***
Это не имело смысла. Она не должна быть здесь. Харуми Хасаши смотрела на обширную пустошь Преисподней — бесплодную пустынную равнину, освещенную тусклым золотым солнцем, которое, казалось, умирало. Она чувствовала, как резкий ветер развевает ее растрепанные волосы, ощущала запах серы и пепла в воздухе и пыталась понять, что пошло не так. Ее сын был рядом. Она почувствовала его руку в своей. Он был жив и сказал, что отвезет ее в лучшее место. Он принесет ей покой. И на мгновение она почти увидела это. Сквозь ослепляющий белый свет она увидела рай, ожидающий по ту сторону. Она чувствовала его тепло и уют. Но что-то случилось. Ее хватка оторвалась от него, и она вспомнила, как упала. Дальше последовало размытое пятно, но теперь она оказалась в этой адской стране. Тем не менее нежить, в которую ее превратил Куан Чи, и понятия не имеет, как она туда попала и как сбежать. Она опустилась на колени и почувствовала, как гноится изменчивая смесь отчаяния и гнева. Ей хотелось кричать и ругаться. Она хотела кого-то обвинить и заставить заплатить. Она посмотрела на свои руки — все еще в перчатках с когтями — и возненавидела то, во что превратилась. Она хотела сына. Она хотела своего мужа. Это было несправедливо, это должна быть ее судьба. Шаги приблизились. Позади нее были два существа, не похожие на людей. Демонические существа с серой кожей и видимыми венами шипели и рычали на варварском языке, которого она не понимала. Без сомнения, уроженцы Преисподней, но она не была уверена, хотели ли они причинить ей вред или просто из любопытства. Один из они выхватил топор и закричал на нее. Другой показал колючий хлыст, которым он щелкнул по земле, пытаясь запугать ее. Она все еще не понимала, что они говорили, но их намерения были ясны. Были ли они силовиками царства или просто хищниками на охоте, они представляли угрозу. Харуми двигалась как ветер. Она не думала, что сможет летать, но даже она не была уверена, касались ли ее ноги земли, когда она скользила. Она уничтожила первого они серией ударов — сначала по его ногам, а затем двигаясь вверх к его груди. Когда он упал на колени, с широко раскрытыми и растерянными пустыми желтыми глазами, она вонзила свои когти в его морду, рассекая его мозг. Другой они, тот, что с кнутом, вздрогнул и попятился. Он зарычал и огрызнулся на нее, но Харуми уклонилась от удара плетью и ударом колена врезалась ему в подбородок. Взревев, она вонзила когти ему в грудь и вырвала сердце. За короткий миг до того, как они рухнул, она подняла его сердце и усмехнулась. Хотя нападавшие на нее были мертвы, Харуми чувствовала себя на грани безумия. Она хотела большего. Она хотела, чтобы на нее напал легион врагов, чтобы она могла уничтожить их одного за другим. Она хотела утопить мир в океане своей боли и ярости… нескончаемой буре ярости, которая поглотит все и всех… — Нет… — сказала она. — Нет, я не такая. Холод пробежал по ней, когда она попыталась отогнать гнев и сосредоточиться. Она была Харуми Хасаши — женой и матерью. Она не была ни воином, ни убийцей. Бой был прерогативой ее мужа, и она довольствовалась тем, что оставила его ему… пока его образ жизни не нашел пути к ней и их сыну. — Это то, на что это было похоже для тебя, Ханзо? — спросила она. — В ловушке собственного гнева? Этого и хотел Куан Чи. Вот почему он превратил ее в то, чем она была, и она не могла позволить себе пойти по этому пути. Теперь, пока ее сын еще жив, ибо Сатоши где-то жив. Она чувствовала это своим сердцем, и ей нужно было найти его. Если Ханзо смог вынести Преисподнюю и в конце концов сбежать, то и она сможет. Харуми Хасаши воссоединится со своей семьей и заработает себе отдых. И горе тому, кто посмеет встать у нее на пути.***
