Сначала было слово

Она слышала, что соответствующей пометки в медицинской карте было достаточно, чтобы сломать человеку шансы на трудоустройство. Или это был популизированный кем-то стереотип. Почему-то это было первой её мыслью, за которую девушка ухватилась, чтобы опять не потерять сознание. Разомкнув тяжелые веки, она поняла, что по прежнему ощущает усталость каждой клеточкой своего тела. Над ней не склонилось хрестоматийных обеспокоенных лиц, а лежала она там, где и упала, а не в больничной палате. У Алисы было чувство, что она отключалась на сутки, но посмотрев на часы она поняла, что прошло не более пятнадцати минут, и никто её не заметил. Отчего-то в суставах ломило. Огромным усилием воли она заставила себя привстать, и мир вокруг пошатнулся. Девушка не решилась снова дотронуться до ясеня, но шепота больше не стояло в ее ушах. И на том спасибо. Бредя домой, Алиса пыталась осознать произошедшее, но мысли были вязкими и прилипали друг к другу, образуя один сплошной ком. Думать было невозможно. Она зашла в знакомый подъезд и открыла ключом дверь, а там в дверном проёме уже стояла… Как бы ее назвать. Новая женщина папы. *** Союз её родителей был дуэтом двух ярких и неуживчивых личностей, которые не могли жить кроме как в состоянии перманентного скандала. Кто-то кому-то изменял, чья-то мама о ком-то дурно отзывалась, а тот другой выставил первого на деньги. Её мать как вспышка прожила недолгих двадцать девять лет, и когда Алисе исполнилось семь она трагически погибла в автокатастрофе, в которой и была - как тихо подозревала Алиса - виновна. Девочка росла как сорняк. Ей не досталась ни скульптурной красоты матери, ни творческого потенциала папы. Она была поразительно средней во всём, за что бралась, кроме пробников по русскому. А единственным её преимуществом был быстрый обмен веществ, так что ей не грозили подростковые прыщи и ожирение. Друзей заводить Алиса тоже не умела: она была абсолютно неинтересна. Даже если бы она украла мотоцикл, убежала от ГИБДД и подарила кому-то букет из тридцати трёх роз, она умудрилась бы сделать эту последовательность поступков скучной уже тем, что является в ней протагонистом. Ей думалось, что в младенчестве ей хирургическим путём вырезали орган, отвечающий за чувство юмора и способности к созиданию, иначе она ничем не могла объяснить тот генетический тупик, в который зашли две подающие надежды родословные. Папа оставил попытки развить в ней танцевальные, или музыкальные, или художественные способности достаточно рано. Он был сценаристом, и в нём сошлись такие личные и профессиональные качества как отвлечённость и даже холодность, и чего у него было не занимать, так это критического отношения к себе и к окружающим. Иначе он не смог бы писать достоверно. Алиса признавалась себе: в том, что она “не получилась”, были и преимущества. Ей было дозволено целый день шататься по улицам и быть предоставленной самой себе. Но потом в жизни папы появилась Даша, двадцать пять лет и сто шестьдесят шесть сантиметров восточной жгучести, обменянных на достаточно тугой отцовский кошелёк. Они быстро собрались идти в ЗАГС, хотя с матерью папа так и не расписался, а теперь получалось, что эта молодая женщина получила кольцо на палец, ребёнка в утробу, и право распоряжаться свободами Алисы. Алисе не нравилась не столько Даша, сколько ее привычка совать свой нос в пространство, которое девушка считала до недавних пор личным. Даша пыталась сойти за натуральную блондинку, из-за чего в ванной витал запах аммиака. Это раздражало Алису. Как раздражало её и то, что пришлось поступиться муравьиной фермой, потому что Даше противно было входить в ее комнату. Гардеробная комната, где стоял огромный шкаф, теперь разделилась на две части, но