Пособие для непослушных: закрывайте окна на ночь

Их ханок располагался ближе к концу деревни, севернее. Дальше шла парочка домов, старенький амбар и густой лес, которому конца и края не было. Окно Тхуан на ханоки вдалеке выходило да на перелесок, а задний дворик на рощицу смотрел. Места много было, вид довольно красивый, хотя и приелся немного за годы. Деревня была небольшая, заблудиться в трех ханоках было невозможно, и все друг друга знали. Знали не просто поименно: порой соседи были осведомлены, кто во сколько проснулся и что на завтрак ел — к счастью или сожалению, спектр блюд был небольшой. Все друг друга знали, а на дружеские посиделки собирались нечасто. Обычно односельчан можно было заметить всех вместе лишь летом в полях, а в остальное время каждый занят был. Во времена сильных засух или проливных дождей, в суетливое время сбора урожая все лишь об одном думали — как бы хорошенько к зиме подготовиться и семью прокормить — а потому о походах в гости друг ко другу особо не задумывались. Несмотря на все это, Ли Джи Вон дочку гостеприимству все же научила: должна же хранительница очага быть не только хозяйственной, но и приветливой, дружелюбной. Благодаря матери Тхуан знала, что с гостями надо улыбаться чаще, разговор поддерживать, слушать внимательно и всячески им угождать, чтобы им комфортно было — словом, быть вежливой и обходительной. Надо вести себя так, чтобы гость после проведенного вместе времени захотел прийти вновь да и деревенским потом рассказал, какие Ли приятные люди. Изредка к ним заходила бабушка Сон из соседнего дома. Она угощала их своей домашней стряпней, от которой невозможно было оторваться, и начинала рассказывать про свои гибискусы, что росли у нее под окнами. Гибискусы порой срывали и топтали маленькие дети, и бабушка Сон иногда приходила к матери Тхуан чисто чтобы излить душу и услышать слова поддержки. В такие моменты девочка внимательно наблюдала за поведением матери, великую мудрость на ус мотала. Бабуля обычно все равно после разговора с Ли Джи Вон была решительно настроена “задать трепку этим бессовестным балбесам” — хотя подобных советов старушке никто не давал — но из ханока семьи Ли она всегда выходила с теплой улыбкой на губах. Мать Тхуан умела расположить к себе гостя. Тхуан скорее всего все ещё не выздоровела. У нее сопли то и дело текут — хоть ноздри зажимай да ртом дыши — тело немного ломит и глотать больно. Коварная простуда, должно быть, вновь дает о себе знать высокой температурой: уже заполночь, а спать совсем не хочется, прилив энергии приятно будоражит. Тхуан точно еще не выздоровела: Тхуан в знакомом силуэте кумихо долгожданного гостя видит. Гостя, с которым эта ночь не будет до ужаса скучной. Гостя, которого надо встретить хорошо, чтобы не остаться в гордом одиночестве. Советы матери последовательно всплывают в голове. Она приветливо ему улыбается и суетливо кланяется — впервые привечает у себя в доме мифическое существо, немного волнуется. Не сразу додумывается отойти подальше от окна, а затем по пути случайно на что-то наступает и чуть не падает. В последний момент ей каким-то чудом удается удержаться на ногах. Тхуан гордо вздергивает подбородок и выпрямляется. Делает вид, что ничего не произошло, и немного тушуется, когда слышит тихий смешок. Ее новый знакомый уже в комнате стоит. В темноте видно, как он оглядывается по сторонам. Комната маленькая совсем, и ничего интересного в ней нет: помимо большого окна имеется еще и окошко поменьше, близ постели небольшая тумбочка стоит, у другой стены находится комодик, а рядом, на полу — полезные в быту вещи, что в этот самый комодик не поместились. Среди этих вещей Тхуан даже в темноте может