Огниво изо льда

Принцесса шла вдоль разящего холодом канала и сердито размышляла: "Да откуда же взялся такой лёд, скажите на милость? Ни оттепели, ни дождя в снегопад...Неужели это Снежная Королева, будь она неладна, прознала о том, что я уже иду? Ха, много чести. Скорее уж решила, что хватит с нас. Будем как осетры в сосульках висеть - столько рыбы, а толку ноль. Лёд непрошибаемый." Мостовая обледенела так, что впору было бы надеть коньки и нестись по главной улице и дальше, между домов до самого леса, без промедления. Но, где на коньках промчаться, в сапогах проковыряться. Иногда Кристин удавалось удачно съехать с пригорка, свернуть с ходу в нужный переулок, но, порой, случалось и ползти в горку, и идти держась за стену дома, и даже падать. И чем дальше позади оставался родной, мерцающий оранжевыми прямоугольниками окон Родберсборе, чем дольше взбиралась девочка на каменные кручи, покрытые звонким ломким мхом, тем выше вырастала громадная, колючими шпилями подпиравшая небосвод еловая стена, за которой на сотни миль к северу, северо-востоку и северо-западу простирался бескрайний лес, поднимавшийся до половины островерхой каменной гряды Низкие Горы с высокими перевалами, с чёрными трещинами ущелий в эту тихую морозную ночь уже не мерцали мириадами снежных кристалликов, а полыхали как северное сияние, облитые сверкающим льдом. Из-за Гор, из-за Загорных лесов шла смерть, расплёскивая из раскалённого котла своё ледяное варево. До самых южных границ Денмарка простираются владения Снежной Королевы и нет от неё спасения ни людям, ни животным. И лишь огромный куст шиповника, хранимый горожанами как святыня, не позволял людям отчаяться, уйти из этих мест. "Если уж босая девчонка прошла здесь, то оседлый народ и подавно не околеет." - говорили старики молодым, а молодые - детям. Хотя, по правде, настоящий Куст вырос много севернее и сохранялся там древней как мир старухой-финкой. Здесь пустил корни лишь черенок, но много ли значили эти детали, когда вот уже 7 лет пышные малиновые цветы дарили людям отнюдь не призрачную надежду. С первых майских оттепелей ждали расцвета дикого цветка; летом устраивали праздник Шиповника, опавшие лепестки собирали в саше и заваривали с другими травами чай для тяжелобольных. А поздней осенью в город привозили деревянный ящичек с ягодами первого Куста. Высушенные ягоды люди или носили на гайтанах рядом с крестиками или припрятывали в шкатулки к самым заветным вещам. Когда в какой семье девушка в монастырь уходила, ей вся родня до седьмой воды на киселе несла свои ягоды. Послушница нанизывала их на шнурок и всю оставшуюся жизнь молиться за родню садилась за шиповниковые чётки. Да и не только за родню - от умерших приносили им ягоды для чёток, от выздоровевших, от разных-разных. Иной раз к старости локтей 10 чёток набиралось, и клали какую-нибудь престарелую сестру Бригитту-праведницу в гроб как в гнездо - так густо устилали подстилку и опутывали укутанное в саван тело свидетельства неустанных молитв. Носила ягоду на шее и Кристин. В лесу снегу было выше колена, но до поры до времени можно было идти по укатанной дороге. Кристин путь с самого начала срезала, сразу вскарабкавшись по каменному склону наверх вместо того, чтобы шагать по делающему крюк обледеневшему тракту. Теперь, до первой мили* идти будет легко. Девочка и шла. Быстро шла, но не слишком - надо было силы беречь. "До Анхель хоть и недалеко, место насиженное, да чёрт знает что ей в голову взбрести может - как старуха-атаманша с верной десяткой старпёров ушла на юг, так всем заправлять стала Анхель - мало ли, тоже ушла куда...