В эпицентре шторма

      — Эфсун, ты уверена, что поступаешь правильно? — спросила Аслы, с неодобрением глядя, как в маленький синий чемодан на колесах подруга складывает свои немногочисленные вещи.       — Уверена, — твердо произнесла Эфсун. — Мне больше незачем здесь оставаться, улечу домой первым же рейсом.       Она спохватилась, что слово «домой» по отношению к Америке расстроило бы отца, и непроизвольно оглянулась, хотя ей было прекрасно известно, что отца в номере нет.       — А что подумает об этом господин Кайя? — не унималась Аслы. — Не очень-то красиво по отношению к нему уезжать раньше, чем окончится конференция.       — Я все ему объясню, Аслы. Не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы я осталась?       — Потому что я вижу, что с тобой творится что-то неладное, но не понимаю, что именно. Ты была такой жизнерадостной и цветущей накануне выступления, потом вдруг то… так скажем, происшествие на вечере открытия конференции, а вчера тебя словно подменили! Превратилась в холодную и сдержанную особу, выступала так, будто ты не с нами, будто отрешилась от всего происходящего, еще и ни с того ни с сего объявила, что улетаешь! Эфсун, ради Аллаха, расскажи, что происходит?       Эфсун застыла с вещами в руках, ее взгляд устремился куда-то далеко внутрь себя. Она бы с радостью рассказала Аслы, с радостью облегчила душу хоть кому-нибудь, но что? Что рассказывать? То, что встретила здесь мать, которую не видела полжизни, или про Эмира Демирхана, который за каких-то два дня успел украсть ее покой? Рассказ ни про одну, ни про другого никак не помогут ей пережить то, что случилось. Эфсун должна сама найти баланс внутри себя, должна прийти в равновесие, в одиночку, без посторонней помощи.       — Аслы, я с радостью поделюсь с тобой, как только сама переживу это, сама осознаю…       — Слишком личное, хочешь сказать? — усмехнулась подруга. — Ладно, я поняла тебя. Он… он стоит того, чтобы немного поскрытничать.       — Кто стоит, Аслы? — вспыхнула Эфсун.       — Ты прекрасно знаешь, о ком я. Когда вы стоите рядом, вокруг искры летают в радиусе километра. А как он бросился на помощь, когда увидел, в каком ты состоянии…       — Да кто бросился, о ком ты говоришь?! Я ничего не помню из того вечера! Аслы, расскажи, что произошло? Пожалуйста!       — Я… я бы и раньше рассказала, но ты не спрашивала, а еще здесь был дядя Ферди, при нем я как-то не решалась поднимать эту тему.       Лицо Эфсун выражало такое нетерпение, что Аслы заговорила быстрее:       — Когда я вывела тебя из зала в коридор, ты потеряла сознание, а я запаниковала, конечно. Все кричала: «Эфсун, Эфсун, очнись»! Как же мне тогда было страшно… В общем, о чем это я? Надо было позвать на помощь, но я впала в ступор, просто стояла без движения. И вдруг появился он! Эмир Демирхан. Знаю, я сказала тогда, что никто не видел тебя в таком состоянии, но… один человек видел. Он подхватил тебя на руки. Сама бы я тебя в жизни не затащила наверх, как ты можешь догадаться. Мы добрались до твоего номера, но я никак не могла найти в твоей сумке ключ-карту, и побежала вниз, там наврала с три короба, надо мною сжалились — дали дубликат. А когда я вернулась, Эмир уже открыл номер, не знаю, каким чудом он отыскал в этом филиале Нарнии, под названием маленькая женская сумочка, тот ключ… Я попросила его никому не говорить об этом инциденте, и он поклялся, что от него ни одна живая душа ничего не узнает. Знаешь, когда он говорит… у тебя откуда-то появляется стопроцентная уверенность, что он не врет. Что ему можно довериться…       Да, Эфсун знала это чувство. Его слово — кремень, и если он говорит, что больше не хочет тебя видеть и слышать, то…       — Поэтому я тебе тогда и сказала так! Прости, что обманула…       — Ничего, я понимаю, в какой ты оказалась ситуации, Аслы, — успокоила ее Эфсун. — Я очень благодарна тебе за то, что ты для меня сделала.       — Так ты не расскажешь, что между вами?       — Между нами ничего нет, — грустно покачала головой Эфсун.       — И ты улетаешь?       — Да… Так будет лучше.       — Ох, Эфсун. Не натворила бы ты дел.       «Уже натворила, — подумала Эфсун, — поэтому так позорно сбегаю».       — Кстати, как там… Америка? — «мастерски» попыталась сменить тему Аслы. — Как Дартмут?       — Все так же стоит, дорогая, степенный и строгий, возвышается над обыденностью и необразованностью окружающего мира…       — И что, тебя там кто-нибудь ждет?       Эфсун длинно моргнула.       — Ах, вот ты о чем…       — Да я же переживаю!       — Не переживай, — Эфсун присела рядом с подругой и обняла ее за плечи. — Я уже большая девочка. Справлюсь.