определить, где находится удочка, а где — воздушный змей. Пока кумихо не многочисленную мебель разглядывает, Тхуан время даром не теряет: щипает себя посильнее, чтобы окончательно убедиться в реальности происходящего, и вздрагивает от боли. Тхуан вглядывается во тьму, глаза выпучивает, чтобы хоть что-то рассмотреть, но это мало что дает — кроме очертаний крепких плеч, как назло, ничего не видно. Кинжала тоже не видно, но мысли о нем мгновенно отрезвляют. Тхуан помнит, где он лежит, и знает, что если кумихо его еще и не видел, то это вот-вот произойдет. Тхуан даже несмотря на насморк чувствует, что пахнет жареным: возможно, кумихо как раз пришел за кинжалом. Тхуан не хочет получать нагоняй от незваного гостя, но и отдавать холодное оружие не желает. Кинжал ей нужен: в быту вещь очень полезная. Мысль о том, чтобы попробовать защититься этим кинжалом от лиса, девочка быстро отметает — ее “виртуозное” владение сием видом холодного оружия скорее приведет к суициду, чем поможет с самообороной. Слова срываются с ее языка сами собой. Полный энтузиазма голос разрезает тишину комнаты, и Тхуан вдруг замолкает — слишком громкий этот голос. А она всего-то говорит два слога. Этих двух слогов достаточно, чтобы привлечь внимание гостя и отвлечь его от поиска кинжала. — Ли Ран. Тхуан открыла рот, чтобы продолжить, и оцепенела мгновенно, осознав, что от волнения напрочь забыла, что именно хотела сказать. А кумихо уже к ней повернулся. От его взгляда у нее, кажется, все тело зачесалось, а лис, как специально, опять желтым глазом сверкнул. — Имя мое помнишь? Я польщен. Как можно забыть того, кто перекусить мной хотел, подумалось Тхуан, а сама она лишь плечами пожала. Наставления матери все еще в памяти стояли. Тхуан до последнего пыталась казаться приветливой и, чтоб его, вежливой. В какой-то момент ничего вежливого в голову не пришло, поэтому пришлось промолчать. Издержки характера покоя не давали — сказать хотелось многое, желательно что-нибудь вредное, чисто ради веселья — а девочка продолжала молчать, чувствуя, что изнутри она как пузырик надувается. Однако причина столь кроткого молчания не только в гостеприимстве крылась. После последней их встречи Тхуан смотрела на кумихо немного иначе. — Вы мне очень помогли, — сказала она вдруг и села на постель. Поскольку подушек для сидения в комнате не было, Тхуан позвала Ли Рана присесть рядом с ним. Гость сел, но не сразу: с важным видом еще раз обошел комнату и лишь потом присел напротив. — Чем же? — Я теперь примерная дочь, — она стушевалась, поняв, что тут немного слукавила. — И не плачу больше, смеяться стараюсь чаще. — Неужели? Не знаю даже, хорошо это или плохо. Старик давно тебя заприметил. Придется сказать, что тебя теперь забирать нельзя. Девочка вдруг встревожилась. — Это он вас сюда подослал, да? Забрать меня? Но я же… — На "ты" обращаешься только когда злишься? Вопрос кумихо вогнал Тхуан в краску. С людьми — и даже нежитью — старше себя отец с матерью учили общаться уважительно, строго на “вы”. Однако старшие как правило не выводили из себя так, как когда-то это сделал Ли Ран. Да и голос кумихо никак не вязался с его возрастом — не был еле живым и скрипучим, как у стариков. Тхуан скрепя сердце хотела извиниться за свое поведение в прошлый раз — хотя этого за свои проделки лис явно не заслуживал — но в носу внезапно стало щекотно. Тхуан тут же отвернулась в сторону и прижала ладони к лицу. И чихнула. А потом ещё. И ещё. Чихала она тихо, чтобы мать не разбудить, но, судя по всему, довольно раздражающе. — Фу, сопливая, — Ли Ран демонстративно отсел на постели подальше. — Так это от тебя жар исходит как от поленьев? Я-то думал, отопление. — Можно подумать, кумихо