Сначала было слово

Мишка Спесивцев был красавцем. Он занимался боксом, бегал, плавал и собирался поступать в юридический, а затем открыть свою практику. У него были яркие голубые глаза, высокий рост и грубые, но мужественные черты лица. Впрочем, характер у него тоже был мужественный: Мишка говорил уверенно, и даже если был неправ, то умел убеждать окружающих в весомости своих слов. Он в совершенстве владел редким даром оратора, но ещё у него было главное — он имел смелость защищать себя. Однажды он списал алгебру у соседа по парте, а после так яростно отстаивал свою невиновность, что двойку получил сосед. У Мишки, впрочем, всегда получалось с балетной легкостью выходить из компрометирующих ситуаций, поэтому тот самый сосед отзывался об инциденте с восхищением, которое маскировал злостью. Дело было не только в контрольной по алгебре. Мишке ни разу не приходилось ни готовиться к экзаменам, ни писать рефераты, ни выполнять домашние задания, но каким-то образом он из воздуха соткал себе репутацию идеального ученика, и эта репутация работала на него. Блестящий артист, он жонглировал и классом и учителями, как теннисными мячиками, и ни один из этих мячиков ни разу не выбился из положенного ему вектора движения. Мишка всё держал под контролем. Он был прирожденным адвокатом. Каждое утро вокруг Мишки собиралась стайка его приближенных — самых симпатичных парней и девушек, которым он давал жалованье в виде историй из своей насыщенной биографии. Мишка ездил на сборы, а ещё он имел совсем взрослых друзей, с которыми вёл и ночную жизнь в том числе. Его прелестная девушка Аня Маршакова опускала голову ему на плечо и подтверждала все Мишкины рассказы лёгким кивком головы и улыбкой Сфинкса. Была среди его полных ночной магии историй и глава про угнанный мотоцикл. Газуя по городу на чужом транспорте и игнорируя светофоры, парень нарвался на ГИБДД, но оторвался в районе Измайловского Парка прежде чем слезть с мотоцикла, убежать от преследователей и оказаться перед окном любимой. Он купил ей букет из тридцати трёх белых роз, а дальше… Марк сделал многозначительную паузу. В кабинет вошла преподавательница химии, и в парне произошла разительная перемена: он утратил интерес как к аудитории, так и к рассказу, и был готов ловить каждое слово учительницы. Парень ласково откинул прядь светло-русых волос Ани, чем окончательно дал публике понять, что пора бы оставить их наедине. Действительно, зачем заострять внимание на деталях? Минувшее минуло, освободив место новым, ещё более захватывающим и пропахшим свободой историям. Слушатели чувствовали, что в жизни Миши есть недоступное им пространство, словно игры с Аниной прядью подчеркивали существование этого самого наедине, и им дозволено было делить на всех и обгладывать только самый краешек его жизни. Парни были уязвлены, ведь им не хватило бы ни сноровки ни нервов украсть мотоцикл и убежать от полиции, поэтому светлый ангел Аня никогда не ляжет им на плечо. Они хотели быть Мишкой. А девушки чувствовали себя подавленными, ведь ради них никто не совершал таких красивых поступков. Хоть они и были хороши собой, им было далеко до идеала. Они хотели проснуться Аней, чтобы Мишка принадлежал им всецело и у них существовало это самое сокрытое за семью печатями таинство — неприкасаемое, далёкое и манящее наедине. Алиса тоже хотела проснуться Аней. Ей хотелось, чтобы Миша рассказывал толпе обожателей о своих подвигах, но принадлежал только ей, и чтобы её волосы развивались такими же белыми лентами. Но каждое утро реальность давала о себе знать пощечиной: острые черты её лица никак не хотели сменяться очаровательной пухлостью Аниного, а каштановые пряди ломались и секлись, если Алиса пыталась отпустить их ниже плеч. Иногда лёжа в постели она представляла себя Аней, заходила в социальные сети и тенью пролистывала её фотографии с недавних путешествий. Ибица, Багамы, Австралия и Лондон, Лондон, Лондон. То, что она чувствовала сидя в модной кофейне с чашкой капучино или в бутике, на пляже или у барной стойки, или на ажурной площади какого-нибудь Парижа, было сопряжено с неуловимой далёкостью. И не важно, что Мишки там не было. Наедине означало вне зоны доступа Алисы, без её ведома и