Даша своим огромным количеством шмоток постепенно оккупировала и Алисину сторону. А на завтрак больше нельзя было жарить яйца, потому что Даша забеременела и возненавидела их запах. Повсюду теперь была Даша: Даша не любит, Даша предпочитает, Даша считает. Кроме того, каждую субботу все диваны-ковры-столы отодвигались, и устраивалась генеральная уборка. Затем надо было готовить ужин и поглощать его сидя за столом как настоящая дружная семья. Наверное, Алису смущала пропасть в восемнадцать лет, которая разделяла новобрачных. Она хотела бы сформулировать так многое: что Даша скорее её старшая сестра, чем новая женщина отца, что он выглядет глупо под ручку с этой особой, что Алиса не признаёт и не может признать её авторитет ввиду первых двух причин, и что семейные ужины выглядят как комичная сцена, вырезанная из Американского ситкома - он должен был это понимать профессиональным чутьём. Но Алиса просто не находила нужных слов чтобы указать на сюр происходящего. Её негодование выражалось в виде льющейся через край пассивной агрессии. Поэтому когда Алиса, еле держась на двух ногах, вошла в прихожую, она автоматически встретила свою мачеху похоронным лицом и без всяких приветов и вежливостей. – Целых двадцать минут, – процедила Даша, плохо пряча недовольство. – Ты же говорила, что будешь в полчетвёртого? Алиса, чувствуя слабость в коленях, села на стеллаж для обуви в коридоре и разулась. Она не понимала, какая разница, пришла она в полчетвертого или в без десяти четыре. Но она знала, что ей хотелось лечь и заснуть, потому что Даша двоилась в глазах, а ведь и одну такую было тяжко выносить. – Мне нужно с папой поговорить, – сказала Алиса и пошла в офис. – Он работает. Девушка так и застыла в коридоре ледяной скульптурой, смотря на эту женщину отца, эту занозу в одном месте, как на препятствие на пути к спальне. Сама Алиса была высокой и тонкой, а Даша была ниже ростом и с выпуклостями в нужных местах - отпечаток армянской крови - а не так давно к этим выпуклостям добавилось ещё и растущее слишком стремительно пузо. Из-за разницы в росте эффект от взгляда сверху вниз сработал как дóлжно, и Даша завелась ещё сильнее. – Зачем ты смотришь на меня так? – Как? – Так! – рассердилась женщина, которую вывести из равновесия было очень просто. – А как надо? – Ты решила меня разозлить? На перепалку в коридор вышел папа. Он терпеть не мог слышать их ссоры. Это был высокий и худой мужчина, на которого Алиса была очень похожа внешне, и который разрывался между невестой и дочерью как между молотом и наковальней. Он был недоволен и хмур, потому что представлял каждую работу как непрерывную паутину, а каждую вынужденную передышку как помеху на творческом пути к идеалу. – Что опять происходит? – Я смотрю на Дашу, а она орёт. – созналась Алиса. – Вот, видишь, как она ко мне относится? – затараторила Даша. – Как я должна с ней разговаривать, если у неё ко мне - ни грамма уважения? Папа жестом остановил прыткую молодую невесту и изрёк: – Алиса. Я не знаю, зачем ты решила поставить всех на уши, но мне надо работать! Вас можно оставить одних хотя бы на три часа? Как кошка с собакой, ей Богу! – он обращался к обеим, но смотрел почему-то на дочь. – Мне надо с тобой поговорить. Он усталым жестом пригласил её себе в кабинет, так что Алиса могла считать, что добилась своей цели, но на душе почему-то было гадко. Кроме того, она по прежнему ощущала литаргическую тяжесть в каждом мускуле, будто её тело было налитой воском куклой из музея мадам Тюссо и не принадлежало ей, а перепалка в коридоре только исчерпала её и так пустые запасы энергии. – Что случилось? – Мне нужно к психиатру, потому что сегодня я слышала голоса. – против своей воли она ощутила как губы онемели, и поэтому её