Синдел нахмурилась и вздрогнула, увидев свое отражение в зеркале. Ее губа была разбита, а вокруг правого глаза образовался тусклый синяк. Она с шипением отвернулась от зеркала и в отчаянии зашагала по грязной комнате. Она до сих пор не была уверена, что произошло, или даже как она оказалась в этой проклятой пирамиде. Притворщик, с которым она сражалась, одержал верх — только на данный момент, потому что Синдел собиралась переломить ход их битвы, — когда они обе оказались в ослепительном белом свете. Следующее, что она помнила, это то, что она бродила по улицам Внешнего Мира в оцепенении. Она укрылась в заброшенном магазине, вонявшем старостью и пылью. Ей нужен отдых — не то чтобы претендент на самом деле выигрывал; у нее все было под контролем, но ей тошно, что ей приходится прятаться в какой-нибудь крестьянской каморке. Она была королевой и императрицей, теперь брошенной в мир и временную шкалу, которых она не понимала. Лишили ее трона или вассалов… побили каким-то жалким зеркальным отражением… Я не проигрывала тот бой! Пнув часть мусора, разбросанную по полу, и выругавшись, она уперла руки в бедра и перевела дыхание. Все в порядке, сказала она себе. Мелкую неудачу она легко преодолеет. Главное, что она еще жива. Она восстановит свои силы, узнает, что ей нужно, и вернет себе то, что по праву принадлежит ей. А что касается Китаны… если предположить, что ее наглый ребенок тоже жив… она не закончила с ней. Она найдет свою дочь и обучит ее путям боли и страданий до такой степени, что ее унижение в Море Крови покажется лишь сном. И на этот раз не будет нелепых альтернативных версий самой себя, чтобы… Головокружение охватило Синдел. Пульсирующая боль образовалась в центре ее головы так, что колени подогнулись. Она застонала, стон постепенно перешёл в крик. Ее зрение затуманилось, и ужасное чувство слезы появилось в ее голове и прокатилось по ее позвоночнику, как будто она раскалывалась надвое… … … … Синдел встала, дезориентированная, тяжело дыша. Она огляделась и не узнала, где находится. Последнее, что она помнила, это битва с безумной версией себя в пирамиде Онаги, прежде чем ее окутало странным светом. Она подошла к ближайшему зеркалу и обнаружила, что ее знакомые пустые глаза смотрят на нее. Черная полоса осталась в ее седых волосах, и она сохранила свой призрачный вид — как это было с тех пор, как Шао Кан воскресил ее. Небольшая цена за воссоединение с дочерью, подумала она. Она не была уверена, что произошло, но казалось, что она еще жива. Странные обстоятельства, но, по крайней мере, теперь она снова могла быть с Китаной. Протирая глаза, она подошла к двери, надеясь узнать, где находится, хотя, судя по полуразрушенной комнате, догадывалась о Внешнем Мире. Как только она сориентируется, она сможет… — И что это за ерунда? Голос был ясным. Она резко обернулась, уверенная, что с ней кто-то есть. Когда она не нашла ничего, кроме пустого магазина, заполненного пылью и паутиной, она решила, что это ничего не значит. — Не игнорируй меня! Что это?! Что творится?! Ее кровь похолодела. Не только потому, что она ясно слышала голос в своей голове, но и потому, что это был ее собственный голос. Неохотно она вернулась к зеркалу и снова посмотрела на свое отражение. Это действительно было ее лицо, но черная полоса исчезла, а карие глаза смотрели на нее с ненавистью и ядом. — Я не понимаю, — сказала она. — Значит, нас двое, — ответило ее отражение. Я надеялась избавиться от тебя. Рука Синдел легла на ее сердце, когда ее осенило ужасное осознание. Каким-то образом, по какой-то причине, она и ее злая версия объединились. Два разума — или, может быть, даже две отдельные души — теперь занимали одно и то же тело. — Нет, — сказала она. — Нет, нет, нет… только не это… — Я не счастливее тебя, — сказала другая Синдел. — Кажется, судьба сыграла с нами обеими злую шутку. Отчаяние охватило ее, когда она упала на колени. Это было несправедливо. Она была потеряна и дрейфовала со времен Армагеддона, казалась забытой и замененной насмешкой над всем, чем она была. И теперь, когда у нее наконец появился шанс вернуть себе жизнь и воссоединиться со своей дочерью, каждый ее шаг будет преследовать ее двойник, словно тень. Яркий свет привлек ее внимание, и она увидела лежащий на полу осколок стекла. Пока она смотрела на