all you sinners

I. Трэвис

      Трэвис замирает, точно каменное изваяние, не способное ни дышать, ни двигаться.       Сигарета медленно обгорает, зажатая меж пальцев, и только когда томящееся в ней пламя доходит до самого кончика, обжигая кожу, Трэвис внезапно выходит из парализованного состояния, резким щелчком выбрасывая окурок.       Он видит фигурку Лоры, видит всё, что она делает, но ни один из её поступков не вызывает должной реакции — или, скорее, той, на которую рассчитывала девчонка, — оддаваясь лишь лёгкой рябью на краю сознания. Потому что ему плевать на этот додж. Плевать ему на этот дом. На самого себя плевать. И реакция Лоры на все происходящее лишь толкнула его глубже, на дно отчаяния.       Он не хочет думать об этом, но въедливая мысль о том, что Лора не первый раз ищет укрытие в автомобиле, один в один похожем на автомобиль ее отца, тонкой иглой колет куда-то в груди.       Ветер усиливается и Трэвис поднимается со своего места и уходит назад, в свою комнату, не спеша закрывая окно. Состояние странного, будто бы искусственного спокойствия — может быть благодаря травке, как привету от молодого Трэвиса. Ему бы лечь на кровать и заснуть самым крепким сном, на который он только способен, но воспаленный мозг ведь не даст и минуты покоя. Единственный раз за все прошедшие года заснуть ему удалось только после близости с Лорой.       Уперев руки в бока, Трэвис окидывает взглядом все вокруг себя. Его комната — настоящий кавардак из воспоминаний. Этот человек как будто живёт прошлым, и существует в настоящем.       Хэкетт поджимает губы, что-то соображая. Затем выходит из комнаты и спускается вниз за большим пакетом. Какие-то попытки Криса завести разговор он всецело игнорирует.       В мешок летит едва ли не все подряд: старые книги, буклеты, масса исписаных листов бумаги, календари и плакаты (разве что тот, что с Милен Фармер, остаётся на месте), какие-то записки, мелкие предметы со стола, фотографии, блокноты…       Медленно, но верно, не жалея почти ничего, Хэкетт наполняет мусорный мешок. И только когда появляется реальная опасность, что он его не поднимет, Трэвис останавливается и поднимает голову. Комната стала совсем другой, более безликой и, кажется, просторной. Тут даже проще дышать. Что-то в груди встаёт на место, хоть общей беды и не решает. Но это, кажется, давно пора было сделать.       Прихватив керосин и зажигалку, Трэвис уверенно направляется на задний двор. Найдя подходящую бочку, он вываливает туда весь хлам, обливает его из бутылки, отправляя и её к общей куче, и чиркает зажигалкой.       Сзади скрипит половица, и Трэвис оборачивается на звук.       На ступеньках стоит Крис с бутылкой пива в руке.       — Мутишь барбекю?       Трэвис бросает угрюмый взгляд и поворачивается к костру. Пламя распространяется почти мгновенно, обвивая руками почти все, до чего может дотянуться. Яркая вспышка света в сумраке ночи.       Не получив ответа на свой вопрос, Крис спускается по ступеням и подходит ближе. Он бросает молчаливый внимательный взгляд на профиль брата, а затем тоже переводит взгляд на завораживающий танец огня.       — Помнишь нашу поездку в Нью-Йорк? Я был тогда в классе восьмом, а ты уже закончил академию, — говорит неторопливо Крис, жестикулируя бутылкой пива. — Только ты, я и папа. Это была самая классная неделя в моей жизни.       Трэвис переводи на брата взгляд, нахмурившись.       — Ты сломал руку.       — В этом и фишка! — Точно обрадовавшись, что Трэвис помнит, улыбается Крис. — Не надо идти в школу, тебе дают много мороженого и можно сутками смотреть телик!       — Мне это весёлым не казалось, вся поездка провалилась.       — Зато мы много времени провели вместе, — радушно сказал Крис. — Как будто нет никакой взрослой жизни и все стало как раньше.       Трэвис вздохнул, опустив взгляд. Да, тогда все было намного проще. И родители были ещё живы. Хэкетт перевёл взгляд туда, где нашли под деревом свой последний приют оба его родителя. Крис, заметив это, тоже повернулся в ту сторону, а затем немного пригубил пива, дружески предлагая и Трэвису последовать его примеру, но тот лишь отрицательно покачал головой.       — Просто хотел сказать, что ты был прав. Мы все ещё есть друг у друга, и Бобби с нами, значит ничего ещё не кончено.       Трэвис перевёл внимательный взгляд на брата, будто пытаясь различить шутку в его глазах. Но было похоже, что Крис был серьёзен.       — Между нами многое… Было. И я был всегда уверен, что ты меня ненавидишь. Даже привык к этой мысли. Но вот пил пиво и подумал, что ты нашёл в себе силы простить меня, и я просто представить не могу, чего тебе это стоило. Просто осознал, что ты крутой парень, — непривычно тёплая полуулыбка тронула губы Криса и он положил свободную ладонь на плечо брата, сжимая его.       — Я не знаю, что у тебя там случилось и все такое, не думаю, что имею право в это лезть… Просто ты недооцениваешь себя, не знаешь, чего ты реально стоишь. Что там, в Нью-Йорке, ведь ты возился со мной все эти дни, хотя мог пойти пить пиво и смотреть город. Что эти шесть лет… Из-за меня, из-за моих детей это все. И ты бы мог попросту послать это все нахрен и свалить. Наверное, я так бы и сделал на твоём месте. Но… Ты все ещё здесь.       Трэвис вздохнул, палкой подтыкивая расползающиеся от огня книги. Он не знал, что надо было ответить. Он ведь всегда делал то, чему его научили — защищал свою семью.       — Старик, — привлекая внимание Трэвиса, потряс его за плечо Крис, — поживи немного для себя. Пока тебе ещё не восемьдесят и ты ещё можешь удивлять. Хоть прямо сейчас брось все и умотай куда-нибудь на другой конец света. Почувствуй эту жизнь!       Трэвис с ужасом понял, что брат говорит что-то слишком правильное, будто срывает покров, ломает четвертую стену. Трэвис ведь и правда никогда не делал чего-то для себя, он всегда ориентировался только на семью. И привык, сроднился с этим… Настолько, что Я размылось в его понимании. Но важно было другое — он не мог и не хотел жить по-другому. То, к чему он пришёл, было результатом его выборов, одного за другим.       Он ещё раз бросил взгляд на Криса, но уже тёплый, благодарный.       — Спасибо, Крис, — сказал он, — когда ты пьян, становишься удивительно проницательным.       — Что есть, то есть, — довольно усмехнулся мужчина и ещё раз отпил пива. — Подумал, что ты должен знать, что тебя здесь любят. И иногда больше, чем тебе кажется.

