all you sinners

I. Лора

      Лай собак за окном небрежно разрывает объятья сна, превратившегося внутри головы Лоры в калейдоскоп беспокойных картинок. Она хочет перевернуться на другой бок, ерзает. Сонно ведет плечами на подушке, приоткрывает глаза, норовя устроиться удобнее, чтобы снова провалиться в эту бездну.       Всего лишь одна деталь в комнате отметает сон напрочь, а сердце вынуждает забиться так быстро, что ладони начинает холодить.       — Трэвис?       Лора садится на кровати, упирается ладонью в подушку. Одеяло сползает с нее, сбиваясь где-то в ногах. Узнав шерифа сразу, по повязке на плече, девушка остается на месте, а не вскакивает на ноги, готовая защитить себя всем, что попадется ей под руку.       Но это не лишает ее аритмии, вместе с вмиг участившимся дыханием. Грудь часто вздымается под длинной черной футболкой, в то время как венка на шее проделывает ровно тоже самое. Приходится сделать несколько глубоких вдохов носом, давая себе хотя бы немного успокоиться.       — Что-то не так? Болит?       Сознание, затуманенное пробуждением, отказывается предложить еще хотя бы какие-то варианты. Лора бегает глазами по замершему в кресле напротив силуэту, медленно мигает, заставляет себя очнуться. Она помнит, что дала ему ключ. Помнит, по какой именно причине — он бы не пришел, если бы с раной все было в порядке.       Лунный свет совсем скоро уступит, освобождая цветочные стены от своих отблесков. В ночном сиянии, эта комната кажется совсем другой — парадоксально светлой, в отличии от дневного облика. С появлением в ней Трэвиса, здесь тоже что-то меняется. Лихорадочно соображая, оглядывая перевязку, и не замечая на ней крови, Лора пересаживается на край кровати. Свешивает ноги вниз, касаясь прохладного пола ступнями. Рукой ведет по лицу, и тут же опускает ее на простыню. Ум яснеет.       — Не спится?       Единственное, что она может добавить, сонно пробегая взглядом по его разукрашенному тенью лицу. Недавний сон лишает смущения, и Лора забывает о том, что видит ее шериф практически не одетой. В сущности, ей все равно.       Или же, нет. Она даже рада, что он здесь. И что застал ее именно в таком виде. Думала ли она о том, чтобы остаться с ним наедине? Представляла ли, как он может касаться ее вне каких-либо сложных обстоятельств, то и дело настигающих их обоих? Мечтала ли о возможности самой коснуться его тела, и не получить в ответ очередную порцию обдающего с ног до головы холода?       Лора представляет все это впервые прямо сейчас — когда они находятся наедине, и скрыты ото всех остальных стенами этой комнаты. Бесстыдно продолжает смотреть ему прямо в глаза. А образы в голове, из размытых теней, превращаются в более отчетливые картинки.       Ей все равно, каким он был в прошлой жизни. Все равно, что делал, и все равно на эту чертову разницу в возрасте, о которой она даже ни разу не задумывалась. Его это заботит? Или тоже — плевать? Так почему он здесь?       Растрепанные волосы беспорядочными светлыми прядями лежат на лице. Лицо не показывает ничего другого, кроме заинтересованности, — можешь остаться.       Она знает, что ему не нужно разрешение. Этот выбор сделан ей самой.       Две фигуры друг напротив друга кажутся буквально нарисованными на фоне декораций комнаты, едва ли привыкшей к тому, что сейчас в ней происходило. Типичные постояльцы мотелей — дальнобойщики, молодожены, неверные жены или мужья. Запутавшиеся в себе, уставшие от груза ответственности, или же попросту ослабевающие рядом друг с другом люди, сегодня, стали всего-навсего невольными гостями Харбинджера — который, волей судьбы, мог бы стать тем самым местом, что уничтожило бы на корню те зачатки искренности, что между ними потихоньку прорастали. Мотель Харбинджер смог бы все это уничтожить, отправься в него Лора изначально. И сделай так, как сказал Трэвис Хэкетт.       Тот самый, которого теперь она так не хочет отпускать.