никогда не болеют, — пробормотала она себе под нос и замерла, почувствовав невесомое прикосновение ко лбу. — Кумихо сопли на стенах не оставляют после себя. Мельком Тхуан подумала, что самое время возмутиться, но непонятное смущение, вызванное чужим прикосновением, было куда сильнее. Она сглотнула и чуть ли не вздохнула с облегчением, когда чужая рука со лба наконец-то исчезла. — Рекомендую спать сегодня без одеяла. Так температура быстрее спадет, — пояснил гость, вогнав Тхуан в ступор. — С-спасибо? — Ли Ран на ее неловкую благодарность лишь хохотнул. — В дом впустила, спасибо сказала — вежливая какая. А аджосси когда меня звать начнешь? Я старый и мудрый, не одно поколение пережил. Не считаешь, что звать меня просто по имени как-то неуважительно? Тхуан недовольно скривилась, услышав насмешку в его голосе. Дух гостеприимства постепенно пропадал. — Вот это, кстати, тоже довольно неуважительно, — в темноте блеснуло лезвие кинжала, и Тхуан тут же встрепенулась. — Родители не учили, что воровать плохо? Она удивленно уставилась на небольшой силуэт кинжала в руках кумихо. И когда он только успел? Девочке вспомнилось, как Ли Ран чинно обошел комнату кругом, прежде чем сесть рядом с ней. Все встало на свои места, но легче от этого не стало. — Притворяться другим человеком тоже плохо, если вы не знали. Так что два-два, — ответила Тхуан, скрестив руки на груди. — Два-два? Мы в игры с тобой играем? На вопрос Ли Рана девочка не ответила. С боевым “не отдам” она выхватила из его рук оружие — благо, хватка у лиса была некрепкая — и лишь тогда успокоилась. Тхуан до сих пор не использовала это оружие ни для чего кроме как для рисования узоров на дереве, но возвращать честно украденную вещь из принципа не собиралась. Даже мысли об отце, который презирал воровство, не убедили ее встать на верный путь. Даже тяжелый вздох кумихо. — Радуешься, значит? Очень зря. Ты даже представить себе не можешь, сколько человеческих жизней на счету этого кинжала. — Вы, что ли, убивали? — скептично спросила Тхуан и победно покрутила оружие в руках. — Приходилось, — равнодушно ответил он. — Но кровью его окропили задолго до того, как он оказался у меня. Хотя ладно, забудь, для тебя это совсем ненужная информация… Тхуан молча наблюдала за тем, как кумихо поднялся на месте и, кажется, взглянул напоследок на кинжал. В голове мельком пронеслась мысль, что Ли Ран слишком быстро сдался, но любопытство вытеснило абсолютно все мысли. Тхуан прошептала настойчиво, уже ему в спину: — Нет, расскажите! Все расскажите… пожалуйста. Кумихо остановился на месте. В комнате некоторое время идеальная тишина стояла: Ли Ран молчал, видимо, раздумывая, стоило ли рассказывать то, что он знал об этом таинственном кинжале. Тхуан обрадовалась, когда кумихо сел обратно, и невольно задержала дыхание в предвкушении. История обещала быть долгой и интересной. — Когда-то давным-давно этот кинжал принадлежал одному китайскому офицеру. Сам он говорил, что кинжал достался ему по наследству от отца, но позже выяснилось, что это было не так. — А как? Он его где-то нашел? Или украл у кого-то? Или, может… — Слушай дальше, — обрубив догадки девочки на корню, он продолжил. — Офицер везде кинжал с собой носил, ни на секунду не оставлял. Он утверждал, что тот приносит ему удачу. В это сложно поверить, но, действительно, с момента как у него появился этот кинжал, дела у него поднялись в гору. Офицера повысили в звании, у них с женой родилось трое детей, а их богатый дом стал еще богаче. — Это волшебный кинжал! — догадалась девочка. — Его наверняка зачаровали. Тхуан говорила с видом знатока, ни на секунду не сомневаясь в своей правоте. В четырнадцать лет дети обычно