all you sinners

I. Лора

      Ей остается лишь беззащитно прижаться щекой к его груди, утопая в чувстве защищенности и нужности. Забыть о своем характере, мире вокруг, ошибках и боли. Лора тает от прикосновений Трэвиса — от того, каким он становится рядом с ней. От того, насколько они рядом друг с другом меняются. И настроения, витающего вокруг, в эти моменты.       Сложно вспомнить, когда именно зародилось это чувство. Совсем недавно — она знает, но не представляет даже, что послужило причиной, и когда конкретно эта причина случилась. Ведь вначале, нежностью даже не пахло. Раздражение друг от друга, едкие слова, грубые прикосновения. Желание поскорее скрыться с его глаз, и даже ударить. Все то, на что сейчас Лора не способна, даже если он сделает ей слишком больно. Сейчас, она так хочет обратного. Чтобы он тоже нуждался в ней так, как нуждается в нем она. Чтобы перестал меняться, стоит им только стать чуточку дальше, чем мгновениями ранее. Ее огорчает холод, с которым он иногда на нее смотрит. Огорчает, но зацикливать мысли именно на этом Лора не хочет. Ведь главное, что есть тепло. Так контрастно чередующееся с его полной противоположностью.       Отстранившись, девушка поднимает голову. Кивает, неопределенно махнув рукой.       — Пойдем.       Что она может ему сказать? Давай останемся еще, не отпускай меня?       Он уже отпустил. Лора устало бредет следом за шерифом, обхватив себя руками — в голове все еще продолжает играть та мелодия, а спина все еще чувствует аккуратное, но уверенное, прикосновение. На улице, ей становится прохладно. И причина тому вовсе не ветер. Голоса стихают с каждым шагом в сторону мотеля. Лора, остановившись на парковке, молча достает из кармана рубашки ключ от своего номера. Протягивает его Трэвису, шмыгнув носом — его вопросительный взгляд побуждает ее заговорить первой, опережая какие-либо комментарии.       — Если ночью вдруг станет плохо, заходи. Не лежи, и не жди, что пройдет. У меня в номере есть таблетки.       Обезболивающее и снотворное. Она часто носит с собой маленькую аптечку, просто на всякий случай — к тому же, закинув ее в сумку, еще дома собираясь в лагерь, Лора чувствовала себя спокойнее. Тогда еще не догадываясь, что обезболивающее ей может пригодиться не после попойки у костра. А снотворное не станет способом уснуть под громкое угуканье сов.       — Ты выпил, сейчас нельзя. Это крайний вариант. Если уж совсем не хорошо станет.       Еще отправляясь на поиски шерифа, она даже не подумала о том, чтобы запереть дверь номера. Забыла. Сейчас, вспомнив об этом, Лора лишний раз убедилась в верности своего решения, — у меня там открыто, зайду. В общем, ты понял. Буди, если что. Конечно, она надеется, что все будет в порядке, и Хэкетт просто крепко заснет. Ну а на случай, если это будет не так, она сделала все, что могла.       Крепкий сон, на который Лора даже не рассчитывала, внезапно пришел после полуночи — под тихое шипение телевизора, на экране которого практически заканчивалась какая-то комедия. Укрытая тонким одеялом, Кирни, оставив позади вчерашние сутки, наконец-то позволила себе отдохнуть. Лунный свет просачивался через наполовину прикрытые жалюзи, мягко падая на бледное лицо, практически полностью спрятанное в белой подушке. Ее тихое, размеренное дыхание тонуло в голосах актеров не выключенного телевизора.       Утром, она снова будет готова размышлять, сомневаться, действовать. Переживать все то, что упадет на ее плечи, намереваясь сломать, или, хотя бы, надломить. Изведя себе перед сном мыслями о происходящем между ней и Трэвисом, Лора обрекла себя на нечеткие видения, под которые начала ворочаться ближе к рассвету. Пока еще солнце не показалось, разрезая собой покров ночи, и не объявило о том, что новый день наступил. Ей снится, что она опять стала жутким монстром. И опять падает в кромешную мглу, утягивая за собой следом еще одну жизнь.

