Да здравствует Король

Вильянуэва. Эту гордую фамилию носит пиратский барон Адриатического моря, человек, что в свои лучшие времена держал в страхе Италию, Испанию и Сербию. Гроза морей, горячий своим нравом в любой попойке и битве - гордость и страх Европы: никто не мог похвастаться диким нравом благородного Робин Гуда в лице непривлекательного мужчины. Эдуардо десять лет как оставил пиратское дело, возжелав спокойной жизни с женой и детьми, вдоволь насытившись краткосрочными интрижками и зажигающими кровь битвами. Возвращаясь после вечернего мероприятия, былой пират возвращается в свои покои - поздняя ночь, его благоверная и дети спокойно спят. Мужчина заходит в столовую нерасторопными шагами ради стакана воды, подозревает угрожающую атмосферу в доме, не ошибается - за столом сидит женщина, внимательно смотрит за реакцией барона. Её шпага лежит на столе, отражая блеск лунного света, на шее висит её кулон из ацтекского золота. – Ты не передумал? – спрашивает она, подставляя себя отражению лунного света. Рассчитывает запугать семьянина своим мёртвым обезображенным ликом. – Я читал твоё письмо. Мой ответ ты знаешь, – говорит Эдуардо, не боясь незваную гостью. Он достаёт пистолет и снимает с предохранителя, быстро и без всяких задержек на сожаления - пират! – Я не собираюсь любезничать и уж тем более уговаривать, – женщина подходит к пирату, вовсе не боится выстрела да смертельных ран, не боится умереть. Показывает ему локон тёмных волос, – Это Донны. – Это угроза? – Да, это угроза. Ты знаешь, что я могу убить не только тебя. - опускает взгляд к отрезанной пряди малышки, спокойно спящая девчонка и представить не может всего ужаса, что только происходит, что переживает её отец. Мужчина тяжело выдыхает и достаёт отбитое горлышко бутылки рома из кармана пальто - всегда носил рядом с собой, всегда хранил, как и предполагает обязанность барона. Проклятая женщина внимательно следит за его действиями, в собственном разуме старается потушить не горячие, а пожирающие остатки человеческой душу чувства медленно утягивают за собой, гигантским колоколом знаменуя детскую ревность. – Кого ты пытался обмануть, называя свою младшую дочь именем первенца? Отвадить от совести грех за то, что произошло со мной? – спрашивает Донна, забирая песо. Отвращение, она почти выплевывает слова, не смотрит на мужчину. – Мне жаль. Ты знаешь, что мне жаль. – Было бы жаль, ты бы взял меня в свою новую жизнь. Пиратка уходит через окно, оставляя семью в целости и сохранности. Неоспоримое достоинство проклятья - вечная бесчувственная жизнь, как может казаться на первый взгляд, но весь долгий, мучающий путь по морям в поисках команды и корабля, по океану до карибских островов проходит в ужасном смятении после встречи с отцом. Вопрос без ответа: чем маленькая девочка заслужила одиночество и взросление в пьянстве окружающих моряков? А маленькая девочка не могла закричать, не могла плакать - душераздирающая пустота внутри разъедала изнутри. Донна долго смотрела на бездонные воды и желала отпустить ситуацию, но в удушающем видимом равнодушии тонула, так и не справившись с накатом эмоций, которые она оказалась не в силах прожить и отпустить. – Брасопь фока-рей! – кричит женщина, отдавая приказы команде на корабле, который та назвала в честь русской легенды: барыня Салтыкова погубила более сотни крестьян. Казнь Салтычихи мало чем отличается от прочих кораблей, однако Донна трепетно относится к своей собственности. Отныне она прекрасно понимает возвышенные чувства Джека к Жемчужине - нет ничего ценнее верной спутницы. Обойдя свет, Донна начинает понимать смысл слов Джеймса, однако признавать этого