это, ей пришла в голову тревожная мысль. Теперь она контролировала ситуацию, да, но что, если ее тень восстановит контроль над ее телом? Какой хаос произойдёт, прежде чем она вернёт себе контроль? А что же Китана? Пока существует злая Синдел, ее дочь никогда не будет в безопасности. Жестокая судьба, подумала она, поднимая осколок стекла. Однажды, давным-давно, она в отчаянии покончила с собой. Тогда это казалось единственным выходом, но после своего воскрешения Синдел всегда несла в себе некоторую вину. Она пообещала себе, что никогда больше не бросит свою дочь, но казалось, что единственный способ защитить ее сейчас — это еще одно самоубийство. — Прости, Китана, — сказала она, держа осколок на запястье. — Хотелось бы, чтобы до этого больше не дошло… — Это действительно твой ответ на все? — спросила другая Синдел. — Теперь я понимаю, почему Китана предпочитает тебя. — Не говори о ней, — прошипела она. — И я с радостью умру, прежде чем позволю тебе снова причинить ей боль. — Ты уверена, что действительно хочешь это сделать? — Ты тратишь свое время, пытаясь отговорить меня от этого. Когда я умру, ты умрешь со мной, и Китана будет в безопасности. — Но знаем ли мы это? Синдел посмотрела в зеркало, и ее двойник уставился на нее холодным взглядом. Она была уверена, что блефует, но что, если она знала что-то, чего не знала? — Что ты имеешь в виду? — Мы не знаем, что именно с нами произошло, не так ли? — ответила ее тень. — Два разума в одном теле? Два существа в одном пространстве? Все, что мы знаем, это то, что сама реальность была согнута для того, чтобы мы существовали одновременно. — Или я просто сумасшедшая, разговаривающая с голосом в своей голове. — Я хочу сказать: откуда ты знаешь, что, убив себя, ты заберёшь меня с собой? Насколько ты знаешь, только ты умрешь и оставишь меня свободной делать то, что я хочу. Синдел нахмурилась и прижала осколок к запястью. Ее коллега была заинтересована только в том, чтобы спасти собственную шкуру, но в ее разум закралось сомнение. Как бы ей не хотелось это признавать, другая Синдел была права в одном: она не знала, с чем имеет дело. Скорее всего, перерезание ей запястий убьет их обоих. Но что, если она ошиблась? Что, если она действительно была единственным существом между ее тенью и Китаной? Это вполне может быть блефом, но готова ли она рискнуть? Ее рука дрожала, когда тонкая струйка крови капала с ее запястья. Она приказала себе резать — что ее тень пытается спасти себя. Она знала, что ее двойник мог сделать — уже сделал — с ее дочерью. Она не могла снова подвергнуть Китану такой боли и пыткам. Но это было нечто большее, чем сомнение, созданное ее тенью. У нее была еще одна причина хотеть жить. В конце концов, да простят ее боги, она хотела снова увидеть свою девочку. — Будь ты проклята, — сказала она, отбрасывая осколок в сторону. — Прекрасно. Думаю, мы все-таки соседи по комнате. Синдел уставилась в зеркало, глядя в глаза своему злобному двойнику. — Я не убью себя, — сказала она. — Не в этот раз. Я найду способ избавиться от тебя. Сколько бы времени это ни заняло… что бы я ни делала… я буду свободна от тебя. И я клянусь тебе: пока есть силы во мне, ты больше не тронешь мою дочь. Злая Синдел посмотрела в ответ с легкой ухмылкой на губах. — Знай это, сказала она. — Теперь у тебя есть контроль, но ты устанешь. Вы ослабнешь. И когда это случится … когда я буду готова … я верну контроль над своим телом. И я позабочусь о том, чтобы ты смотрела, как я разбираюсь со своей дочерью. Я буду ломать ее по крупицам, пока ее единственным спасением не будет последовать твоему трусливому примеру и покончить с собой. Она замолчала, и истинное отражение Синдел вернулось к ней в зеркале. Отдыхая, без сомнения, и ожидая своего времени, чтобы вырвать контроль над их телом. Холод пробежал по крови Синдел, зная об опасности, которую она теперь несет в своем уме. Или даже душе. Она вышла из магазина, чтобы начать свои поиски. Боль охватила ее сердце, как она поняла, пока она не нашла способ избавиться от своей тени, она не могла рисковать снова идти к Китане. Китана не должна даже знать, что она все еще жива. Никто не должен. Синдел молилась, отправляясь в свое одинокое путешествие. Она молилась, чтобы был способ освободиться от своего злого двойника. Она молилась о силе, чтобы удержать ее в страхе. И она молилась, чтобы однажды она воссоединилась со своей дочерью. — Я больше не подведу тебя, Китана. … Я надеюсь.***