переставали быть детьми и прекращали верить в сверхъестественное, но Тхуан такой не была. Сложно было не верить, когда напротив нее кумихо собственной персоной сидел. — Стойте-ка, так это же хорошо, что он удачу приносит. Но почему вы сказали, что на счету этого кинжала… — Ты слушать будешь или за меня продолжишь? После этого замечания Тхуан тут же замолчала. — Вскоре офицера и всю его семью нашли мертвыми в их собственном доме. Деревянный пол был насквозь пропитан кровью, мелкие брызги даже на стенах и окнах были. Что уж там говорить, это было самое кровавое зрелище в истории того китайского города, где жил офицер. Его жена была исколота до смерти, все ее тело было испещрено множеством глубоких порезов. Один из троих детей валялся с перерезанными горлом, у второго был вспорот живот, а тельце третьей, единственной девочки, было найдено без трех пальцев рук и без левого уха. Девочка шумно сглотнула и зажмурилась покрепче, но, как назло, кровавые подробности всплывали в голове и с закрытыми глазами. Тхуан явственно представила себе эту картину и, словно осознав все лишь сейчас, рот ладонью закрыла. Она с ужасом посмотрела на Ли Рана. В темноте даже желтый глаз не светился — казалось, она в комнате совсем одна осталась. Тхуан стало не по себе. — Но больше всего не повезло офицеру. Все его лицо было в глубоких порезах, которые представляли собой какой-то непонятный символ, а вместо глаз у него были пустые черные отверстия. У офицера вырезали глазные яблоки. Тхуан передернуло. Все тело покрылось гусиной кожей. На доли секунды ей даже показалось, что в углу комнаты лежит чье-то тело. Тхуан не просто не по себе стало — ей стало страшно. Страшно от истории, от которой кровь стыла в жилах, страшно от этих ужасных образов в голове и до ужаса страшно от голоса Ли Рана. В его голосе не было и тени насмешки. Тихий, таинственный голос звучал зловеще, даже немного угрожающе. Этот голос наполнял собой все пространство, плотно въедался в подсознание. Во время рассказа Ли Рана Тхуан несколько раз боролась с желанием закрыть уши или и вовсе прекратить эту пытку. Тхуан вздрогнула, когда кумихо продолжил. — Интересно было то, что тот самый “счастливый” окровавленный кинжал находился очень далеко от трупов. Его нашли во дворе, словно… — Словно кинжал сделал все это сам… — Тхуан шепотом озвучила ужасающую догадку. — Именно. Словно он мог сам каким-то образом передвигаться и убивать людей. — Но их мог убить кто-то другой, какой-нибудь человек. — Офицер отчаянно верил в удачу, что приносил кинжал, и не выпускал его из рук. У кого он еще мог оказаться? — Могло что-то произойти, — настояла девочка. В тот момент верить в потусторонние силы не хотелось. — Всему должно быть логичное объяснение. — А как ты объяснишь сотни обезображенных трупов, что когда-то были хозяевами этого кинжала? Я видел собственными глазами тело его предыдущего владельца. Он был зарезан, как и все предыдущие люди, что связались с этим... Я знаю, о чем говорю. — Тогда давай его выбросим! Тхуан позабыла про манеры и уважение к старшим. Ей рукоять кинжала ладонь жечь начала, а выбрасывать оружие при лисе не хотелось: вот еще, подумает, что она испугалась. — Ты не одна такая умная. Когда люди поняли, что кинжал проклят, они попытались от него избавиться, но тщетно: каждый раз, когда кинжал выбрасывали, он находил себе случайного хозяина в любой другой точке мира. Тот офицер вряд ли был его первым владельцем. Тхуан замолчала, переваривая информацию. Что делать с этой нечистью в руке, она не знала. — Кинжал действительно первое время приносит удачу, это правда. А потом, когда ты думаешь, что счастлива и тебе больше ничего не нужно, он — раз! — у