***
Конечно же, это был он. И только такая дура, как Эфсун Армаган, могла не сложить два и два раньше и не догадаться, кем на самом деле являлся этот липовый водитель с голубыми глазами. Ее мать вышла замуж очень рано. Наверное, просто влюбилась в романтика с мечтой о лошадиной ферме, а потом поняла, что не готова ради него отказаться от своей собственной мечты. Эфсун появилась на свет, когда Первин было девятнадцать лет. Сама, по сути, будучи еще ребенком, она страстно желала стать врачом. Более того — хирургом. Но с орущим младенцем на руках сделать это было крайне затруднительно. И Первин терпеливо ждала своего часа, а когда Эфсун достигла двенадцатилетнего возраста (по мнению матери, вполне достаточного, чтобы самостоятельно противостоять ударам судьбы), уехала в Стамбул учиться. Там она пробыла недолго — получила стипендию, да не где-нибудь, а в Стэнфорде, где стала лучшей на потоке. С тех пор о ней гремела слава по всей Турции, да и вообще — везде, где бы она ни появилась. Отучившись, Первин не вернулась в семью. Впереди были грандиозные планы: открытие клиники, частная практика, конференции, симпозиумы, всестороннее развитие личности. Людям из прошлого в жизни Первин не осталось места. Но потом то ли возраст, то ли криво сформированный материнский инстинкт взяли свое: она нашла себе «ученика». Способного студента, горящего желанием достичь таких же вершин, как и она сама. Эдакий вариант сына, которого у нее никогда не было. Конечно, сын с точки зрения вложения сил и ресурсов выгоднее, чем дочь. Он не бросит учебу по желанию семьи, не зароет свою карьеру в подгузники и пеленки, не променяет амбиции на никому не нужную, скоропреходящую романтику. Сыном можно гордиться. В него можно вкладываться. Возлагать на него надежды и мечты, как на свое собственное продолжение. Этот Эмир Демирхан и был «сыном» Первин Сойлу. Это на него мать променяла свою дочь. Это этот человек, не найдя общий язык с собственными родителями, теперь почитал чужую мать как родную. Эфсун подняла на него глаза, полные слез. — Что «я»? — переспросил Эмир, удивленно на нее глядя. — Кто «тот самый»? В юности Эфсун слышала разговоры о матери за спиной: о ее учебе, карьере и об одном брошенном ребенке, которого променяли на другого. Но она никогда не хотела знать подробностей. Не интересовалась, кто же этот «другой», кто ее конкурент, кто оказался настолько лучше нее, что даже превзошел родную кровь. Эфсун запрещала остальным обсуждать с ней эту тему. И вот теперь живое воплощение всех ее ран и обид — Эмир Демирхан — стоял перед ней, живой и невредимый. — Эфсун… — он поднял руку, но не решался дотронуться до ее щеки, чтобы утереть слезы. — Эфсун, что случилось? Она закрыла глаза, вспомнив, как целебны его прикосновения. Насколько они ласковы и нежны, несмотря на габариты хозяина этих рук. Искушение было велико. Как же ей хотелось сейчас отдаться этим рукам, прижаться к этому могучему телу, рассказать обо всем, выплакать боль на сильном плече… В сознании Эфсун произошло странное раздвоение, как будто на свете существовало два Эмира: один стоял сейчас перед ней, а второй где-то там, в далеком и жестоком мире, отнял у нее мать. Внезапно Эфсун разозлилась на себя. Да никто не забирал у нее мать! Та сама отказалась от собственного ребенка еще задолго до появления Эмира в своей жизни! Хватит! Хватит ее выгораживать и перекладывать вину на кого-то еще! — Ах, Эмир, — всхлипнула она, и он был тут как тут. Притянул к себе и крепко обнял, легонько коснувшись подбородка, заглянул в глаза, а затем, не встретив никакого сопротивления, поцеловал. Ни приторно-нежно, ни возбуждающе-страстно, но так властно и многообещающе, что у Эфсун чуть не подкосились ноги. Как будто в этом поцелуе был дан зарок быть рядом, защищать, всегда принимать ее сторону… — Эмир, — прошептала она его имя как заклинание. — Мне прекратить? — его пальцы поглаживали ее скулу, а затем осторожно провели по вспухшим губам. — Потому что если ты хочешь, чтобы я остановился, скажи это прямо сейчас. Не тяни… Эфсун не понимала, что на нее нашло, обычно она не целовалась несколько раз подряд с человеком, которого абсолютно не знала. Но ровно в эту секунду в ее голове смешался жуткий эмоциональный надлом и жажда физиологического утешения, и она, не веря собственным ушам, произнесла: — Не останавливайся. Эфсун ожидала, что сейчас Эмир победно усмехнется, торжествующе посмотрит на нее, удовлетворенно хмыкнет, но еще раз убедилась, что не знает о нем ничего. С абсолютно серьезным лицом он стянул с себя футболку, словно демонстрируя себя, предлагая как