— Что вас беспокоит, милорд? Двор превратился в унылое место. Слияние с Внешним Миром превратило когда-то пышные деревья в скелетные ветки, сбрасывающие засохшие коричневые листья. Статуи по внешнему краю — фигуры, изображающие великих предков его семьи, — выглядели более старыми и дряхлыми, почти как призраки. Небо над головой, болезненная смесь пурпурных оттенков, было чуждым и странным. В самом воздухе была прогорклость. — Помимо очевидного? Кобальт опустил голову и вздохнул, даже не глядя на нее. Несмотря на хаос, охвативший их дом, он сохранил элегантную и царственную внешность, подобающую знатному эденийцу. Одетый в сине-белую дворянскую одежду, его черные волосы были зачесаны назад и аккуратно уложены. Его лицо, загорелое до здорового темно-коричневого цвета, было гладко выбрито и нетронутым — лицо человека, который мало знал трудностей в своей долгой жизни. — Я все время думаю о своей сестре, — сказал он. — Она должна быть здесь сейчас. С нами. — Мне показалось странным, что ее здесь не было, — сказала она. — Твои родители не упоминали о ней. Он посмотрел на второй этаж своего семейного дома, где окна комнаты его матери и отца были темными из-за задернутых занавесок. Ему было интересно, о чем они сейчас думают. Слияние с Внешним Миром было достаточно напряженным. Что бы ни случилось между ними и его сестрой, казалось, что это переломный момент. — Что-то не так, — сказал он. — После битвы и слияния мои родители и сестра поссорились. Я не знаю, о чем это было. Я только знаю, что в конце они кричали друг на друга. — Он повернулся к ней. — С тех пор Джейд не появлялась. Она кивнула, хотя ее лицо было частично скрыто капюшоном. Ее коричневый плащ колыхался на холодном ветру, и она бросила быстрый взгляд через плечо, словно проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь. — Это темные дни, — сказала она. — Мы все в стрессе. Я уверена, что бы это ни было, со временем все исправится. Ее слова успокаивали, но он что-то почувствовал в ее тоне. — Ты не кажешься уверенной в этом. — Я бы не стала говорить плохо о вашей сестре, милорд. — Нет, — сказал он. — Говори. Я хочу понять. — Я понимаю, что тебе будет трудно, Кобальт, но правда в том, что твоя сестра не то, что ты думаешь. И не наша принцесса. Хотя по крови они эденийцы, они не… настоящие эденийцы, как мы с вами. Он нахмурился, но не мог отрицать, что видел это сам. Ему действительно показалось странным, что Джейд питает такую симпатию к иноземцу вроде Коталь Кана. И хотя дни перед нападением и слиянием были счастливыми и мирными, он иногда чувствовал, что с сестрой что-то не так. Что-то нематериальное, что отделяло ее от него самого и его родителей. Даже принцесса Китана временами беспокоила его, и он солгал бы, если бы сказал, что не подозревает ее странного исчезновения прямо перед тем, как на них напали. Теперь она возвращается так же таинственно, не зная ни короля, ни королевы, ни даже собственной сестры. — Что-то есть, — сказал он. — Что-то… грязное. Я не могу определить это, но я чувствую это своим сердцем. — Доверься своим инстинктам, Кобальт, — сказала она. — У нашей принцессы много секретов. Тьма окружает ее и портит все, к чему прикасается. — Даже Джейд? Она вздохнула и опустила голову. — Ты спрашиваешь, почему Джейд нет здесь, — сказала она. — Ты спрашиваешь, почему она избегает тебя и своих родителей. Хотя мне больно это говорить, я боюсь, правда в том, что Джейд всегда будет выбирать Китану из всего остального. Ее страна… ее родня… она всегда выберет свою принцессу. Она опустила капюшон и