не хочет. Около двух месяцев женщина с командой бороздит моря в поисках дражайшей мисс Суонн - отданное обещание становится делом чести и принципа. За это время успевает пережить несколько поднявшихся бунтов со стороны команды, мужчинам не свойственно воспринимать женскую силу, оттого и происходят конфликты за способности капитанши и справедливость её положения: удачное рождение в семье барона. Однако, после нескольких неудачных попыток убить её, пираты в ужасе в ночной теми перешептываются о том, что попали на борт к сильнейшей ведьме. Иного объяснения выживания женщины после трёх выстрелов в грудь, после сожжения и свиданий с акулами попросту и быть не может. – Вижу корабль! – кричит один из матросов. Подзорная труба, капитанский мостик, крик о подготовке к бою и разгон корабля до брига с чёрными парусами. Вот и благоверная Воробья, а от него недалеко и Элизабет. Но вот только девушки там нет, о чем сообщает Джошами сошедшей на Жемчужину Донне. Капитанша на итальянском кидает команду своим людям о возможной опасности, расслабляться не стоит. – Леди Вильянуэва, добро пожаловать на борт, – проходит к женщине Гектор, внимательно осматривая Донну, которую помнит ещё неусидчивой девчушкой на попечении своего отца. С гордостью близкого родственника, коим никогда ей не являлся, манерно и шуточно поклоняется, скорее в насмехательстве, нежели в уважении, – Таки пошла по стопам старика. – Заняла его место, – не без самодовольства говорит баронесса, горделиво вскидывая голову перед мужчиной, – А Вы так и занимаете место Капитана при живом то Джеке. Вы мне всегда нравились больше. – В курсе о совете братства? – Наслышана. Присутствие обязательно? – Обязательно. – Буду после того, как найду мисс Суонн, – заявляет женщина. – Она с Сяо Фэнем, который направляется в бухту. – Предлагаете оставить её со старым извращенцем? – Предлагаю сберечь энергию. Донна покидает Жемчужину, игнорируя присутствие Джека и его возмущённые возгласы о том, что нынче любой желающий получает песо, корабль и команду. Женщина отправляется за Императрицей, преследуя одну только цель: выполнить свою обязательную часть устного договора с Джеймсом. Солнце быстро садится за горизонт. В темноте Летучий Голландец нагоняет Императрицу и начинает захват судна. Залпы пушек, крик моряков, крики пиратов и захват. Помощь приходит совершенно неожиданно: итальянский корабль выходит из образовавшегося тумана и начинает бой. Под лунным светом команда итальянцев выходит к морским дьяволам, боясь отступить от приказа Капитана: бессмертие женщины и строгий к рабочим нрав запугивают пиратов. Неизбежность и неспособность отступить, которую испытывают только солдаты на войне, пушечное мясо и измерение государственных сил - впереди враг, позади руководитель, что не постесняется направить дуло своего пистолета на посмевшего ослушаться приказа. – Не покидать судно и не пускать никого! – отдаёт наказ Донна и переходит на Императрицу. Люди в военной британской форме проходят по судну, скручивая южно-китайских пиратов. Женщина совершенно спокойно идёт вперёд, старательно вглядываясь в лица людей, надеясь увидеть Элизабет. – Джеймс! – радостный женский возглас отвлекает Донну от поисков: господин Норрингтон добирается до неё быстрее. Капитанша ругается и подбегает к дуэту. – Ваш отец будет так рад, что Вы живы, – счастливо улыбается адмирал крепко обнимая знакомую своей юности. – Я бы не хотела мешать, но... – Донна озирается по сторонам и видит, как команда Джонса берёт верх над Императрицей и китайской командой, как и над её. – Он мёртв, – заявляет девушка, отстраняясь от служилого. Она знает о его причастности