II. Лора

      Лора запрокидывает голову, затылком касаясь изголовья кресла. Этот мир точно решил свести ее с ума — хотя бы даже плейлистом ночной радиостанции, внезапно решившей, что слушателям сейчас просто необходимо послушать что-то максимально грустное. А ведь минуту назад, она так прекрасно внушала себе, что права, под быстрый трек Папа Роач. Но, под медляк это работать перестало.       Она ведь правда сделала ему больно. Наверное. Во всяком случае, Трэвис бы просто так не ушел, и не искал себе место, чтобы спрятаться от всех и всего. Закрыв глаза, Лора подносит горлышко бутылки к губам, делая очередной глоток. Морщится, то ли от вкуса, то ли от усталости. Ей хотелось, чтобы он понимал ее, и знал, что ей сложно даются все эти признания в чувствах. Ей по-настоящему сложно демонстрировать сочувствие, пусть она и пытается. Ей хотелось…       Только вот почему-то, она напрочь забыла, что если чего-то хочешь сама, нужно что-то давать в ответ. Она ведь, довольно часто, тоже не поступает так, как хотел бы Трэвис. Даже этим вечером — просто психанула, увидев, что он действительно расстроен.       И, сидит сейчас в его машине, как идиотка. В полотенце, с пивом, мокрыми волосами, ну просто как спятивший подросток, решивший, что он слишком хорош для этого мира, а значит, самое время для показательных выступлений. Бред.       Лора потягивает пиво, бездумно смотря куда-то вперед, за лобовое стекло. Что она должна сделать? Как будет правильно? Если она правда любит его, то перешагнет через себя. Если серьезные отношения все-таки пугают — не сделает ничего. А потом, уедет в колледж. Чтобы, спустя пару курсов, все эти воспоминания поблекли, оставляя после себя лишь едва заметный шлейф Хэккетс Куори, в который она больше никогда не вернется. Может ли она так сделать? А хочет ли?       Через крышу дома, в небо взметнулся черный дым. Подобравшись на кресле, Лора смотрит на это, даже не представляя, что сейчас там происходит. Боже, это место ни на один день не может побыть обычным, или хотя бы, спокойным. Оно словно проклято — и вовсе не спятившей старухой. Нервно постукивая ногтем по бутылке, девушка вникуда покачивает головой, удивляясь тому, какие мысли иногда ее посещают. Черт, да если бы она его не любила — переживала бы так? Глупости. Если сам Трэвис еще может сомневаться в ее чувствах, она-то подобным заниматься точно не будет.       Лора выбирается из машины с абсолютно тем же набором, что и села в нее: бутылка, ключи, странное настроение. На ходу щелкнув брелком, она идет за дом, поправляя узелок полотенца на груди. Треск огня с каждым шагом становится все более четким и громким — когда же Лора замечает спины Трэвиса и Криса, язычки пламени начинают щелкать звонче. Ей даже гадать не хочется, что они там решили сжечь на ночь глядя. Главное, чтобы не Макса. Но воплей, вроде бы, слышно не было, и значит, совершали Хэккеты сейчас вовсе не обряд инквизиции, что уже радовало.       Шериф слегка вздрагивает, когда Лора обнимает его со спины, прижимаясь своим лицом к его боку. Скинув ключи от машины в карман его штанов, она сцепляет руки, с зажатой в пальцах бутылкой, на его животе.       Трэвис такой большой и теплый. Каждый раз, когда он ее обнимал, она чувствовала себя защищенной настолько, что не пугали больше ни оборотни, ни кто-либо другой. Ее и так сложно напугать. Но в его объятиях, это становилось попросту нереально. Теперь, она пробует так же обнять и его самого.       — Мы просто не поняли друг друга. Говорит тихо, но вполне возможно, до ушей Криса эти слова тоже могли добраться. Ей, в общем-то, все равно. Лора, виновато потершись лбом о предплечье Трэвиса, переводит взгляд на бочку со сгорающим в той содержимым. Огонь ее завораживает, заставляя смотреть на себя практически не моргая. Не думая, Кирни произносит слишком редкое в ее исполнении «прости меня», которое тонет в потрескивании костра. Может, Трэвис и не услышал. Но ей захотелось это просто сказать.