***
Ей снился самолет и небольшая тряска перед приземлением. Поэтому когда в дверь постучала горничная, Эфсун проснулась как от толчка, испугавшись, что падает в бездну. — Минуточку, — на автомате ответила она по-английски, и только потом поняла, что находится в Турции. — Ох, ненавижу спать днем. Ее белая блуза и кремовые брюки были идеально отглажены. Эфсун приложила комплект и покрутилась несколько секунд перед зеркалом — то, что нужно. Не уныло и элегантно. А еще освежающе — белый был ей очень к лицу. Теперь Эфсун предстояло подручными средствами уложить буйную шевелюру в подобие прически и сделать легкий макияж. Если все же на вечере ей суждено встретиться с госпожой Первин, то хотелось бы выглядеть хорошо. «Да, да, конечно, ты делаешь это исключительно для матери, — тут же проснулся зловредный внутренний голос Эфсун. — Ни для кого больше». Открытие конференции проходило в огромном, ярко освещенном зале с небольшим возвышением, заменяющим полноценную сцену, и расставленными то тут, то там высокими фуршетными столиками. Меж гостей сновали вышколенные официанты, предлагая тем закуски и алкоголь. Эфсун пару раз увернулась от подносов с шампанским и розовым вином и стала выискивать взглядом знакомые лица. У самой сцены стоял Кайя Демирхан, облаченный в смокинг, и о чем-то оживленно рассказывал Аслы, которая снимала его на камеру телефона. Когда перед носом Эфсун выросли очередные бокалы с игристой жидкостью, она не стала отказываться, а взяла один. Просто так, чтобы чем-то занять руки. Народу в зал набивалось все больше и больше, и вскоре Эфсун уже беседовала с двумя почтенными дамами, прибывшими из Берлина. Вскользь упомянутая ею научная статья одной из них, виденная в американском журнале, быстро расположила дам к молодому хирургу, и уже скоро они распрощались почти подругами. — Будем с нетерпением ждать вашего завтрашнего выступления, госпожа Эфсун. — Спасибо, спасибо. Господин Кайя вышел на сцену. У него был такой взволнованный и торжественный вид, что Эфсун тоже передалось это воодушевление. Впрочем, ему не суждено было продержаться слишком долго. — Я хочу пригласить на сцену, — голос господина Кайи немного дрогнул, — человека, без которого это мероприятие не состоялось бы. Без которого не состоялось бы многое в моей жизни. Я хочу пригласить моего дорогого партнера, лучшего друга и самого талантливого хирурга Турции в одном лице. Первин Сойлу! Раздались бурные аплодисменты. Эфсун сгорбилась, пригнула голову и стала озираться по сторонам. Вот господин Кайя протягивает госпоже Первин руку, помогая взойти на возвышение, и на его лице читается немое обожание. Вот ее новые знакомые дамы из Германии отбивают себе все ладони, приветствуя «самого талантливого хирурга Турции». И даже Аслы направила на госпожу Первин свой телефон. Эфсун допила шампанское и, резким движением остановив девушку-официантку, взяла с подноса еще два бокала. Наплевать на неодобрительный взгляд официантки. Наплевать на мать. На Эмира. На весь мир. Эфсун не понимала, почему так больно. По-детски нелепая обида захлестнула ее. Первин Сойлу не должно быть здесь, она не должна была ее видеть, слышать, соприкасаться с ней. Никак. Никогда. Следующий бокал был опустошен за секунду. Мать поприветствовала всех со сцены, рассыпалась в комплиментах Кайе Демирхану и другим почетным гостям. — На самом деле, меня не должно было быть здесь, — произнесла вдруг госпожа Первин, точь-в-точь повторяя мысли дочери. — Да кому интересно, — прокомментировала Эфсун вполголоса с задних рядов. К ней обернулось несколько особо любопытных голов, и она почувствовала, что перебрала. Мать еще что-то говорила, но Эфсун не слышала ее. В ушах шумело, голова кружилась, а в животе словно раскручивался вихрь из пузырьков шампанского, от которых Эфсун мутило. — С тобой все в порядке? — раздался над ухом голос Аслы. — Нет! — хотела крикнуть Эфсун и не смогла. Она снова оказалась в падающем самолете и вместе с ним летела сейчас в зияющую черную бездну.***
Ее куда-то несло. Или несли. В глаза то бил яркий свет, то она снова погружалась в бесцветную пустоту. Затем тело окутала невыразимая мягкость, и все успокоилось. Чья-то рука коснулась ее лба. Это прикосновение невозможно было перепутать ни с чьим другим. — Прости меня. Я не должна была тебе этого говорить. Прости… — Тс-с-с, — шепот Эмира убаюкивал. — Отдыхай, ни о чем не волнуйся. — Прости, прости, — Эфсун металась по подушке, страдая от чувства вины и поднимающегося жара. Ей было важно получить его прощение. — Хорошо. Слышишь? Я все забыл. Ничего не было. Он приложил ладонь к щеке Эфсун, и она в ответ прижалась к ней, ища утешения. — Значит, Эфсун, — хорошо знакомая ей усмешка промелькнула в его голосе. — А ты действительно чародейка… Он вдруг убрал руку. — Не уходи, — взмолилась она. — Пожалуйста, не уходи. — Ты даже не представляешь, как я хочу остаться с тобой. Но не могу. Не сейчас. Его губы легонько коснулись ее волос. А потом он ушел. Или это новый слой тьмы накрыл Эфсун с головой, а Эмир ей только снился? Она больше не чувствовала его рук, его губ, не слышала его голоса. И не была уверена, слышала ли вообще. Она больше ни в чем не была уверена. Вдруг все ее чувства растворились в небытии, и она, наконец, отключилась.***