к делу Уэзерби Суонна и вряд-ли когда-нибудь его простит за такое предательство. – Не может быть... Был приказ о его возвращении в Англию, – растерянно отвечает Джеймс, прокручивая в голове слова лорда. За состоянием аффекта он и не воспринимает потерю отца не только Элизабет, но и отчасти своего: именно Уэзерби был тем, кто помогал Джеймсу сделать выбор, поступить по велению души, не отнимая чести. Зная строгие наказы семьи Норрингтона, мужчина позволял тогда ещё лейтенанту того, чего не мог терпеть его родной отец. Губернатор был предельно добр к дочери и мальчику-служилому, что повлекло за собой избалованность Элизабет и веру в лучшее Джеймса. – Кто капитан? – спрашивает Дейви Джонс, проходя к команде Сяо Фэня. Старпом трусливо указывает на Элизабет, повергая в шок добрую часть демонов моря: женщина не может быть капитаном, отчего те в ответ только замялись. Джеймс растерянно смотрит на девочку, что пела песню о пиратах, никак не поняв, как такое могло произойти. Элизабет отстраненно оглядывает адмирала, разрывает все тёплые воспоминания о доме, об их благополучии и былом счастье. – Адмирал Норрингтон! – Донна в нетерпении выходит вперёд, оглядывая несчастную команду, что с поддержкой опытных пиратов могла проиграть, – Вы взяли два корабля. Какие Ваши последующие приказы? – Пленных в карцер. Капитанам уступить мою каюту, – распоряжается тот, не удивляясь месту миссис Мёрдок: возможно, она не лукавила, когда говорила об одном из вариантов её происхождения. Эта чертовка может позволить себе увертливость и удачу. – Ну уж нет. Свою команду я не брошу, – Элизабет Суонн встаёт ближе к неизвестным ей людям. Вид Джеймса отвратителен: он украл сердце, поставив жизни людей под удар, замешан в махинациях Катлера против Уэзерби Суонна, отдаёт приказы морскому дьяволу. Она предпочтёт остаться в заключении с иноземными пиратами, нежели с ним. – Сопроводите меня в комфортабельную каюту, – Донна смотрит на своих людей, коих морские демоны и служилые быстро повязали, – Можете сжечь их, – цедит она сквозь зубы, вспоминая неудачное покушение на 'ведьму'. Моряки в страхе дергаются, стоит им вспомнить сошедшее с горящего огня женское тело: Донна не тронута, одежда сгорела, но гнев и бессмертие итальянки быстро настигли пиратов. Пленные пираты уходят под сопровождением морских дьяволов, не пытаясь сбежать. – Элизабет, я не знал, – искренне пытается оправдаться перед дражайшей Элизабет Джеймс, перехватывая её за локоть перед тем, как та уходит с командой, совершенно спокойным тоном спрашивая у него: 'Чего не знал? На чьей ты стороне?'. Луна высоко. Служилые и морские демоны давно разошлись, оставляя корабль на попечение адмирала. Джеймс смотрит на борт Летучего Голландца и может только гадать, как всё вышло именно таким образом. Действительно ли его желание вернуть былую честь привели его к этой трагедии? – Вас красят Ваши морщинки. Особенно, когда Вы думаете, – говорит Донна, совершенно неожиданно оказавшись рядом с ним. Она проходит к адмиралу, оглядывая корабль с видимыми гнилыми участками от подводного образа жизни Голландца. Судно кажется пустым и нелюдимым. Будто нет жизни на дьявольском бриге. – К чему Вы здесь? – он смотрит на неё, не ужасаясь её кошмарного образа живого мертвеца. С каждым днём жизнь становится абсурднее: и вот, уже не какой-то самодур скопище бреда, а он сам. Джеймс Норрингтон - магнит для странного и пугающего. – Поговорить, Джеймс. – женщина протягивает ему фляжку, кивая, мол 'никто не заметит'. И он выпивает. Донна аккуратно ведёт его за собой в капитанскую каюту. Закрывает за собой дверь. – Вы чувствуете вину? – спрашивает женщина, садясь