Северная сторона

       — Кто только решил выбраться наружу в такую метель? — пробурчал Ирвинг, направляясь к двери. В его голосе звучали возмущение, удивление, непонимание. Вечерний гость никак не укладывался в его голове и он не понимал, как этот некто добрался сюда, а главное — зачем он проделал этот путь. Шёл ли он к их дому намеренно, или же тот случайно оказался на пути и странник выбрал его, как временное пристанище. Но не было смысла думать и гадать об этом в данный момент. К тому же сейчас, с учётом того, что кому-то явно нужна была помощь, вне зависимости от того, по какой причине этот кто-то оказался за пределами своего жилища. — Иди к детям, Сельма, — твёрдым голосом приказал Ирвинг, собираясь открыть дверь, на что женщина не стала спорить и направилась в столовую быстрым, торопливым шагом, испытывая волнение. Оно было похоже на страх, который нельзя назвать страхом в полной мере, но именно этим словом подобное ощущение, вызывающее дрожь в теле и массу разнообразных мыслей, можно было описать.        Когда Сельма отошла, сказав детям брать еду с собой и расходиться ко комнатам как можно живее, Ирвинг всё же открыл дверь, и вместе с потоком холодного ветра и некоторым количеством снега в дом вошёл высокий мужчина в длинной огромной шубе, в которую, как показалось Ирвингу, мог поместиться ещё один человек. Лицо, как и голова нежданного гостя, были закрыты плотным шарфом, который чем-то напоминал плед, пригодный для проведения под ним долгих зимних вечеров. Сам мужчина был весь в снегу. Он еле стоял на ногах, а потому, как только господин попал в дом и дверь за ним захлопнулась, он присел на пол от ломоты ног, почувствовав долю расслабления и имея сейчас мало сил на то, чтобы самостоятельно снять с себя промокшие насквозь вещи.        — Боги, да Вы точно продрогли! — проговорил Ирвинг, помогая снять мужчине шарф и шубу. Было трудно сказать, сколько времени господин провёл на улице, однако, судя по читаемой усталости на его покрасневшем, измождённом лице,        — Я заблудился, простите, — глухим голосом ответил незнакомец, смотря вперёд себя и стараясь не закрывать глаза. Однако от ощущения покалывания в конечностях и теплоты, что с трудом пробиралась через слои его одежды, он почувствовал такую слабость, что попросту мечтал провалиться в сон.Но в одном путник был точно уверен: это всё временно.        Сельма, через минуту вбежавшая в комнату, держала в руках тазик с тёплой водой и тряпку. Она поставила таз на пол около печки, а после ещё раз сбегала до столовой и принесла оттуда стул, поставив его около таза. Ветер на улице продолжал бушевать, как будто точно сошёл с ума и собирался вытрясти всю душу из жителей этих едва ли святых мест. А как только Ирвинг снял верхнюю одежду с мужчины, они вместе с Сельмой приподняли его за руки, помогая встать, и усадили незнакомца на стул в тёплом месте. Потянувшись в чайнику, Сельма налила небольшое количество воды в кружку и протянула её господину, который обратил свой взор на руки девушки. Какое-то время ещё посидев без движения, он всё же поднял свои руки и взялся за кружку, слегка нагревшуюся от ещё тёплой в ней воды .       — Спасибо. Я так благодарен, — с одышкой произнёс мужчина, после чего поднёс кружку к губам и сделал небольшой глоток под внимательным, настойчивым взором Ирвинга и Сельмы. Женщина не торопилась уточнять причину визита гостя, пожелав оставить этот вопрос на потом, когда придёт время. И пусть у Ирвинга не было достаточной информации о том, кого они пустили в дом, он также не торопился устраивать допрос и планировал провести его утром. Судя по тому, как выглядел мужчина, каким изнурённым он был и какая погода всё ещё оставалась за окном — уходить отсюда он не собирался в ближайшее время.        — Подготовишь для него левую спальню, Сельма? — твёрдым голосом спросил Ирвинг, но судя по тому, как он это произнёс, создавалось впечатление, что это не обсуждается.        — Да, конечно. Пойду разберусь с этим и посмотрю, как там дети, — суматошно проговорила женщина и правилась в сторону столовой. Судя по тому, что там никого не было, дети всё-таки послушались её и разошлись по комнатам, поборов своё любопытство и желание посмотреть, что же там происходит и что пытаются от них скрыть.        Сельма, первым делом, поднялась на второй этаж, где в небольшой комнате, за рабочим столом с книжкой в руках, сидела Вера. Она пила чай, ничего не взяв с собой из еды и не желая таскать куски. Единственное маленькое окно в её комнате было закрыто тоненькой шторкой. Было слышно, как здесь шумят ставни, да с таким звуком, как будто бы кто-то гремит посудой намеренно и неугомонно. Но, несмотря на звуки, Вера продолжала спокойно читать книжку. Казалось, что та тревога вместе с волнением, которые были за столом в момент чтения своего стихотворения, куда-то ушли, а этого маленького празднования дня рождения, поспешно закончившегося, вовсе и не было. Она была в своём большом мире. В мире, написанном кем-то на жёлтых страницах бумаги, который было не дано понять Сельме, стоявшей в дверях и молча смотревшей на дочь, убеждаясь, что та в порядке и ей не нужна помощь и поддержка. Всё выглядело именно так, а это значило, что волноваться было не о чем. Женщина прошла в комнату, встав позади дочери и провела рукой по её волосам, поцеловав Веру в макушку.        — Что-то случилось? — тихо спросила Вера. Её голос в этот момент звучал по-особенному тонко.        — Этого я пока не знаю, — столь же тихо ответила Сельма, подражая голосу дочери. Она выдержала небольшую паузу, продолжая осторожно гладить дочь по волосам. — К нам заявился гость.        — Ты знаешь, кто к нам пришёл? — с долей любопытства спросила Вера, оторвав свой взгляд от книги и через плечо посмотрев на Сельму.        — Нет, — женщина покачала головой. — Он не выглядит преступником или плохим человеком, но всё же пока держись от него подальше, на всякий случай. Думаю, завтра мы всё узнаем. А пока спокойной ночи, Вера. Прошу, не засиживайся допоздна и старайся не выходить из комнаты почём зря.        На это Вера кивнула, после чего отвернулась от матери и продолжила читать свою книгу. Тем не менее, её любопытство не было притуплено. Часть её мыслей была занята тем, кем же всё-таки являлся их таинственный гость и так ли случайно он забрёл в их дом. Как он наткнулся на него? Как он его нашёл среди километров снега? Всё это казалось удивительным и наводило девочку на мысль о том, что это точно неспроста.Так же неспроста, как и герой её книги уронил свою шляпу в ту лужу, оставшуюся после лёгкого дождя, которая не зря образовалась на той дороге. Вера верила, что всё в жизни, как и в книгах, не случайно и имеет закономерность. Что конкретно сулил приход гостя в их дом посреди вечерней пурги — ещё предстояло узнать и это в какой-то мере было даже более интересным для девочки, чем та история, что разворачивалась на страницах романа, бывшего в её руках. Девочка уткнулась локтем о стол и опёрлась головой о ладонь, продолжая читать, но в большей мере теперь думая о реальном мире и о том, чего им стоит ждать от следующего дня и какие тайны всё это принесёт с собой.        