— Спасибо, дочка, спасибо. Это что, голос ее отца? Легонько пошевелившись, Эфсун застонала. Голову словно сжало стальным обручем. — Эфсун? Эфсун, милая! — Папа? Ты приехал? — она наконец с трудом раскрыла глаза. Доброе, улыбающееся лицо Ферди Армагана осветило мир Эфсун, однако в его глазах она заметила промелькнувший немой укор. — Папа… — Тише, тише. Аслы, дочка, подай воды, пожалуйста. Аслы, которая тоже, оказывается, была в номере, выполнила просьбу. — Вот, попей. И не переживай, Аслы мне все рассказала. Тебе стало нехорошо на открытии конференции, во время выступления госпожи Первин Сойлу… Верно я говорю? — Верно-верно, дядя Ферди. Я боюсь, что на состоянии Эфсун сказался длительный перелет и недосып. А еще скажи, когда ты последний раз ела? — Не помню, — еле ворочая языком, ответила Эфсун. — Возможно, в самолете… — Но так же нельзя, девочка! — воскликнула Аслы. — Вот видите, дядя Ферди! Довела себя до полного истощения. — Ах, Эфсун… Я расстраиваюсь, доченька. — Прости меня, папа… — Ладно, милая. Я схожу вниз и принесу тебе что-нибудь поесть. Аслы, ты побудешь с ней? — Конечно, дядя Ферди. Когда отец вышел, Эфсун сделала слабую попытку подняться. — Давай помогу, — Аслы подложила ей под спину вторую подушку. — Вот так. — Спасибо, дорогая, — Эфсун благодарно сжала руку подруги. — Что бы я без тебя делала? — Ну и напугала ты меня вчера! Я думала, с тобой случилось что-то плохое. — Кто-нибудь еще… заметил меня в таком состоянии? — Хвала Аллаху, никто. Я вовремя подхватила тебя, и мы вышли из зала, и уже в пустом коридоре ты потеряла сознание… Послушай, мне пришлось наврать администраторам с три короба. Что я твоя кузина, и у тебя упал сахар. Они дали мне дубликат ключ-карты от твоего номера. Я сразу же позвонила дяде Ферди, он планировал приехать после обеда, чтобы попасть на твое выступление, но после моего звонка вылетел первым же рейсом. Очень испугался за тебя. — Ох, Аслы, мне так стыдно… Чертово шампанское на голодный желудок. Я что-то совсем утратила контроль над собой. — Бывает, подруга, бывает… — Аслы тактично отвела взгляд. — Все наладится. — Но скажи, как ты подняла меня в номер на девятый… Раздавшийся внезапно стук в двери прервал их беседу, и Аслы бросилась открывать. — Бульона у них нет, видите ли, — бурча себе под нос, господин Ферди катил перед собой сервировочную тележку. — У меня все найдется: и бульон, и сухарики из белого хлеба, и черный чай! Тоже мне, ресторан… — Ладно, Эфсун, — сказала Аслы, замерев в дверях, — ты ешь, а я пойду к себе, переоденусь. Я быстро. Оставшись наедине с дочерью, Ферди Армаган понуро опустил голову. — Прости меня, милая. Это все из-за Первин ведь? Конечно, из-за нее. Она — твоя незаживающая рана… — Не говори так, папа. Ты ни в чем не виноват. — Виноват, виноват. Еще как виноват. Если бы я только мог… — он издал судорожный вздох и замолчал. Было видно, с каким трудом дается ему каждое слово. Эфсун решительно сжала его руку: — Нет! Это не твоя вина. Ты самый лучший отец и самый лучший человек, которого я знаю. Ты дал мне все в этой жизни. Не вини себя за поступки той женщины, прошу. Ты разбиваешь мне сердце. Отец с дочерью обнялись. На глазах Ферди блестели слезы, и он сделал неловкую попытку незаметно вытереть их. — Что же ты, милая? Ешь, а то все остынет. Что-нибудь еще хочешь? Эфсун перевела взгляд на пустой стакан. — Принеси мне воды, пожалуйста, — слегка покраснев, попросила она. — С дольками лимона и мятой. — Хорошо. Эфсун знала, что нужно принять абсорбент, чтобы снизить негативные проявления интоксикации на организм. Когда отец ушел, она потянулась к косметичке, стоявшей на прикроватной тумбочке. Одно неловкое движение — и косметичка упала на пол, потянув за собой ворох бумаг, которые ей дали при заселении: расписание мероприятий конференции, каталог выступающих и прочее. Эфсун недовольно крякнула и попыталась наклониться, чтобы поднять их. Она не поверила глазам — с раскрытой страницы каталога на нее смотрело знакомое лицо. Голубые глаза холодно поблескивали, отливая скупым глянцем мелованной бумаги. — Что это… Опершись на локоть, Эфсун все же дотянулась до каталога и развернула его к себе. — «Эмир Демирхан, пластический хирург, клиника «Блуминг Бьюти», — прочитала она вслух.