Магия природы

Я жил в замке узником или, вернее, заложником. Мне была отведена особая башня, со мною обращались почтительно, но меня сторожили. <...> Но было одно, что делало жизнь мою счастием и восторгом: я любил! — В. Брюсов, «В башне»

      Магия, высекаемая пальцами искусного чародея, подчинит многих.       Магия — оружие. Испокон веков обитатели земель, таких сумрачных, таинственно застывших за мутными окнами, ощущали малейшую её вибрацию и мчались, мчались на зов.       Магия способна возвратить в детство — годы неясные, давно забытые, гибкие их очертания.       Магия полирует память, открывает неслыханные способности.       Это азы, смешение знаний мыслителей, покоривших вечность, и обыкновенных рабочих с грубой хваткой. Палладиум привык оценивать себя по достоинству — и знал, что заслуживал подобного. Не каждый пошёл бы по стопам великого Протолеона.       Но даже он, один профессор одного колледжа, не встречал ещё полной гармонии в глазах, движениях, дыхании. Шелест рваного платья, блеклый румянец на щеках, сухие локти — всё это обратилось великолепием.       Флора — это красиво.       Когда она говорила, запинаясь и поправляясь часто, без конца, из голоса стиралась обречённость. Тоска сопровождала эту девушку неизменно с начала второго курса — и Палладиум млел от беспощадно правдивой мысли, что именно он стал тем, кто отбросил тень на её цветущее лицо.       Эльф узнал всё. Облачная плёнка, обтянувшая горизонт, сменилась железным панцирем туч — непробиваемым, как доспех лорда Даркара. Закат растаял в беззвёздной бездне — но фея не умолкала. И Палладиум не хотел этого.       Он влиял на неё всегда; теперь в том не могло быть сомнений. В малахитах глаз, что поблескивали в дымке сумерек, молодой профессор видел любовь. Это казнило, упрекало, возносило до небес и низвергало обратно, на тот же замшелый пол; это сводило с ума.       Эльф спрашивал. Он хотел знать, какие странности характера Миели помнила Флора. Его интересовала повадка весёлого гладиолуса на Чёрном Грязевом болоте и утробное рычание чудовища, потрясшего некогда новенький Красный Фонтан. Негромкий голос феи — бархат цветка орхидеи.       С ней было спокойно.       — И тогда, — шептала она словно в забытьи, — я поняла, что они все мне по-своему нужны. Милая Лейла, Стелла, Муза, Текна и Блум. Скай, Брендон, который пытался учить меня управлять ветроциклом — представляете, какой кошмар? Даже Гелия. Особенно он.       Флора стихла и осторожно взглянула на безмолвного собеседника из-под опущенных ресниц. Поразительно сухих — ни жемчужинки слёз. Не встретив со стороны Палладиума упрёка или знака особенного внимания, девушка продолжила:       — Наверное, поэтому я до сих пор не могу поверить, что он ушёл. — Эльф насторожился: здесь, сейчас последует запинка, тон исказится, фея ссутулится, скрывая печаль. Однако того не происходило; напротив, Флора объяснялась с беспристрастностью умелого рассказчика. — Я привыкла к нему, понимаете? Сначала я ничего не стыдилась. С Гелией было хорошо. Но потом...       Минуты шелестели — всё, что связано с ней, имело звук и запах — мимо, природа застыла в трепетном ожидании нового движения.       Ничего не изменилось, когда девушка, окончив рассказ, вдруг стрельнула в Палладиума взглядом забавно настойчивым и заметила:       — Вы обещали рассказать мне очень многое, профессор.       Тот прищурился — он всё прекрасно помнил:       — Правда? Что, к примеру?       — После сегодняшних замечаний его светлости я убедилась в том, что ваши с Валтором пути уже пересекались.       Нежным жестом она пригладила волосы, волной ласкавшие щёки. Палладиум не сдержал улыбки — вернее, позволил ей вновь тронуть губы; казалось, бушующая аура его в ту ночь научилась озарять эмоции радостным блеском.       Родной степной ветер уставшим котёнком потёрся о стекло. Эльфу показалось, что сквозь тихую темноту неба протеснился робкий блеск первой звёздочки.       И заговорил он.       Флора слушала, не скрывая эмоций. На каждую произнесённую им фразу черты её неизменно приносили что-то в ответ — будь то тёплая грусть или вспышка надежды. Девочка и не думала, что, раз Палладиум сидел теперь подле неё, общался с ней, помнил фантастический общий холл Алфеи, то судьба загнала его туда не просто так — но трагедией. В счастливый финал для Мириам и Протолеона она верила до конца.       — Как считаете, что произошло дальше? — спросил Палладиум, описав первую встречу с Акантой.       Секунду Флора задумчиво рассматривала трещинки на подоконнике.       — Наверное, вы с сестрой договорились...       — Неужели? — не удержавшись, эльф перебил её. — Возможно, по-вашему, решить с ней вопросы дипломатическим путём?       — Все умеют говорить словами через рот. Вряд ли ваш отец послал бы на поиски невменяемую.       Попытка понять, шутит она или всерьёз силится оправдать ослеплённую собой Аканту, с треском провалилась.       Не выдержал и Палладиум. Он двинулся ближе, приобнял Флору за плечи, привлёк к себе. Её тело откликнулось немедленно — девушка подобралась, но расслабилась столь же стремительно.       — Аканта довольно умна, — миролюбиво сказал эльф, стараясь не смотреть на тёплую фею. — Но она бы ни за что не пошла на уступки.       — А как же компромисс? Всегда можно положиться на него.       Силы небесные! Палладиум обнимал самое сильное и крепкое сосредоточие наивности в Волшебном измерении. Возражать он не стал — лишь пообещал себе, что на милю не пропустит сестру к Флоре.       И завершил историю. Кратко: собеседница слушала туманно и рассеянно. Временами Палладиум приостанавливался, и тишина вздобряла его; когда дыхание Флоры оборачивалось единственным источником звука, а он чувствовал, как напрягаются и расслабляются её плечи у него на груди, разум работать отказывался. Лёгкая нега спала, и чувства обернулись против хозяина. Вскоре тот стих.       С минуту молчали оба: фея об услышанном, эльф о рассказанном.       — Мне жаль, — проронила вскоре девушка, — что вам пришлось это пережить. Как же вы находите силы работать там, где Протолеон провёл несколько столетий? Я бы не смогла.       — Алфея долго была моим единственным домом.       — Пойти было некуда, — пискнула Флора, обращаясь не то к нему, не то к собственному состраданию.       — Я не только об этом.       Неожиданно она улыбнулась и, подняв голову, встретила взгляд Палладиума.       — Что бы там ни было, вы сражались за честь школы. Это дорого стоит.       — Вы опять недопоняли меня, мисс.       Темнота вокруг ласкала девушку, оседая на ключицах, обвивая талию. Согнув локоть, Палладиум бережно стёр грязь с её щеки — и судорожно выдохнул. Только теперь он заметил, что глаза его прежней ученицы уже поблескивали от слёз — робко, мрачно, удивительно завораживающе.       И подумалось эльфу, что никто, должно быть, и не старался обработать её многочисленные ссадины, оставленные магическим лезвием заклятия. Тихий вопрос сорвался с губ непроизвольно:       — Не больно?       Флора перехватила его ладонь и ласково, невесомо приникла к ней щекой.       — А вам?       Грудью Палладиум ощутил прилив сотен бешеных морей; слух различил песню ветра за окном. Он вытянул палец, подхватил карамельный локон и бережно заправил девушке за ухо.       И тогда, в комнате, пропитанной свежестью опустившейся ночи, почувствовал преданную улыбку Флоры тыльной стороной ладони.       Мысли стёрлись, обратились в пустоту; рука гладила тёплую поясницу феи, поднималась к плечам и лицу. Та не противилась.       Не одно поколение, верно, сменилось прежде, чем пальцы отыскали её подбородок. Под сбившийся стук сердца эльф склонился к ней — медленно, певуче; близко до жара неуловимого дыхания.       Губы Флоры — мягкие, ласковые, удивительно горячие. Палладиум решительно притянул её ближе. Она обхватила руками его шею.       Они целовались так, словно не было прежней боли, будто в миг утратили важность беспокойства. Эльф прикасался к девушке с восторгом, и она отвечала ему, отбросив стеснение. Его не было — как и стыда.       Препятствия, в значимость которых оба верили до смешного свято, оказались ничтожны. Школа делала из них профессора и студентку; но она была далеко. Вплотную лежала ссаднящая неизвестность. Возможно ли оттолкнуть друг друга теперь, в последний, быть может, раз?       Флора выдохнула и легко подтолкнула Палладиума назад. Последний поймал запястье девушки, поцеловал выступающую косточку и лёг на спину, увлекая её за собой. Щекой он прижался к её щеке. Фея услышала обрывистый выдох — свой собственный.