И пока Вера пребывала в своих мыслях, Сельма зашла в соседнюю комнату, принадлежавшую мальчикам. Ребята, которые всё же взяли с собой остатки их ужина, с ногами сидели на одной из кроватей, рядышком, всё ещё находясь в праздничной одежде и накрывшись одним пледом. Под светом ночника они продолжали есть ужин. Неторопливо, не стараясь отобрать друг у друга еду или устраивать соревнования типа «кто быстрее съест». Порции медленно уменьшались, а в комнате было крайне спокойно, пусть всё те же шумы с улицы и напоминали о неприятных моментах, бывших в этом долгом и нудном дне. Глядя на мальчиков, которые выглядели сейчас по-особенному мило, Сельма слабо улыбнулась и задумалась над тем, каким тяжёлым всё же выдался этот день: с утра у неё была уборка, потом — готовка и приготовление к празднику, которые отняли много сил, времени и, судя по тому, как всё было прервано, это оказалось несколько бессмысленным. Они не дошли до танцев, до просмотра фотографий, до разговоров о том, как раньше всё было хорошо и каким было детство Ирвинга, которые он начинал едва ли не каждый свой день рождения. В этом году всё вышло иначе. И даже на платье, надетом на Сельме, было заметное жирное пятно, на которое сама девушка, тем не менее, внимания не обратила. Но оно было тем самым чем-то, что ещё с самого начала портило картину идеального семейного ужина. Хорошо, что Сельма этого не заметила. Хорошо, что никто об этом ей не сказал, потому что иначе вечер мог закончиться для неё более худшим образом, а пока, чувство, что всё окончательно испорчено даже не пришло. Это показалось несколько странным, ведь казалось бы — планы сорвались. Но несмотря на это, никакого разочарования не приходило, и мысли о том, что человеку нужна помощь; что этот некто, возможно, пришёл по важному поводу, вытесняли всякие возможные переживания из-за неудавшегося праздника и вопросы о том, что там с другим человеком, были на первом месте.       А сейчас, видя, как её дети спокойно заканчивали свой ужин, она подумала о том, что именно так и выглядит та самая семейная гармония, которой иногда не хватает и которая пошатнулась вместе с этой проклятой метелью. Женщина вздохнула, подошла к мальчикам и поцеловала их в макушки, проведя руками по их волосам.       — Вы в порядке, ребята? Вам ничего не нужно? — ласковым голосом спросила Сельма и снова вздохнула, на что ребята практически синхронно ответили «нет».       — Почему мы ушли из столовой? Мы больше не будем отмечать день рождение? — спросил Руне, младший мальчик, подняв взгляд на Сельму. В его светлых глазах читалась доля надежды. Сейчас они казались какими-то по-особенному яркими, широкими, точно он готовился, что сейчас получит нечто ценное и дорогое для него.        — Нет, дорогие мои, — отрицательно закачав головой, ответила Сельма. Она наклонилась к мальчикам, встав за их спинами и коснувшись их пледа. — Мы займёмся этим потом. А сейчас закончите с ужином и помойте за собой тарелки, после чего возвращайтесь в комнату и готовьтесь ко сну: я ещё к вам загляну. По рукам?       — Хорошо, — ответил Исаак, старший мальчик. — Только ты потом нам расскажешь, что произошло?       — Конечно. Но сейчас вам этого знать не следует, — поцеловав мальчиков в макушки, Сельма достаточно быстро направилась к выходу и, остановившись у двери, добавила негромким голосом. — Я скоро приду.       Выйдя из комнаты мальчиков, Сельма направилась в спальню, которую обычно занимала мать Сельмы, приезжающая несколько раз в году, и которая, как они планировали, позднее должна была стать комнатой Исаака. Но сейчас она не выглядела уютно: кровать была достаточно старой, и едва ли было возможно вспомнить, сколько лет она тут стоит, подушка — твёрдой, однако, как заверял Ирвинг, на такой, напротив, было полезно спать, а единственное свободное одеяло было колючим, но под ним спать точно лучше, чем накрывшись одной тоненькой простынёй или не накрываться ничем.       