкладывает в своё дело и в мир мотоциклов, который он буквально создал своими силами. Это общество процветает и имеет возможность найти людей со схожими интересами только благодаря ему. Это невероятно. — Несмотря на то, что Тако в этом году не будет, — жмёт плечами Тартар, — традицию мы соблюдать все равно будем. И вы на сборе будете, — сурово смотрит он на Северуса с Гермионой. — Это не обсуждается даже. Северус хмыкает. — Даже в мыслях отказа не было, — дёргает он уголком губ. Тартар весь расцветает на глазах, лицо байкера становится невозможно приятным, зелёные глаза искрят неподдельной радостью. Как же повезёт девушке, которая покорит его сердце. Бог мой, как же ей повезёт. Он на руках её носить будет. Он весь мир оставит возле её ног. Гермиона на мгновение теряется, нахмурив брови. Она посчитать пытается, даты все вспомнить. Время в мире магглов утекло сквозь пальцы, Гермиона напрасно пыталась обмануть себя и отсрочить неизбежное. Она получает письмо от Гарри на прошлой неделе. Поттер упоминает, что вернуться лучше за несколько суток до дня слушания, необходимо подготовить все документы, встретиться с прессой, переждать первую волну психоза журналистов. Гарри также пишет, что будет рад прибыть наконец в её мир магглов в гости вместе с остальными, как раз за день перед возвращением, чтобы уж всем вместе обратно направиться. Только просит день назначить, чтобы не стучаться больше в закрытые двери дома. Гермиона не смогла найти предлога, чтобы отказаться. Отговорки кончились, и она назначила день. Тревога закручивается в животе. — Тогда в конце недели, с пятницы на субботу, едем на «Львиный зев»! — счастливо улыбнувшись, восклицает он. — У Форка не будет пар, работы на выходные я — как чувствовал! — не взял, а погода-то какая будет! Погода! Просто песня! Плавать будем без вариантов! — Пятница — это какое число? — старается сглотнуть тревогу Гермиона. Тартар так радуется, что даже перемены в её голосе не слышит. — Шестое, — глянув на календарь, прибитый к стене, отвечает он, — шестое октября. Грейнджер чувствует себя так, будто у неё в организме открывается вентиль, отвечающий за поступление кислорода. Господи, это знак свыше, не иначе. Все так удачно складывается, потому что так нужно. Она просто идёт верной дорогой. Все хорошо. Она написала ребятам, что ждёт их восьмого числа. Так она сможет охватить все и сразу. Подготовить дом, подготовить себя и, что самое важное, подготовить Северуса. С ним она поговорит в первую очередь. Откладывать не станет. Все происходящее касается их обоих напрямую. Кажется, и момент для разговора подходящий тоже сам отыскался. Все складывается так, как нужно. Она все держит под неустанным контролем. — Это здорово! — вся искрится счастьем от радостного умозаключения Гермиона. — Я очень хочу побывать на сборах! Как тебе вообще в голову пришло его впервые устроить? — искренне интересуется она. — Это же Тартар, — замечает Северус, отрезая кусок стейка, — я был бы удивлён, если бы это придумал кто-то другой. — Ха-ха! — шлёпает себе по животу Джон. — Льстишь! — Он не умеет льстить, — не задумываясь, произносит Гермиона. — Говорит только то, что на самом деле думает. Грейнджер тут же прикусывает язык, беспокоясь, что сболтнула лишнего, но, обернувшись, видит лукавый взгляд Северуса. Нет, она все сказала правильно. Парадокс в том, что эти слова Северусу действительно польстили. — Тогда скажи правду, Отец, — указывает на себя руками Джон. — Поднабрал я к осени или нет? — Я вижу тебя каждый день, — небрежно взмахнув рукой, незамедлительно отзывается Северус. — Как я могу дать справедливое заключение? — Соври, — просто произносит Дью. Тон, с которым Форк это говорит, вынуждает всех собравшихся взорваться смехом. Дью озадачено смотрит на реакцию остальных и сам кривит губы в смущённой улыбке. Порой он не понимает до конца, как прицельно бьют его сказанные невзначай фразы. Тартар принимается рассказывать, как обычно проходят сборы, окунается в воспоминания прошлых лет и травит байки о том, как было здорово. Джон не стесняется упомянуть о том, что этот год будет отличаться от всех остальных, ведь на сборы наконец едет Васаби. Её присутствия многие на прошлых сходках ждали. — Брось, — морщится Гермиона. — Отсутствие Тако станет предметом разговоров, нутром чую, — посмеивается она. — Хорошо, что Форк не пропустит сходку из-за учёбы, а то сразу два отсутствующих из основного состава — прискорбно. Грейнджер произносит это просто так, между делом. Интерес к сказанной фразе теряет почти моментально. Однако Форк крутит её слова в голове повторно уже через пару секунд, а затем ещё раз. Ещё и ещё. Парень сводит светлые брови на переносице и с дрожью вздыхает. Кажется, он сам впервые осознанно задумывается о том, что останется в общежитии один. Вчерашнюю ночь ему удалось пережить с мыслью о том, что сегодня он снова будет спать дома. А дальше? Как же ему быть дальше? Утром он не будет видеть Тартара, не услышит стенаний в очередной раз сонного Тако, не запнётся за тройняшек и не получит тонну неодобрения от Эрнестины. Отец не зайдёт к нему в комнату, чтобы выслушать рассказ о новом рисунке, а Васаби не будет расчёсывать ему волосы и перевязывать бандану. Он будет совсем один. Маленький человек в большом мире. — Дью… Северус невольно прерывает разговор Тартара и Гермионы, когда зовёт парнишку. Он первый замечает взволнованность Форка, не может не заметить. Дью поднимает сиротливый встревоженный взгляд и сухо сглатывает, не представляя, что говорить. — Дью, что такое? Гермиона перенимает тревогу парня и хмурит брови, двинувшись на диване в его сторону. Форк не понимает, как ему рассказать о том, что его беспокоит. Он не помнит уже того времени, когда был совсем один. Память сохраняет только хорошее. Только матушку, Тартара, Мартлет в добром здравии, Тако, Васаби, Отца, тройняшек и даже Эрнестину. Как бы то ни было, сфинкс — неотъемлемая часть его жизни. Дью просто не знает, что от одиночества ждать, не знает, как оно выглядит. Неизвестность пугает. Билли, который до последнего сидел у ног Северуса и умывался, в какой-то момент вскидывает дымчатую мордочку и выдвигается с нервным мурлыканьем к Дью, будто на своей шкуре испытывая его тревогу. Уже довольно рослый и пушистый котик устраивается у ступнёй Дью и начинает тыкаться мордой в костлявую щиколотку, громко мурлыкая. Форк дёргает уголком губ в слабой улыбке и, наклонившись вниз, берёт кота на руки, усаживая на колени. — Буду по нему тосковать, — выражает свою мысль таким образом Дью, начиная почёсывать Билли за ушами. Тартар старается последние две недели запихнуть всю свою тревогу за младшего брата поглубже в себя. Он правда старается. Дью — двадцать три года. Он — полноценный, взрослый и способный парень. Он имеет право жить один. Он должен начать жить один. Северус был прав, когда сказал однажды Тартару прямо в лицо резкую, но правдивую фразу. «Забота превратится в обузу, если ты вовремя не ослабишь вожжи». Однако сердце старшего брата все равно обливается кровью, и его нельзя винить за мягкое сердце. Дью отправляется в самостоятельный мир, и рядом ему все равно нужна опора. Раз Тартар не может больше быть ему защитой, придётся передать бразды правления. — С собой возьмёшь, — первый нарушает молчание Джон. Дью поднимает голову и смотрит с детским восторгом в глаза старшего брата. Билли громко урчит, развалившись на коленях Форка с зажмуренными глазами, и принимает ласку. Гермиона поворачивается к Тартару и в растрёпанных чувствах глядит на лучшего друга. — В комнату нельзя, наверное… — Договорюсь, — уверенно произносит он. — Билли поедет с тобой. Решено, Форк? Дью рассеянно кивает и искренне улыбается. Гермиона замечает, как у парня в глазах встают слёзы, и свои собственные эмоции контролировать не может. Поразительно, как Джон понимает чувства своего младшего брата. Родного, но не по крови. — Все нормально, — кивает Тартар, глядя ему в глаза. — Он с тобой поедет. Форк снова несколько раз кивает и облегчённо выдыхает. Вот что на душе скреблось у парнишки, теперь и все остальные его понимают. Тартар замечает, как раскисли все присутствующие, и принимает решение немедленно каждого растормошить. — Да и мне полегче будет, — расслабленно добавляет он, развалившись в кресле. — Сколько можно быть отцом-героем! Гермиона тут же подхватывает его настрой и прыскает. — Так только про матерей говорят, — ухмыляется она. — Без проблем, — моментально соглашается Тартар. — Я — мать-героиня. С тремя-то детьми и без государственной помощи. — У тебя их двое, — напоминает Северус. — А купонов многодетной семье в продуктовый я все равно не получил! Обстановка наконец перестаёт быть такой удручающей, все расслабляются и искренне смеются, а до конца вечера тяжёлых тем никто больше не поднимает. Они сидят ещё несколько часов, играют в настольную игру с угадыванием слов. Всех в очередной раз поражает, какое нестандартное мышление у Дью. Ему не удалось угадать ни одного слова, но он показал все свои так, что каждый их понял. Грех не удивиться, когда человек без слов тремя жестами объяснил остальным, что такое «Апеллировать». На часах мелькает начало двенадцатого, когда Северус и Гермиона прощаются с ребятами до завтрашнего дня. Тартар благодарит их за чудесный вечер и просит завтра не опаздывать, приехать к дому к десяти. Им остаётся последняя ходка, чтобы все вещи Форка были доставлены в общежитие. Гермиона клятвенно заверяет, что прибудут они без пяти. Северус заводит байк, усевшись за руль, застёгивает кожаную куртку с «FATHER» на спине, передаёт без слов Гермионе шлем и надевает свой. Дождавшись, пока Грейнджер обхватит его торс кольцом рук и приложится головой к спине, Северус ухмыляется и, дав газу, срывается с места. Теперь они реже аппарируют, для Тартара больше не остаётся отговорок, теперь ведь у Северуса есть свой байк, а это значит, что на своих двоих ходить больше не обязательно. Прибывают они домой почти к полуночи. Гермиона первая идёт в душ, как всегда. В этот раз она не торопится, стоит под горячими струями воды и смотрит вниз, наблюдая за тем, как ручейки, закручиваясь под ногами, исчезают в сливе. Вот так и утекает наше время, думает Гермиона. Только на первый взгляд кажется, что оно бесконечно. Грейнджер трёт ладонями лицо, утирая воду с закрытых век, и тяжело вздыхает. Она лишь на мгновение задумывается, как мало времени у неё остаётся быть частью этого мира, и ей становится нестерпимо грустно. Потому что у неё мало времени не только в мире магглов. Заканчивается и её время с Северусом. Судорожно выдохнув, Гермиона выключает воду и хватает полотенце. Мысли путаются, на сердце неспокойно. Она не хочет думать о том, что её время в мире магглов ограничивается чуть больше, чем одной неделей, но думает. Переодевшись в домашние шорты и майку на бретельках, Гермиона оставляет полотенце на сушилке и выходит из ванной. Обернувшись, она замечает, что дверь в комнату Северуса приоткрыта. Свет не горит. Осторожно подобравшись к двери, Гермиона тихонько толкает её пальцем, заглядывая внутрь. Тонкая полоска света озаряет тёмную спальню. Северуса здесь нет. Нахмурившись, Гермиона спускается вниз и, схватившись за поручень, перескакивает последнюю ступеньку, тут же глядя на кухню. Тоже пусто, только чайник едва заметно кипит на маленьком огне. Гермиона подходит к плите и переставляет чайник на пустую конфорку. Снова взволнованно выдохнув, она проходит через кухню и коридор, и тут же расслабляется. Северус сидит в глубоком кресле при свете бра и, опустив голову на кулак, держит в руке какую-то книгу. Взгляд его внимателен и сосредоточен. Кажется, он полностью окунается в сюжет, даже головы не поднимает. Гермиона слабо улыбается и входит в гостиную, скрестив на груди руки. — Спать пока не собираешься?.. Северус рассеянно поднимает взгляд и слегка ёрзает на месте, чтобы вернуть телу чувствительность. Гермиона замечает, как мысль потихоньку гаснет в его глазах. Взгляд Северуса фокусируется на лице Гермионы, ниже он его не опускает, несмотря на то, что сильно хочется. Не каждый день она в пижамном комплекте вне своей спальни ходит. — Ещё посижу немного, — наконец отвечает он. — Хочу узнать, чем все закончится. Северус снова опускает взгляд в книгу, а Грейнджер его слова навылет прошибают. Думает она не о произведении, которое Северус в руках держит, а о ситуации, в которую попадают их жизни. Ей тоже становится интересно. Как все закончится для них, едва начавшись. — Я тоже, — не думая, произносит она. Секунды не проходит, как Северус поднимает взгляд. Тон Гермионы заставляет его это сделать, а не слова, которые она произносит. Мужчина хмурится. — Что?.. — Я говорю, что тоже читала эту книгу. Она берёт себя в руки с завидной быстротой, просто ничего другого не остаётся. Расслабленно улыбнувшись, она подходит к Северусу вплотную. Мужчина медленно поднимает взгляд, когда она тормозит между его ног и указательным пальцем поднимает книгу, чтобы рассмотреть обложку. Северус всеми силами старается держать лицо, когда её тепло в очередной раз вкупе с запахом геля для душа с ароматом папайи врывается в его личное пространство. — Финал неоднозначный, — глядя на Северуса сверху вниз, произносит Гермиона, — не возлагай на роман больших надежд, — забавно морщит она нос. — Джек Лондон любит писать истории так, что другие долго читать не хочется. Северус хмыкает, продолжая смотреть на неё снизу вверх, слегка запрокинув голову. — Читала «Мартина Идена»? — Да, — расслабленно отзывается Гермиона, продолжая водить указательным пальцем по корешку книги. — И «Маленькую хозяйку большого дома». Она тоже на полке стоит, — небрежно взмахнув свободной рукой, указывает она себе за спину. — Удивлена, что ты решил прочесть именно этот роман. Он больше… Гермиона замолкает, подбирая слова. Северус вскидывает брови. — Что? — Для дам, я бы сказала, — жмёт она плечами. Северус фыркает. — Ошибаешься, — усмиряет он её в своём стиле. — Она про личностный рост. — Как посмотреть, — тут же отвечает она. Гермиона наконец устанавливает с Северусом зрительный контакт, указательный палец замирает на корешке книги. — Главный герой опьянён Рут, одержим ею, — строго произносит она. — Он сделал её своим персональным Богом, нарёк Ангелом, вознёс до небес тот образ, что сам в голове придумал. Северус внимательно смотрит Гермионе то в один глаз, то в другой. Пытается уловить каждую её эмоцию. Она настолько естественна в проявлении эмоций, что даже Мартин Иден — персонаж без плоти и крови — вызывает в её душе праведное негодование. — Считаешь? — старается разобраться он. — Мне показалось, что он влюблён. Гермиона опускает на пояс руки. — Влюблённые люди меняются ради себя, — смотрит она Северусу в самую душу. — Хотят стать лучшей версией себя самого. Северус заворожённо смотрит на неё в ответ. — Они понимают, что предмет влюблённости — не их собственность. Если так сложится пазл во Вселенной, что этому человеку придётся уйти, они его отпустят. Отпустят, но не уронят своего достоинства, не станут опускаться ниже того уровня, что уже достигли. Гермиона сглатывает. Непонятно теперь, точно ли они говорят про Мартина Идена. — Они пойдут дальше, — нервно облизывает она губы. — С раной в груди, которой суждено исцелиться со временем, но пойдут. Она переминается с ноги на ногу, убирая за ухо прядь влажных после душа волос. — Одержимые люди меняются ради предмета своей одержимости, — продолжает она. — Если он лишается своего наркотика, — рисует она в воздухе кавычки, — его ломает и скручивает. Со временем он теряет себя, опускается ниже собственного достоинства и, в итоге, убивает себя своими руками. Гермиона замолкает и переводит дух. Северус закрывает книгу, кладёт её на колени и, откинувшись на спинку кресла, с едва заметной улыбкой смотрит на Гермиону. — Кажется, ты только что рассказала мне финал «Мартина Идена». Грейнджер перекатывается с пяток на носки и не может не ответить на улыбку. И хорошо, что он говорит именно это. Хорошо, что он говорит именно так. Может, поэтому её сердце и выбирает Северуса. Потому что он говорит то, что нужно. И когда нужно. — Я лишь рассказала свои наблюдения, — дёргает она плечами, — к повествованию это может не иметь никакого отношения. Северус откладывает книгу на столик рядом и, оттолкнувшись от спинки кресла, тянет вперёд руки. Не прерывая с Гермионой зрительного контакта, он осторожно касается тёплыми пальцами задней стороны её бёдер. — Надеюсь, он хотя бы сделал это с достоинством, — низким голосом произносит он. Грейнджер едва заметно вздрагивает, хватая губами кусочек воздуха от неожиданности прикосновения. Северус держит ладони на весу, не предпринимая попыток коснуться её кожи снова без позволения. Очередь Гермионы. — Посейдон ему судья, — едва слышно отзывается она. Гермиона даёт добро, когда слегка отклоняется назад, прогибая колени. Так, чтобы ладони Северуса вновь касались её ног. Северус понимает её намерения. Осторожно опустив руки на её бедра, он ведёт ладонями вверх, слегка сгибая руки в локте, чтобы Гермиона сделала последний шаг вперёд. Волна мурашек прокатывается по спине Гермионы, когда пальцы Северуса останавливаются у границы её пижамных шорт. Дальше он не действует. Не может себе позволить, запрещает. Гермиона ждёт несколько бесконечных секунд, но в итоге не сдерживается. Она себе ничего не запрещала. Гермиона наклоняется и, взяв Северуса за кисти, опускает их на подлокотники кресла. Мужчина чуть ёрзает на месте, не отрывая от неё взгляда. Он откидывается на спинку и молча подчиняется, потому что ему просто до одури интересно, что она выкинет в следующую секунду. Как далеко зайдёт. Гермиона сгибает правую ногу и опускает колено в мягкую обивку кресла вплотную к бедру Северуса. Не давая отчёта своим действиям и не запоминая ничего существенного, Гермиона в какой-то момент просто скользит к Северусу, схватившись в качестве опоры за спинку кресла, и устраивается на его коленях. На кресле, в котором до безобразия мало места. Ощутив бешеное тепло Северуса на собственной шкуре, Гермиона осознает, что её начинает вести в сторону. Желание не просто начинает закручиваться внутри, оно вспыхивает пороховой бочкой, неожиданно взорвавшись во всем теле. Нервно разжав пальцы со спинки, Гермиона кладёт руку на грудь Северуса, ощущая под пальцами неровное и быстрое биение сердца. Грейнджер чувствует острое желание провести пальцами по его щеке, по густым тёмным бровям, высоким скулам, линии челюсти. Такой красивый. Почему никто никогда не говорил ему, что он красивый? Северус словно сошёл со страниц старинной баллады времён короля Артура, а в современности застрял по воле случая. Его резкие, но при этом аристократические черты лица приводят Гермиону в восторг. В нем собрано столько прекрасного. Его поступки, его действия и его слова подтверждают это из раза в раз. И она бы сказала ему об этом, она бы коснулась его первая, но… Северус вдруг медленно поднимает вверх руку и осторожно и плавно касается пальцами её щеки. Гермиона резко и коротко вздыхает, чувствуя, как по телу волной прокатывается жар. Северус