На двоих одна судьба

Плавно покачиваясь, карета двигалась по мощёным улочкам Стамбула, оставляя позади роскошь и нищету великого города. День не предвещал ничего хорошего, но для блага Династии нужно пролить свет на происходящее. — Останови здесь, — приказала Шах-и-Хубан вознице, когда карета поравнялась с добротным двухэтажным домом, принадлежавшим бывшей главной акушерке дворца — Зейнеб-хатун. Когда-то она принимала роды у супруги и всех наложниц султана Селима, но сейчас отошла от дел и поселилась на окраине города со своей дочерью Аслией. По непонятным причинам Аслия, часто помогавшая матери и считавшаяся одной из самых грамотных и умелых акушерок в городе, оставила службу во дворце и занялась частной практикой, помогая появляться на свет детям ремесленников, торговцев, мелких служащих. Дворцовые акушерки только пожимали плечами, ведь её заработок в год не превышал жалования, получаемого во дворце за месяц. Прихватив шкатулку с подарками для старых знакомых и пряча злосчастное письмо в широком рукаве платья, Шах-и-Хубан вышла из кареты, поднялась на крыльцо, увитое диким виноградом, и позвонила в изящный колокольчик. Дверь открыла Аслия и замерла в недоумении, но в тот же миг её румяное круглое лицо расплылось в улыбке: — Госпожа, да продлит Аллах ваши годы! Вот не ожидала вас увидеть! Проходите, госпожа. Вы уж извините, мы тут по-простому… — Здравствуй, Аслия, — приветливо улыбнулась Шах-и-Хубан. — Зейнеб-хатун дома? — Матушке нездоровится, ноги болят, она почти не встаёт, но будет очень рада видеть вас. — Мне надо с нею поговорить, — Шах-и-Хубан заметно нервничала. — И вот… Подарки матушке и тебе. Шах проследовала за Аслией в уютную светлую комнату, с любовью обставленную простой, но добротной мебелью. Старая акушерка полулёжа сидела на тахте, облокотившись на большую вышитую подушку. Её руки со вздутыми синими венами были безжизненно сложены на коленях, лицо избороздили глубокие морщины, а глаза потеряли свой прежний блеск. Она сделала слабую попытку встать, но тут же обессиленно опустилась обратно. — Госпожа, — голос старухи был слабым, еле слышным, — простите, что вынуждена принимать вас в таком виде… — Не беспокойся, Зейнеб-хатун, сиди. Рада тебя видеть. — Шах расположилась в удобном кресле, заботливо подставленном Аслией. — Я сегодня уезжаю и зашла поблагодарить. Я многим обязана тебе и твоей дочери. Это вам на память от меня. Шах поставила на покрытый ажурной скатертью столик инкрустированную шкатулку со специально подобранными украшениями. — Благодарю, госпожа, — на глаза старой акушерки навернулись слёзы, — благодарю вас, что не забыли… — Зейнеб-хатун, — как можно мягче и спокойнее сказала Шах, не зная, как перейти к щекотливому вопросу, — мне нужна твоя помощь. — Чем могу служить, госпожа? — Меня интересуют обстоятельства рождения моего брата — султана Сулеймана. — Всё было как обычно, — ответила акушерка, лишь на секунду отведя глаза и пряча руки под узорчатое покрывало. — Что вас интересует, госпожа? — Не лукавь, Зейнеб-хатун, — Шах понизила голос. — Это вопрос государственной важности. — Не понимаю, госпожа, о чём вы говорите… — Хорошо, не хочешь говорить — не надо. Но сначала прочти вот это, — Шах передала акушерке письмо и та погрузилась в чтение, беззвучно шевеля губами. Вскоре лицо её побледнело, взгляд стал испуганным и потерянным, а письмо выпало из дрожащих рук. Его ловко подхватила Аслия, расставлявшая на столике незамысловатое угощение для важной гостьи. — Как же это так, госпожа? Что же это такое? Что же теперь будет? — затравленно глядя по сторонам, прошептала старая акушерка. — Зейнеб-хатун, не испытывай моё терпение, — Шах начала кипятиться, — ты же видишь, под угрозой существование великой династии Османов! Поняв, что перегнула палку, Шах примирительным тоном добавила: — Не бойся, просто открой мне правду. — Простите, госпожа, простите… — бледными