Ой не надо..." - словом, невесёлые мысли бродили в укрытой разлапистой рыбацкой шапкой голове. Громадные ели, плотно обступившие дорогу, от тяжести снега и льда перегибались донельзя, отчего неба стало вовсе не видно за распростёртыми над головой колючими, грозящими то и дело обломиться лапами. Было так темно, что Кристин, спустя, как ей показалось, целую вечность, чуть треснулась лбом об возвышающийся над сугробом громадный мильный столб - года два или три назад все путевые столбы решили заменить на вдвое большие во всех отношениях, ибо жестокие метели напрочь заметали прежние, а от этого страдали люди - единственными ориентирами для простых дровосеков служили именно такие столбы, без них - как без топора. "Разбойники - другое дело, им и заячий след дорогу укажет**, не то что "вёрсты полосаты". Но вот однако, миля. Дальше - лево руля - как говорит старуха-атаманша - к чёрту на рога". Это самое "лево руля" из широкой - две парадные кареты разъехаться могут - дороги превратилось в узкую, наполовину занесённую снегом тропу, крепко втоптанную в свежий наст, Бог знает как появившийся в стойкий мороз. Но и наст, стоило неосторожно ступить, обходя очередное обломившееся дерево, частенько не выдерживал. Приходилось чуть не ползком, цепляясь за всё, что ни попадя, выбираться на тропинку. Сколько времени прошло - не известно, бой часов на Старой башне не долетал уже досюда, а Новая и в подмётки не годилась Старой - так, игрушечка, для красоты. Дорога была до последнего кустика знакомая, да только не случалось ещё Кристин идти по зимнему лесу одной, без фонаря. Фонарь, даже походный - неуклюжий, руку оттягивает, голой ладонью не возьмёшься - то примёрзнешь, то сожжёшь. "Была наука...чуть не до костей ладонь сожгла за стекло схватившись впопыхах." - обожжённая когда-то рука первая всегда начинала застывать на холоде. - "Значит часа два прошло, не меньше. Пора бы уже и Стоеросину обогнуть." Стоеросиной называли огромный дуб, служивший своеобразным стражем этих мест. Стоеросина стоял не прямо, а сильно наклонялся, и всякий нормальный человек предпочёл бы обойти дерево, а не проползать под согнутым стволом. Но в том-то и был подвох - летом заполонённый двухметровым иван-чаем, а зимой прикрытый поверх тонкой сетки настом, подстерегал "нормального человека" глубокий овраг локтей двадцати длиной, подчас кишмя кишевший змеями. Нечасто конечно люди сюда совались - место глухое и тёмное, но бывало что находили иных одними костями в истлевшей одежде. Вот знающие и протискивались в узкий, подрытый добрыми людьми лаз. Зимой за проходом приглядывала шайка и даже сейчас, после бури, лаз был добросовестно прокопан. Кристин, стараясь ступать как можно тише, легко его миновала и решилась, наконец, отдохнуть. Хотела привалиться к широкому, всегда тёплому стволу Стоеросины, но как-то неловко упёрлась спиной в какой-то острый сучок. Воображение тотчас нарисовало приставленное к позвоночнику остриё ножа. Девочка дёрнулась и, скользнув по совершенно обледеневшему стволу, повалилась назад, в лаз. По щеке что-то больно чиркнуло, а затылок противно заныл от удара о коварный горбатый отросток корня. Чуткий слух уловил слева от себя, в гуще заснеженных ветвей весьма характерный щелчок и приходить в себя пришлось очень и очень быстро. Убегать несподручно, а бросаться с ножом на огнестрел - неумно. "Упасть во второй раз проще простого, а пристрелить ему меня ничего не стоит даже сейчас. Однако, не стреляет..." - и Кристин, пытая до сих пор не изменявшую удачу, приветливо отсалютовала левой рукой неизвестному. Тот не замедлил так же приветливо появится из кустов и учтиво протянуть руку для поцелуя. Кристин не медля склонилась над тонкой, одинаково ловко владевшей чётками и шпагой кистью, ловко обтянутой кожаной перчаткой кистью. Целовать руку отцу Мартину не смущалась даже бывалая старуха-разбойница.