голос был тонким, высоким визгом малышки, которая требовала внимания. – Опять твои истерики? – с нажимом произнёс родитель. – Сначала ты режешь себе руки, потом устраиваешь истерики из-за какого-то мальчика, а теперь - вот это. Голоса. – Это было другое! – по-детски возразила девушка. – Да, каждый раз что-то другое. – сухо повторил он. – Не понос так золотуха. Этот твой эгоизм здесь знатно всех заколебал, мы, конечно, понимаем, что ты скоро вырастишь и тебе придётся задвинуть свои… Кхм. На второй план. Но Даша беременна, и поэтому тебе придётся привыкнуть, что Алисины хотелки не ставятся во главу угла. – Почему нельзя просто записать меня ко врачу? – Тебе восемнадцатый год. Ты можешь сама взять телефон и записать себя ко врачу. – напомнил папа. – Всё, Алис, дедлайн завтра, поэтому мне нужно работать. А тебе нужно учиться. Он не оставил ей выбора кроме как подняться и унести ворох своих нудных проблем из офиса в свою комнату, которая больше не была её собственной. Со свойственным ей театральным упрямством Алиса позвонила в районную поликлинику и записалась на приём больше из желания доказать папе, что в чём-то она выбивается из усреднённости. Если не в лучшую сторону, так с конца. *** На следующий день она встала со свежей головой. У неё было чувство, что она проспала несколько веков, но зато теперь Алиса ощущала прилив энергии. Голод обжигал желудок. Привычно не увидев в зеркале миловидного Аниного лица, девушка прокралась на кухню и там схватила кусок хлеба, потом нарезала толстыми ломтями сыр, выложила половинками огурцы и с удовольствием съела импровизированный бутерброд прямо на кухне. Потом она обнаружила пачку сухих шоколадных хлопьев и насыпала их в тарелку, залила молоком. Уничтожив свой беспорядочный завтрак, Алиса, наконец, пришла в чувство и в боевую готовность. Неоновая подсветка холодильника мигнула в третий раз, когда она вновь открыла дверцу чтобы изучить содержимое. Но времени на кулинарное мастерство не было, поэтому Алиса просто отломила себе кусок шоколада. Только после десерта она задумалась, что на неё нашло. Обычно девушка была апатична к еде, а по утрам меньше всего ей хотелось швырять в себя полхолодильника. Не то чтобы она не вспоминала полный странностей вчерашний день, но его события казались настолько авангардными, что девушка готова была списать его на сон. Идя через сквер, она не услышала никакого шёпота, и её это, конечно, радовало. Глядя на светлеющее небо, Алиса достала ручку и задымила, чувствуя, как глупая уверенность проникает в организм. У выхода из сквера она остановилась и посмотрела на ясень как на оппонента на ринге. Вчера вот это дерево послужило причиной её обморока, а сегодня стояло как ни в чём не бывало и царапало глаз остротой своих лысеющих веток. Девушка шумно выдохнула дым и переступила через бордюр, а затем ее рука легла на шершавую кору. Но она не услышала и не почувствовала ничего. Алиса закрыла глаза и попробовала воссоздать странную бурлящую речь, но ответом ей была звенящая утренняя тишина. *** Мишка к ней так и не подошёл за весь день. Разумеется, он забыл об их разговоре, а Алиса как всегда выпала со всех радаров и была предоставлена своему одиночеству. На переменах её лучшим другом стал сборник тестов по литературе, сочинения по которому она раз за разом прописывала, пока все вокруг общались, влюблялись и обменивались историями о своих мелодрамах. — А помнишь, ты угнал чей-то мотоцикл? — спросила Ксюша Воронцова не без кокетства. — Ну, угнал. — подтвердил Миша без интереса к теме, словно все по поводу мотоцикла уже давно было сказано и объяснено. — И что? — Как - и что? Мы так и не услышали концовку. — настояла девушка, а кружок друзей вокруг Мишки своим молчанием поддержал ее. Всем