Огниво изо льда

Шагать по глухому тёмному лесу в компании отца Мартина было не в пример веселее. Да и идти уже недалеко было - там, где глаз уже не отличал дерева от дерева, за частыми стволами плясали яркие, прерывистые огоньки и слышались отдалённые разговоры, смех и ругань. Будто и не переменилось ничего. - "Не в добрый час явились вы, Кристин. Атаманша гневается, места себе не находит и подойти к ней ни на шаг нельзя." - "Неужели прознала?" - Кристин даже не поверила сначала. "Не с кем сейчас в лес весточку посылать - не сам же Николас ходил к сестре?" - "Лес, дочь моя, болтун тот ещё." - "Вот и поди, дознайся что да как..." - "Ух-хо-хо-о-о..." - то ли кашлянула, то ли вздохнула девочка. - "Вы только не отступайте, не бойтесь её..." - "Отец Мартин, да если б я её боялась...Я боюсь её...верблюжести." - бывший прелат* даже засмеялся, хотя в тот момент пытался продраться сквозь низко обвисшие лапы завалившейся на соседние деревья ели. - "Ха, как вы сказали?" - "Верблюжести. Верблюд если не хочет идти, так его с места не сдвинешь, а пойдёт - не удержишь никакой уздой, да ещё получишь. Вот и Анхель такая же, я её знаю. - "Похоже на неё...только ради Бога, не зовите её так. Вы как рассорились с ней тогда, так она и запретила себя Анхель звать. Зовите, говорит, Анной. Её спрашивали конечно, а ответ один: была Анхель да вся вышла. Вот и разберись...". - "Разберусь, не пугайте, отец Мар..." - остаток фразы потонул в громком треске над головой. Не успели отскочить - обоих путников накрыло снежной шапкой, сползшим с обломившейся ветки. Ветка рухнула следом и крепко навалилась на спины погребённым в сугробе, и пробарахтались бы принцесса со святым отцом чёрт знает сколько, но к ним уже спешили на помощь. Ватага из пяти высоченных чернявых детин со хохотом подхватила на плечи ветку - не дай Бог, дрова пропадут -, вытянула ходоков из завала и повела по крепко протоптанной дорожке к огням, незаметно придвинувшимся почти вплотную. Над просторной, горбатой поляной возвышался огромный чум, не столько высокий, сколько просторный, с боковушками, подпёртыми бревенчатыми загородками, с сенями. Поляну тесным кругом окружали 12 широких, мощных, древних дубов - Дубовая крепость. Севернее дубам росту не было. Старые люди говорили о крепости, что будь кто в розыске или отшельничестве, или путник на медведя или волков нарвавшийся - беги что есть силы в круг древесный и сиди там, пережидай - ни зверю тебя учуять, ни человеку - достать. Не одни дубы так росли - были крепости сосновые, орешниковые, еловые, берёзовые - выбирай какая приглянется. Разбойники же выбрали эту, знаменитую - "Заосторожничали видать, после той-то истории с посольством...потрепало их тогда - троих схоронили, пятеро на покой отправились. Николас полгода хромал, меня и то зацепило." От широко разошедшихся нижних ветвей тянулись к клиньям чума упруго натянутые брезентовые навесы. С северной стороны брезент спущен был к земле и колышками вбит глубоко в снег - Северный ветер налетал внезапно, дополнительная защита не мешала. Под навесами бродили стреноженные лошади, горели костерки, над которыми беспрерывно кипятилась вода. Тепло и пёстро одетые люди занимались кто чем - чистили дула охотничьих и боевых ружей, курили сигары и трубки, негромко переговаривались, поглядывая на вновь прибывших с интересом. Развесёлая пятёрка, сопроводив подопечных ко входу, тут же рассыпалась по расчищенному от снега гульбищу как горох, только и видели. Выдохнув, отерев снежком горевшую щёку, Кристин ровно и прямо вошла в чум. Если Николас - тёмнорусый, жаркокровый, с обжигающим пламенем зелёных глаз - лишь изредка показывал прокалённую лесной стужей сущность, то Анхель мало была похожа на человека. Лес пронизал её корнями насквозь, напитал глаза глухой иззелена-чёрной ночью, сгустил широкие брови и буйные кудри, пустил не кровь, а сок дикой малины в смуглые щёки. Руки и ноги ее были крепки и гибки как ветви деревьев, а вместо сердца бился в груди лесной пожар. Душевный жар её опалял всех и каждого, кто был рядом с ней, видел её вспышки радости и гнева. А гневалась Анх...