посмотрела на него. — Я знаю лучше, чем большинство. У него пробежал холодок, когда он увидел ее жуткие белые глаза. — Что с тобой случилось? — Это, милорд, еще одна длинная и печальная история. Достаточно сказать, что я знаю, что значит быть преданным нашей Джейд. Гнев закипал в сердце Кобальта. Джейд может быть его родственницей, но он не одобрял ее поведения. Их семья была великим наследием Эдении. Жемчужины благородства. Верность короне — это одно, но кровь важнее, особенно если тот, кто носит корону, оказывается недостойным. — Я молюсь, чтобы мы ошиблись, — сказал он. — Но если принцесса Китана… если окажется, что она не способна руководить нашим народом, она должна уйти в сторону. И если я должен быть тем, кто это сделает, пусть будет так. — А что Джейд? — У нее есть выбор: стоять с Китаной или своей собственной кровью. Если она всегда будет на стороне принцессы, как ты говоришь, то у меня нет сестры. — Он сделал паузу, позволив своим словам дойти до сознания. Кратковременное чувство нерешительности пришло, но при мысли о Джейд и их родителях, кричащих друг на друга, о сердитых слезах на глазах их матери, он ощутил свою решимость. — Идём. У нас есть работа. Он ушел со двора. Позади него Таня улыбнулась. — Я к услугам моего лорда.***
Боль пронзила руку Камелеоны. Вися на перевязи, перекинутой через плечо, она достаточно хорошо чинилась. Но время от времени она забывалась и перенапрягала или пыталась использовать ее, и это напоминало ей о битве с Шанг Цунгом. Съёжившись, она опустилась на одно колено и стала ждать, пока погаснет вспышка. Один из ее братьев-ящеров, юноша по имени Нилтыш, остановился, чтобы навестить ее. — Ты не должна переутомляться, — сказал он. — Ты все еще ранена. — Спасибо, — ответила она. — Я в порядке. Мне просто нужна минутка. Он кивнул и продолжил собираться. Неподалеку остальные их люди вошли в вращающийся портал, который должен был привести их в Затерру, где их ждало больше их сородичей. Камелеоне не терпелось покончить с этим. Хотя в данный момент явной угрозы не было, она не хотела задерживаться. — Миледи, — сказал Нилтыш. — Ты уверена, что нам не стоит остаться? Разве у Короля Драконов не было бы… — Король Драконов ничего не значит, — перебила она. — Возможно, он возродил наш народ. Возможно, он сохранил наш дом, и за это мы были обязаны ему нашей с-с-службой. Но не заблуждайтесь: он был еще одним Шао Каном, и царства не стали беднее без него. Мне не нужна месть или злоба. Как только мы вернемся домой, я больше не буду иметь дел с людьми. — Понял, — ответил он. — А как же лорд Сайзот? Она колебалась. После его смерти Рептилия стал провозглашаться среди их возрожденных людей героем и мучеником. Хотя она держала это при себе, нельзя было отрицать, что у нее были противоречивые чувства. Они не знали Рептилию, которого знала она — существо, послушное Шао Кану, даже когда их народ вымер. Который предал ее, когда она попыталась настроить его против его Императора. Но, в конце концов, он умер, чтобы спасти ее жизнь. Он пытался поступить правильно с ней. Если бы он выжил, возможно, он был бы лучшим заурианином, чем тот, которого она знала? Было ли справедливо отобрать у них народного героя? И разве она не заботилась о нем, даже после всего? — Сайзот был… — сказала она. — … сложно. Он не всегда делал лучший выбор. Он сделал много промахов. Но… Она посмотрела на Нилтыша и принужденно улыбнулась. — Он всегда желал лучшего для нас. Мы будем чтить его. Нилтыш кивнул и вышел. Она полезла в мешочек, который носила на поясе, и достала гладкий овальный предмет, который держала внутри. Она предполагала, что все-таки будет оплакивать Рептилию, несмотря на все его недостатки и ошибки. Но, глядя на яйцо в своей руке, она почувствовала надежду на будущее — может быть, впервые за много веков. — Твой детеныш поднимется там, где ты упал, Сайзот, — подумала она. — Встанет там, где ты преклонил колени, и станет ящером, которым ты мог бы быть. Я надеюсь, что ты обретешь покой, где бы ты ни был