Песнопение дьявола

Шум улицы и шагов приглушался мощными каменными стенами. Город медленно затихал, вытягиваясь, будто зверь, перед тем как положить голову на лапу и полузакрыть громадный огненный глаз, погружаясь в дремоту. Небо из серого становилось черным, появлялись первые звезды. Точка на горизонте разгоралась ярче, но в то же время начинала теряться на фоне светящегося великолепия неба. Идзуми замерла, завороженно всматриваясь в высь. Ночь была страшна запахами, летучими неуловимыми звуками и волшебно глубока одновременно. Измерения всячески распадались, казалось, что шипы становились более колючими, листья — более острыми, но вместе с тем, ужас дня, развивающегося дальше, не терял своей разительности. Рука коснулась гладкого металла дверного механизма, и сердце сжалось в ожидании. Петли туго заскрипели, распахивая дверь настежь. Ночная пыль медленно разошлась по коридору, словно бы слегка освещая его. «Я дома», — пронеслось в мыслях, и. чуть шатаясь. она перешагнула порог. Странный танец сознания на зыбкой грани между бездной сна и трясиной бодрости сопровождали её к спальни. Девушка свалилась в кровать, полуживая от усталости, после чего глаза сомкнулись, мышцы расслабились, но она все же не получала той малости, которую даровало действо, обычно совершаемое в ночные часы. Запутавшись в собственном умственном взоре доводов, суждений и подступающих вопросах, Идзуми не заметила, как на смену ночи пришло утро, шумное и такое гадкое. Она с трудом встала, нехотя подходя к зеркальной поверхности шкафа, что отражала уставшие девичьи глаза, острые черты лица, исхудавшее и слабое тело, покрытое синеватыми пятнами и царапинами. Казалось, что та девушка, которая смотрит из золотистой поверхности, — вовсе не она. Пусть то будет иллюзией, призраком, двойником, но никак не тем, во что она превратилась. Идзуми вскинула руки вверх, собирая сухие, ломкие волосы цвета золы на затылке, в низком хвосте, пальцами умело разделяя их на несколько прядей, начиная те чередовать, при этом равномерно натягивая. Пальцы дрожали, иногда сбиваясь, отпуская пряди или вовсе теряя их. Тысячи голосов в её подсознании наперебой принялись вопить о предстоящем худе, о том, что придется вновь сегодня пережить. Заплевши косу, девушка перевязала кончики тонкой, бирюзовый лентой. А после с тихим скрежетом принялась натягивать клетчатую юбку, новую блузу с голубоватой стилизованной эмблемой ягуара — талисмана школы; поверх неё надела ветровку и вышла из дома с явственным сожалением. Каждый шаг, каждое движение, жест, каждое слово и мысль о вчерашнем тяготили, точно она пыталась поднять непосильное бремя. Почему она вновь возвращается туда? Может, потому, что данное родителям обещание ставит перед необходимостью, или из-за собственных суждений? Хиёри вечно опаздывала. Оглянув территорию школы, девушка тяжело вздохнула, вжимаясь в сероватую колонну, минуту за минутой терпеливо всматриваясь в лица, в ожидании, когда из невероятного ассортимента носов, ушей, улыбок и глаз сложится единственный дорогой ей образ подруги. Сзади чьи-то запястья нежно обвили плечи. Мурашки по спине ударили картечью. — Я же просила, не делай так! — вскрикнула Идзуми оборачиваясь. Это была не подруга, совсем нет… Все внутри оборвалось, дыхание сбилось, сердце отбивало чечётку, а странный голос холодно, как приговор, изрёк: «Это он». Она узнала его сразу, лишь взглянув в глаза. На самом деле, девушка часто думала, смогла бы отказаться от него, зная, какие испытания принесет ей эта встреча? Смогла бы закрыть глаза, увидев его улыбку, пройти мимо, не сказав ни единого слова, и, тем самым, сберечь себя от сумасшествия, которое предстояло бы пережить? Если бы только существовала машина времени, если бы она унесла Идзуми в тот день, когда она увидела его впервые, подошла бы она к нему снова, зная, как круто изменится после этого судьба обоих, как сломается и разобьётся её хрупкое сердце, как разорвется в клочья её душа? Смогла бы остановиться и посмотреть в эти глаза цвета топаза, не пустив налаженную