***

      Ей нужно было найти господина Кайю и выдержать последнее объяснение на родной земле. С отцом она поговорила еще вчера вечером. Эфсун надеялась на понимание и безоговорочное принятие ее решения, и господин Ферди не заставил усомниться в его огромной отцовской любви.       — Если ты говоришь, что так нужно, дочка… Что ж, я не возражаю, чтобы ты вернулась в Штаты.       — Спасибо, папочка! — Эфсун крепко обняла его. — Пожалуйста, не думай, что это из-за тебя или из-за госпожи Первин. Все совсем не так. И не вини себя, умоляю!       — Хорошо, хорошо, Эфсун. Я не буду, ты не волнуйся за меня. Решай свои дела спокойно. И знай, я горжусь тобой, ты стала настоящим человеком, врачом… Мне больше нечего желать от этой жизни, только лишь увидеть тебя счастливой. Но помни, если тебе хоть в чем-то понадобится моя помощь — стоит лишь позвонить, и я сразу приду.       — Я знаю, папочка, я всегда знаю, что ты стоишь у меня за спиной. Я чувствую твою поддержку каждую минуту своей жизни. Спасибо, что приехал и поддержал меня, и спасибо за твое понимание…       — Моя милая, я люблю тебя. Будем на связи, Эфсун.       — Обязательно. И я люблю тебя, папа.       После разговора у нее разрывалось сердце за отца и его боль от осознания того, что женщина, которую он когда-то любил, ходит по отелю теми же этажами, что и он, ездит на тех же лифтах, отражается в тех же зеркалах. Она где-то здесь, где-то рядом, но на самом деле осталась далеко-далеко в прошлом, более того, ее больше нет на свете, а эта новая Первин Сойлу — чужая и далекая, и вряд ли бы они могли сказать друг о друге, что вообще когда-то были знакомы.       Утром они попрощались, и господин Ферди вернулся обратно в Газиантеп. К грусти Эфсун от расставания с отцом примешалось и чувство некоторого облегчения от того, что эта женщина больше никак не сможет ему навредить, не растревожит вновь старые, почти затянувшиеся раны.       Господин Кайя был, как всегда, в гуще событий — раздавал последние наставления персоналу, чтобы достойно провести заключительный день конференции. Когда Эфсун сообщила ему, что улетает, он внимательно посмотрел на нее поверх своих массивных очков. Так странно, хотя глаза Кайи Демирхана тоже были голубыми, цвет их совсем не походил на цвет глаз Эмира. Лазурно-искристый оттенок сына соперничал в яркости с глубоким, как море, серо-зелено-голубым оттенком отца, и, кажется, побеждал. Впрочем, Эмир Демирхан внешне ни капельки не походил на господина Кайю, и оставалось только удивляться тому, что эти абсолютно по-разному выглядящие люди приходятся друг другу настолько близкими родственниками.       — Что-то случилось, госпожа Эфсун? — спросил господин Кайя после ее вдумчиво-молчаливого разглядывания. — Какие-то неудобства?       — Нет-нет, — поспешила возразить Эфсун. — Никаких неудобств. У меня возникли проблемы личного характера.       — Вот как, — задумчиво пробормотал он. — Очень жаль. Ваше вчерашнее выступление произвело на всех неизгладимое впечатление.       «На всех, кроме вашего сына», — добавила про себя Эфсун с горечью.       — Что ж, — проговорил господин Кайя, протягивая ей руку, — мне не остается ничего иного, кроме как поблагодарить вас за участие в нашей конференции и пожелать вам счастливого пути.       — Спасибо, господин Кайя, — Эфсун ответила на рукопожатие. — И я вас благодарю за приглашение. Эта конференция дала мне много… в профессиональном плане.       — Рад слышать.       Когда Эфсун, улыбнувшись, отошла от него на несколько шагов, Кайя Демирхан окликнул ее:       — Госпожа Эфсун, простите, совсем вылетело из головы! О вас спрашивала госпожа Первин, мой партнер.       — Госпожа Первин? — выражение ее лица явно напрягло господина Кайю.       — Вы с ней знакомы?       «К сожалению», — хотела ответить Эфсун, но вместо этого рассеянно мотнула головой вниз и в сторону.       — Я… у меня сейчас нет времени встречаться с госпожой Первин, к сожалению. Передайте, пожалуйста, ей мои наилучшие пожелания…       — Она тоже училась в Америке, кстати. Вы знали? Только не в Дартмуте, а в Стэнфорде.       Да, Эфсун знала. Прекрасно знала. Настолько хорошо знала, что когда ее пригласили учиться в Стэнфорд, она поначалу ничего не заподозрила, и только по приезду выяснилось, что все это приглашение — дело рук матери. Ничего, Эфсун не из тех, кого так легко можно было одолеть. Она не осталась в университете госпожи Первин, а заработала стипендию в другой колледж, ничуть не хуже статусом, даже входящий в Лигу плюща! Она всего достигла сама. Никто не может упрекнуть Эфсун Армаган, что та добилась успеха благодаря родственным связям.       — Вы что-то пытаетесь мне сказать, господин Кайя? — решила напрямик спросить Эфсун.       — Нет. Ничего.       «Он знает, — вдруг отчетливо промелькнула у нее мысль. — Знает, что я ее дочь».       Неужели… неужели Эфсун пригласили на конференцию только потому, что мать попросила? Внезапно ей сделалось противно, как никогда раньше, до дрожи противно.       Кайя Демирхан смотрел на нее выжидательно, словно задал какой-то вопрос, а она должна была дать ответ. Но нет, у нее не было никакого желания вступать в эту игру под названием «дочки-матери». Время таких игр безвозвратно ушло. Эфсун не собиралась наступать на эти, бесспорно, привлекательные, но такие болезненные грабли.       — Хорошо, — кивнула она, не отводя взгляда. — Прощайте, господин Кайя.       — Всего вам доброго, госпожа Эфсун.

***

      За ней приехало такси с молодым упитанным парнем за рулем. Эфсун подумала, что было бы интересно, если бы судьба закольцевала историю ее пребывания в Стамбуле и прислала того же водителя, что вез ее в отель, но этого не случилось. Да и не могло случиться в принципе, учитывая количество таксистов в таком огромном городе… Водитель прервал ее пространные размышления:       — Давайте помогу с багажом, госпожа.       — Спасибо, — она отдала ему синий чемодан на колесиках и в последний раз оглянулась на возвышающееся на фоне голубого неба здание отеля. — Прощай, Стамбул, — прошептала украдкой. — Ты всегда был очень жестоким городом…       Да, Стамбул был жестоким городом, и самой жестокой гранью его личности были, конечно же, непрекращающиеся день и ночь многокилометровые пробки. Такси застряло в тоннеле под Босфором уже через двадцать минут неспешной езды по городским улицам.       — Вы опаздываете на рейс, госпожа? — взволнованно обратился к ней таксист.       — Нет, не переживай, брат, рейс вечерний.       Со всех сторон резко и нетерпеливо сигналили автомобили. Такси медленно ползло по своей полосе, от чередования темноты и яркого оранжевого света фонарей тоннеля Эфсун начало укачивать.       — Там какой-то сумасшедший, — вдруг дежурным тоном сообщил таксист, глядя в зеркало. — Вот кретин, он ведь разорится на штрафах!       У Эфсун екнуло сердце. Она тоже принялась крутить головой в надежде высмотреть этого сумасшедшего кретина и будущего банкрота, но такси плотно облепили другие машины, и ничего не было видно. Раздраженные гудки только усиливались, и вдруг поток расступился, и в заднем окне появилась угрожающая тень черного «рэндж ровера». Авто протискивалось меж двух полос под малоцензурную брань, льющуюся из других машин:       — Куда прешь, ишак? Тут все стоят, если ты не понял!       — Вот дубина! Поцарапаешь мне тачку!       — Аптал! Юх! Я записал твои номера и сниму видео для журналистов! Тебе конец, приятель!       Черное авто приблизилось настолько, что теперь Эфсун смогла разглядеть человека за его рулем. Это был Эмир Демирхан.       — Нет уж… — прошептала она, не понимая, что происходит.       — Не знаю, куда протискивается этот придурошный, — цокнул языком таксист, — но живым его отсюда точно не выпустят.       — Он сюда протискивается, — упавшим голосом ответила Эфсун.       Она крутила головой, пытаясь высмотреть, что происходит в салоне «рэнджа», но глухая тонировка машины мешала разглядеть кого-то, кроме Эмира.       — Он точно чокнулся, клянусь, — пыхтел таксист. — Моргает, смотрите! Фарами моргает! Это нам, что ли?       Какими-то нечеловеческими усилиями Эмиру удалось втиснуть свою будку в соседний ряд и поравняться с такси. Он опустил стекло, и теперь было ясно, что рядом с ним на пассажирском сидении никого нет.       — Остановись! — крикнул он таксисту. — Нам надо поговорить!       — Здесь, что ли? — ошалевшим от удивления голосом пробормотал таксист. — Вы знаете его, госпожа?       — Я уже не уверена…       Эфсун опустила стекло своего окна и крикнула Эмиру:       — Это безумие! Что ты творишь?       Тот даже не повернул голову в ее сторону, продолжая делать вид, что ее не существует.       — Стой, говорю! — снова потребовал он у таксиста.       — Если игнорируешь меня, зачем преследуешь? — в отчаянии воскликнула Эфсун. — Маньяк!       — Госпожа, может позвоните в полицию? — робко поинтересовался таксист. — На вид этот тип — вылитый мафиози!       — Даже возразить нечего. Послушай, брат, этот бесячий мне не отвечает, ты скажи ему, что это чистой воды безумие — догонять кого-то в пробке и требовать остановиться в тоннеле.       — При всем уважении, госпожа, любой здравомыслящий человек это и так понимает, а нездравомыслящему сложно что-то объяснить…       — И опять вынуждена согласиться. Он правда чокнулся, теперь это ясно как божий день.       Она снова высунулась из окна в попытке докричаться до Эмира:       — Дай хотя бы из тоннеля выехать, изверг! Ты понимаешь, какую опасную, даже аварийную ситуацию создаешь сейчас?       В ответ подлец поднял стекло, в последний раз мигнул фарами и влез в автомобильный поток перед носом у такси.       — Негодяй! Мерзавец! — Эфсун вся кипела от бессильной злобы. — Нет, кем он себя возомнил? Надеюсь, попадет в какие-нибудь криминальные сводки, и его докторская карьера закончится!       — Так он доктор? — изумился таксист.       — Ага, доктор, доктор… Нервотреполог!       Они выползли из тоннеля, и скорость потока немного увеличилась. Некоторые машины съезжали на развязках, некоторые перестраивались. Эмир ехал впереди, и желтое такси послушно следовало за ним.       — Извини, брат. Побеспокоили тебя, — Эфсун было действительно неудобно перед этим ангельски-терпеливым человеком за рулем.       — Ну что вы, госпожа, какое беспокойство… Только вот я волнуюсь, как бы этот тип вам чего не сделал.       — Не сделает, — с угрозой в голосе произнесла она. — Не сможет сделать.       «Рэндж» замигал правым поворотником и съехал с трассы.       — Что ж, — прошептала Эфсун, — посмотрим, о чем ты хочешь поговорить.       Машины припарковались недалеко от блошиного рынка Кадыкея. Таксист отдал Эфсун ее чемодан и уехал, провожаемый заверениями, что все под контролем. Только тогда Эмир-паша соизволил выйти из своей колесницы. Эфсун тут же набросилась на него:       — Ты ненормальный?! Что это было? Зачем ты преследуешь меня, еще и подвергаешь стольких людей риску! Что ты хотел? Ну же, отвечай!       — Я ничего не хотел, — соизволил ответить Эмир и, презрительно скривив рот, хмыкнул, — как ты знаешь, я всего лишь водитель.       Он потянулся к задней дверце машины и открыл ее. Эфсун показалось, что она плывет где-то на глубине, с трудом доставая ногами дна, а ее сильным течением затягивает в предательский водоворот. И она ничего, ничегошеньки не может с этим сделать.       На пассажирском кресле сидела ее мать.       — Мне нужно поговорить с тобой, Эфсун, — сказала Первин.