не просто смотрит на неё, он её рассматривает. Каждую её черту лица, каждую веснушку на крыльях носа, каждую маленькую морщинку в уголках глаз, каждую крапинку в карих искрящихся радужках. Он поднимает руку чуть выше и касается подушечкой большого пальца контура её губ. Гермиона чувствует, как сбивается дыхание, становится тяжелее, горячий жар стискивает низ живота очередной вспышкой. Северус обхватывает её лицо ладонью и тянет к себе ближе. Грейнджер, продолжая упираться одной рукой ему в грудь, а второй остервенело хватать обивку кресла, поддаётся касанию, склоняясь вниз. Грязные мысли вынуждают щеки стыдливо вспыхнуть. Гермиона прикрывает глаза, нервно облизнув губы и стараясь хоть немного подготовить себя к тому, что придётся задержать дыхание. Однако этого не требуется. Северус тянется вперёд и нежно касается губами её подбородка справа, слегка прикусывая кожу. От неожиданности Грейнджер вздрагивает, и все её существо пронизывает насквозь от яркого и бешеного желания быть с этим человеком одним целым прямо сейчас. Не поддаваться сладкой муке, а взять все в свои руки. Вот только она этого не делает. Черт возьми, Грейнджер, и чего же мы ждём? Что, надоело все решать самой? Захотелось наконец почувствовать себя спокойно в надёжных руках? Захотелось отдаться эмоциям? Захотелось попробовать понять, как это бывает? Как могут любить и проявлять любовь в нежности, к которой ты не привыкла? Гермиона закрывает глаза и распахивает губы, раскалённо выдыхая. Северус оставляет ещё один поцелуй на подбородке Гермионы, а затем ведёт цепочку поцелуев ниже, доводит её до истомы, касаясь таких участков шеи, об эрогенных зонах которых Гермиона до этого момента и не подозревала. Грейнджер не сдерживается и выдыхает горячий полустон, по-прежнему не открывая глаз. От переполняющих эмоций она сжимает ткань футболки на груди Северуса и елозит на его коленях, чувствуя, как нестерпимо тянет внизу живота. Северус ведёт кончиком языка вдоль её ключицы, снова поднимается к шее, оставляя влажные поцелуи, и наконец находит долгожданные губы. Грейнджер от этой сладостной муки страдает неистово, поэтому окончательно теряет голову, стоит Северусу коснуться её губ. Она прогибает поясницу, отдаваясь желанному единению целиком и полностью, скользит обеими руками по груди Северуса, задевает разгорячённую кожу шеи и сжимает плечи, прижимаясь к нему всем телом. Гермиона чуть привстаёт на месте, чтобы быть к нему ближе и, склонив голову в сторону, углубляет поцелуй, сгорая от страсти к человеку, который держит её в своих объятиях. Северус пылко отвечает на поцелуй, сжимает пальцами стройные бедра Грейнджер, прижимая её к себе. Гермиона двигает тазом, бессовестным образом раззадоривая и его, и себя, и продолжает отвечать на обжигающий поцелуй, который выжигает остатки её самоконтроля. Она толкается языком в рот, без зазрения совести продолжая проводить свою маленькую махинацию бёдрами. Рассчитывает, видимо, в глубине души сделать все по-своему сегодня. Северус отвечает на глубокий поцелуй с ещё большей страстностью, что только сильнее распаляет Гермиону. Не сдержавшись, он скользит пальцами под тонкую майку, чтобы почувствовать её гладкую горячую кожу. Северус проводит подушечками по ямочкам на её пояснице, заходит вперёд, касаясь напряжённого плоского живота, тянется выше, очерчивая первую пару рёбер большими пальцами, и возвращается за спину, чувствуя, как вся кожа Грейнджер покрывается мурашками. Гермиона ощущает себя так, словно все её тело пылает праведным огнём. Грейнджер лихорадит и потряхивает от его прикосновений, очередной стон срывается с губ, и Северус ловит его губами, терзая её сладостной мукой. Гермиона почти хнычет в поцелуй, и руки тянутся вниз, торопливо и нервно хватаясь за тёмный широкий ремень на джинсах. Поцелуй разрывается так резко, что Гермиона почти падает вперёд ничком, потеряв равновесие. Северус обхватывает её запястья широкой ладонью, накрывая их, точно замком. Гермиона, вся красная и со сбитым ко всем чертям дыханием, с лихорадочно блестящими от желания глазами смотрит на Северуса таким взглядом, словно он враг народа номер один и при этом самый желанный для неё человек в этом мире. Гермиона успокаивает нервные пальцы и тяжело вздыхает, закрыв на мгновение глаза. — Северус, — хрипло выдыхает она возбуждённым голосом и качает головой, не в силах скрыть улыбки, — ты меня раздражаешь… Смущаясь и собственных слов, и порывов, она обессиленно прикасается лбом к плечу Северуса, только бы в глаза ему не смотреть. Только бы подольше с ним пробыть. Ну, ещё хотя бы минутку. Она знает, когда он так делает. Дальше дело снова не пойдёт. — О, это взаимно, — со смежной хрипотцой отзывается он, а сам такое количество сил использует, чтобы не сорваться, что страшно представить. Пальцы Северуса выбираются из-под майки Грейнджер и заботливо расправляют материал на спине, прикрывая поясницу. Гермиона чувствует его прикосновения, и от этого ей и радостно, и печально одновременно. Почему же он не хочет пойти дальше? Почему из раза в раз прекращает, когда все уже… — Уже поздно, нам завтра рано вставать. Гермиона медленно разгибается в его объятиях, чувствуя ладони Северуса, покоящиеся частично на бёдрах, частично на пояснице. Грейнджер проводит руками по материалу его футболки, не отрывая от неё взгляда, и надеется, что он не слышит, как у неё сердце в груди долбит по рёбрам. Северус смотрит на её пылающий румянец, подрагивающие и слегка покрасневшие от поцелуев губы, всепоглощающее желание в глазах и разметавшиеся по плечам и спине спутанные волосы, которые уже почти высохли без помощи заклинания, и теперь топорщатся во все стороны. Северус видит все это и пытается понять, как его угораздило влюбиться в неё так сильно, что даже слегка подташнивает и ведёт в сторону. Мысли, которые должны были отвлечь, в который раз заводят его не в те дебри. — Спать, значит? Её голос полон саркастичности, даже несмотря на ситуацию, в которой они оба сейчас находятся. Это вызывает у Северуса искреннюю и широкую — крайне редкую — улыбку. Он поднимает руку и заводит прядь за ухо Гермионы. — Да, спать. Грейнджер многозначительно вскидывает брови, собираясь взорваться ещё какой-нибудь ершистой репликой, но вдруг вспоминает, что сидит на коленях Северуса, пока тот обнимает её одной рукой, а второй убирает за ухо волосы. Щеки снова вспыхивают. — Спать так спать… Гермиона сглатывает и не с первого раза с помощью Северуса поднимается на ноги. Они успевают слегка затечь, так что ей приходится размяться. Северус бросает взгляд на красные круги под её коленными чашечками и ухмыляется. — Доброй ночи, — берёт Северус в руки книгу и открывает на той же странице, на которой закончил чтение. Гермиона даже рот открывает от шока, забавно распахнув и без того большие глаза. Сжав руки в кулаки, она чуть ли не топает ногой, как маленькая девочка от досады. Она поверить не может, что Северус так просто взял и… И сел читать дальше! Невероятно! Невероятно, какое хамство! Он сам себя переплюнул. — Да, доброй, — вместо праведного негодования произносит она, направляется к лестнице быстрыми шагами и через плечо напоследок бросает: — Завтрак, кстати, ты готовишь… Северус хмыкает, не поднимая взгляд от книги. — Непременно. Не поднимая взгляд от книги, ни единого слова в которой он сейчас не прочёл. Гермиона поднимается на второй этаж, намеренно громко топая по лестнице ногами, а потом ещё и дверью в свою спальню звучно хлопает. Вот только злиться долго у неё не получается, гнева не хватает на искреннюю эмоцию. Все её существо перебивает другое ощущение. Яркое, неподвластное. Его она не может сейчас контролировать, как бы сильно ни хотелось. Поэтому, прислонившись к закрытой двери спиной, Гермиона ставит ноги на ширине плеч, поддевает пальцами резинку пижамных шорт и скользит рукой в белье, зажмуривая глаза. Под веками тут же вспыхивает лицо Северуса, тело чувствует его прикосновения. Гермиона активно начинает ласкать себя, с такой силой зажимая второй рукой рот, что даже белеют ногти. Разрядка не заставляет себя ждать, под закрытыми веками взрываются искры, низ живота сжимается, и Гермиона сводит с силой бедра, чтобы удержать ощущение как можно дольше. Вздрогнув последний раз, она обмякает, скатившись вдоль двери вниз. Глаза она открывать не хочет. Надеется, что в кромешной тьме будет не слишком сильно стыдно за то, что она делает. Неоднократно делает почти каждый вечер последние два месяца, представляя вместо собственных пальцев руки мужчины, который несколько минут назад целовал её так, что из-под ног уходила почва. Парадокс в том, что спит Гермиона после незапланированной мастурбации спокойнее, чем с тревожными мыслями без неё, и с утра пораньше просыпается даже немного радостной. Просто потому что сегодня она целый день проведёт с ребятами и Северусом, а последний уже явно просыпается и что-то ваяет на кухне. И запах венских вафель является тому подтверждением. Гермиона с такой скоростью наведывается в ванную, что сама поражается утренней расторопности, а затем спускается вниз с совершенно несвойственной ей в такую рань улыбкой. Кто вообще с улыбкой утро встречает? Наверное, только влюблённый по уши человек, который рвётся к предмету своей влюблённости. Гермиона немного нервничает, когда видит склонившегося над готовкой Северуса, но волнение тут же проходит, стоит ему обернуться и посмотреть ей в глаза. Северус желает ей доброго утра и держится спокойно и расслаблено. Протянув ей чашку только заваренного горячего чая, он кивком