губами едва слышно бормотала Зейнеб-хатун, — я расскажу всё. Всё, что знаю. Тяжело вздохнув, бывшая акушерка начала свой рассказ. — Это было поздней осенью в Трабзоне. Ваш покойный отец, тогда ещё шехзаде Селим уехал на охоту. А благословенная наша госпожа Айше Хафса, да упокоит Аллах её душу, ждала первенца. Ох, и сложная была роженица! Всё ей казалось, что беда должна случиться, и случилась-таки беда… Ночью меня вызвали к госпоже — начались схватки. Гюльбахар-хатун ни на миг от неё не отходила. Роды длились почти сутки, госпожа еле избежала смерти, ребёнок родился мёртвым, ничего нельзя было сделать. Гюльбахар-хатун не знала, что сказать невестке, когда та придёт в себя. Боялась, что не переживёт смерть сына. Поэтому приказала срочно найти здорового новорождённого мальчика… Простите, госпожа, это всё для блага Династии… Зейнеб-хатун замолчала и устало прикрыла глаза. Казалось, она совершенно обессилела и не проронит больше ни слова. Однако Шах не собиралась сдаваться. — И как? Нашли мальчика? Зейнеб-хатун, ну не тяни же! — нетерпеливо воскликнула она. Выйдя из оцепенения акушерка продолжила: — Подходящего мальчика нашли в семье небогатого ювелира, соседа моей сестры. Дочка его с детства была немного не в себе — видения у неё были, голоса, сны всякие… Но на каждую кастрюльку крышечка найдётся. Посватался к ней молодой поэт, а накануне свадьбы взял, да и исчез: решил искупаться в море и то ли утонул, то ли сбежал, кто его ведает… А у ювелира всё золото пропало и камни драгоценные, и украшения, что ему клиенты в ремонт отдали. Может совпадение, а может и нет. Но беда не приходит одна. Только ювелир денег занял, чтобы материалы купить, да с клиентами расплатиться, как оказалось, что дочка-то — в положении… Роды как раз я принимала, по знакомству, так сказать. Ребёночек здоровеньким родился, зато мать его после родов совсем обезумела: всё ходила к морю, звала своего жениха, а однажды так и не вернулась домой… Шах слушала внимательно, не перебивая, и Зейнеб-хатун продолжила рассказ. — Так вот, ребёночка этого Гюльбахар-хатун велела выкупить, негоже ребёнку без матери, да и деду нужно было как-то с долгами расплатиться. Хороший ребёночек был, здоровенький. Шехзаде Селим с охоты вернулся и очень доволен был, Сулейманом сына назвал. А госпожа Айше Хафса, когда пришла в себя, то малыша на руках всё качала, качала… — акушерка погрузилась в воспоминания и начала раскачиваться из стороны в сторону. — Гюльбахар-хатун запретила говорить… Я поклялась… Так и умерла ваша Валиде, ничего не узнав… Может, оно и к лучшему… Я бы не сказала, если бы не письмо… Да простит меня Аллах… — Расскажи дальше, Зейнеб-хатун, дальше… Что было с остальными детьми? — Шах-и-Хубан еле сдерживала любопытство. — Через два года Аллах благословил госпожу нашу Айше Хафсу — Хатидже Султан родилась. Недоношенной. Думали, не выживет она. Дети на таком сроке не выживают. Однако Аллах сотворил чудо: девочка родилась небольшой, но сильной. Шехзаде Селим назвал её Хатидже . — А остальные? — Я уж не буду рассказывать про покойных. Много их было, очень много… Кто-то в младенчестве умер, а кого-то Повелитель… — Ладно, Зейнеб-хатун, не продолжай! — прервала Шах, прекрасно помня, как обходился её отец с неугодными сыновьями. — Говори про живых. — Ну я и говорю, — вздохнула акушерка. — Ещё до рождения Хатидже Султан привезли в гарем красивейшую венецианку благородных кровей. До чего же она была хороша, но такого ядовитого языка Аллах до той поры не видывал! Дня не проходило, чтобы она с кем-нибудь не поссорилась. Всё кричала, что она госпожа, остальным не ровня. Да ещё взялась других наложниц между собою стравливать. Сначала той наговорит на эту, потом — этой на ту… Девчонки дерутся, а ей в радость… В гареме все покой потеряли, но отца вашего, земля ему пухом, это только забавляло, с ним-то она была милой