участия. По утрам девушке казалось, что не может быть всё так трагично. Скорее всего, конкретно сейчас Аня как обычный человек чистила зубы. Но потом Алиса приходила на первый урок и садилась за парту. Она говорила себе, что любит приходить пораньше, но на самом деле она норовила использовать каждый шанс, чтобы украсть хоть день из чьей-то пёстрой действительности. К восьми пятнадцати у второй парты ряда у окна собиралась публика, для которой и был зарезервирован партер, они обменивались колкостями и рассказами о своих выходных и всё время косились на Мишку, а тот, гвоздь программы, говорил последним. Он рассказывал о своих приключениях устало и нехотя. Алиса сидела на балконе последней парты и ловила каждое колебание интонаций его глубокого, хриплого голоса и понимала, что снова что-то упустила. Чувство упущения ложилось на её сердце камнем. Камень клал зачин неделе. А надо было думать об учёбе, экзаменах, поступлении. И у неё было время побеспокоиться о земных проблемах, ведь небожители не замечали Алису. Ей удалось приблизиться к раю только однажды, когда Ане понадобилась замазка на уроке биологии. Замазки ни у кого не оказалось, и тут Алиса открыла пенал и дрожащими пальцами протянула ей искомое. Тогда Анин красивый рот изогнулся в приветливой улыбке. Мишка обернулся и посмотрел на Алису с неподдельным удивлением, словно только что узнал о её существовании. Тогда, в сентябре прошлого года, Аня только перевелась из другой школы, а Алиса с Мишкой можно сказать вместе росли начиная с первого. Девушка ходила весь день в лёгком состоянии наркотической эйфории, её сознание рисовало ей картинки дружбы в зачатке, ей думалось, что она наконец-то станет частью чего-то волшебного. Поэтому, войдя на следующий день в раздевалку, она слишком громко и преувеличенно дружелюбно поздоровалась с Аней. Та всем видом выразила холодную любезность, и Алиса, не найдя ничего лучше, надтреснувшим голосом пояснила: — Я… Дала тебе вчера замазку. — А. — отозвалась Аня и была такова. А когда Алиса вошла в класс, её сердце пропустило удар, потому что вокруг Олимпа уже собрались Боги, а девушка вернулась в положение незаметной сущности. Она долго потом вспоминала этот неловкий обмен и корила себя: причём тут замазка? Как она вообще могла подумать, что замазка своим белым стержнем начертит какие-то параллели если Аня и она были изначально перпендикулярны друг другу? Алиса думала, что в жизни как и в геометрии были свои законы. Две действительности, стянутые общим учебным заведением, мчались бок о бок и не пересекались. *** Причём тут Мишка, если речь об Алисе? Да при том, что даже Алисину историю начала не она сама, а человек более яркий. Произошло это вот как. В начале следующего года случилось непредвиденное и неожиданное — будущий юрист и настоящий спортсмен-красавец-комсомолец с ней сам заговорил, и это событие послужило отправной точкой для странностей в жизни Алисы, как плоский камень порождает рябь на гладкой поверхности озера. Услышать как Мишка обращается к ней напрямую было сродни тому, что испытывал Ной, когда голос с облака приказал ему построить ковчег. Итак, на уроке физкультуры сильный Мишка заехал Алисе баскетбольным мячом в плечо. Получив освобождение от урока после лёгкой простуды, девушка сидела на лавке, читала параграф и пила шоколадное молоко. Плечо не пострадало, а вот по её блузке растеклось и впиталось липкое шоколадное месиво прежде чем она успела добежать до раковины. Если бы клякса была частью теста Ротшильда, то Алиса бы узрела в ней манну небесную. Когда она вышла из туалетной комнаты, то на белой блузке по-прежнему красовалось коричневое пятно, но ткань на груди и плечах намокла и просвечивала лифчик. Она и не оценила серьезность ситуации, а теперь было поздно. Алиса ощутила, что её щёки пылают как при лихорадке. Кто-то тут же заржал, но хватило одного Мишиного взгляда, чтобы одноклассник замолк и опустил глаза в пол. Физрук Олег Дмитриевич мог только мечтать о таком авторитете. — Так, всем молчать! — рявкнул физрук. — Я дам Алисе свой пиджак. Пойдём. — нашёлся Мишка быстрее, чем учитель смог решить конфуз. Не дождавшись позволения преподавателя, парень направился в раздевалку, а Алиса на