Любимец Фортуны

От его улыбки захватывало дух. Роберт Деверо, играющий в теннис, был искушением и вызовом. А сняв дублет, и вовсе чуть ли не довел дам до обморока. А потом с присущей ему самонадеянностью сунул дублет прямо в руки в руки королеве. Дерзость графа равнялась его совершенству. А Эссекс, казалось, не замечал своей красоты, как что-то , что не имело особого значения. -Видели ли вы когда-нибудь такого красавца, Ваше Величество?- не удержалась от восторга одна из недавно назначенных фрейлин, леди Элизабет Саутвилл. -При моем дворе много красивых мужчин. Сэр Уолтер. Или молодой Блаунт. А потом лицо Ее Величества сделалось неожиданно усталым и грустным. -Видела однажды, леди Саутвилл. Когда мне было столько же, сколько и вам. Наш юный граф… напоминает мне Робина. Вот только граф Лестер никогда бы не показался мне на глаза в таких обносках. Он всегда уважал свою королеву. Роберт Деверо, довольный победой, подошел и поклонился, явно рассчитывая на похвалу. И руку протянул за своим дублетом. А королева швырнула его на землю, недобро прищурилась и ядовито спросила: -Лорд Эссекс, сколько лет вашему дублету? Вы явились в нем ко двору, чтобы меня разжалобить? Но я уже подарила вам достаточно, чтобы найти хорошего портного. -Тогда вам нужен Саутгемптон , а не я, Ваше Величество. Он никогда не мог пройти мимо зеркала. И портные за него готовы драться. -Зачем мне тот, кто больше думает о своем отражении, чем о своей королеве? Королева убрала ему волосы со лба, жест вышел едва ли не материнским, и отправила переодеваться. Эссекс сверкнул глазами и стремительно зашагал ко дворцу, где ему теперь принадлежали комнаты покойного графа Лестера. Леди Летиция была дамой большой отваги, как иначе она бы решилась на роман, а затем и на брак с тем, кого так любила королева? А про Эссекса шептались при дворе, что Ее Величество так его отличает потому что Роберт Дадли, возможно, был не его отчимом, а его отцом. Что леди Летиция заполучила его в свою постель задолго до смерти законного супруга. *** Об Эссексе они с отцом говорили только раз, в тот день, когда Роберт ей предложение сделал. -Я рад, что у тебя хватило чести, чтобы не стать его любовницей- устало сказал отец. В последние месяцы он выглядел нездоровым, даже королева проявляла беспокойство на этот счет. Она никогда столько не смеялась, как с Эссексом. Граф предлагал ей нежную ...дружбу. Но ничего дружеского ни в его голосе, ни в глазах не было. -Упорный труд - не для лорда Эссекса. Едва ли твой муж добьётся успеха на государственном поприще. Характеристика была хладнокровной и безжалостной. Но мысль о том, что Эссексу нужна не она, а влияние и власть министра Уолсингема, Фрэнсис ни разу не посетила Правда была ещё и в том, что отцу никто из молодежи не нравился. Кроме покойного Филиппа Сидни. Однажды он даже в сердцах сказал, что из Нидерландов вернулся живым не тот человек. -Едва ли граф преуспеет при дворе. - Он уже преуспел. -Но вот надолго ли? То, что сейчас выглядит ребячеством, станет опасным и непростительным, когда лорд Эссекс будет старше. По правде говоря, у неё было не так много общего с отцом. Фрэнсис предпочитала стихи и компанию толстым книгам и одиночеству. На плече Эссекса она впервые позволила себе оплакать своего первого мужа. Они стали друзьями, прежде, чем стать супругами. И никого ближе и дороже, чем Роберт Деверо, у Фрэнсис теперь не было. *** Пальцы и манжеты у него были все в чернилах. Впервые на её памяти. У него даже на щеке чернила были. И волосы растрепаны, а вид слегка безумный. Но Эссекс был жив, здоров, и, насколько Фрэнсис могла судить, обращались с ним вполне прилично. А большего сейчас было нельзя желать. Фрэнсис изучала мужа с любопытством: Роберт вдохновенно сочинял. В надежде, что королева его красноречием всё же проникнется. Эссекс отдался новому занятию с прежней страстью. А неудавшиеся наброски швырял на пол. Им не овладела меланхолия, он был полон решимости вернуть себе милость королевы. Перо мужа со злостью рвало бумагу. Вся комната была черновиками его писем завалена. В Тауэре его внезапно посетило поэтическое вдохновение. От скуки по большей части. Что ж, многие аристократы брались за перо. -- Что мне ещё остаётся? Если я ещё здесь останусь, то, пожалуй, докачусь и до пьес. Хотя люди моего круга обычно их и не пишут. За неимением иных занятий Роберт в Тауэре читал и сочинял. И весьма недурно, насколько она могла судить. Эссекс поручил ей найти придворного лютниста Джона Доуленда и отдать ему стихи. Может хоть песня королеву смягчит. На смиренную мольбу о прощении эти строки никак не походили, но Фрэнсис обещала все исполнить в точности. Правда у неё с каждым днём оставалось все меньше надежд на милосердие королевы. Раз уж Елизавета в такой ярости за напрасную потерю солдат и денег в Ирландии была, что лишила их доходов и посадила Роберта в каменный мешок. Но Елизавета уже немолода, их единственная надежда- это пережить королеву. Стихами или музыкой Ее Величество было не удивить. Фрэнсис напомнила обозленному на весь свет мужу, что его отчим тоже когда-то в Тауэре сидел. Но когда вышел на свободу ,то сумел вернуть блеск своему имени, и все богатства семьи... -”Простит ли она мои проступки”- прочитала Фрэнсис и вздохнула. В его строках не было на ни грош ни раскаяния, ни смирения. Одна лишь уязвленная гордыня. Втоптанные в грязь амбиции. Фрэнсис показалось, что бумага горяча, что жжет ей руки. Но едва ли Эссекс может королеву удивить страстью и пылом. Этого у мужа всегда в избытке было. А Елизавета получала бесчисленное множество стихов в свою честь. И немалую часть из них-от придворных. Вот и Эссекса одиночество и опала заставили взяться за перо. А вовсе не любовь к королеве. Едва ли королева всё это прочесть захочет. У неё и другие дела имеются. А Роберт, значит ,надеется пером купить себе свободу. И пусть. Надо же ему хоть на что-то надеяться. Особенно если учесть то обстоятельство, что следующая встреча с королевой может стать для него последней. Он потер покрасневшие утомлённые глаза. -Спина затекла. Я не Сесил, не привык так долго за столом сидеть. Насчёт поэзии Фрэнсис ошиблась, Роберт был достаточно хорош в этом, но ничего приятного и лестного для королевы в его строках не было. Эссекс по-прежнему был на неё зол. Как будто в том, что он проиграл бунтовщикам в Ирландии была одна только Елизавета виновата. Последнее, что она увидела, перед тем, как ушла,- Роберт у крошечного зарешеченного окна ловит последний отблеск закатного солнца. Сидеть столько времени в четырех стенах, ему, отличающемуся отменным здоровьем и никаким терпением отродясь не блиставшим, было тяжелее всего.