на койке. В закрытом помещении, освещённом лишь светом тусклой лампы, Донна принимает свой внешний вид: загорелая кожа со временем теряет свой бронзовый блеск за проклятием, тёмные волосы, ярко выраженные скулы. Алкоголь, как и прочие радости жизни, не имеют влияния на её организм. – Что? – По сравнению с её отказом, Вы причинили ей гораздо больше боли. Вы знаете, о чем я говорю. – Квитами мы с ней никогда не станем. – У Вас есть шанс на искупление, – заявляет она, проходя ближе к нему. Встаёт за его спину, кладёт ладони на плечи и, приподнимаясь на носочках, сладко говорит у его уха, – Учитывая Ваше положение на этом корабле. – У меня есть долг и обязанности перед короной. – То есть, Вы говорите, что всё таки выбираете сторону Катлера Беккета? Человека, что устроил массовую казнь еле причастных к пиратству людей. Я видела Ваш взгляд, Джеймс. Вы не хотели смерти этим людям. Вы на стороне Беккета, который убил доброго и честного человека, не заслуживающего смерти. Он убьёт и её. Джеймс разворачивается и закрывает ей рот ладонью. Руки его на удивление чисты. Адмирал тяжело дышит и долго думает, смотря в её мёртвые тёмные глаза, подобные бездне. Донна внимательно всматривается в растерянность служилого. Прокручивая в голове воспоминания с церемонии казни более сотни людей, Норрингтон теряется. Несмотря на подачу заявления об отставке, он также был обвинён в содействии к побегу Джека Воробья, орден на арест с последующим приказом казни игнорировал факт погони и активного поиска пирата. Корона не на его стороне. Стабильность - иллюзия. Джеймс растерянно бегает глазами по комнате. Небольшое окно из капитанской каюты занавешено неплотной тканью, что не пропускает лишнего света, однако Донна видит людей, что проходят по кораблю. Это побег, а она тянет время перед командующим кораблём. – Я знаю, что я служу не себе, – с сомнением говорит он, стараясь убедить в этом себя, нежели оппонента. Адмирал расслабляет ладонь, которой сжимал губы женщины, поворачивается корпусом тела в другую сторону в сторону окна в мыслях о своём положении, своих обязанностях. Донна сильно кусает его ладонь с одной лишь целью - отвадить беду от команды. Джеймс снова переключает внимание на неё, негромко простонав от боли и неожиданности. – Разве стоит эта служба того?! – эмоционально восклицает она, хватая его за плечи. Всё его внимание на ней, – Вы же принципиальный и мудрый человек. Разве корона или Беккет, будь он не ладен, шли строго по своим же правилам? Посмотрите уже наконец правде в глаза. Слишком радикальные течения несут за собой не правильный мир, а зачистку и страх, паранойю, как бы не дай Бог вздохнуть бы неправильно. Говорит, как рубит. Джеймс устало прикрывает глаза: она права. В который раз. Безусловно, она - грешная женщина, которую не страшит небесный суд или жизнь после смерти. Она - испытание, которое он не может пройти. Она отвратительна. Но она здесь реальна. Донна - не иллюзия, не фальшивое представление. – Адмирал, Вы разбиты, примите этот факт. Вы отдаёте жизнь службе, которая вампирически высасывает из Вас жизнь. – Это Вы - вампир, – заявляет он, смотря в её омут демонических глаз. Она ничем не отличается от демонов и монстров, что совращают души людей на этой грешной земле. Но они на море, далеко от суши и морали. – Примите тот факт, Джеймс, что нет здесь морали, которой Вы придерживаетесь. Бога нет, а вместе с ним нет и смысла. Найдите себе иное предназначение, нежели поклонение мнимому Кодексу Чести, Короне и такому же мнимому Богу, – Донна нагнетает, идёт на него и тычет пальцем в его грудь, упрекая его в том, во что он верит с самого детства. Адмирал