товар. Его взгляд спрашивал: ну что, хорош? Принимаешь? Берешь? — Прикоснись ко мне, — попросил Эмир. Что это? Он соблазнял ее? Если так, то сейчас у Эфсун не было никаких сил сопротивляться. Она осторожно положила ладони на его грудь. Прекрасные ощущения! То, как он смотрел на нее, поднимало в душе Эфсун ураган смешенных чувств: страсти, благодарности, восхищения… На этот раз она первая потянулась к нему за поцелуем. Когда их губы сцепились в жестокой схватке, по телу Эфсун пробежала дрожь. Нервы натянулись, как струны, мышцы напряглись, каждое прикосновение Эмира было подобно удару электрическим током, а тем временем губы все продолжали бороться друг с другом, то уступая, то выигрывая. Эфсун с жадностью отдавалась ему и с не меньшей жадностью отнимала у него все. — Ты околдовала меня, — прорычал Эмир, подхватывая ее на руки. — Клянусь, я никогда… никогда не испытывал подобного… Он повалил ее на кровать и навалился сверху. Это было похоже на безумие: его руки то были на ее ягодицах, то поглаживали бедра, то сминали их в страстном желании обладать; его губы целовали грудь, язык дразнил поочередно каждый сосок. Эфсун понятия не имела, в какой момент и куда подевалась ее одежда, и лишь потом поняла, что она все еще на ней — футболка задрана до подбородка, свободные брюки приспущены. Все никак не в силах насытиться, Эмир целовал и целовал ее губы и ее тело, потом потянулся к ширинке на своих джинсах. И наступило отрезвление. Что с ней происходит? О чем она вообще думает? Через стенку, наверняка, уже вернувшись из ресторана, находился ее отец, а может и подруга. Через несколько часов ее ждет выступление на конференции, подготовка к которому отняла три месяца жизни. Что она делает, полуобнаженная, в постели этого незнакомца? Мало того, что незнакомца, человека, приближенного как названный сын к ее матери. Она что, действительно собирается заняться с ним сексом?! — Эмир, — Эфсун попыталась переключить его внимание со своей груди на то, что она говорила. — Эмир! Подожди… — Что случилось? — хрипло спросил он. — Я… Я не могу… Он смотрел на нее недоверчивым, все еще затуманенным взглядом. — Что не можешь? — Я не могу… Это не правильно… — Ты же не всерьез сейчас? — лицо Эмира прорезала кривая усмешка боли. — Эмир, пожалуйста, я тебе все объясню, но не сейчас… — Не сейчас, да?! — он резко отстранился, встал, не зная куда себя деть, заметался по номеру. — Конечно, не сейчас! У тебя же наверняка сейчас какие-нибудь важные дела? — Эмир… — Ты что, смеешься надо мной? — его голос грохотал на весь этаж. — Это у тебя такие забавы?! — Можно, пожалуйста, потише? — не выдержав, крикнула Эфсун. — В соседнем номере мой отец! — Твой… кто? — Эмир озадаченно прочесал затылок. — Отец, говорю, отец! — со страдальческим лицом она одернула футболку и поправила брюки. — Я… Я пришла сюда просто… Говорю же, позже все объясню! — Не надо ничего объяснять. Эфсун подняла глаза на Эмира. Он стоял, сложив руки на обнаженной груди, а взгляд его был жестче металла. — Что ты сказал? — Я сказал, что больше не нуждаюсь в твоих объяснениях. С меня довольно игр. Это был последний раз, когда ты оттолкнула меня, больше я не желаю тебя видеть. — Эмир… — И слышать! Все, уходи. Я не твоя живая кукла для развлечений. Эфсун вскочила с кровати: — Нет, постой, ты все неправильно понял… — Это ты, кажется, ничего не поняла. Если не уйдешь ты — уйду я. Эфсун продолжала упрямо стоять на месте. — Как знаешь, — он поднял с пола свою футболку и стремительно, не оглядываясь, вышел из номера. Она смахнула набежавшие слезы, обернулась и посмотрела на смятую постель, зная, прекрасно зная, что Эмир не вернется. Возможно, даже больше, чем возможно, она его больше никогда не увидит. Опять эти глупые слезы! Ей же прекрасно известно, что если бы она разрешила этому случиться, то похоронила бы себя и свою гордость здесь же, прямо на этой постели. От этой гордости и так почти ничего не осталось! Да, Эфсун хотела его, страстно хотела, но кроме этой страсти и этого желания между ними не было ничего. Ни-че-го. А если бы, после всего случившегося, он начал ее игнорировать? Она бы умерла, прямо после фразы: «Ладно, давай, тебе пора. Может, созвонимся». «А ты уверена, что он бы сказал тебе эту фразу?». Проклятый внутренний голос, каждый раз он не на ее стороне. — Да разве я хоть в чем-то уверена? Решив, что хватит торчать посреди чужого номера в одиночестве, Эфсун направилась к двери. Распахнув ее, она столкнулась нос к носу с матерью. — Эмир… — слова Первин повисли в воздухе вязкой, неуклюжей субстанцией. — Эфсун?! Ты?.. А где