ватных ногах последовала за ним. Каждый шаг сопровождался слишком громким сердцебиением. Из-за того, что он знал и помнил её имя, Алиса чувствовала себя, будто стояла на сцене и её с ног до головы обдали цветами и аплодисментами. Мишка вышел из раздевалки и протянул ей свой отглаженный пиджак. Чтобы совсем уничтожить её самообладание, он положил ладонь на ее костлявое плечо. — Ты прости, что я тебе так заехал, — участливо сказал он. — Сильно болит? — Н-нет, — с заиканием выдавила из себя Алиса и тут же начала ругать себя за то, что выглядит как дура. Но она скорее выглядела неприветливо, потому что сделала шаг назад, хотя отступать было некуда. — Ничего. Мишка нахмурился, но потом улыбнулся, показывая Алисе, что не обидит её. А потом в его ярко-голубых глазах заплясали весёлые солнечные зайчики. — Кстати, а какие предметы ты сдаёшь? — Литературу. — Прости? — не расслышал Мишка. — Литературу. Для литературного института. — громче повторила Алиса. — А, ну понятно. Какая-то ты тихая. Ходишь всё время сама по себе. Я слышал ты пробники по русскому пишешь на сто баллов, позанимайся со мной, а? — А Аня? — отчего-то выпалила девушка. Ей настолько льстило Мишино предложение, что в животе завязался узел предвкушения. Но ещё Алиса очень не хотела разозлить Аню, чтобы её кукольное, всегда спокойное лицо, с которого впору было писать иконы, не исказила гримаса злости — думать о таком сценарии было жутко. Нет, Алиса не могла дать ей повод думать, что она хотела посягнуть на ее место. Мишка, впрочем, не видел никакой странности в их занятиях. — А причём здесь Аня? Это же всего лишь русский. — А, ну ладно. — неясно выразила своё согласие Алиса, а внутри у неё все кипело, и эта сумбурная неловкость грозилась вылиться наружу в виде угловатых, неестественных движений. Мишка продолжил как ни в чем не бывало проживать свой день, и Алиса тоже продолжила, но по мере приближения последнего урока в душе росло смутное беспокойство: а если Мишка не понял, что она согласна была проводить с ним часы, нет, дни, занимаясь русским? Что если он принял ее смущённое «ну ладно» за отказ? Скорее всего так и было, — рассудил беспокойный внутренний голос — Он ведь ни разу не подошёл к ней за весь остаток учебного дня, чтобы обсудить детали. «Вот идиотка, зачем было так туманно выражаться!» — сказала она своему отражению в зеркале туалета на первом этаже, но было поздно. Он был слишком вежлив, чтобы навязываться, раз она не сделала свою готовность очевидной. А если она сейчас подойдёт к Мишке и сама предложит свою помощь, это будет выглядеть странно со стороны Ани: с какой бы стати Алиса подходила к нему с дружеским предложением, если они не разу до сегодняшнего дня не разговаривали? В общем, она чувствовала, как будто ей удача подкинула выигрышный лотерейный билет, а она пролила на него шоколадное молоко как на эту самую блузку, чтобы она была неладна. И уже не реанимируешь. Когда пятно подсохло, девушка пробурчала себе под нос благодарности за пиджак и протянула его Мише, а тот ответил, что не стоит никаких благодарностей. И больше ничего не сказал, подтвердив все опасения Алисы сразу. Наверное, именно из-за сожаления, комом подкатившего к горлу, ей довелось набрести на второе приключение в тот же день. Конечно, девушка была чернее тучи. Она шла домой через сентябрьский сквер, устланный ковром из жёлто-красных листьев. Было сыро из-за дождя, который утром окропил холодную землю. Чтобы успокоить нервную систему, она прибегала к вейп-девайсу, и в этот раз девушка нашла не лишним сделать несколько глубоких затяжек. Ещё этим летом от никотина Алиса кашляла, но потом привычка просочилась в неё, пустила корни, и вредный едкий дым сделался её второй натурой — это было лучше, чем постоянно огрызаться. Неожиданно она услышала тихий шёпот. Девушка замерла и оглянулась, но вокруг не было кого-то, кто обращался бы к ней, только гуляющие с детьми мамочки. Шёпот состоял из нечеловеческой речи — набор шуршащих, примирительных звуков, пришедший к ней из ниоткуда и растворяющийся в прохладном воздухе. Алиса пыталась расслышать, из чего он состоит, но не смогла разобрать тихий голос на составляющие из-за завесы повседневного шума. Озадаченная, Алиса