II. Трэвис

      Он существует, но лишь на границе бодрствования и сна. Мысли, отпущенные в свободное плавание, рисуют разные, странные картины происходящего так, будто он — лишь сторонний их наблюдатель.       Голова уже не болит, она лишь напоминает Трэвису о том, что он все ещё существует, раз чувствует боль. Чувствует усталость.       Она шевелится, и он замирает, глядя стеклянными глазами на тоненькую фигуру. Он боялся и хотел, чтобы она проснулась, чтобы узнала, что он здесь.       Он не откликается на свое имя, и лишь слегка качает головой в отрицательном жесте на вопрос о том, болит ли.       Да, болит, Лора. И ты знаешь, почему. Ты знаешь, где.       Под кожей скачут мелкие разряды тока, он весь напряжен так, что, кажется, эта нить вот-вот лопнет. Собирает пальцы в кулак, поджимает на ногах пальцы — так, только бы хочет сдержать внутри что-то страшное, что-то лавинообразное, что грозит выплеснуться наружу хоть при одном неосторожном движении.       Они сидят друг напротив друга, луна подсвечивает краешек её лица. Спутанные волосы опадают на плечи, касаются показавшейся ненадолго из-под темной футболки ключицы. Обнаженные ноги, которые она спускает на пол, как будто светятся в неровном свете луны, отдают жемчужным. Ему стоит только протянуть руку, чтобы их коснуться. Он разжимает и сжимает пальцы в кулак, чтобы этого вдруг не случилось.       Говорит только Лора. Трэвис, будто видение или призрак, лишь наблюдает за ней. Ему кажется, что если он скажет хоть что-то, то сломает все, что сейчас образовалось и повисло в воздухе.       Обнаженную кожу его торса касается прохлада комнаты, но быстро сдается — нельзя охладить то, что так горит.       Он может остаться. Может. Но разве не за этим он сюда и пришёл? Глубокой ночью, едва одетым, без весомого на то основания или причины?       Повисает пауза, грозящая разрушить все до основания или отстроить заново. Он хватается за край подлокотника ладонью и встает. Выбор все равно уже сделан.       Медленно шагая босыми ступнями по полу, он подходит к постели Лоры, возвышаясь над ней, точно безразличная немая статуя, чья голова — далеко в облаках, и ей нет дела, что творится у её ног. Он тяжело и медленно дышит, замирая так на несколько мгновений, а потом внезапно опускается, подогнув одно колено, а другим упирается в край кровати у правой ноги Лоры. Их глаза оказываются почти что на одном уровне, стоит Трэвису немного приподняться. Однако он смотрит в пол, после чего протяжно, с нежностью поднимает взгляд. Здоровая рука касается обнаженного колена девушки, горячей ладонью проводя до той части, что скрыта футболкой. Затем спешно возвращается назад, чуть надавливая пальцами, будто Трэвис хочет убедиться, что она — настоящая.       Внутри кипит масло, плавится сталь, сердце сходит с ума. Он все ещё молчит, антрацитово черными глазами смотря на Лору, заглядывая прямо ей в сердце, желая прочесть душу. Он не остановится, если она не попросит. Потому что он не хочет этого делать. Потому что он зол и уже не пьян. И её близость разрывает его самообладание на куски.       Он хватает её правую руку своей и нежно сжимает так, как не сжимал раньше. Точно найдя в ней опору, он подносит её к губам, прикрывает глаза и, впервые за долгое время не чувствует острой необходимости распахнуть их снова.       В душе что-то встает на место, когда он прижимается щекой к её запястью, проводит губами по костяшкам, точно бы считая их одну за другой. Хочется кричать от того, как сильно ему хотелось это сделать, и как сладко от того, что он смог. Как дурманит, как парит в голове от сладкого тумана!       Сейчас все иначе, нежели под дождем вчера или сегодня в баре. Трэвис не чувствует препоны в груди, потому что добровольно согласился её перешагнуть, забыть о ней. Потому что она дала ему этот ключ — ключ, который он все ещё сжимал в перебинтованной руке, прижатой к солнечному сплетению. Пусть она знает, он скажет ей. Не в слух, но так — коснувшись губами.       Сжав её руку в своей, он вдруг раскрывает глаза, цепко выхватывая черными глазами взгляд голубых.       — Зачем ты дала мне ключ? — Он делает паузу, чтобы она поняла, о чем он говорит. Не о чертовом ранении, не о её переживаниях или той боли в плече, которую он хоть и испытывал, но на которую плевал?.. — Ты ведь знала, что я приду. Что не смогу не прийти.