Сельма зажгла ночник и поставила его на тумбочку рядом с кроватью. Поправила картину, висящую над кроватью, закрыла шторы и только после этого постелила постельное бельё, которое пахло морозной свежестью. Осмотрев комнату, девушка заметила пыль на комоде и смахнула её рукой, достав из-под кровати несколько книжек. Они выглядели измученными жизнью и наслаждающимися старостью. Сельма положила их на комод для большей красоты. На кровать женщина положила чистое полотенце и ночную рубашку, принадлежащую её мужу. Однако, девушка решила, что всё же никто не будет против, если она временно одолжит её их незваному гостю. И, убедившись, что всё готово, женщина вздохнула, постояла ещё несколько секунд в центре комнаты и после этого направилась в сторону коридора, желая уведомить Ирвинга и гостя о том, что всё готово, а также узнать, чем они заняты и что происходит внизу. ***       — Как Вас зовут? — спросил Ирвинг после ухода Сельмы, взяв в руки кружку, протянутую ему незваным гостем.       — Освальд. Меня зовут Освальд, — приглушённым голосом, как будто выдавливая из себя слова ответил мужчина.        — Наверно, Вы голодны?       — Чертовски сильно.       Ирвинг, решивший, что сегодняшний день идеален для подобных актов милосердия, направился в столовую, желая предложить господину чего-нибудь съестного. Сегодня на столе всё равно было так много еды, что даже при желании за один вечер они бы всё не съели, так что пожертвовать несколькими крошками человеку было совершенно не трудно и казалось чем-то само собой разумеющимся.        Пока Освальд не вызывал у Ирвинга никаких отрицательных чувств. Мужчина не находил его подозрительным и опасным, а потому чувство осторожности было несколько притуплено. «Всё равно никуда не сбежит», — думал Ирвинг, пока накладывал еду, приняв на какое-то время серьёзное и злое выражение лица. «Не зря Боги послали ему нас… а нам его. Разве можно упустить такой ценный дар».        Пока Ирвинг отошёл, Освальд с неохотой наклонился и снял с себя обувь. Несмотря на тёмные носки и сапоги, которые, как казалось, должны выдержать и пятидесятиградусные морозы, ступни всё равно онемели, а пальцами было неимоверно трудно шевелить. Мужчина снял с себя и мокрые носки, делая это максимально осторожно и медленно, уже хотя бы чувствуя свои руки, а после столь же медленно и осторожно опустил свои ноги в воду, которая была просто тёплой, но в тот момент показалась ему кипятком. От прикосновения к жидкости, Освальд скривился и зажмурился, но всё же коснулся дна таза своими ступнями, что в первые несколько секунд нельзя было назвать чем-то приятным. Ощущение было схожим с тем, что его ноги только что обожгли, опустили в кипяток и лишили возможности их оттуда достать. Тем не менее, мужчина терпел. Он чувствовал, как со временем его ноги привыкают к тёплой воде. Гость продолжал испытывать в своих ступнях покалывание, жар, однако со временем он стал приятным и расслабляющим и, почувствовав, как тепло растекается по телу, мужчина закинул голову назад и облегчённо вздохнул.       Через пару минут вернулся Ирвинг, в руках которого была глубокая тарелка,наполненная картофелем, мясом и остатками салата, а также ложка. Подойдя к Освальду, мужчина протянул всё это гостю. Тот, в свою очередь, выпрямил спину и тут же взял едц, начав быстро и неаккуратно есть, стремясь как можно скорее заполнить свой опустевший желудок. Ирвинг смотрел на то, с каким аппетитом, с каким желанием ест Освальд и удивлялся тому, насколько голодным был этот путник. Сколько времени он бродил? Сколько отказывал себе в питании, раз сейчас одной этой тарелки было для него мало и он был готов съесть всё, что было на столе, лишь бы только заполнить свой желудок.        — Вы долго были в пути? — всё же решил уточнить Ирвинг осторожным голосом, нахмурив брови и продолжая наблюдать за гостем. Освальд в ответ кивнул головой, не отрываясь от тарелки и продолжая есть.        