II. Трэвис

      Он идет рядом, глядя безнадежно под ноги, игнорируя мелкий дождь, который, точно опешил от их решения покинуть бар — как, уже?       Внутри борются демоны, разрывая когтями на тонкие полоски все, что он прежде считал собой.       Дорогу до мотеля он не помнит совсем. Приходит в себя Трэвис лишь тогда, когда Лора протягивает ему ключ. Обычный, с маленькой биркой, на которой указано «23». Точь-в-точь как его, только на одну цифру меньше.       Он сводит брови и поднимает на неё недоверчивый взгляд, выныривая из своих тягуче-туманных размышлений.       Трэвис Хэкетт так и остается стоять с ключом в ладони, когда за Лорой захлопывается дверь. Он смотрит по сторонам, точно потерял что-то, затем бросает взгляд на закрытую дверь Лоры и спешно заходит в свой номер. Ключ летит на журнальный столик у двери.       Первая мысль: главное, чтобы она закрылась на завертку изнутри. Естественно, никто не станет ломиться к ней в дверь, зная, что за стенкой спит шериф Норт-Килла — или совсем не спит… — но спокойнее от этого Хэкетту не становится.       Оставшись наедине с собой, он расстегивает пуговицы рубашки, возится недолго, но нервно с рукой, а после швыряет её на кресло. Ему кажется, что в помещении душно, но на деле он мечется, точно раненый зверь в попытке сбежать от себя, от необходимости принять или не принять происходящее.       «Успокойся, черт. Да что с тобой,» — злится на себя Трэвис, видя очевидный выход в посещении освежающего душа.       Он забывает про руку, забывает, что рану не стоит мочить, и пластырь, перекрывающий доступ к стянутой хирургическими нитками коже не сможет выдержать слишком долгого издевательства. Он прижимается лбом к лейке и стоит так до тех пор, пока лицо не становится ледяным от воды.       «Есть кое-что важное, что нужно закончить. Самое важное. То, ради чего были потеряны последние шесть лет…» — Пытается вернуться себя себе Трэвис, но стоит прикрыть глаза, он тут же видит её, Лору. Пронзительный взгляд голубых глаз, к которым он успел так привязаться… как-то сам собой.       «Сколько можно отмахиваться, Трэвис, взгляни, наконец, правде в глаза: ты посадил под замок её и её парня, а она, черт побери, дает тебе ключи от своего номера на тот случай, если что-то произойдет.» Здоровой рукой он сжимает лейку так, что она начинает скрипеть, норовя вырваться из привычного места обитания. Трэвис отшатывается, разжимая руку. Он будто пьян. Ах да…       На банные процедуры уходит не меньше получаса. Обычно это занимает куда меньше, но без дополнительной руки, предусмотренной изначальной конструкцией, шериф знатно сдает. Оказывается, даже одеться — сложная задача, не менее хитрая, чем раздеться. Поэтому, повоевав с ночной рубашкой несколько минут, он решает остаться без неё, только в ночных мешковатых брюках, оказавшихся в одном из пакетов с вещами Криса в машине.       В комнате прохладно, но Трэвис чувствует, что кожа его горит. Стоит выйти из ванной, стряхивая капли с непослушных беспорядочных волос, как на глаза бросается тот самый ключ от номера 23. Нет, Трэвис не забыл о нем. Но думал, что он пропадет, как мираж. Исчезнет, стоит этого захотеть.       Только, видимо, хотел он недостаточно сильно.       Прохладная и несколько влажная постель не приносит облегчения. Трэвис лежит на спине, свесив ноги на пол, и смотрит в полоток. Голова гудит, и он чувствует, что устал за этот день. Устал, как проклятая собака, бегущая стометровку по кругу, с каждым стартом только наращивая темп. Он думает о Крисе и Бобби, о том, что забыл позвонить домой, о том, что Макс наверняка волнуется за Лору, думая, что Трэвис увез её в лес и расчленил, как самый мерзкий коп в округе.       Он пытается закрыть глаза, но что-то заставляет его в следующую же секунду распахнуть их снова.       «Нужно поспать, нужно поспать, нужно поспать…»