***

      Эльф откашлялся. Казалось, вязкая мгла вокруг свалялась в клубок и томилась меж рёбер, как моток шерсти. Глаза безразлично скользнули по сводам потолков — потрёпанным, изодранным чьими-то исполинскими когтями. Кислый воздух дымился, оседая на потемневших волосах. Было нестерпимо душно.       Безжизненно он поднял руку, осмотрел сухую кисть. Ногти давно отрасли и поломались; то же, что осталось от них, лежало на кончиках пальцев в три грязно-жёлтых слоя.       Если бы не отдалённый плеск воды, эльф умер бы от жажды или сошёл с ума. Но навесть откуда взявшаяся капель исправно била по ушам каждые сутки. Он не знал, сколько в них часов; существует ли в этих краях солнце?       Эльф не чувствовал голода — пусть не мог, как ни пытался, вспомнить, когда ел в последний раз. Бессмертное тело рвало изнутри, глумилось над хозяином как могло — давно потух в нём последний огонёк всех настоящих и ненастоящих эмоций.       Прищурившись, эльф всмотрелся во мрак. Тщетно: тот и не думал рассеяться. Бесчисленное множество раз ноги, что теперь едва держали, несли эльфа за поворот, метали от стены к стене, от тупика к тупику. Но каждый раз этот скиталец, как проклятый, возвращался туда, откуда начал путь.       Надеясь ли успокоиться, стремясь ли подорвать тишь, он кричал: «Есть здесь кто-нибудь?»       Ответом служил лишь неведомый шорох и чьё-то оглушительное утробное дыхание. Когда пали те, с кем эльф попал сюда, последний давно понял, что не один.       Нечто великое, жестокое, коварное делило с ним сырость этих туннелей. Временами он чувствовал сталь его хватки на своих запястьях; жар дыхания на шее. Эльф мечтал, чтобы существо исчезло — ему было жаль всякого обречённого провести здесь вечность.       И всё же хотелось, чтобы пытка настигла и его.       Не получится.       Оно и есть пытка. Непрерывная. Бесконечная.