хотелось услышать эпилог истории. И парень сдался. — Ну, я бросил мотоцикл в паре кварталов от Анечки, а потом убежал, а бегаю я быстро. Добежал до неё. Дальше - камешки в окно начал кидать, она проснулась и открыла окно, а я подарил ей букет. — А дальше? — не желала униматься Ксюша. Тут губы Мишки расплылись в ехидной улыбке: — А дальше - на твоего ума дело, что было дальше. В каждой бочке затычка, а? От такого щелчка по носу Ксюша смутилась и залилась густой краской, будто её обвинили в чём-то непристойном. Алиса ощутила укол хорошо знакомой ей зависти к Ане, но усилием разума сублимировала эмоции в сборник вопросов государственного экзамена. Если честно, то Ксюша и вправду была настырной, как и многие красивые девушки. Она вела себя словно неупокоенная панночка - лезла за меловые круги, которые окружающие чертили вокруг себя. Ксюша захотела чем-то отвести внимание от своей персоны, и к сожалению Алиса попалась ей под горячую руку. — О, Кравцова. Представляешь, вчера мне и Саше вздумалось прогуляться. — она указала на безучастного и, конечно, симпатичного парня из параллельного класса, который стоял с ней рядом. — И мы направились в сквер с прудом. А там какая-то девица стояла и смотрела на дерево как полоумная. Девица была тощая, похожая на тебя. Так вот, Кравцова, это я тебя вчера видела в сквере? Ты смотрела на дерево. Трогала его как мужика и всё смотрела, кажется, разговаривала с ним, а потом свалилась рядом. Второй день подряд Алисе прилетало, не от баскетбольного мяча так от одноклассницы.Для более реалистичного воссоздания вчерашней композиции Ксюша изобразила жестами, как именно Алиса трогала дерево, и как именно смотрела на него. Получилось, что ясень стоял у неё чуть ли не перед носом, а Алиса, выпучив глаза, положила на него ладонь и что-то бормотала. Девушка не сомневалась, что версия одноклассницы была недалека от правды, но это не извиняла Ксюшиного перевода стрелок в неудобной для неё ситуации. Аня хихикнула. После представления все взгляды в одночасье устремились на Алису, а та предпочла спрятаться в страницах сборника и сделать вид, что слишком занята, чтобы распылять своё внимание на всякие издёвки. Алису удивило даже не то, что Ксюша вдруг решила оторваться на ней - со вчерашнего дня она успела привыкнуть к неожиданным поворотам - но то, что Ксюша видела ее, и ничем не помогла, а теперь бессовестно козыряла ярким болезненным фрагментом из блёклой жизни Алисы перед Мишкой как щитом для своей репутации. — Я не знаю о ком ты, но это точно была не я. — соврала Алиса. — А мне кажется, это была ты. — Не я. — упрямо твердила Алиса, но изнутри так и рвалась злость на Ксюшу, застилая взор ярко-красной пеленой. Алиса тем неуютнее себя чувствовала, чем больше понимала, что ей никто не верит, а Анины смешки вообще навязывали ей ощущение неуместности, будто она пятым колесом в телеге сидела на одном из семейных субботних ужинов вместе с Дашей и папой и давилась какими-нибудь куриными грудками с тушёными овощами. — Просто признай, что это была ты. Должно быть, Ксюша своим животным чутьём угадала нервную неуверенность в жестах девушки. Она усмехнулась широко, из-за чего её пухлые намазанные вишнёвым блеском губы стянулись в линию. Алиса не хотела развивать конфликт, но и давать Ксюше возможность над собой поиздеваться она тоже не спешила. Её спасла трель звонка. Разочарованные ребята побрели в класс истории, где им предстояло прослушать бесконечно долгую лекцию о Николае Втором. Девушка обрадовалась тому, что её публичная казнь подошла к концу. Но этот маленький горький эпизод только предшествовал по-настоящему беспокойному диалогу, ведь с врачом-психиатором других быть не может. *** Родительницу напротив раздражало в Алисе всё: рванные