и кроткой. Через год родила она девочку. Отец ваш назвал её Бейхан — «госпожа», значит. Очень уж матери хотелось, чтобы дочка госпожой была. А как родила, так зазналась… Бывало, ходит по гарему и кричит: «Я — госпожа и дочка моя — госпожа! Вы все мне прислуживать должны!» Только вот однажды пропала она. Тихо так в гареме стало, даже непривычно. Бросились искать — и нашли в хаммаме: как сейчас помню — лежит в луже крови, а из груди кинжал торчит! Поглядели — о Аллах, ужас-то какой: у неё язык отрезан! — А чей кинжал был? — полюбопытствовала Шах, живо представляя себе произошедшую трагедию. — Так её и был! Её собственный кинжал. Вот как бывает… А дочка её вместе с Хатидже Султан росла. Благословенная наша госпожа Айше Хафса позаботилась о малышке, девочка ни в чём не нуждалась. А потом уж года через два шехзаде Селим, да упокоит Аллах его душу, привёз в гарем юную египтянку — танцовщицу из таверны. Шах скептически хмыкнула, немало удивившись такому странному выбору, но решила промолчать. — Не подумайте плохого, госпожа, — Зейнеб-хатун улыбнулась своим мыслям. — Я сама её осматривала. В таверне она только танцевала для посетителей. Но как танцевала! Порхала, словно бабочка! Покойный отец ваш был очарован и надолго забыл обо всех наложницах. Прекрасно помню эту танцовщицу — безответственная красивая кукла. Когда она родила дочку, то сразу же отказалась кормить её, поэтому девочку назвали Фатьма. «Так вот в кого у Фати такая грация и страсть к танцам!» — подумала Шах, а вслух спросила: — А что было дальше? — Танцовщица эта, едва придя в себя после родов, сбежала с начальником дворцовой стражи. Их так и не нашли — как сквозь землю провалились. А ваша Валиде, да упокоит Аллах её душу, взяла девочку на воспитание и растила как родную. Это была последняя дочь нашего покойного Повелителя. — А как же я? — растерянно спросила Шах, предчувствуя недоброе. — Госпожа… Вы уверены? — Говори, не бойся, это всё в интересах Династии. — После всей этой истории с побегом отец ваш совершенно охладел к женщинам. С той поры прошло уже лет семь-восемь, и вот в гарем привезли необычную пленницу. Сестра русского князя должна была стать женой короля Франции, но попала в плен к пиратам. Её преподнесли в подарок шехзаде Селиму. Русский посол предлагал за неё огромный выкуп, но шехзаде был непреклонен: пленница осталась в гареме. По красоте ей не было равных — высокая, стройная, кожа белая словно мрамор, глаза голубые как море, волосы цвета золота, а когда она их укладывала вокруг головы, получалась будто бы золотая корона… — Это была моя мать? — с замиранием сердца спросила Шах. — Нет, госпожа. Но всё по порядку. Впервые за долгие годы у шехзаде Селима пробудился интерес к женщине. Но напрасно пытался он увлечь прекрасную пленницу дорогими подарками и стихами. Угрозы на неё тоже не действовали. Она только всё больше и больше замыкалась в себе. Шехзаде Селим совсем покой потерял, только о ней и думал, отошёл от дел и забросил управление санджаком. Поползли нехорошие слухи, будто бы она иноземная шпионка. А ещё говорили, что она то ли ведьма, то ли чернокнижница, то ли жрица какого-то неизвестного северного божества. Долго терпел шехзаде Селим, но всему есть предел — он взял её силой. Но эта девушка была не из тех, кто может смириться с насилием. Сопротивляясь, она серьёзно ранила шехзаде. За попытку убийства он бросил её в темницу и хотел было казнить, но тут его неожиданно вызвал в столицу султан Баязид. Когда шехзаде вернулся, оказалось, что пленница в положении. Он повелел ждать родов, а потом отрубить строптивице голову. В положенный срок на свет появился мальчик. Тогда для блага Династии несравненная наша госпожа Айше Хафса приказала срочно найти новорождённую девочку. Вот, Аслия знает. Правда, дочка? Аслия, стоявшая у окна, держа в руках злополучное письмо, вздрогнула и подскочила на месте: — Истинная правда, госпожа! Я девочку принесла… То есть вас, госпожа… Шах прикрыла глаза и начала медленно сползать с кресла на пол. — Скорее, госпоже плохо! — крикнула Зейнеб-хатун, но Аслия уже подхватила Шах, усаживая поудобнее и не давая ей упасть. — Не волнуйтесь, госпожа, не волнуйтесь… Это всё для блага Династии. Точнее, для блага вашего брата султана Сулеймана. Вот, выпейте шербет. Он освежает. Шах взяла с подноса бокал. Воздух наполнился знакомым ароматом персикового шербета. Пить не хотелось. Мыслей не было. Вся картина мира в одночасье разбилась на множество осколков, оставив после себя звенящую пустоту. — То есть, вы меня забрали из семьи… Лишили родительской любви… — подвела горький итог Шах. — А кто мои настоящие родители? Они продали меня, как и Сулеймана? — Нет, госпожа, — вставила слово Аслия. — В тот день я принимала роды у жены гончара, которую наблюдала во время беременности. Анна её звали. Её муж делал красивую и необычную посуду, а она расписывала. Не было двух одинаковых чашек или кувшинов — везде рисунки разные. И ещё она мастерила броши с росписью. Одну мне подарила на память. Сейчас принесу. Аслия вышла из комнаты и быстро вернулась с брошью в маленьком бархатном мешочке: — Вот, госпожа, посмотрите. Шах достала небольшую изящную вещицу: овальную фарфоровую пластину украшала миниатюра — перевязанный полупрозрачной лентой букетик подснежников. На обратной стороне была витиеватая подпись: «Анна М.» — Это вам, госпожа. Пусть будет на память, — грустно улыбнулась Аслия. — Спасибо, — Шах убрала брошь обратно в мешочек. — А как звали моего отца? — Не помню. Я его и не видела ни разу. Он постоянно возил на продажу свой товар то в Ангору, то в Смирну, то ещё куда-то. Покупателей никак не мог найти. В тот день он тоже был в отъезде. Роды прошли тяжело, девочка слабенькая родилась. Думала, ни мать, ни ребёнок не выживут. Зима-то суровая была. Мороз такой лютый, что птицы на лету падали. А у Анны даже дров не было, в доме всё промёрзло. Вот так они бедно жили. Анна при смерти была, в беспамятстве лежала. Я дров своих принесла, печь кое-как растопила, девочку завернула и во дворец побежала, матушке помощь была нужна. Рассказала всё, а матушка и говорит: «Неси сюда». Ну и принесла я малышку, то есть вас, во дворец. — Это так, Зейнеб-хатун? — спросила Шах, тщетно пытаясь осмыслить услышанное. — Всё так, госпожа, всё так, — кивнула акушерка, с опаской поглядывая по сторонам. — Шехзаде в то время ездил в Стамбул к султану Баязиду, а как вернулся, сначала рассердился, даже не пожелал на ребёнка взглянуть, сказал, что хотел сына. Потом же сменил гнев на милость и почтил нас своим вниманием. «Будет как мать — светлой и золотоволосой», — сказал он, держа свёрток, то есть вас, госпожа, и нарёк именем Шах-и-Хубан. — Шах-и-Хубан, — эхом отозвалась Шах. — Светлая госпожа… — Потом Шехзаде Селим поручил вас заботам госпожи нашей Айше Хафсы и назначил ей в помощь Афифе-хатун, а строптивую пленницу приказал в тот же день казнить. Она шла на казнь с гордо поднятой головой и перед смертью прокляла шехзаде Селима и весь род его. Она кричала, что не найдёт он покоя ни на этом свете, ни на том, что захочет умереть и не сможет, что восстанет сын против отца, а отец против сына, и брат пойдёт войной на брата, море слёз ожидает Династию и реки крови, и потянутся из дворца вереницы гробов, и падёт великая Османская империя… А потом начала читать какое-то заклинание на своём языке и тут подул ледяной ветер и небо заволокло чёрными тучами… От ужаса Шах-и-Хубан не могла пошевелиться и только сжимала в одной руке бокал, из которого не сделала ни единого глотка, а в другой — брошку в бархатном мешочке. — Вы, госпожа, очень слабенькой родились, — вернулась к своему рассказу Зейнеб-хатун. — Видимо, матушка ваша крайне плохо питалась. Так часто бывает у бедняков. Афифе-хатун нашла вам