Тхуан в горле застрял крик, когда Ли Ран резко дернулся и приблизился к ее лицу. — И убивает тебя. А иногда и твоих близких. Желтый нечеловеческий глаз угрожающе сверкнул в темноте. — Стала счастливой, говоришь? Плакать перестала? Что ж, поздравляю. Недолго тебе осталось. — Но я… я… А как же ты? — Кинжал убил тысячи людей и ни одного кумихо. Мне за полвека он еще ни разу не навредил. Тхуан посмотрела на кинжал, а затем на Рана. С напускным равнодушием она протянула ему холодное оружие: — Знаешь, я тут подумала… Раз у тебя этот кинжал уже столько лет, то он по праву принадлежит тебе. Так будет лучше. — У меня полно разных кинжалов, я даже пропажу этого не сразу заметил. Так что если ты хочешь… — Не хочу! — Тхуан испугалась собственного голоса и продолжила уже более сдержанно. — Возьми. Лишь когда кинжал оказался в руках Ли Рана, девочка заметила, как сильно вспотели ее ладони. Тхуан стало легче дышать. — Правильный выбор, — сказал кумихо. — Царапины на пальцах — цветочки по сравнению с тем, что ждало тебя дальше. Взгляд лиса был таким пристальным, что каждую царапинку на пальцах жечь стало. У Тхуан во рту пересохло, а страх уступил место самой настоящей панике, когда девочка перестала чувствовать тепло поблизости. — Уже уходите? — Тхуан сама не заметила, как вновь перешла на “вы”. — Ну да. Завтра много дел, надо будет… — он остановился посередине комнаты и вдруг замолчал. — Ты что, боишься? — И ничего я не боюсь, — она скрестила руки на груди и задрала нос. — Просто все спят, и мне скучно. — Я свой потенциальный ужин не развлекаю. Тхуан показалось, что позади что-то пошевелилось, и она тут же обернулась. Кроме стены девочка ничего не увидела, но опасностью из каждого угла веяло, поэтому на ответ Ли Рана девочка совсем не разозлилась, разве что расстроилась. Но не сдалась. — Вы можете хотя бы иногда приходить, если хотите, конечно, — как бы невзначай сказала она. — С чего бы мне хотеть? — Я могу вкусно вас кормить, а вы можете рассказывать мне что-нибудь. Только не страшилки. — Вкусно кормить… — эхом отозвался Ли Ран. — Да, это будет как… своего рода подношение. Впервые девочка слышала неподдельное удивление в голосе кумихо. — Подношение? Ну и развлечения нынче у детей северных провинций. Звучит не очень. — Ну и пожалуйста! — она недовольно нахмурилась, но тут же сменила гнев на милость. — Ну пожалуйста… — Ого, даже такие слова знаешь? Я думал, ты только кулаками размахивать да воровать можешь. Тхуан насупилась. Тхуан услышала его ответ. Тхуан оживилась. — Ну ладно, может быть и приду. С тебя печень. — Человеческая? — с осторожностью спросила девочка. — Было бы неплохо, но так и быть, сойдет и любая другая, — успокоил ее кумихо. — Договорились. Тогда буду ждать тебя через неделю, не меньше. — Важная какая, — Ран хмыкнул и остановился у окна напоследок. — И еще. Через главный ход и честным путем на территорию дворца точно не пройдешь. Если хочешь увидеть могилу отца, научись нормально обманывать. Пока что обмануть можно только тебя. Ли Ран многозначительно покрутил кинжал в руках. У Тхуан все внутренности, казалось, сальто сделали. В простуженной голове шум и гам начался: вереница эмоций захлестнула с головой, и девочка не знала, как с ней справиться. Она ошарашенно посмотрела вслед кумихо, прежде чем он скрылся за окном. Возмущение и нарастающее негодование от выдумки лиса — как она только могла поверить в эту глупую историю про кинжал? — боролись с откровенным изумлением. Откуда Ли Ран знал, что она ходила во дворец? Спрашивать это было поздно: лис уже ушел. Даже окно за собой любезно прикрыл, чтобы ей, больной и простуженной, вставать не пришлось. Тхуан уснула без одеяла, как и советовал Ран.