25 августа 2021, за полночь

      За соседней стенкой пищат чьи-то электронные часы, отбивая третий час ночи. Самый поздний, самый темный час для тех, кому в эту ночь не спится. График сна шерифа давно был похож на кардиограмму умирающего, и он даже не желал что-то с этим делать, считая большую часть своего пути пройденным.       Бессонница составляла ему компанию, не давая ни встать, ни заснуть. Он, перебравшись ближе к подушке, держал в руке заветный ключ от 23. Перебирая пальцами каждый зубчик на ключе, он думал воспаленным сознанием о том, к чему же, в итоге, пришел.       Он знал. Знал, что больше всего на свете ему хочется вставить чертов ключ в чертову скважину соседнего номера, чтобы просто увидеть её. Ещё раз за сегодня, убедиться, что с ней все в порядке и она, может быть, крепко спит под шум телевизора, который доносится до него через стенку. А может быть иначе. Может быть он желает чего-то большего, чем просто взгляд. Что уже не раз подымало голову где-то там, внутри него, когда Лора была ближе, чем следовало. Что-то, что сейчас управляло им, било в голову, не давало спать.       Он вдруг выпрямился и сел на кровати, свешивая ноги мимо ботинок. Черные в темноте глаза отразили блеск луны, осветившей дорожку через тонкую занавеску его окна. Это было другое выражение лица, очерченное тенями, но полное решимости. Не обуваясь, схватился за дверную ручку и вышел наружу.       Ветер холодил обнаженную грудь и ту часть повязки, что не успела высохнуть. В голове били барабаны, в груди отсчитывало ритм сердце. Это был рубеж, который если он перешагнет сейчас — не сможет вернуться назад. Перешагнет — признается себе в том, что кое-что есть. Кое-что, что он испытывает к двадцатилетней вожатой в забавной кепке, хотя не должен.       Он прикрывает глаза, чтобы принять решение. И только стоит ему это сделать, как образ Лоры в отражении стеклянных дверей шкафчика прачечной немедленно выскакивает на него с поразительной точностью.       Он раскрывает глаза и, не думая более ни секунды, вставляет разгоряченный от жара ладони ключ в замочную скважину.       Комната — в точности его, только отзеркалена. Телевизор, показывающий шум, отбрасывает тени от стульев на стены. Он мягко закрывает дверь, стараясь не шуметь, а после подходит к телевизору и выключает его. Комната погружается во мрак и тишину, только злосчастная луна подсвечивает Трэвису путь до чужой постели. Всё ещё сжимая ключ, но уже в забинтованной руке, он подходит ближе, пока, наконец, не оказывается у самой кровати. Протягивая руку, он пальцами касается её щеки, отбрасывая сбившуюся прядь в сторону. Проводит по скуле, спускаясь к подбородку и шее, затем на плечо и доходит до локтя, ведя странную линию согнутыми в костяшках указательным и средним пальцами.       На талию под одеялом уже ложится раскрытая ладонь, проводя до бедра и только здесь завершая свой путь.       После чего он позволяет себе вдохнуть. Сердце устраивает пожар, шея становится влажной от пота. Он отходит назад и садится в кресло. Не сводит взгляд с силуэта под одеялом, точно с произведения искусства, статуи в мраморе где-нибудь в музее. Запрокидывает голову, упираясь затылком, сжимает ключ, и смотрит. Смотрит, ожидая сна, слабости или утра — чего именно, он пока не знает сам.       Но знает одно: он переступил черту.