указывает в сторону стола и берёт тарелку с целой горкой венских вафель. В этот раз они даже получаются у него пышными. Гермиона может поклясться, что никогда в жизни ещё не пробовала вафель вкуснее. Даже у Тако. Северус без слов помогает Гермионе застегнуть шлем, когда они собираются ехать к Тартару. Не задаёт вопросов, не предоставляет ей возможность копошиться с ремешком самостоятельно. Грейнджер уже не помнит тех дней, когда разъезжала без шлема. Северус теперь часто за рулём, и безопасность Гермионы для него на первом месте. — Последние сумки в коридоре, — распоряжается Тартар, — Форк, бери переноску с Билли и на байк. — Понял. Северус грузит на заднюю часть байка сумки, Гермиона перевязывает их бечёвкой, а сама тихо сетует, что надо было сказать Тартару, что они сами все сделают, и просто аппарировать за несколько секунд. Северус ухмыляется, но в глубине души понимает, что Джон ищет просто побольше поводов, чтобы быть всем вместе. Он места себе от грядущего одиночества заранее не находит, и Северус беспокоится, как Тартар вообще справится первые недели в пустом доме. Гермиона не говорит вслух о том, что чувствует тоже самое. Общежитие Форка находится всего в миле от университета, а дорога кажется короткой, потому что проходит через опрятный и уютный сад. Все уже успевают привыкнуть к этому виду, потому что проезжают его не впервые. Оставив байки на платной парковке, потому что других поблизости нет, они берут остатки вещей и несут их в сторону общежития. Форку выделяют место в небольшой комнате на четвёртом этаже с одним соседом, и такой расклад вещей почти устраивает Джона. Северус, Джон и Дью одновременно наклоняются, чтобы поставить сумки на пол. Гермиона тем временем ждёт на улице с Билли в переноске, потому что разговор Тартару с начальником общежития только предстоит через несколько минут. Он уверен, что договорится. Не может не договориться. — Идите пока на улицу, не оставляйте Васаби одну, — произносит Тартар, — а я тут останусь, — кивает он. — Потом выйду к вам, как вопрос решится. — Без проблем, — отзывается Северус и направляется с Дью к выходу. Тартар опускает руки на пояс, глядя на обставленную комнату. Он постепенно забывает, как она выглядела до того, как въехал Дью и его сосед. К слову, к этому юноше у Джона нет совершенно никаких вопросов. Он оборвал Феанису все телефонные линии, чтобы тот рассказал ему, что из себя представляет так называемый Филипп Уот. Настойчивость Джона обескуражила мистера Локвуда, но, учитывая беспокойство Тартара за благосостояние младшего брата, который отличается от остальных, он принял решение рассказать ему о Филиппе Уоте. Лип очень похож на Дью. Так сильно похож, что даже врач, который ставил подпись на странице заключения диагноза, у них один и тот же. Лип относится к той же группе аутизма, что и Дью. Четвёртой, самой лёгкой. Он тоже получил возможность занять в этом мире своё место. И воспользовался ею. — Классный орёл, — слышит Тартар за своей спиной голос. Джон оборачивается. На пороге комнаты стоит невысокая девушка с картонной коробкой в руках. Её прямые светлые волосы переливаются в лучах утреннего солнца, яркая улыбка украшает губы. Глубокая синева глаз поражает Тартара в самое сердце. — Это же орёл, верно? — вскинув светлые брови, интересуется она. Тартар замечает на крыльях носа девушки веснушки, а на правой скуле маленькую родинку. Она так сильно ей подходит, что даже слов не подобрать. Эта маленькая деталь не портит её нежный образ, скорее добавляет неповторимую изюминку. — Д-да, — отчего-то заикается Тартар, не в силах отвести от девушки взгляд. — Орёл. Новая знакомая с улыбкой кивает и проходит в комнату, оставляя на постели соседа Дью коробку, которую с собой приносит. Тартар так оказывается обескуражен обаятельностью этой девушки, что забывает банальные правила хорошего тона! — Я — Тартар, — торопливо произносит он и тут же морщится, — то есть Джон… Джон Денвер. — Да, Лип мне про тебя рассказывал, — повернувшись к нему, отзывается девушка, убирая в задние карманы джинсов руки. — Говорил, что ты у Дью с уст не сходишь. Тартар усмехается, почесав затылок, и опускает взгляд, ощущая жар на щеках. Девушка эта вызывает у Джона улыбку, да и сердце как-то странно стучит в её присутствии. Чертовщина какая-то! Может, он заболел?.. — Так себе реклама, — пытается отшутиться Джон, но тут же отказывается от этой затеи. Кто знает, как она может отреагировать на подобные шуточки? Тартар снова смотрит в синие глаза своей новой знакомой, поражаясь в очередной раз, какая она восхитительно обворожительная. — Дью — мой младший брат, — объясняет Джон. — Надеюсь, он только хорошее обо мне говорил. Девушка с тёплой улыбкой кивает, перекатываясь с пяток на носки. — Только хорошее, — соглашается она. — Я — На́тали, — указывает на себя девушка и делает шаг вперёд, протягивая вперёд руку. — На́тали Уот. Старшая сестра Филиппа. Тартар против воли восхищённо вздыхает. Потрясающее имя для такой очаровательной девушки. Сердце байкера опять начинает стучать быстрее, снова окрашивая румянцем щеки. Улыбка вновь зажигается на его губах. Маленькая тёплая кисть На́тали почти тонет в широкой шершавой ладони Тартара. — Я очень… Очень рад знакомству, На́тали. На́тали слегка запрокидывает вверх голову, потому что Тартару по плечи только, и чуть трясёт рукой, закрепляя знакомство. Пронзительные зелёные глаза Джона источают такое обезоруживающее тепло, что щеки На́тали начинают алеть совсем как у Тартара. — Я тоже очень рада, Джон, — наконец произносит она. Тартар почти заставляет себя выпустить аккуратную руку Натали, чтобы не смущать её. Девушка заводит за ухо светлую прядь и скрещивает на груди руки, начиная бегать взглядом по всем доступным поверхностям комнаты. Натали смущается. Тартар её чувства разделяет целиком и полностью. — Лип хотел мне показать какой-то кампус, посвящённый истории университета, — внезапно произносит Натали, подняв взгляд. Тартар кивает, потому что только так у него сейчас получается выразить свою искреннюю заинтересованность. — Правда? — только и может выдавить из себя Джон. Его лицо приобретает то самое сосредоточенное выражение, которого весь местный круг байкеров побаивается. Только вот сейчас Джон ни на какие разборки не собирается, просто думает слишком много, и весь мыслительный процесс выражается в сведённых на переносице бровях и строгом взгляде. Любого другого увиденное бы напугало, но Натали, видимо, не из пугливых. Или хорошо это скрывает. — Да! — немного торопливо отзывается Натали. — Говорят, туда можно пройти даже тем, кто не числится среди студентов. И я подумала, что… Ну, — запинается она, — может, Дью тоже захочет присоединиться… И ты… И ты тоже, Джон… Тартар искренне, широко улыбается. Его лицо становится невообразимо приятным, и Натали расслабляется, сияя ему в ответ своей яркой улыбкой. Видимо, она лишь грамотно скрывает свой испуг, но ей следует отдать должное. Она смогла выдержать этот взгляд, а это дорогого стоит. — Я… — с плохо скрываемым восхищением смотрит на неё Тартар, — я с большим удовольствием. Натали улыбается, и в уголках её глаз появляются чудесные паутинки морщинок, а крылья носа, усыпанные бледными веснушками, забавно сминаются. Тартар снова ощущает, как громко и жарко начинает стучать в груди сердце. Тартар даже толком не помнит, как просит Натали подождать всего минутку, чтобы переговорить с начальником общежития, не помнит самого разговора с тем мужчиной. Помнит только, как жмёт ему руку, и получает наставление, чтобы кот не орал после одиннадцати. На том и порешили. — Тартар, что сказал начальник общежития? Мы уже готовы ехать обратно. Джон, до того момента увлечённо продолжающий беседу с Натали, почти вздрагивает от неожиданности. Байкер оборачивается, глядя на ничего не понимающего Северуса и Гермиону, которая по-прежнему держит переноску Билли на своих коленях. — Тебя Лип искал, — вдруг первая нарушает молчание Натали, склоняясь к Дью. — Он возле автомата с напитками. Возьмите с ним все, что захотите, и пойдём смотреть кампус, ладно? — Хорошо, — весь расцветает на глазах Дью, поднимаясь с места. — Рад тебя видеть, Натали! — Я тоже рада, — улыбается девушка. Северус и Гермиона удивлённо смотрят на Тартара, вскинув брови. Парень тут же спохватывается. — А, ой, — старается взять себя в руки Джон. — Ребята, это — Натали. Сестра соседа Дью по комнате. Северус прищуривается. — Ага… Гермиона, в свою очередь, моментально понимает, что происходит, и в предвкушении вся пребывает, почти на месте подпрыгнув. — Привет! — первая подаёт голос Гермиона, потому что пытается вывести всю эту ситуацию из ступора. — Рада знакомству! — Я тоже очень рада! — вся светится Натали. И снова это неловкое молчание повисает между четырьмя людьми, потому что они просто не знают, как себя вести с новой знакомой Джона. Тартар сам места себе не находит, все без конца смотрит исподтишка на Натали, не скрывая улыбки. Северус оказывается куда проворнее всех присутствующих. — Тартар, мы уже готовы ехать обратно. Ты с нами? Многозначительный взгляд Северуса оказывается красноречивее всяких слов. Джон аж плечи расправляет, словно добро к долгожданным активным действиям получает. — Да мы там кампус посмотреть хотели, — указывает он себе пальцем за спину. — Вы… с нами, может, пойдёте?.. Обмен красноречивыми взглядами между Северусом и Тартаром не ускользает от Гермионы, и та оказывается вовлечена в театральную постановку по щелчку пальцев, мастерски вливаясь в маленькую импровизацию. — Ой, знаешь, мы бы с