и ровную на тот момент жизнь под откос? Она постоянно задаёт себе эти вопросы, хотя прекрасно знает ответ. — Таён… — Ты доводишь своими выходками до бешенства, Идзуми, — слова его лились, словно песня, ласкающая разум, заштопывающая сердце. В её глазах он так и остался тем самым сильным, уверенным в себе, местами даже грубым, но умеющим решить любого рода проблемы и вопросы. Тем, для кого «все пустяк», но не смотря на бесконечный список положительных качеств, мании и притягательность этого человека, он медленно убивал ее своим эгоизмом, постоянными претензиями, вечными требованиями, не отдавая ничего взамен. — Отпусти меня, — тяжело произнесла девушка, ловя на себе недовольный взгляд тогдашнего парня. К сожалению, рано или поздно все имеет способность заканчиваться: страсть в один момент превращается в пепел, вечная любовь — в «ошибку», «привычку» и «воспоминание». Идзуми давно пересмотрела приоритеты. Терпение лопнуло, а иллюзия развеялась. Ему всегда было комфортно купаться в её любви, а она бесконечно страдала от непонимания и бессилия. — Искорка, пожалуйста, выслушай меня, — глаза Идзуми не передавали никаких эмоций. Он всячески пытался разглядеть в них былой задор и азарт, но ничего не видел, кроме пустоты. Её некогда бирюзовые очи потухли и казались немного мутными, отчего создавалось впечатление, будто девушка пребывает в глубокой депрессии. Вздохнув, она отвела взгляд и произнесла: — Сделай себе одолжение — научись уходить. Не трать свою и мою энергию попусту, пытаясь наладить то, чему никогда не суждено быть. Трудно было говорить с Таёном оттого, что давно не виделись, но и молчать с ним было нелегко. Она слишком долго носила в себе невысказанное к этому человеку, и, наконец, получив возможность, девушка поняла, что ей больше нечего ему сказать. Именно в этот момент все ушло безвозвратно. Но, черт возьми, каждому иногда хочется протянуть руку и удержать. Он медленно подошёл ближе, почти вплотную, всё ещё всматриваясь в её глаза и слегка приподнял руку вверх, к лицу, отчего девушка боязливо попыталась увернуться, что оказалось совершено бесполезно. Рука коснулась кожи, нежно проводя тыльной стороной ладони по щеке, опускаясь ниже, задерживаясь на подбородке, немного приподнимая его кончиками пальцами. Все это время, девушка вглядывалась в его глаза, пытаясь понять, что творится у него в голове, о чем он сейчас думает, чего хочет от неё. После, как по щелчку пальца, он изменился, лицо его исказилось в агрессивном оскале, рука скользнула дальше, по девичьей шее, с силой сжимая её. От неожиданности Идзуми округлила глаза и захрипела, но на лице парня не дрогнул ни один мускул. Таён безразлично наблюдал за мучениями девушки в течении нескольких секунд, периодически ослабляя хватку, либо сжимая горло ещё сильнее. Вглядываясь в молящие глаза своей «жертвы», он приблизился к её уху и прошептал: — Глупая… глупая девочка. Ты запуталась. Я помогу тебе освободиться от этих пут. Все изменится, обещаю, но ты должна меня выслушать, понимаешь? Он немного отстранился, всё ещё с силой сжимая её шею. Девушка слабо кивнула, и он, опустив голову, усмехнулся своей небольшой победе, после чего отстранился. — Пойдем внутрь, ты замёрзла, — бросил он, сильно сжимая девичье запястье, принуждая следовать за собой. Чувства к этому человеку оказались переменчивые, двойственные. В зависимости от угла зрения Идзуми стала замечать его истинные лица, но натянутые между противоречиями, колышущиеся, переливающиеся сантименты твердили иное, заставляли надеяться на то, что это временно, либо вовсе намеренное искажение истины. Почему он так поступает? Что им движет? А главное для чего?.. Можно долго было оправдывать его поступки, жить только его проблемами, в конечном итоге прощать все, но разочарование, что накапливалось постепенно, часами, днями, неделями, закрадывалось в душу, заполняя её каждым обидным словом, действом направленным в её сторону, и разъедало её изнутри, пока не оставалась лишь тонкая, хрупкая оболочка, которая разорвется от нечаянного