Анна страшно, могла и с саблей наброситься. Только и могли с ней сладить Николас да мать, но старуха уехала, а брат...тоже "уехал". И Боже сохрани попасться честной и прямой, но не в меру вспыльчивой и гневливой Анне под горячую руку. - "Кого нелёгкая среди ночи принесла?" - "Вот тебе и здрасте..." - "Своих, Анхель, своих." - "Ой пропадай моя головушка..." - высокая, ростом с Кристин, девушка в бирюзовой вязаной жилетке поверх широкой "мушкетёрской" рубашки и джинсах с цветными вставками стремительно обернулась. - "Мать-честная...Первая на весь мир трусиха пожаловала в разбойничье логово! Не заблудилась, деточка?" - при всей язвительности интонаций, в певучем хриповатом голосе звучало откровенное недоумение. - "Оставь свои разбойничьи приёмчики для милых крошек, сующих куда не надо любопытные носики...Я к тебе с миром и по делу." - "Сразу, быка за рога..." - "Ещё бы ты с войной пришла..." - чуть пританцовывая, склонив голову набок атаманша приблизилась - "Нету у меня дел с тобой. Мы с тобой миром тогда разошлись? Миром, не упрекнёшь. Я твоей дружбе с братом не препятствовала? Не препятствовала. За помощь ту спасибо, не справились бы без тебя, признаю. Теперь же не лезь не в своё дело, возвращайся откуда пришла." - и отвернулась. - "Дружбе не препятствовала, ишь ты... Какая же это дружба будет, если пока мы с тобой лае...разговоры ведём, он там погибает? Так нельзя!" - снова обернулась разбойница. Чёрные косы с пёстрыми лентами чуть не хлестнули Кристин по лицу, но та не отступила. - "Нельзя? Погляди-ка, дорожить дружбой стала...нельзя...А друзей предавать можно? Бросать? Бояться? Нельзя...поздно сообразила! Ледяная смерть теперь никого не пожалеет - льдом покрываются снега. К Штормовой Луне* околеем под ветрами! И всё из-за тебя, Твоё Высочество..." - "О, как заговорила." - "Кэрол была и твоя подруга, ты тоже тряслась как заячий хвост." - тихо ответила Кристин - "Только я помогла ей хотя бы из города уйти. Кэрол, в отличие от тебя, думала не о себе." - "Вон что приплела, благородство душевное." - "Да будет тебе известно, что я в тот момент проклятый гребень прятала, чтобы не дай Бог он ещё кому на глаза попался. Не нашла места лучше, кроме как на груди носить...Каково мне было, а? Семь лет с проклятьем на шее ходить! А теперь ещё и гребень у Неё в руках." - принцессе показалось, что лицо разбойницы смягчилось, и она продолжила: - "Вине моей нет отпущения, но дурнее дела нет - прошлое ворошить, когда настоящее грозит неминуемой гибелью! Анхель, он ведь наш друг и брат...плакатно как-то звучит." - Анхель невесело усмехнулась. - "...А ты мне больше теперь нравишься: не трусиха, осмелела. Да хватит ли духу пройти лес, горы и тундру? Не для себя ведь пойдём, для него..." - вот этого принцессе было не стерпеть, рявкнула светлейшая не своим голосом: - "На подлость проверяешь, Анхель. Лучше на пути волку в зубы попасться, чем в мягкой постели от холода сдохнуть! Нет моей судьбы дальше леса - так пусть, всё равно до конца идти буду, до Её конца! Околею - из мёртвых восстану, а дойду.." - Анхель даже как будто испугалась. Крепко взяла вновь обретённую подругу за плечи, встряхнула: - "Ну, будет, Кристин, не каркай, авось пройдём. На лыжах враз по насту пройти, быстрой дорога будет." - - "Вверх-то, на гору?" - "А ущелье на что? В него-то, чёртово, дорога как с небес в ад - лёо-о-огкая!" - и рассмеялась, будто и не было 7 лет напряжённого отчуждения. А принцесса наконец спокойно выдохнула. Заразительный смех атаманши и молчаливая поддержка одиннадцати пар любопытных ушей мало-по-малу снимали напряжение.