большим удовольствием, конечно, — театрально взмахнув рукой, начинает Грейнджер, — но нам надо ехать, забрать эту… Ну, эту… Гермиона щёлкает пальцами, повернувшись к Северусу, будто просит его назвать слово, которое она забыла. Снейп с поразительным спокойствием кивает. — Да, её, — до безобразия уверенно отзывается он. — Её, точно! — поддерживает Гермиона. Несмотря на то, что они оба путаются, и вся ситуация выглядит как минимум странно и комично, они оба держат лицо, так что Натали даже толком понять ничего не успевает, лишь смущённо кивает и снова смотрит на Тартара. — А как же кот? — наклонившись к Гермионе, шепчет Северус. — Разберёмся сами, — тут же шикает в ответ она. — Не можем пойти, Тартар, извини, — разводит Гермиона в стороны руки. — Повеселитесь там! Тартар едва скрывает смущённую улыбку и так краской заливается, что диву даёшься. Они прощаются до вечера, Натали снова упоминает, что рада знакомству, и идёт в сторону маленького дворика, куда направился Дью, чтобы встретиться с Липом. Они уже отходят на приличное расстояние, как вдруг Джон что-то говорит Натали, на что она кивает, и мчит обратно к Северусу с Гермионой. Оба переглядываются. Тартар пересекает расстояние с завидной лихвой. — Я там это, по поводу кота договорился и… — Да иди уже, отнесём мы Билли в комнату, — шлёпает его Гермиона по плечу с сумасшедшей улыбкой от переполняющих эмоций. Да он весь светится! Под неприступной и мощной бронёй его нежное сердце забилось чаще. И покорила его простая девчонка с душой нараспашку. Обворожительная Натали Уот. Тартар снова сдержать улыбку не может, сам от себя такого поведения не ожидает. — Да я ещё сказать забыл, — отводит он Северуса немного в сторону, — Отец, матушка моя скоро подъедет. Я даже говорить не собирался, ведь вы бы уехали уже, а я сам бы с Дью встретил, — тараторит он, — а тут вот оно как все вышло… — Не торопись, — сморщившись, просит Северус, — я почти ни слова не понял. По делу давай. Тартар собирается с мыслями и вздыхает. — Матушку с пакетами встреть, она на такси приедет, — наконец чётко говорит он. — Она знает, как ты выглядишь, не беспокойся, — машет он руками. — Её только до комнаты Дью проводить, она там уют навести хочет и еды ему передать… Я бы и сам, но… Натали, — на придыхании добавляет он, — я быстренько… Северус ухмыляется, дёрнув уголком губ. — Иди уже, — кивает он в сторону Натали. — Слышал, что девушки не любят, когда их заставляют ждать. Тартар широко улыбается и, легонько хлопнув Северуса по плечу, бежит обратно к мисс Уот, которая терпеливо ждёт его, заложив руки за спину, и мягко улыбается, от чего её голубые глаза искрятся невероятным светом. — И что за секретики у вас, девчонки? — нахмурившись, скрещивает на груди руки Гермиона. Северус прыскает. Надо же, ревнует, ты посмотри. — Думаю, он просто был слишком смущён, чтобы сказать о своей симпатии к Натали, — замечает Северус, — вот и решил поговорить наедине. — Кого ему смущаться? — фыркает Гермиона. — Меня? Не смеши меня, я застала пубертат Тако и Тартара без прикрас, а ты мне про смущение из-за симпатии говоришь! Северус аккуратно берёт её за плечи и вынуждает запрокинуть голову, чтобы посмотреть в глаза. — Прекращай дуться, как мышь на крупу. Грейнджер фыркает и отводит взгляд, скрещивая на груди руки. — Тартар попросил встретить его матушку, она скоро приедет. Её надо в комнату Дью проводить. Гермиона моментально сменяет гнев на милость и сразу оказывается в полном внимании. В глазах девушки разгорается радость, она прекращает хмуриться, морщинка между бровей разглаживается. От гневного блеска Васаби не остаётся и следа. — Миссис Денвер приедет, — улыбается она. — Ох, я её уже две недели не видела! Я с удовольствием схожу с тобой! Гермиона неоднократно за своё время пребывания в мире магглов встречается с матушкой Тартара. Она невероятно приятная женщина, и порой Гермионе кажется, что она с ней на эти шесть лет и не расставалась. Им по-прежнему есть, о чем поговорить. Им по-прежнему есть, о чем помолчать. Северус всегда отказывается ехать вместе с Гермионой на встречу с матушкой Тартара, он считает, что это бессмысленно. Заочно он с ней знаком, как и она с ним, ведь Джон частенько о ней говорит, да и Дью тоже. Личная встреча кажется Северусу неразумной. Он не видит причины знакомиться с матерью своих друзей, это кажется ему странным по многим причинам. Может, потому что в глубине души он сожалеет, что разница в возрасте у них не так велика, как хотелось бы. Его мысли прерываются странным звуком, который доносится откуда-то снизу. Гермиона хмурится и, подняв руку, нажимает на наручных часах кнопку, раздосадовано цокнув языком. — Проклятье, — не стесняется в выражениях она. — Парковка истекает через пять минут. Не хочу платить ещё за час, — морщится она, — надо перегнать его. Наверное, придётся остаться с байком. Район неспокойный, а охраны нет. Сходишь? — Чтобы ты тащила пакеты миссис Денвер? — тут же интересуется Северус. — Так не пойдёт. Гермиона снова смотрит на часы. Время поджимает. — Ладно, — сдаётся она. — Я виделась с миссис Денвер не так давно. Перегоню байк, буду ждать тебя на углу, ладно? Северус кивает и, не давая отчёта своим действиям, склонившись, оставляет на губах Гермионы короткий поцелуй. Грейнджер вздрагивает от неожиданности, но в следующее мгновение мягко улыбается. Щеки девушки окрашиваются лёгким румянцем. — Ладно, — как ни в чем ни бывало отвечает Северус и, вложив ей в ладонь ключ от байка, забирает переноску с Билли и идёт в сторону зоны, где останавливаются такси. Он знает, что Гермиона смотрит ему вслед. Жёлто-чёрные шашечки появляются в поле зрения Северуса всего через пару минут после того, как он добирается до назначенного места. Он немного нервно поправляет полы открытой кожаной куртки и без надобности одёргивает футболку. Северус не признается в этом никому и никогда, но встречи с миссис Денвер даже слегка побаивается. Сами поставьте себя на его место. Ворвался в жизнь Джона, оставил его без друзей под крышей родного дома, жизнь круто повернул, метаморфозы свалил на его голову. Любая мать напугана будет таким изменениям со своим ребёнком. И вот она, причина изменений, стоит в зоне ожидания в кожаной куртке и ждёт вердикта от, как ему кажется, сердитой и беспокоящейся матери. Северус видел в доме Тартара фотографии молодой миссис Денвер. На них она стояла в компании юного Джона, Мартлет и Дью. Тартар сказал, что матушка не фотографировалась ни разу после смерти Мартлет, поэтому Северус даже не знает, к чему быть готовым. Такси тормозит прямо перед ним, и Северус сжимает в замок за спиной руки. Жёлтая дверь сзади открывается. Северус задерживает дыхание. — Ну же, сынок, подай мне руку, я сама не справлюсь, — слышится крайне приятный женский голос из салона. Северус старается не придавать значения, как миссис Денвер к нему обратилась. Сынок. Забавно и даже слегка обидно, что разница в возрасте у них всего четырнадцать лет. Тартар рассказывал Северусу, что был первым ребёнком в семье, но все равно поздним. Миссис Денвер было тридцать лет, когда она носила под сердцем своего первенца. Сейчас этой прекрасной женщине идёт пятьдесят шестой год. Когда Северус протягивает руку, и миссис Денвер выходит из салона, Снейп понимает, что выглядит она старше своего возраста. Тёмные волосы, уложенные в объёмную причёску, начинают развеваться на ветру, не касаясь плеч. Приятное лицо испещрено десятками морщин. Северус не отрицает, что горе забирает у людей несколько десятков лет без сожалений. Прискорбно только, что судьба забрала время у этой прекрасной женщины. Миссис Денвер взяла под опеку сироту с неутешительным диагнозом, оказалась брошена трусливым мужем, похоронила дочь, работала всю свою жизнь, как лошадь, но при этом не опустила руки, не поставила на себе крест и воспитала двух прекрасных сыновей. Северус знает о ней слишком много, а вот видит её впервые. — Добрый день, миссис Денвер. Когда женщина поднимает голову, и серые добрые глаза встречаются с его собственными, Северуса поражает внезапная мысль о том, что раньше он уже эту женщину видел. Это умозаключение приходит моментально, и он даже хмурится от неожиданности. — Здравствуй, дорогой. Миссис Денвер выходит из машины, поправляет вязаную кофту на пухлых руках и, совершенно спокойно и доброжелательно глядя на Северуса, указывает ему в сторону багажника, начиная параллельно что-то искать в кармане. Так странно, что она действительно не имеет ничего против Северуса, даже больше. Ведёт она себя с ним так, будто давно знакома. Даже не удивляется, что встречает её не Джон, а Северус. Странно все это. Женщина достаёт из пачки сигарету и грациозно её прикуривает. Водитель открывает багажник, и Северус, передав в свободную руку миссис Денвер переноску с Билли, забирает все её сумки и пакеты. Женщина делает элегантную затяжку и тут же начинает ворковать с котёнком и даже не задаётся вопросом, что он здесь делает. Северусу вообще нравятся люди, которые не задают лишних вопросов. Они заводят невольно разговор. Миссис Денвер обладает какой-то магией на людей, не иначе, потому что Северус — сам! — начинает разговор. Рассказывает, что Дью и Джон сейчас на экскурсии, но оба скоро вернутся. Упоминает, что Гермиона передаёт привет, потому что не может оставить байк без присмотра, и что Билли теперь будет жить с Дью в комнате. Миссис Денвер кивает с доброй, материнской улыбкой. Северус замечает, что Мартлет, которую так детально рисует Дью, очень сильно на маму была похожа. И чем больше он говорит