джинсы, угловатые манеры, лохматые волосы. Эта женщина в строгом костюме явно торопилась, а ещё она явно недолюбливала всё, что противоречит её представлениям. Алиса заразилась этой консервативной неприязнью и поэтому сидела в неуютном стуле словно пронизанная разрядом электричества. Дождь на улице отбивал ритмичную барабанную дробь, а минуты всё тянулись одна за другой, как тянутся составы поездов. Девушка изучала взглядом обшарпанные стены, серый пейзаж за окном, и - конечно, украдкой - безвкусный прикид посетительницы. Свистящий ветер ударил в здание поликлиники, а потом дождь затих. Алиса размышляла над тем, что привело её в это место. То, что Вениамин Витальевич отличается от других докторов девушка сразу поняла на уровне неосязаемой, но существенной, как гравитация, энергии. Её доктор был зеленоглазым и гибким евреем за шестьдесят, с седой козьей бородкой и в квадратных очках. На радужке левого глаза у него было чёрное родимое пятно, из-за чего Алиса сначала подумала, что у это второй зрачок. Вениамин Витальевич был по-отечески мягок и обходителен. Его весьма красивое и аристократичное лицо под тяжестью возраста осунулось и было исполосовано мелкими, сухими морщинами. Доктор неправильно держал ручку и резким, размашистым почерком что-то выводил в записной книжке с толстой кожаной обложкой. Увидев неуверенную посетительницу в дверном проёме, он с остротой в движениях отложил ручку и холодно ей улыбнулся. Алиса увидела, что его зелёные глаза всё о ней знали. — Что ж. — психиатр изучил надпись в своей книжке, а затем не без строгости посмотрел на неё поверх очков в старомодной оправе. Его глаза рентгеном сканировали сознание девушки, и ей показалось, что он перебирает не только страницы журнала, но и куски её биографии своими узловатыми пальцами. — Что ж. Кравцова Алиса Юрьевна. Семнадцать лет. День рождения… Тринадцатого декабря. Значит, стрелец. — Да. — Как ваше самочуствие, Алиса Юрьевна? — Не очень. — лаконично призналась она. — Ну, судя по тому, что вы здесь, наверное и вправду не очень. — согласился доктор. — Что же вас беспокоит? — Мне кажется, я слышу голоса. Услышала голоса. Голос. — Значит, голос... — зачем-то рассудительно произнёс доктор своим мягким глубоким голосом и сделал запись. Он почесал свою седую бороду и спросил: — Как давно вы слышите голоса? — На днях идя со школы я услышала голос, и всё. Доктор оценивающе поглядел на Алису, словно хотел припомнить, сколько девушек с самым разным цветом волос требовали его отпустить ксанакс или антидепрессанты, или заявляли о биполярном расстройстве. По крайней мере, так решила за него Алиса. Может, доктор и не был предосудителен. Повисла пауза, которую дробило на маленькие отрезки тиканье его наручных часов. Вениамин Витальевич откинулся в кресле и закрыл свои пронизывающие её насквозь зелёные глаза. — Опишите мне этот голос. — попросил доктор. Алиса набрала побольше воздуха в грудь, чтобы прорезавшееся признание не утратило силы и основательности, однако сама собой она скатилась в бормотание. Робче чем обычно - хотя и обычно у неё не было привычки говорить слишком громко - девушка произнесла: — Я сначала думала, что это звуки, как будто шелест. Я шла со школы домой и подумала, что кто-то шепчет мне на каком-то странном языке… — Не на русском? — уточнил доктор, не отрываясь от пестревшего свежими чернилами блокнота. — Не на русском. — А на каком же? — Я никогда не слышала его раньше. То есть, у языка, я читала, есть ударения и фонетика, кажется. Но тут я подумала, что он идёт от дерева. Коснулась его, и звук усилился, а потом я потеряла сознание. Вениамин Витальевич очень серьёзно кивнул, будто Алиса только что рассказала ему теорию относительности, а не поведала, что поболтала