двинулась дальше по аллее. Наверное, она стала излишне мнительной из-за Мишки, — подкинул ей объяснение рассудок — Или может, она просто засыпала на ходу от вечного недосыпа. Надо было заварить чашку крепкого чёрного чая и сесть за дополнительные занятия. В любом случае, ей досаждало, что все мысли крутились вокруг кучки одноклассников, ведь такими темпами пройти на бюджет ей не сулило. А провал на экзаменах означал, что ей придётся либо повременить с учёбой, либо зависеть от подачек отца. Между тем, шёпот никуда не делся — не женский, но и не мужской голос продолжал раздражать её слух неизвестным наречием. В какой-то момент Алисе показалось, что источник шума — перекрещенные ветки деревьев у неё над головой, словно в кронах пожелтевших деревьях кто-то роился. Она задрала голову затем, чтобы рассмотреть гнездящихся наверху птиц или кишащих насекомых. «Что за глупость, ты же знаешь, что птицы улетают на юг». Все улетают? Сейчас же сентябрь. Уже улетели? А синицы кстати, прилетают зимовать. Вроде. Алиса отмахнулась от бесполезных мыслей, которые жужжали у неё в голове как пчелиный улей. Неважно, кто улетает, а кто прилетает. Важно, что никакие птицы ничего ей не шептали, потому что над головой висели корявые и безжизненные ветки, разве что стремительно желтеющие листья шуршали. Резкий порыв ветра ударил её по щекам, и девушка поплотнее укуталась в куртку. Шёпот начал её порядком злить, но ещё больше её пугала сама суть того обстоятельства, что она слышит звук, которого, возможно, и нет. Алиса хотела запаниковать, но это означало, что ей придётся таскаться по психиатрам и как-то решать свою проблему. Лучше было бы найти невинное объяснение звуку и успокоиться. Девушка закрыла глаза, из-за чего прохожий, который пытался обойти её на узкой аллее, вздохнул и толкнул Алису плечом. Она попыталась заглушить все раздражители и заострить внимание на одном — тихом, как всплеск озера. Шумно вдыхая пасмурную свежесть, девушка вслепую двинулась по направлению к источнику. Шаг, второй. Она открыла глаза и сделала ещё несколько шагов, выходя за бордюр. Алисе пришла в голову какая-то умная мысль, но в следующий миг лоб пронзила глухая и внезапная боль. — Чёрт! Звук прекратился. Девушка посмотрела прямо перед собой и увидела старый ясень, на который и наткнулась. — С вами всё в порядке? — участливо осведомилась какая-то прохожая, в которой Алиса узнала самый неприятный ей тип человека — социально активную гражданку. — Да-да. — Понакурятся и болтают потом с деревьями, — не без агрессии в голосе сообщила прохожая в пространство и двинулась дальше. По мере того, как боль отступала, шёпот вновь начал нарастать. Алиса перевела взгляд на ясень и сама не зная почему дотронулась до его коры, и тогда звук усился, будто кто-то вручную подкрутил громкость. Девушка испуганно одёрнула ладонь. Она не употребляла никакие наркотики, в этом она была уверена абсолютно. Голова разболелась от странности происходящего. А что если ей что-то подсыпали? Зачем-то Алиса оглянулась по сторонам, но не нашла больше свидетелей, и опять прикоснулась к ясеню. Через контакт кожи с грубой корой она смогла будто прощупать тихое бурление древесного сока. Разве древесный сок течёт куда-то? И вообще, есть в ясене сок? Алиса знала, что далека от биологии. Шёпот складывался из шелеста и потока, а Алиса ощущала его и на тактильном, и на слуховом уровне восприятия. Чем-то похоже на то, как описывается опыт приема психоделиков. Она повторила жест и несколько раз то прикасалась, то отрывала руку от шершавого ствола. Как только девушка касалась ясеня, повседневность теряла звуковое сопровождение, позволяя ей погрузиться в шёпот, и это было до того необъяснимо, что она и думать забыла и про Аню, и про Мишу, и про поступление. В висках все ещё глухо стучало от удара. Головная боль усилилась, и Алиса почувствовала такую чудовищную усталость, словно таскала мешки с кирпичами несколько часов подряд. «Надо идти домой». Но ноги не слушались её. Конечности налились свинцом, и Алиса, чтобы не упасть, прислонилась к тому же дереву, и загадочный ясеневый шёпот пронзил ее насквозь. Это было последним, что она ощутила прежде чем погрузиться в сплошную черноту.