с этой женщиной, тем сильнее укрепляется в нем ощущение, что он где-то её уже видел. Он не выдерживает это состояние к тому моменту, как они подходят к комнате Дью и Липа. — Прошу прощения за внезапный вопрос, — решается он. Женщина с тёплой улыбкой оборачивается, держа в руках контейнеры с горячей домашней едой, и вопросительно вскидывает брови. — Миссис Денвер, мы с вами раньше не встречались?.. Серый тёплый взгляд материнских глаз на мгновение меняется. Всего на мгновение, за которое Северус не успевает понять, скрывает ли что-то эта пожилая женщина, или Северус лишь напрасно себя накручивает. — Ох, как же не виделись! — машет она пухлыми ручками. — Виделись, конечно! Я же к Джонни приезжала не раз, видела тебя за работой, сынок, да и ты меня, наверное, тоже! И снова это обращение. Сынок. Северус сдерживается и не фыркает. Не выглядит эта женщина так, чтобы её лишний раз расстраивать. Она многое пережила, но испытания не сломили её. Только закалили. Странное ощущение дежавю теперь кажется Северусу глупостью. — Конечно, — чуть улыбается Северус. Пусть покоя ему собственные мысли все равно не дают. — Могу я быть ещё вам чем-то полезен, миссис Денвер? Женщина гладит Билли, и тот урчит, устроившись на постели Дью, как у себя дома. Миссис Денвер оборачивается с той самой материнской улыбкой, которая присуща только определённому типу женщин. Тем, кто рождён, чтобы защищать детей. Приглядывать за ними, оберегать их. И не имеет значения, своих или чужих. — Нет, дорогой, спасибо тебе за помощь, — улыбается она. — Я останусь здесь, буду наводить порядок, дождусь сыновей. Северус коротко кивает. — Как скажете, миссис Денвер, — уже собирается он уйти. — Рад наконец с вами познакомиться лично. — Я тоже очень рада, Северус, — неожиданно обращается она к нему по имени. Снейп чудом не вздрагивает от такого внезапного события и поднимает взгляд. — Ох, и прошу, не нужно звать меня «миссис Денвер». Серые глаза женщины смотрят внимательно и так откровенно осознанно, что создаётся впечатление, будто она знает очень много всего в силу своего возраста. Так много, что она может поделиться своими знаниями с любым неравнодушным, кто готов будет её слушать. — Как я могу к вам обращаться? Миссис Денвер слегка улыбается. — О, прошу, зови меня просто Сусанна. Северус почтительно кивает, глядя в серые внимательные глаза женщины, прощается с ней и уходит из комнаты Дью. Чем дальше он отходит от комнаты общежития, тем сильнее он убеждается в том, что с Сусанной виделся задолго до сегодняшней встречи. Неожиданная встреча забывается быстро. Забывается, потому что мысли об этом вытесняют более существенные. Неделя проходит в торопливой, но приятной суёте. Тартар объявляет на очередной встрече байкеров о том, что с пятницы на субботу состоится ежегодный «Львиный зев», и толпа взрывается овациями. Механизм оказывается запущен. Дью обустраивается в общежитии, Лип оказывается совсем не против Билли, и так у них формируется своя маленькая банда. Дью начинает посещать лекции и понимает, что ему безумно нравится учиться. Каждый вечер он по-прежнему открывает перед сном подвеску Северуса и спит отлично. Тартар заканчивает обучение на мотоинструктора и получает долгожданную квалификацию. Красивый сертификат об окончании он ставит в рамку и вешает на стене в гостиной, а о расширении обещает подумать под конец октября, едва расквитается с делами насущными и текущими заказами. Все дело в том, что о работе у него целиком и полностью, как раньше, думать не получается. Он дважды был на свидании с Натали и в конце второго решился её поцеловать. Душа Джона порхает, он влюблён. Влюблён так сильно, что от переполняющих эмоций сердце рвётся в пляс без остановки. Тартар приглашает Натали на ежегодный сбор «Львиный зев» и заодно просит взять с собой Филиппа, чтобы Дью было не так одиноко. Натали соглашается. И Джон расцветает пуще прежнего. Утро пятницы начинается с суеты. Грейнджер сотню раз проверяет собранные вещи, потому что поездка на природу — это не просто забавная прихоть. Это целый процесс, каждая деталь которого важна. Палатка, спальные мешки, пушка для обогрева, которая будет работать от двигателя автомобиля Хэмиша, запасные вещи на случай, если она правда решит искупаться, и ещё десятки нужных предметов, которые кажутся пустяковыми, но обеспечивают тебе уют даже вдали от цивилизации. Походный инвентарь сдаёт им в аренду Хэмиш, потому что в доме родителей Грейнджер таких предметов не сыщешь, продукты закупаются заранее на всю ораву байкеров и сгружаются в кузов пикапа повелителя флоры, последние штрихи в приготовлении приходятся на утро пятницы. — Захватить книгу или нет? — задумчиво произносит Гермиона, нахмурив брови. — Прекрати суетиться, — бросает в свою сумку плавки Северус, — мы едем, чтобы общаться на природе, зачем тебе книга? Гермиона согласно кивает. — Ладно, ты прав. — Конечно, прав, — летит в сумку полотенце. — Если ты ещё и зонт выложишь, цены тебе не будет. — А вдруг дождь! Северус фыркает. — Тогда кирку возьми, вдруг месторождение алмазов найдёшь, — язвительно произносит он. Грейнджер цокает языком. — Обхохочешься. Гермиона ещё пару минут возмущается для приличия, но затем понимает, что лишних вещей правда брать не стоит. Она выкладывает зонт и кладёт его втихаря в свою сумку с заклятием незримого расширения. Шах и мат, Северус. Высокая температура радует, с самого утра нещадно греет солнце, и погода так и шепчет после обеда в обязательном порядке искупаться в Ла-Манше, потому что это уже смахивает на самый настоящий вызов системе. Огромный поток байкеров выдвигается из Лондона стройной шеренгой в начале одиннадцатого утра. Самым первым едет Тартар на байке Форка, сзади него сидит Натали, обнимая Джона за талию. За ним следует Северус в компании Гермионы и огромный выводок байкеров, растянувшейся почти на целую милю. Замыкает цепочку пикап Хэмиша, в кабине которого сидят Форк и Филипп. Прибывают они в Берлинг Гэп к часу дня, потому что принимают решение добраться без остановок. Байкеры разминаются, стоит приятный гомон вокруг. Хэмиш включает на всю громкость свою стереосистему, и ежегодный сбор неофициально объявляется открытым. Ребята достают палатки, начинают разбивать лагерь. Тут и там снуют байкеры с мангалами, разжигают костёр. Кто-то только создаёт атмосферу, выпивает и закуривает, один парень притаскивает с собой несколько кальянов, и он почти сразу становится предметом всеобщего внимания. Северус помогает Тартару разбить палатку, Джон делает для Северуса тоже самое. Тартар как-то загадочно улыбается, когда предлагает разбить палатку чуть подальше от остальных, потому что там вид лучше, а Васаби спать в тишине любит. Северус лишь жмёт плечами, не придавая словам Джона значения. Байкер скрывает лисий прищур и ехидную улыбку, пока заколачивает колышки в землю. Круг байкеров оказывается крайне очарован Натали, которая производит на всех приятное впечатление. Филиппа тоже принимают тепло и радушно, никто даже не заикается про его особенность, потому что все годами знают Форка и давно к нему привыкли. Для На́тали это оказывается особенно важно, поэтому она с огромной нежностью смотрит на Тартара, когда понимает, что тот не просто показывает ей свою жизнь, но и знакомит с людьми достойными. День пролетает действительно незаметно, прекрасная атмосфера витает в воздухе, стоит аромат жареного мяса, свежих овощей, табака кальяна и тяжёлых сигарет. На всю округу гремит музыка из динамиков Хэмиша, но это не проблема. Ближайший населённый пункт находится от Берлинг Гэпа в пятнадцати милях. Гермиона так и не решается сунуться в воду, потому что она кажется ей правда холодной, а вот тихая, на первый взгляд, Натали сигает с обрыва в воду следом за Тартаром, даже не раздумывая. Грейнджер в то мгновение удивлённо вскидывает брови, глядя с обрыва вниз. На́тали покачивается на волнах в объятиях Тартара и, обвив руками его шею, наконец его целует. Не просто так такая девушка пришла в его жизнь. В тихом омуте, как известно, черти водятся. Поэтому она ему и понравилась. Натали Уот ещё даст всем возможность удивиться тому, на что она способна. Гермиона уверена, что эта девушка — отличная партия для её лучшего друга. Она прекрасно впишется в мир байкеров, не прилагая ни капли усилий. Гермиона видит, какая атмосфера витает вокруг, и ей хочется — Мерлин, как же сильно ей хочется — быть частью всего этого. Точно также взять и целоваться на виду у всех, как другие парочки. Держаться за руки, как Тартар и На́тали. Северус будто не видит этой атмосферы, не чувствует. Он частенько отлучается к Хэмишу и о чем-то с ним разговаривает, даже к Лососю подходит и ещё к каким-то ребятам. Грейнджер поражается до глубины души, что Северус правда с кем-то общается на этом сборе, а не остаётся почаще с ней. Северус Снейп, который терпеть не может большое скопление людей, ходит и со всеми общается. Бред и насмешка судьбы! День клонится к вечеру, он к ночи. Натали танцует с другими девушками возле костра, Гермиона, которая до того момента активно пыталась общаться со всеми, сдаётся и даже не присоединяется к ним. Грейнджер так надеялась провести с Северусом больше времени, так хотела почувствовать то, чего была лишена все эти годы, а он… Расстроившись окончательно, она поднимается на ноги и, не привлекая к себе внимания, идёт в тихую часть лагеря, почти к окраине, где разбита их с Северусом палатка. — Отличное решение было взять два спальных мешка, — ворчит она, хватая зубную щётку с пастой. — Черт с два я его к себе подпущу