громко сглатывает, стараясь переосмыслить её слова. Она не может быть права, тогда и слова её не должны оказывать такого эффекта на него, однако тот в смятении. – Джеймс, Вы не отчитываетесь ни перед кем. Вы ничего о себе не знаете, а в мире ничего не предопределено, нет заранее заложенной истины, а значит, мы остаёмся один на один со своей абсолютной свободой. Отдайтесь же ей. Поддаваясь импульсу, он делает шаг вперёд и целует её. Донна не сопротивляется. Его руки держат её за шею, слабо сдавливают в отблеске гнева от её слов. Грубо целует. Она отвечает, не отдавая ему активной позиции. Опуская его голову ниже к своей шее, капитанша смотрит за пустотой за окном. Её люди давно оказались на корабле и в безопасности. Она притягивает адмирала ближе к себе, не желая обманывать или оправдывать себя спасением команды. Джеймс терпеть не может каждый тезис Донны Мёрдок. Джеймс терпеть не может то, что каждый раз его принципы остаются в шатком положении. Джеймс терпеть не может тот факт, что изменяет себе, находясь рядом с ней. Джеймс терпеть не может свои чувства к пиратке: столь хрупкие и неустойчивые, но зарождающиеся и имеющие шанс. Джеймс терпеть не может то, что его любовь к Элизабет Суонн содрогается осиновым листом. Холодные женские пальцы на его затылке сжимают каштановые волосы под париком, вызывают неожиданные мурашки и разливающееся тепло внизу живота. Пиратская жизнь часто подразумевала расслабление и уединение двух людей, из-за чего появилось более лёгкое отношение пиратских людей к ночным утехам, что никак не прошло мимо неё. Донна имела кратковременные связи с мужчинами и женщинами, что могли привлечь её, но часто отношения подобного характера не перерастали в романтические. В короткий список подобных знакомых входит Анна-Мария, пиратка, пропавшая без вести, Питер Смит-Кингсли, капитан европейского торгового судна, Дерек Уиллс, симпатичный мужчина из Тортуги, а также Джеймс Норрингтон. Донна делает шаг назад, ещё. Садится на кровать и отдаёт позицию ему. Джеймс спускает белую рубашку с её плеч, целует шею и ключицы женщины. В каждом его действии полыхает то, что вряд ли возможно было бы назвать частью кодекса чести: каждый вздох пропитан эросом, физическим влечением, с которым он не в силах справиться. Да и есть ли смысл бороться со всепоглощающим желанием и абсолютной свободой? Он отдаётся чувству безмерному и глубинному, столь же истинному, как ее последние слова. Он делает решающий ход. Гнилые стены и каркас не пропускают глухого звука сбегающих итальянцев или скрипа койки капитанской каюты. Крепкие мужчины бесшумно покидают Летучего Голландца, перебираясь крайне тихо по заранее повешенному канату к их кораблю своей капитаншей. 'Ждать шлюховатую ведьму или получить хороший корабль со сформированной командой?' задаёт себе вопрос старпом, стоит ему последним ступить на бриг. Ответ приходит сам собой. Не принимая легенду о важности песо, тот берёт бутылку, разбивает её о капитанский руль и заверяет команду, что будучи мужчиной он лучше справится с ролью капитана. Казнь Салтычихи отплывает, выжимая всю скорость из парусов. – Нужно избавиться от этой дряни, – цедит сквозь зубы женщина, оттягивая от своей шеи медальон. Проклятье ацтеков гласит: любой смертный кто возьмёт хоть одну золотую бляшку обречён на вечные муки. А муки действительно вечны, покуда вечно и бесчувственное тело. – К чему приведёт Вас Ваша жажда жизни? К тому, что она станет невыносима до тех пор, пока Вы не возжелаете смерти. – Джеймс оглаживает её кожу, покрытую шрамами и пигментными пятнами. Она полностью отличается от дражайшей мисс Суонн, которую он полюбил. Ругающейся, пьющей, громкой