сейчас. Положив яйцо обратно в мешочек, она поднялась на ноги и подошла к порталу, где ждали только Нилтыш и горстка ей подобных. — Это все? — Даааа. Нилтыш и последние зауриане прошли через портал. Она бросила последний взгляд на Внешний Мир и не пожалела, что оставила его позади, даже если это был единственный дом, который она знала за всю свою жизнь. Если повезет, молилась она, она и ее люди будут забыты и оставлены в покое, как только врата закроются. Опасность, которую она чувствовала в воздухе и чувствовала в своей крови, ее не беспокоила. Камелеона вошла в портал и оставила людей на произвол судьбы.***
Тьма не была чем-то новым для Чоу Кана. Не так давно. На самом деле он предпочел это. Там, где другие боялись темноты и считали ее затемненной и обманчивой, он нашел просветление и ясность в темноте. Он сидел и медитировал глубоко в лесу. Его густые белые волосы стояли и падали, несмотря на то, что он был моложе своего брата. Его торс без рубашки открывал карту шрамов и худощавое, изможденное телосложение, как будто его мускулы были натянутой проволокой. Его глаза, как и всегда, были покрыты шрамами, а пустая, безмятежная улыбка не сходила с его лица. Он не всегда был таким. Было время, когда он был скромным братом Лю Кана — молодым, здоровым и даже красивым. Другой сирота, чье место состояло в том, чтобы наблюдать и поддерживать предназначенного Избранного на его пути, чтобы защитить Земное Царство от сил, которые будут угрожать ему. Хотя они оба тренировались как бойцы, Лю был духовным — возможно, поэтому он лучше подходил для борьбы со злом Внешнего Мира и за его пределами. Чоу, с другой стороны, был вдумчивым и любознательным — больше интересовался книгами и учебой. Лю был тем, кто столкнется со злом лицом к лицу. Чоу будет тем, кто попытается понять это. Оглядываясь назад, казалось отвратительно очевидным, что он обречен на раннюю могилу на этом пути. Насколько легко ему было бы быть таким бесполезным помощником, как Кун Лао или этот придурок Кейдж из Америки? Или быть убитым врагами своего брата в качестве сообщения? Может, все-таки не зависть сбила его с пути? Возможно, он чувствовал, что ему ничего не стоит стоять рядом с Лю. Чоу начал свои собственные поиски своей судьбы. Большинство предположило, что он предпринял непродуманную попытку бросить вызов Шанг Цунгу только для того, чтобы погибнуть. Но на самом деле он искал более глубокие секреты. Знание, превосходящее даже Старших Богов — в надежде, что может быть какой-то ответ. Какая-то скрытая правда о Mortal Kombat и жестоких судьбах, управлявших их жизнями, могла бы объяснить эоны крови и страданий. Его путь вел его по темным тропам, на которые немногие осмеливались ступить. Он не мог сказать, что нашел ответы, которые искал, но он нашел… что-то. Вещи в темноте, которые наблюдали и ждали, выжидая своего часа. Вещи, привлеченные страданиями и горем, которые вращались вокруг Mortal Kombat, и проклятые души, пойманные в ловушку внутри. Понять их и то, чего они жаждали, означало познать боль. И много лет, пока его брат и его друзья сражались, умирали и снова жили, чтобы сражаться, Чоу существовал в своем личном аду. Он вырвал себе глаза, но все остальное было ими. Ему нужно было сломаться, прежде чем он сможет возродиться. И вот, наконец, он был готов. Его хозяева были голодны, и они были готовы пировать. Теперь пришло время Чоу исполнить свое предназначение в качестве их Чемпиона и вестника. Чтобы подготовить миры к их прибытию. До него донесся запах вина, и он улыбнулся. Пьяный болван пришел, как и ожидалось. Его тяжелые шаги брели по грязной тропинке, направляясь к храму Шаолинь или по какому-то другому делу. Это не имело значения. Бо Рай Чо станет первой жертвой. Это все для тебя, брат, подумал Чоу. Я возьму их всех, одного за другим. Кун Лао … актер и его военная невеста … Кай … твоя драгоценная принцесса … все они. И когда это будет сделано, ты поймешь, как и я. Мир был сломан. Остались только кусочки, которые нужно было съесть.