после такой выходки. Черта с два! Расправившись с чисткой зубов, Грейнджер полощет рот водой из бутылки и, сплюнув, утирает рот полотенцем, направляясь в сторону палатки, чтобы просто забыться сном. Ничего другого ей просто не остаётся. Она так сильно расстраивается от несбывшихся надежд и так злится на Северуса, что даже не сразу понимает, что не воображение рисует его у палатки, а он стоит там собственной персоной. Гермиона хмурит брови и, сжав кулаки, идёт в его сторону. — Со всеми наговорились, мистер Экстраверт? — язвительно плюётся она, сверкнув глазами. Северус хмыкает, опустив руки в карманы джинсов. — Мы на «вы»? — Ты «к черту», а я — спать, — отрывисто произносит она, со злостью дёрнув молнию вверх, чтобы войти в палатку. Гермиона даже не смотрит на него, пролезает в тёплую палатку, нагретую с помощью пушки, подключённой от двигателя пикапа, дёргает молнию спальника и залезает в него, отвернувшись от входа в палатку и накрывшись одеялом по самые уши. Она слышит, как Северус залезает в палатку следом. Лунный свет проникает внутрь, отбрасывая на стену тень от спального мешка, в котором лежит Гермиона. Грейнджер глаза не закрывает, хмурится и сгорает от обжигающей обиды, аж собственное биение сердца в глотке чувствуется. Северус, не открывая спального мешка, ложится на него сверху, скрестив вытянутые ноги и руки на груди. Он молча смотрит в потолок палатки, слушая редкое, неспокойное дыхание Гермионы. Да, не так он думал завершить этот вечер. Не поссорившись и не под разными одеялами в одной палатке. Северус поднимает руку, глядя на наручные часы, и щурится, подставляя циферблат под лунный свет. Удостоверившись окончательно, он поворачивает голову в сторону, глядя на разметавшиеся по подушке прямые волосы Гермионы. — Спишь? Из соседнего спального мешка слышится раздражённый выдох. — Да. Северус хмыкает, не в силах скрыть улыбки. Надо же, она и правда разозлилась. Мужчина приподнимается на локтях, глядя Гермионе в затылок. По-прежнему молчит и дуется. Северус поднимается на колени и, открыв молнию, выходит из палатки. Гермиона только сильнее расстраивается, зажмуривая глаза и кусая губы. Идиотка! Теперь он вообще ушёл! И что ты делаешь?! Сама знала, с кем связалась! Что за обиды?! Да, лишил тебя долгожданного внимания, и что дальше?! Встань, выйди и настучи по его тёмной макушке, чтобы неповадно было! Лунный свет снова проникает в палатку. — Так и будешь дуться, как мышь на крупу, или выйдешь ко мне наконец? Гермиона сжимает губы и, повернувшись на другой бок, смотрит на Северуса, который сидит на корточках у входа с лёгкой улыбкой. Он протягивает вперёд руку. Грейнджер и рада бы выплюнуть ещё ушат язвительности, потому что это было бы к месту, но не может себя заставить это сделать. Северус сам ошибся и сам же делает первые шаги к примирению. Это уже что-то из разряда фантастики, ценить нужно. Грейнджер вылезает из спальника, натягивает конверсы и, схватив свою кофту, вкладывает руку в ладонь Северуса. Мужчина помогает ей выбраться из палатки. Гермиона натягивает кофту на плечи и уже готовиться к тому, чтобы все-таки сказать ему пару ласковых, но вдруг замирает. Взгляд сам собой поднимается вверх, и Грейнджер теряет дар речи, широко распахнув глаза. Небосвод, заколоченный тёмными досками ночи с торчащими серебряными шляпками гвоздей, созданных из звёзд, сияет десятками маленьких огоньков, мерно и плавно плывущих в хаотичном порядке. Фонарики. Это горящие фонарики плывут по ночному небу, вырисовывая свой витиеватый путь, и каждый из них зажигают и запускают ввысь определённые люди. Люди, которые прибыли сюда на ежегодный сбор «Львиный зев» вместе с ней. — С днём рождения, Гермиона. Грейнджер поворачивает голову и видит в каждой руке Северуса ещё по одному фонарику. Гермиона Грейнджер, которая может сказать что угодно и кому угодно, лишается дара речи. Лишается напрочь, глядя на Северуса с такой бешеной нежностью и такой признательностью, что щемит в груди. Гермиона никогда не любила свои дни рождения. Вечная обязанность улыбаться, отвечать на поздравления, восхищаться подарками, в которых ты не нуждаешься. Проставляться перед людьми за дату, над которой ты не властна. Однако сейчас… Её день рождения был семнадцать дней назад. Неделю назад Северус узнал о том, что девятнадцатого числа ей исполнилось двадцать четыре года. Он ни словом, ни жестом, ничем не заикнулся ей о том, что хоть как-то коснётся этой темы повторно. Никаких пустых слов, никаких глупых подарков, он сделал все в своём стиле. Снова. Нашёл подходящий момент, организовал людей, без вариантов снова подключил Хэмиша, ведь повелитель флоры — большой фанат подобных жестов, и сделал так, чтобы десятки байкеров по всей береговой линии зажгли фонарики в честь её дня рождения. В честь всех её дней рождения, которые они пропустили. — Небольшое напоминание о том, — смотрит ей в глаза Северус; его лицо озаряется светом от язычков пламени, — что волшебство существует не только в мире магии. Гермиона почти ног не чувствует, когда идёт к Северусу, не отрывая от него взгляда. Она останавливается рядом с ним. Северус, как заворожённый, наблюдает за тем, как сияют её невозможно прекрасные глаза в желтоватом свете от огонька. — Желание загадать придётся, — протягивает ей Северус фонарик. — Только не задувай, это тебе не свечи на торте. Грейнджер старается фыркнуть, но получается плохо. Глаза щиплет от внезапно появившихся в них слёз. Она пытается их сморгнуть. Северус делает вид, что этого не замечает. Гермиона смотрит на мерцающий язычок пламени какое-то время, а затем закрывает глаза, загадывает желание и, несколько раз кивнув самой себе, запускает фонарик вверх, плавно поднимая руки. Северус делает тоже самое. Они стоят рядом в ночной тишине, слушая шум волн неподалёку и глядя вверх на то, как два фонарика, сплетаясь в неизвестном, но прекрасном танце, взмывают ввысь, чтобы присоединиться к остальным. — Скажи, что ты наконец это чувствуешь, — негромко произносит Гермиона. Северус опускает голову. — Что чувствую? Гермиона тоже опускает голову, глядя Северусу в глаза. — Вкус к жизни. Северус замолкает, не представляя себе, как именно ему ответить на её слова. Как дать ей понять, что впервые он почувствовал это, когда расправил руки во время их первой поездки на байке во время заезда «Сиамских близнецов». Что именно в тот момент запустился необратимый процесс его метаморфоз, которые привели его сюда. Гермиона все смотрит на Северуса, и слова, обжигающие ей гортань последние недели, срываются с языка. Она находит в себе силы начать этот разговор. Другой такой возможности просто не будет. — Нам придётся вернуться обратно, — не отводит она от него взгляд, — придётся зайти снова в зал номер десять и закрыть это дело. Гермиона приводит Северуса в свой мир, показывает ему свою жизнь, потому что изначально пытается достучаться до него, что жизнь не заканчивается после войны. Она только начинается, и у неё есть потрясающий и неповторимый вкус, который приятно перекатывать на языке. Вот только Гермиона, кажется, упускает из виду один момент. Она невольно позволяет Северусу стать частью своей жизни, прижаться к ней, пустить корни. Скажи ей кто-нибудь в апреле, что такое с ней случится через каких-то полгода, она бы рассмеялась этому человеку в лицо. Сейчас ей не до смеха. — Только зависит все от тебя, Северус. Мужчина сжимает губы и, отвернувшись в сторону, с прищуром смотрит на шумные волны. — Зря ты вспомнила о магическом мире, — качает он головой. — Нет, не зря, — уверенно произносит она. — Он всегда рядом, только руку протяни. Северус без надобности утирает подушечкой большого пальца губы, по-прежнему глядя в сторону. Грейнджер своего взгляда от Северуса не отводит. Этот разговор обязан состояться, в противном случае все будет бессмысленно. Они не останутся здесь навсегда. Им изначально было выделено определённое время. И оно истекло. — Северус, я хочу задать вопрос, — скрестив на груди руки, смотрит Гермиона на профиль его лица. Мужчина кивает. — Задавай. Гермиона сглатывает. Это мучает её с марта этого года. С того самого момента, как Кингсли Бруствер передаёт ей тонны документов по этому делу, оставляя в пыльном архиве на двухнедельный срок. — Почему ты опечатал воспоминания о своих школьных годах и оставил их в архиве Министерства? Северус хмыкает, покачав головой. На Гермиону он по-прежнему не может заставить себя посмотреть. Он словно только сейчас заново вспоминает, кто он такой, и кто она такая. Адвокат и его подзащитный. Проклятье. — Ты и об этом знаешь, — размышляя, продолжает смотреть он на волны. — Я многое знаю о твоём деле, — бегает она лихорадочно сухими глазами по профилю его лица. — Если честно, я знаю о нем всё, — дёрнув плечами, добавляет Гермиона. — И я собрала все ниточки воедино, когда нашла решение. Вот только этого я так и не поняла. Почему ты отдал их? Почему опечатал? Северус хмыкает. Это все настолько сильно в духе Гермионы Джин Грейнджер, что он перестаёт удивляться. Что ж, если она хочет знать, он ей расскажет. Какая к черту разница, верно? Слушание состоится в любом случае, а она войдёт с ним в зал во второй раз, потому что это дело её чёртовых принципов. Чёртовых принципов чёртовой гриффиндорки. Северус проходит чуть вперёд и садится на поваленное дерево, опустив локти на разведённые в стороны колени. Теперь ему ещё сложнее смотреть на Гермиону, все существо Северуса разрывается от внутренней дилеммы. Одна часть его мыслей злится на Грейнджер, потому что она по-прежнему занимает должность