женщине, утерявшей свою честь и достоинство, которое не свойственно людям аристократическим. Что же для него Донна? Другая женщина без шанса на спасение души – это Ад, само его воплощение. – К тому же, к чему привела и Вас жажда возвращения положения. Так может то, чего или кого мы хотим, мы будем желать до того момента, пока оного у нас нет. А получив ценное - желаем поскорее избавиться. – Потому что это ложная мотивация? Не то, что истинно пленит нашу душу, – поясняет он, вставая с постели. Наскоро одевается, ожидая от себя последнего поступка, после которого он готов умереть. Спасение Элизабет. – Что же пленит Вас? – Вы знаете. – Не думайте о любви, о, юный философ. Любовь - это не больше, чем привязанность. Вы привязаны к ней, но и знакомы с ней десять лет. Я со своим отцом столько не знакома, но не люблю его, хоть и привязана к нему. – Как же Вы отличаете любовь от привязанности, миссис Мёрдок? – От привязанности люди страдают. Они не в состоянии отпустить любимого, как они думают. Они пропитаны извращённым понятием любви: дело может дойти до зависимости. Я привязана к своему отцу, но если бы любила, была бы рада его новой, счастливой жизни, однако я пропитана эгоизмом и завистью. Не это ли Вы испытывали в битве на Исла-Крусес? Вы могли принять отказ Элизабет и двигаться дальше, однако чуть не закололи Уильяма. – Это другое. – Можете думать и так, – Донна качает плечами и наскоро натягивает рубашку. – Вы извратили мой образ в своих глазах. – Быть может, – сладко улыбается она. Надевает свою широкополую шляпу, за которой лицо скрывается от лунного света. Мужчина уходит из каюты, уверенным шагом направляясь в карцер. Он спасёт своё слабое место и свой смысл жизни. Однако дражайшая мисс Суонн с презрением смотрит на него, хоть и принимает его предложение о побеге: с условием, что её люди уйдут с ней. Джеймс соглашается. После трогательных разговоров и решающей фразы Джеймса: "Наши судьбы тесно сплелись, Элизабет, но не соединились" на часть судна с обустроенными канатами для побега выходит Донна, в замешательстве обыскивая свой корабль. Женщина застаёт трепетный поцелуй служилого и его любви всей жизни. Под ногами хрустит что-то от зарождающихся чувств, от полыхающей страсти и необъяснимой тяги - всё бессмысленно и тщетно. Она игнорирует это, поджимает губы и ждёт возможности своего побега, не показывая своего присутствия. – Часть команды, часть корабля, – хриплый голос Билла Тёрнера пугает, заставляет похолодеть кровь. Ужасает. Кажется, что весь корабль содрогается и готов пойти против несчастных любовников, готов затащить в свои сети и не оставить ни одного вздоха для каждого из присутствующих. Джеймс помогает Элизабет бежать, вставая на её защиту. Он крепко держит шпагу, как и за свои принципы, как и за веру в собственное бравое дело, собираясь вести бой против жалкого матроса. – Тревога! Пленный сбежал! – кричит прихлоп Билл, поднимая всё судно. Теперь корабль действительно просыпается от иллюзии спокойствия и мнимой возможности всего - побега или открытых чувств. – Джеймс! – кричит Элизабет. Она возвращается к нему - карабкается по тросу обратно, не в силах оставить дорогого сердцу друга, и этого достаточно, чтобы тот нарушил обещание вернуться к ней: он обрывает трос с беглецами, обрывает свою возможность на спасение из проклятого корабля, из собственной закрытости к чувствам, к своему истинному долгу человека, чье сердце отныне и на века принадлежит ей. – Часть команды, часть корабля! Донна выходит из тени, хватает мужчину за волосы и кафтан, отталкивает от служилого. Отвага и глупость! Признаваясь себе в необдуманности поступка, в