***

Сомнения Анны, оскорбительные для принцессы - да и для любого человека -, были просты и понятны: принцесса росла в городе - пусть неспешный голод и морил людей не разбирая годов и чинов, но всё же в достатке и тепле, где изучение грамоты, счёта и россказней о былых временах занимало полдня, не меньше, а не втискивалось в огненный короткий вечер, когда урывками, вываривая мясо добычи, можно решить пару задачек или достать старого монаха, разочаровавшегося когда-то в сильных мира сего, вопросом о египтянах, японцах или индийцах. Однако Николас, с его лесом, бродягами, шалашами, оленями и легендами был Кристин дороже общих слов учебника и столбцов цифр. То, что сейчас принцесса стояла перед Разбойницей покрытая инеем, в тёплом плаще поверх кафтана, с рюкзаком и длинным охотничьим ножом на бедре, знавшим не одни только нарисованные мишени, с руками в ловких рукавицах, в сапогах, притянутых за голенища ремешками к кожаному поясу, прямая как новое копьё, с гневным спокойствием в обсидиановых глазах, было лучшим доказательством силы Кристин. Обладатели пресловутых одиннадцати пар любопытных ушей были весьма разношёрстной - "этнически разнообразной" если по книжному - компанией. Из 12 человек в шайке она знала только отца Мартина и Анхель, а по рассказам Николаса опознала среди прочих лишь старого чукчу по имени Тына-гыргын**. Его, давнишнего вдовца, расправившегося со всеми обязанностями главы семьи ещё лет 10 назад, застиг в море страшный шторм. "Старый дурак Тына решил подвиг молодости повторить - молодой Тына в одиночку моржа поймал, Тына был герой." - так старик объяснял молодёжи, в основном - сухопутной, как он, измождённый, обгоревший и обветренный, полумёртвый оказался со своей байдарой почти за 4 тысячи миль от родных берегов. Когда ему предложили отправиться с первым же карбасом**** идущим в Архангельск с Груманта*****, тот категорически отказался - "Старик Тына уже видел свою землю, Тына хочет посмотреть чужую." - нехитрое, но мудрое решение чукчи пришлось всем по душе и его приняли в шайку. В разбойничьи дела его не мешали: старикан не имел к тому охоты и предпочитал смотреть, слушать и готовить пищу. "Благословен тот день, когда Тына остался с нами. Мы бы с голоду померли в такие холода, если бы не он!" - горячо заявляли разбойники каждый раз, когда усаживались кругом у большого котла с питательной похлёбкой, леший знает из чего сготовленной. Как, например, сейчас... - "Анхель, а вы чего, собственно говоря, не спите? Я даже боюсь предположить который час." - Анхель быстро проглотила, обрадовавшись нарушению воцарившейся в кругу тишины: - "Не поверишь. Хе-хе, гостей ждали. Наша Барбара" - молодая женщина, из тех, кого зовут английскими розами, приветливо помахала рукой, на что принцесса радостно кивнула - "среди бела дня заявила, что не пройдёт и суток, как явится сюда гостья не гостья, подруга не подруга, а беда наша будет и её бедой...На кого мы могли ещё подумать?" - "То есть вы...ждали меня?" - "Ждали, и не только поэтому. Мы бы ещё позавчерашним вечером снялись, как говорит мама, с якоря, но...я ждала тебя. Я знала почти наверняка, что ты придёшь сюда и будешь уговаривать меня пойти вместе. При всей моей обиде на тебя, я надеялась на твоё душевное благородство и благоразумие." - Кристин едко усмехнулась, чувствуя виноватый тон голоса собеседницы. - "Благодарю за оказанное доверие, но что если бы не было той ужасной бури? Что если бы я послала ко всем ч...