его треклятого адвоката, а вот вторая… Вторая по-прежнему тянется к ней. Тянется, потому что искренне любит. — Это была моя подстраховка, — смотрит Северус перед собой, перебирая пальцами. Гермиона присаживается рядом с ним, подложив ладони под согнутые колени. — На случай, если со мной что-то случится, — продолжает он, — это сможет очистить моё имя. Северус ненадолго замолкает. Гермиона не спешит задавать других вопросов. — Там полная хронология событий и воспоминаний, — откровенно произносит он. — Как я пришёл к тому, чтобы стать пожирателем. Как пришёл к тому, чтобы стать двойным агентом. Как создал дневник и заклинания. Северус поворачивается к Гермионе и наконец находит в себе силы посмотреть ей в глаза. Едва он делает это, у Грейнджер перехватывает дыхание. Столько горечи в глазах Северуса она не видела уже давно. — Я — плохой человек, Гермиона. Грейнджер отрешённо качает головой из стороны в сторону. — Ты не плохой человек, — твёрдым голосом произносит она, потому что верит в то, что говорит. — Ты — хороший человек, с которым случилось слишком много плохого. Северус хмыкает, на мгновение обхватывая переносицу пальцами, а затем снова переводит взгляд вперёд, слегка ссутулив плечи. — Ты — альтруист, Гермиона, — покачивает он головой. — Вечно безвозмездно добро делаешь даже тем, кто этого не заслуживает. — Ты заслуживаешь, — тише, чем хочет, произносит она. — Я заслуживаю нести свой крест за содеянное, — резко повернувшись, жёстко произносит Северус, сверкнув глазами. Гермиона даже не вздрагивает, лишь моргает чуть быстрее. Подобные выпады Северуса её больше не пугают. Теперь она знает, какой он на самом деле. И эти вынужденные плевки — лишь способ обороны. Жаль, что Северус снова забывает о том, что ему не нужно в присутствии Гермионы защищаться. — Нельзя вечно себя корить, — чеканит Гермиона, наклонившись к нему чуть ниже, чтобы смотреть в глаза прямо и без тени страха. — Почему ты не видишь, что война давно закончена? Северус прекращает хмуриться, подаётся слегка назад, и внезапная злоба внутри утихает, сменяясь чем-то другим. Грейнджер начинает дышать тяжелее, словно теперь эта злость переходит к ней. — Почему ты не хочешь уже наконец с неё вернуться?.. Северус сначала не знает, что ответить на её выпад. Горящие глаза Васаби снова выбивают его из колеи, вот только он уже наловчился за эти месяцы с этим дьявольским огнём бороться. Он впитывает эту ярость, как губка. — Ты все это делала только ради дела? — сжав челюсти, цедит Северус. — Все устроила ради этого? Грейнджер теряется от такой смены настроения Северуса, чуть в сторону отодвигается невольно. Нет, не так. Он интерпретирует все совершенно не так! — Нет, я… — Ты вытащила меня из магического мира сюда, чтобы потешить собственные амбиции? И гнев вспыхивает у неё под кожей, подпитываемым природным эгоизмом, который Грейнджер никак не может в себе искоренить, сколько ни пытается. Сжав кулаки, она хмурит брови и набирает в лёгкие воздуха. — Я сделала это не ради тебя, а ради себя! — взорвавшись, рычит она. — Да, я доказала всем, что нужна смена обстановки тебе, но эта поездка нужна была мне! — тычет Гермиона себе пальцем в грудь. — У меня тут был дом! Была семья, — задыхается она словами. — Даже две семьи! И я лишилась их обеих из-за чёртовой войны! Северус не дышит почти, с замиранием сердца смотрит на то, как Гермиона искрит. Он видит, как блестят её глаза. В них плещется злость, плещется боль и вместе с этим… — Твоё дело подарило мне возможность вернуть вторую. … надежда. — Я боялась, что мне будет некуда возвращаться, — утихает её злость, возвращая карим радужкам нежный блеск, — и как я рада, что ошиблась… Гермиона добавляет эти слова тише, потому что сердце её болит от мыслей, которые она готовится озвучить. — Я вернула себе жизнь, которой оказалась лишена, — смотрит Гермиона на Северуса. — На время, но вернула, — сглатывает она, пожав плечами. — Они — моя семья. Люди, которых я люблю. Гермиона замолкает, потому что чувствует, как в горле встаёт ком непрошеных слёз. Она сглатывает и часто моргает, начиная смотреть перед собой. Грейнджер пытается успокоиться, потому что слёзы сейчас — последнее, что нужно этому разговору. Северус смотрит себе на руки. Молчание ночной тишины нарушается только шумом волн вдалеке и ветром в кронах деревьев. — Эти ребята тоже стали мне больше, чем просто знакомыми, — вдруг произносит Северус, — хотя я ни на что подобное не рассчитывал. Гермиона, которая совершенно не ожидает от Северуса что-то подобное услышать, удивлённо поворачивает к нему голову. Слёзы высыхают, так и не коснувшись щёк, ком в глотке постепенно рассасывается. Северус продолжает смотреть себе на руки. — Я часто вспоминаю день битвы, — внезапно озвучивает он другую, более существенную мысль. — И всякий раз пытаюсь понять, что меня сподвигло сделать это, — сглатывает он. — Что заставило в последний момент достать зелье и выпить его. Северус продолжает рассматривать руки с таким энтузиазмом, будто это — самое интересное зрелище в целом мире. — Я не хотел жить, — сознаётся он. Гермиона вздрагивает от этих слов, как от пощёчины. — Тогда я не хотел жить, Гермиона, — повторяет Северус и переводит на неё взгляд. — Но я все равно выпил зелье. И все последующие годы задавался вопросом, почему я это сделал. Грейнджер не слышит собственного дыхания, и все перед глазами подёргивается треклятой дымкой. От одной только мысли о том, что Северуса нет в её жизни, нет среди живых… Ей становится почти физически больно. — Я засыпал с этой мыслью, — снова глядя перед собой, продолжает Северус, — я с ней просыпался, — он ненадолго замолкает. — И только сейчас я нашёл ответ на вопрос. Он сглатывает с силой. Так, словно и сам подвергается в это самое мгновение воздействию эмоций, о существовании которых успел позабыть в течение жизни. Которые проснулись в этом мире магглов, подвергнувшись неизбежным метаморфозам. — Весь этот мир заиграл красками не из-за прогулок, не из-за роликов и велосипедов и даже не из-за мотоциклов, — сжимает он губы и поворачивается к Гермионе, заглядывая ей в глаза. — Он стал цветным, потому что все эти чувства, вызванные банальными, на первый взгляд, вещами я испытал с тобой, а не с кем-то другим. Гермиона почти не дышит, лихорадочно глядя то в один глаз Северуса, то в другой. Она пытается уловить каждое мгновение, каждую секунду, каждый миг их разговора. Запечатать его в памяти, заламинировать, поставить в рамку в глубине сердца и помнить это вечно, даже если со временем это воспоминание будет причинять нестерпимую боль. — Это ты вернула мне вкус к жизни, а не фонарики, которые летают у нас над головой, — смотрит ей Северус в глаза. — И я выпил зелье второго мая, потому что в глубине души знал, что должен испытать все эти чувства. На пятом десятке жизни, но должен был. Гермиона хватает губами кусочек воздуха, лихорадочно продолжая смотреть на Северуса и впитывать всем своим существом каждое слово, которое он говорит. Северус смотрит на её трепещущие тёмные ресницы, любуется её искрящимися глазами, и долгожданные слова вырываются из недр его души сами. — Я влюблён в тебя, Гермиона, — признается Северус. — Влюблён, как подросток. Грейнджер чувствует, как в животе у неё взмывает ввысь стая бабочек, и глупые насекомые хлещут крыльями по рёбрам её грудной клетки, вызывая волны мурашек по всему телу. Гермиона чувствует себя так, словно она выпила несколько бокалов вина. Всплеск эндорфина вызывает очень реалистичное опьяняющее чувство. — Ты врёшь, — шепчет она, не доверяя своим голосовым связкам. — Жаль, если ты так думаешь, — понизив голос до шёпота против воли, отзывается он. Гермиона едва слышно дышит, конечности становятся ватными. Веки словно свинцом наливаются, но все её существо рвётся к человеку, который сидит рядом с ней. Словно её душа наконец находит ту самую недостающую, неотъемлемую часть, которую суждено отыскать единицам в целом мире. — Я не могу представить себе кого-то другого на твоём месте, — продолжает он тонуть в ярком свете её глаз. — Не существует в мире человека, который раздражал бы меня… Гермиона опускает взгляд вниз и слегка сводит на переносице брови, не дослушав мысль. Северус тянется рукой вперёд и, коснувшись её подбородка, вынуждать приподнять голову, снова утопая в капкане её очарования. — … и тянул бы меня к себе сильнее, чем ты. Гермиона чувствует тепло его рук на своей коже и ей больше всего на свете хочется сейчас прильнуть к его ласке и подарить ему свою. Раствориться в этом моменте, позволить себе любить и быть любимой. Потому что она любима. Потому что она любит. — Знаешь, это взаимно, Северус, — смотрит она ему в глаза. — Ты тоже меня безмерно раздражаешь. Вот только Васаби не была бы Васаби, если бы не съязвила ему даже в такой момент что-то подобное. Северус опускает взгляд на её губы и проводит подушечкой большого пальца по контуру, чувствуя невозможную мягкость. — Только раздражаю? — снова поднимает он взгляд. Гермиона смотрит в яркие глаза Северуса несколько бесконечных секунд и, потянувшись вперёд, закрывает веки, накрывая его губы своими. Тонкая кисть Грейнджер скользит по шее Северуса и мягко сжимает кожу сзади. Плавно отстранившись от его губ, Гермиона медленно открывает глаза, продолжая буквально касаться кончиком носа щеки Северуса. Его горячее дыхание колышет прядь её волос. Гермиона мягко поглаживает пальцами его шею. — Я ответила на твой вопрос? — шепчет она ему в губы. Вместо ответа Северус тянется вперёд и, зажмурив глаза, накрывает её губы своими.