неспособности держать голову холодной, а разум чистым, она оттягивает Билла в противоположную от него сторону. Закрытый страстью, необъяснимым притяжением рассудок, словно бы пьян в слепой эйфории от этого накала - ей представляется его способность так самоотверженно отдаваться ей. Фатальная ошибка! Женщина с ужасом отмечает для себя проклятую влюбленность и зацикленность. – Беги! – кричит она растерянному Джеймсу. Баронесса протягивает ему разбитое горлышко от бутылки и сильно толкает к фальшборту, не рассчитывая силы: – Если я не вернусь, плыви до бухты кораблей. Ошивайся недалеко от Элизабет и Барбоссы. За тобой право голоса и не смей терять песо! Прихлоп поднимает руку на неё. Она безоружна, только вышедшая из плена. Он оставляет ей свой кремневый пистолет, похожий на тот, коим она пользовалась ранее, и уходит, прежде долго смотря в её спину. Лезвие проходит сквозь её тело, но нет ни боли, ни крови, ни чувств. Нестерпимая пустота поглощает, ужасает и оставляет её наедине с морскими дьяволами. Донна бьётся до последнего, как только может: она действительно не боевая единица; бьётся до тех пор, пока морские демоны не запирают её в прогнившем карцере. Женщина смиренно сидит и ждёт, понимая одно: она оставила ответственность и ныне может чувствовать себя свободно в 4 стенах, без возможности на свободу, в компании монстров. –Вы не боитесь смерти, – проходит к бывшей баронессе сам морской Дьявол, с коим и Люцифер покажется прилежным сыном Господня. – Я не стану служить ни Вам, ни Катлеру Беккету. Вы не сможете меня убить, а из отсутствия страха смерти не выйдет и пленения души. Что же Вы сделаете со мной? – слишком самоуверенно говорит она, не рассчитывая, что тот может что-то сказать против, – Морить голодом, отсутствием воды Вы точно не сможете. – Миссис Мёрдок, Вы слышали про пытки одиночеством? – Дейви Джонс проходит сквозь тюремные решётки, – Говорят, люди могут сойти с ума, оставаясь наедине с самим собой. – Говорят, если у человека есть воспоминания и разум, то он никогда не заскучает и даже тюремная камера не станет ему пыткой. - ловко и умело парирует, словно и не боится этого нечеловеческого, истинно злого взгляда. – Какие же воспоминания у Вас? Отец, бросивший Вашу семью развлечения ради. Ваш супруг, что так искуссно покинул Вас. Отчаянное положение, что направило Вас на путь пиратства. Скажите хоть одно воспоминание, которое греет теплом. Она искренне хочет сказать о ночи с Джеймсом на Жемчужине, но молчит, понимая одно: от этого воспоминания нет бабочек в животе, как гласят романы, или другого чувства трепета и нежности. Ничего. Она вспоминает ночи с другими людьми, но тщетно. И стоит ей только дать надежду на мгновения с по-отечески добрым Гиббсом или приятельскими отношениями с Барбоссой, как понимает истинную, неизбежную цену ацтекского золота. – Верно. Вы погубили последнее тёплое воспоминание проклятием. И даже если очень захотите, Вам не избежать самой себя, – заявляет Джонс, – Парадокс проклятья ацтеков: вкус радости и тепла теряется, однако останутся чувства пустоты, тоски, отчаяния. Великая грусть упадёт на Ваши плечи и всё это только ради... Мужчины? – Всё это ради гарантии свободы и жизни. Заключение здесь, быть может, ради мужчины. Но по крайней мере я не вырезаю сердце себе, – Донна в упор смотрит на морского дьявола. – Становитесь собачонкой, так смешно и наивно отдавая свою верность... – Кто бы говорил, – прерывает она его. Дейви Джонс уходит в плохом настроении, не желая слушать ни слова от неё. Женщина смотрит в след своему последнему собеседнику и может только надеяться, что всё выйдет благополучным для неё исходом.