с ясенем в сквере. Потом он снова сделал запись в книжке и оценивающе оглядел её с головы до пят, а так как она сидела в кресле перед ним, ему пришлось даже привстать. Девушка почувствовала себя глупо. А психиатр, казалось, искренне заинтересовался историей Алисы. — Как дела у тебя в школе? — вдруг спросил он. — Оценки? — Средние дела. — призналась она. — А оценки неплохие, вроде. Она удержалась от того, чтобы пуститься в объяснения о своих непростых отношениях с одноклассниками. Впрочем, не пользуясь популярностью в школе, Алиса вряд ли могла сказать, что антисоциальные замашки преобладают в её поведении. — А в семье? — Тоже средние. — Вы кому-то говорили о своих... Гм... Особенностях? — Папе говорила. Девушка ждала, что Вениамин Витальевич на корню срежет проявления странностей одним из тех утверждений, что ей довелось слышать не раз сначала от обоих, потом от одного родителя. Но доктор и здесь обманул её ожидания: — Итак, Алиса Юрьевна. Мне придётся вас спасти, раз вы пожаловали ко мне сами. Только обещайте, что будете делать как я говорю. Обещаете? Девушка уставилась на седовласого доктора как на явление чуда, но вместе с тем, внизу живота зарождались смятение и неуверенность. Такое начало предложения предполагало его невыгодную и странную развязку. С другой стороны, отступать было поздно и некуда. Оказавшись в кабинете, она уже была подчинена чужой воле, а за кабинетом простиралось минное поле непонимания. Алиса набрала воздуха в грудь и драматичным голосом человека, которому нечего терять, изрекла: — Обещаю. — А теперь, Алиса, слушайте внимательно, потому что вы должны делать всё как я говорю. Это очень большая для вас удача, что вы попали ко мне. Вы ни в коем случае не говорите никому, что с вами приключается. Хорошо, обещаете? — Обещаю. — сказала она, думая, что ей и без того хватает проблем с коллективом. — Сначала вы должны сказать отцу, что придумали эту историю для привлечения внимания. Родители имеют свойство желать детям лучшее, но их активность только стопорит процесс… Исцеления. Обязательно скажите ему это! Вы поняли меня? Потом, я хочу, чтобы каждый раз, когда вы выходите на улицу, вы надевали наушники. Покажите свои наушники. У вас они есть? Девушка выудила из кармана белый чехол от яблочных наушников и показала артефакт доктору, а тот усмехнулся и покачал головой. Затем Вениамин Витальевич открыл ящик стола и, как будто у него там прятался склад техники, вытащил чёрные наушники с двумя подушками и толстым ободком между ними. — Для наших с вами целей, нам потребуется вот такое устройство. Вы берите-берите, Алиса, они звукоизоляционные, и они ваши. Они очень сильно вам нужны. — доктор суетливо протянул девушке гаджет, и та неловко взяла ободок. — Вы не должны слушать деревья. Не слушайте их. — А почему? Доктор посмотрел на девушку поверх очков. — Я не могу рассказать вам всего, потому что мой опыт подсказывает, что вываливать на человека ушат информации чревато истериками, но у вас достаточно редкий... Недуг. Это совсем-совсем не опасно, не волнуйтесь вы так. Просто делайте как я говорю, потому что есть люди, которые захотят вас использовать в своих целях. Нехорошие люди. — Нехорошие люди? — переспросила она. Доктор наклонился к ней поближе и заговорщицки, словно ему самому был нужен доктор, проговорил: — Я не могу рассказать вам всего и сразу, но мы обязательно встретимся снова. — он посмотрел в календарь, висящий на стене. — Ближайшая минута… Минута ближайшая... Я так занят-занят, но мне придётся с вами увидеться не ранее чем двенадцатого декабря - как раз перед вашим восемнадцатым днём рождения! Через три месяца. Алиса Юрьевна, не смейте снимать наушники, вы меня поняли? Это дело, без преувеличения, вселенского масштаба.