Эмир? — Здравствуй, госпожа Первин. Эмира здесь нет, — Эфсун сделала попытку протиснуться мимо нее, но мать загородила дорогу. — Что ты здесь делаешь? — Я не могу сейчас разговаривать, прости. Мне нужно идти. — Но, Эфсун!.. — Позже. — А как же?.. — Все потом. Эфсун почти бежала по коридору, прочь от госпожи Первин, прочь от номера Эмира и номера, где ее ждал отец, прочь, прочь, прочь… Она очнулась на пожарной лестнице и поспешила наверх. Интересно, закрыт ли выход на крышу? Эфсун с усилием толкнула большую, обшитую железом дверь, и та поддалась. Оказавшись на воздухе, Эфсун сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Было облачно, солнце пряталось за небольшими, но часто налетающими тучками. Она все стояла так, и стояла, а легкий ветерок ласково обдувал ее лицо. Разве впервые ей надо, сцепив зубы, двигаться вперед? Разве раньше ей уже не приходилось собирать себя по кусочкам? Приходилось, и много-много раз. Это все — не самое худшее, что случалось с ней в жизни. Эфсун шумно выдохнула, практически вытолкнула из себя воздух, досчитала до десяти и открыла глаза. Нужно было готовиться к выступлению. Она и так потратила много времени впустую.***
— Таким образом, экспандерная дерматензия дает пациентам с ожогами и рубцами шанс на восстановление, — Эфсун обвела взглядом молчаливо внимавшую ей аудиторию. — Через небольшой разрез под здоровую кожу рядом с пораженным участком вводится пустой баллон, сделанный из мягкого материала. Разрез зашивается, а в специальный клапан в баллоне врач вводит стерильный физраствор. Как вы видите на изображении, баллон постепенно заполняется, растягивая кожу. В результате появляется ее избыток, которым мы и будем закрывать проблемные зоны. Причем эта кожа, в отличие от перенесенной из других областей, абсолютно неотличима от той, которую нужно восстановить. Также можно использовать сразу несколько баллонов, и это делает экспандерную дерматензию самым прогрессивным методом в восстановлении лица после травм и ожогов. Под громкие аплодисменты Эфсун закончила выступление. Кайя Демирхан поднялся со своего места ей навстречу, чтобы помочь спуститься со сцены. — Браво! Браво, Эфсун! — выкрикнула Аслы, и только спустя секунду, спохватившись, вспомнила про телефон и вновь принялась снимать. — Прекрасная лекция, госпожа Эфсун, мои поздравления, — господин Кайя довел Эфсун до ее места и передал отцу, сидящему рядом. — Я горжусь тобой, дочка, — казалось, что Ферди едва сдерживает слезы. — Ты молодец. — Спасибо, папочка. Она еще раз обернулась. Матери нигде не было видно, как не было видно и ее подопечного. Нахмурившись, Эфсун села прямо, искренне, но безуспешно стараясь вслушаться в выступление следующего лектора. Через полчаса объявили перерыв, к Эфсун подлетела Аслы, сияющая и воодушевленная. — Ты была великолепна, подруга! — выпалила она. — Спасибо, — улыбнулась Эфсун. — О, смотри, там команда «Beauty Blooming»! Все же Кайя Демирхан просто душка, такой галантный, интеллигентный, начитанный… Я в восторге от него! И докторов подобрал отличных, профессионалов своего дела. Давай подойдем! — Нет, Аслы, нет… Не стоит, — заупрямилась Эфсун. — Пожалуйста! Я же обещала тебя немного раскрутить среди стамбульского хирургического бомонда. Вон госпожа Ширин, Аллах, что за женщина! Кремень диетологии, клянусь, кремень! Я ее фанатка. Пойдем! — Аслы… Подруга, не слушая ее вялые возражения, потянула Эфсун к группе докторов, стоящих поодаль возле входа в зал. Продираясь сквозь толпу участников конференции, они потеряли друг друга. Аслы добралась первой и стала оглядываться в поисках Эфсун, а та, увидев нечто ужасное, затормозила на последних метрах. В зал вошел Эмир. На нем был летний светлый костюм, прекрасно оттеняющий загорелую кожу и ярко-голубые глаза, в которых, впрочем, отнюдь не читались доброжелательность и теплота. — А, Эмир! Наконец-то! — воскликнула какая-то блондинка из команды клиники. — Где ты был? — Ты пропустил много интересных выступлений, — добавил невысокий усатый мужчина. Эфсун окончательно остановилась в шаге от них, с ужасом глядя на ледяную глыбу, в которую превратился Эмир Демирхан. — Да, было интересно, — сказала госпожа Ширин, — например про пластику при ожогах. Как прекрасно, что эстетическая медицина помогает людям не только, когда им что-то не нравится в своей внешности, но и при таких ужасных травмах… — Я тебя умоляю, Ширин, — ответил Эмир, глядя прямо в глаза Эфсун. — Кому это может быть вообще интересно? Я не пропустил ничего важного. С этими словами он отвернулся и продолжил разговор, как будто Эфсун вовсе не существовало на свете.