прикосновения. — Это было ошибкой. Я не должен был уходить, — произнес он, сильнее сжимая запястье. Безразличие в голосе намного больше действовало на нервы девушки, нежели превосходство, шипение или злобный смех с его стороны. — Мне больно! — с неподдельным недовольством воскликнула девушка, заставляя остановиться бывшего парня и развернуться лицом к ней, но тот как будто не обращал внимания и продолжал идти дальше. Все мысли и цели прогорели, оттянувшись к низу белесым пеплом в голове. Как почувствовать хоть что-то? Хотя бы боль, отвращение, злость… ничего внутри. Лишь пустота. Радости, печали, сожаления, даже какого-то омерзения не было, словно все вырвали, как пух из мягкой игрушки. Еще вчера все ее страхи, как безумные тени, следовали за ней, принося кошмары на блюде, словно дорогой десерт, а сегодня они принесли абсолютное равнодушие и пренебрежение. Девушка дернулась, отчего парень невольно отпустил ее, а после торопливо ринулась к выходу, пробиваясь через толпу угрюмых ребят, пришедших сюда отсидеться и повалять дурака. В глазах появились темные пятна, а дышать становилось сложнее, по разные стороны пробивались вспышки цвета золотисто-каштановых волос, короны из пылающих листьев, и она знала, что если остановится, повернет голову, то увидит его совсем рядом, смеющегося, наблюдающего за ее очередным провалом, протягивающего свои руки к ней. «Пожалуйста, не поворачивайся. Не поворачивайся», — просила сама себя, и ей ныне уже был ведом страх оказаться беспомощной перед лицом превосходящей силы, но сердце продолжало биться о ребра, приказывая хоть на секунду остановиться и оглянуться. И она обернулась, желание увидеть тогдашние родные глаза пересилило все страхи и сомнения. Таён выделялся среди всех остальных. Он так и не сдвинулся с места, не побежал за ней вдогонку, лишь окинул ее холодным взглядом. Это гуммозное спокойствие едва ли говорило о здравом рассудке, а сам парень чем-то напоминал ястреба, терпеливо караулящего добычу на расколотом молнией дереве, но после он отвернулся, а мгновением позже и вовсе растворился в толпе. Идзуми прошла между колоннами, подпирающими расписанный тусклыми красками потолок, а затем двинулась на выход из учебного заведения. Облака разбились. Над деревьями полыхнуло, и с неба упали первые капли. Начался дождь. Возле парков встречали мокрые голые статуи, и к ним непременно прилипали лимонные жесткие листья, устилающие еще не слишком намокшую землю, прикрывая собой успевшую образоваться грязь. Пасмурно. Все серое, промозглое, льет дождь. Идзуми очень нравится подобная атмосфера, когда на улицах почти пусто, а случайные прохожие все пытаются скрыться от разъяренного неба, жмутся к стенам зданий, но и там их настигает спорый дождь. Прохладно, в ушах наушники и музыка, которая наполняла ее мозг полностью, и девушке уже некуда спешить, так как она была полностью погружена в мелодии и слова любимых групп. Ноги все несли по прямой, и казалось, что если закончится дорога, то ноги все равно будут идти, а мозг будет забит музыкой, глаза будут смотреть на промокший асфальт, а капли все будут падать и падать. Капли дождя стали превращаться в довольно крупные водяные шары. Взмахом ладони девушка откинула назад прилипшие к лицу и шее волнистые мокрые волосы. Вода, что стекала с них, падала на ветровку и просачивалась на блузу, что после противно прилипала к телу. Контуры размылись, не было больше четких теней и границ между пешеходами и их отражением в лужах. Из влажного покрывала капли дождя монотонно падали в тишину, в гробовую тишину вокруг Идзуми, все ближе и так зловеще, и девушка продолжала все глубже уходить в себя и словно уменьшаться. Лицо немного потемнело и сморщилось, стало похожим на гипсовую маску, которая с широко открытыми глазами уставилась в окружающую ее пустоту. Дом. Наконец-то девушке позволено отдохнуть. Прежде всего — двойной поворот ключа в замочной скважине. Кажется, это еще больше усилит ее одиночество и воздвигнет баррикады, которые создадут за собой преграду между ней и внешним миром. Пусть.