***

      Палладиум дрогнул — и распахнул глаза.       Заброшенная комната озарялась лучами робкого солнца. Эльф заворожённо вгляделся в танец пылинок; было нечто светлое, успокаивающее в том, как они кувыркались, огибая друг друга. Смотрел бы вечность — к реальности вернул негромкий писк под левым боком.       Не успевший пробудиться, Палладиум вытянул руку. И задохнулся от счастья.       Флора лежала рядом. Самая настоящая — никакая не грёза. Сонно шевельнувшись, девушка приоткрыла глаза. Встретила его взгляд. Заискрилась улыбкой.       — Доброе утро.       Подавшись вперёд, Палладиум оставил лёгкий поцелуй на её макушке. Она, точно смешавшись, натянула улыбку, поёжилась, и эльф напрягся:       — Всё хорошо?       — Да, — выдохнула Флора и присела, увернувшись от его объятий. — Давно не мыла волосы.       Палладиум расслабленно опустил веки. Кончики пальцев отдавали робким покалыванием, но никогда за сотни лет эльф не чувствовал того спокойствия, что ощущал теперь, когда мог, смел касаться той, кто лениво перебирала локоны подле. Она, казалось, понимала его в полной мере: едва прикрытая грудь мерно вздымалась и опадала, взгляд плавно блуждал по редкой мебели и вспыхивал, останавливаясь изредка на нём. Ни на что в мире Палладиум не променял бы этот миг тихого восторга.       — Не только ты, — проронил он, поняв, что слишком долго медлил с ответом. — В последний раз я видел мыло в Алфее.       — Вы... Ты говорил-ли... — эльф знал: девушка побагровела, забавно сморщила носик, усеянный незаметными веснушками; но не подал виду. — Да. Ты говорил, что вы — в смысле, эльфы — самые гуманные существа во всём Волшебном измерении.       — Так и есть. — Следуя её примеру, Палладиум приподнялся на локтях. — К чему клонишь? Подозреваешь меня в обратном?       — Тогда нам, наверное, должны предоставить ванную?       Поймав его усмешку, Флора закусила губу, поспешно укрыла обнажённые плечи.       — Слушай, грязные волосы — это не весело.       — Я, конечно, телепат, — пробормотал Палладиум, — но что на уме у моих собратьев — не знаю, хоть убей.       — Каково это — слышать, о чём думают другие?       Тут Флора съёжилась и покраснела; отчего — не до конца сознавала и сама. Вспомнила, должно быть, как двумя годами прежде, после первой лекции Палладиума, подозревала подруг в чтении мыслей. Тогда она трепетала и судорожно искала, куда запрятать криво исписанные листы. Помогла Блум, случайно спалившая их во время тренировки.       В тот момент неудавшийся конспект и взгляд профессора, блеснувший не в ту сторону, были единственными заботами феи. Теперь, подумав о подруге, последняя похолодела — сердце гулко ударилось о грудь.       Блум. Где-то она сейчас?       Тут поразительно тонкие стены сотряс знакомый звук — это причина её страхов, ударившись о кровать или руку Ская, чертыхнулась громче, чем стоило. Не выдержав, Флора рассмеялась — впервые за долгое время её смех не был наигран.       — Ты чего? — хмыкнул Палладиум, застёгивая рубашку.       Спорхнув с места, девушка очутилась рядом, обняла его со спины. Медленно он сжал её ладонь, переплетая пальцы.       — Мне кажется, — прошептала Флора, — иногда феи тоже владеют телепатией.       С особой осторожностью эльф развернул её к себе. Потянувшись вперёд, коснулся губами щеки; замер, когда она, тёплая и податливая, скользнула ближе, прижимаясь к нему всем телом. Солнце обнимало её нежную фигуру, подобно магической пыльце.       Неясный весенний запах — пыльца ромашек, свежесть влажного ветра и первой зелени подснежника — затопил комнату. Палладиум приник к Флоре, несмело сожалея ли, ликуя от осознания: его собратьям чуждо ощущение наступающего лета, олицетворение которого льнуло теперь к нему. Королевство эльфов, просторное и слепяще солнечное, не знает зимы, мороза на коже и игры снежинок, знакомой Магиксу.       Он же познал её и пережил. И хотелось верить — навсегда.