ко всей нечисти своё благоразумие и не стала бы делать такой крюк? Что бы ты тогда обо мне думала? Ладно, проехали...Скажи лучше, как вы узнали о Нике? Не приходил же он к тебе прощаться, в самом деле!" - "Не приходил...Пришёл бы он ещё - месяц торчал у тебя!." - "Почему это у меня? Я его за месяц в общей сложности видела неделю...так всё же?" - "Тына-гыргын собак кормить пошёл, а те есть отказались: лежат, морды воротят, а из помутневших глаз катятся крупные такие слёзы...Тына помолчал, послушал их подвывание и говорит: "По своему человеку воют: ушёл их человек, не принадлежит теперь сам себе...Тут мы и поняли - собаки всех слушались, а хвостом ходили лишь за братцем. За вожака держали." - Анхель как-будто подавилась собственными словами. Кристин прикусила изнутри губу. Снова все притихли. Тоскливо стучали о стены котелка ложки и усыпляюще трещал костёр. За стенами чума всхрапывали бродившие в полусне лошади и трещал в частых ветвях мороз. - "Сэнуай..." - тихо вплёлся в тишину негромкий, но отчётливый, звучный голос. - "Красное облако в закате." - "О чём ты, Хэнтэйви?" - спросил один из развесёлой пятёрки - "Красные облака на закате предвещают ветер, ветер несёт перемены, перемены приходят с рассветом, рассвет наступает в самый тёмный час." - так же негромко ответила невысокая, коренастая, со спокойными глазами воробьиного цвета, широко посаженными на ровном светлом овале лица с уплощённым носом и тонкогубым ртом женщина. Невозможно было определить, сколько ей лет: свежесть лица, лёгкость движений, блеск волос в чёрных косах делали её похожей на юную девушку, тогда как твёрдость взгляда, некоторая ожесточённость черт лица и жёсткость искривлённых пальцев могли бы выдать женщину за старуху. Чем-то она была похожа на старика Тыну, и вовсе не было странно то, что чукча иногда называл её дочкой - в минуты когда в ней проступали "молодые" черты, она могла в самом деле показаться его дочерью. Но сам Тына объяснял это по-другому, говоря, что Хэнтэйви принадлежит к роду Лебедя, как и он сам, значит она его кровная родственница. Кристин, когда она об этом узнала, с трудом представляла себе как родовая связь не угасла, несмотря на колоссальную отдалённость и по родственным связям, и по географическому признаку, ведь Хэнтэйви была индианкой****** А сейчас Кристин, раз за разом прокручивая сказанное женщиной у себя в голове, не могла никак взять в толк: почему эти слова её так зацепили? Типичная сказочная формула, понятная абсолютно каждому. "Рассвет наступает в самый тёмный час, все спасутся даже если всё плохо, главное верить и надеяться...Но здесь-то не сказка! Конечно, если допустить что всё происходящее не более чем сюжет, то действительно, всё так и выходит. Но ведь ничто не повторяется дважды, как сказал Великий Лев. Всё может выйти совершенно иначе...И с одной стороны нет никаких оснований для отсутствия у этой истории хорошего конца, а с другой стороны, у хорошего конца нет никаких оснований вписаться в эту дикую историю с гребнем, предательством, нетающими льдами, голодом и прочими псевдопрозаичными мелочами жизни. Особенно, учитывая то обстоятельство, что ждать, надеяться на что-то желания нет вообще. Зачем? Зачем, когда можно просто пойти и добыть то, что нужно, есть на то надежда или нет? Но ведь может и не получится добыть, и надежда, есть она или нет, не поможет. И ожидание тепла, перемены ветра, солнца тоже не поможет."