Температура воды, тем временем, стала совершенно комфортной для ног, а благодаря печке, которая продолжала греть и близости пламя, Освальд согрелся, а утолённое чувство голода было последним элементом пазла, который ему нужно было вставить для того, чтобы окончательно почувствовать себя хорошо. Сейчас хотелось только снять с себя эту тяжелую одежду, накрыться одеялом с головой и проспать ни один час. Желательно, чтобы его никто не трогал и, при этом, он смог наконец-то избавиться от того пронизывающего и противного чувства страха, которое испытывал в те минуты, часы, что он пробивался через снег и сопротивлялся резкому потоку ветра, который бил в лицо, царапал кожу и, кажется, пробирал до самой души, желая вытрясти её из него и не собираясь оставлять мужчину в живых.       Ещё несколько минут назад Освальд боялся того, что он замёрзнет в дороге и никак не найдёт спасения. В это было легче верить, чем в чудо. Но в итоге ожидания оказались обманутыми. Шум ветра был ему почти не слышен, а всё это осталось где-то там, за дверью. Здесь он чувствовал себя в безопасности и никак не мог поверить в свою удачу. И, вместе с тем, приходила тревога. Как такое возможно? С кем ещё могло подобное произойти? Есть ли у него повод всецело доверять этим людям, или всё же тревога напрасно отпустила его, и он попал в клетку, которая либо уже захлопнулась, либо вот-вот закроется и он окажется в ловушке. Но отсутствие сил и желание упасть заглушали голос разума, как и понимание того, что там — только смерть, а здесь ещё жива надежда.       — Вкусно? — уточнил Ирвинг, продолжавший стоять напротив мужчины, тарелка которого опустошилась достаточно быстро.        — Да, господин…        — Зови меня Ирвинг, — мужчина стал серьёзнее и сказал это более твёрдым, недружелюбным голосом, после чего забрал у гостя тарелку и отнёс её в столовую. Через небольшой промежуток времени он вернулся в комнату вместе со стулом. Мужчина поставил его напротив Освальда и присел.       — Я не знаю, чем мне отблагодарить вас за ваше милосердие. Что я могу сделать для вас? — на лице Ирвинга появилась слабая, добрая улыбка, с которой он понимающе кивнул. Прежде чем ответить, мужчина выдержал паузу.       — Поговорим об этом завтра, Освальд, — Ирвинг отвёл взгляд и посмотрел на двери, услышав шаги. В комнату вошла Сельма, отряхивая руки о подол своего платья.        — Спальня готова, — женщина посмотрела на мужчин поочерёдно и взялась за края своей шали. — Давайте я провожу Вас на верх, если Вы не хотите выпить чаю или ещё погреться в воде.        — Спасибо, мадам, — Освальд кивнул головой. — Я отправлюсь спать, — его голос звучал так глухо и тихо, как будто бы мужчина вовсе его посадил. То ли от длительных разговоров, то ли от курения, то ли от крика, но всё же именно такое впечатление складывалось от его речи. Мужчина взял тряпку и вытер ей свои ноги, после чего достаточно медленно встал и направился вслед за Сельмой столь же осторожно ступая на пол, точно он мог прямо сейчас под ним провалиться.        В комнате, оставшись наедине с собой, мужчина положил полотенце на комод и краем глаза осмотрел книги. Все они были потрёпанными, отчего мужчина сделал вывод, что их хранят здесь достаточно давно. Шеллинг, Хольберг, Флобер — именно их произведения теперь лежали на тумбочке, и от имен этих авторов Освальд неосознанно усмехнулся. Но нет, сейчас было не время заниматься чтением, а потому мужчина убрал вещи в шкаф, погасил ночник, переоделся в вежливо оставленную для него ночную рубашку и, как только он лёг, ощутив под своей спиной удобный матрас и подушку, тут же заснул, и ощутил такое блаженство, как будто бы именно этого момента он ждал всю свою жизнь. «Не важно, убьют ли они меня во сне», — именно эти слова были последней мыслью мужчины, возникшей перед тем, как он провалился в сон.