лучшую кормилицу и сама не отходила от вас. Следила, чтобы в ваших покоях всегда было жарко натоплено, чтобы пелёнки были сухие и чистые, а воздух свежий. Да пошлёт Аллах нашей Афифе-хатун крепкое здоровье и долгие годы. — Аминь, — отозвалась Шах-и-Хубан, с трудом приходя в себя. — А что стало с мальчиком? — Согласно правилам, — пожала плечами Зейнеб-хатун, — его отдали палачам. Так всегда поступают. Для блага Династии, разумеется. — Тогда о ком же говорится в письме? Кто законный наследник? Зейнеб-хатун удивлённо развела руками, но тут Аслия упала на колени и всхлипнула: — Простите, госпожа! И вы, матушка, простите! — Что такое, Аслия? — удивилась Шах. — Простите меня, не могла я ребёночка палачу отдать. Я его как на руки взяла, а он взглянул на меня… Маленький такой, хорошенький, а глаза мудрые-мудрые… Прямо в душу заглянул… Вы уж простите… — Аслия залилась слезами. Шах поняла, что дело принимает новый оборот: — Рассказывай, Аслия. Что стало с ребёнком? — Палачу я сказала, что ребёнок мёртвым родился. Он только рад был. Палачи ведь тоже люди. Не сами они судьбу такую выбрали… — Аслия, пожалуйста, ближе к делу! — у Шах внутри всё клокотало. — Ребёночка я к Анне принесла, надо было посмотреть, что там с нею. По правде сказать, не думала я, что она выживет, очень плоха была. Но как мальчика увидела, так сразу на поправку пошла. Ребёночек-то такой замечательный, не плакал совсем, как будто всё понимал. Хорошенький, словно ангелочек, на голове пушок золотистый, а глаза тёмные, печальные и смотрит так, будто бы насквозь видит… Всю гниль нашу насквозь… — Аслия, следи за языком! — перебила Зейнеб-хатун и виновато добавила: — Простите, госпожа. Собравшись с духом, Шах спросила тихим охрипшим голосом: — Как назвали ребёнка? — Это мне неизвестно, — Аслия виновато склонила голову. — Они же христиане — окрестили, наверное, по своему обычаю. Где-то через неделю зашла навестить, а их уже и след простыл. Муж Анны вернулся и они сразу уехали. Ходили слухи, что перед этим он с кузнецом подрался, да не знаю, что там и как… Шах сидела как громом поражённая. Мысли путались, а грудь сдавило так, что стало трудно дышать. — Всё так и случилось, как северная ведьма предсказывала, — продолжила рассказ Зейнеб-хатун. — Шехзаде Селим восстал против отца, султана Баязида. Заняв трон, он казнил своих братьев и племянников. Всех казнил. Потом решил, что три старших сына заговор готовят, и их тоже казнил. Один Шехзаде Сулейман жив остался, да и то по чистой случайности. Вот оно, проклятье-то как обернулось! Наложницы боялись к султану на хальвет ходить, а для тех, кого заставляли, я специальные настои готовила. Никто не хотел детей, которых ждала верная смерть. Но как-то пришла ко мне одна девушка и попросила осмотреть её. Оказалось, она в положении. Хотела я султана порадовать, но бедняжка упала на колени и умоляла никому не говорить. Сказала, что боится проклятья. Потом уже я узнала, что её выдали замуж за пашу и отправили из дворца. А там слухи поползли, что родился мальчик и очень он на султана Селима похож… Увейс-паша. Предполагаемый сын султана Селима. Эту историю Шах-и-Хубан слышала не раз. Увейс-паша верой и правдой служил Династии и никогда не претендовал на трон. — Это проклятье, — обречённо вздохнула Зейнеб-хатун, — потеряет свою силу только тогда, когда Империя лишится всех завоёванных земель и когда падёт великая династия Османов… Шах-и-Хубан отставила бокал с шербетом, взяла из рук притихшей Аслии роковое письмо, поднесла его к огню одинокой свечи, горевшей в бронзовом подсвечнике, и опустила на небольшой поднос. Бумага вспыхнула желто-фиолетовым пламенем, по комнате распространился удушливый запах. — Вы долго хранили эти тайны. Так должно быть и впредь, — приказала Шах-и-Хубан замершим акушеркам. Ей хотелось спрятаться и зарыдать, но сегодня придётся быть сильной. Для блага Династии.