Галльская сказка

Августин Туллий Северус был человеком спокойным и стойким. Оскорбить его чувство собственного достоинства было очень тяжело, однако диким варварам это практически удалось, когда один из них поднял комок грязи, чтобы кинуть в его солдат. Подумать только! До чего нецивилизованный народ живёт в этих местах. Он покачал головой. Что ж, нужно всего лишь пережить зиму в этих гиблых местах и тогда станет легче. Карнуты привыкнут к солдатам и не будут столь агрессивно на них реагировать. В каком-то смысле победа уже обеспечена, раз их царь согласился на зимовку. Дело за малым. Центурион с трудом дождался пока всех солдат расселят. Поражённый отсутствием всякой организации у варварского народа, он с обманчивым спокойствием на лице наблюдал, как местная верхушка власти решает кого и куда заселять. Единогласно было решено, что самого Августина подселят в некую семью, где дом больше, топка лучше горит и хозяйство гораздо обширнее. Он не возражал. Вымотанный долгой дорогой, мужчина грезил о благах цивилизации. Селение карнутов, конечно, цивилизацией назвать было нельзя, но радовал тот факт, что живут они в тёплых домах и даже моются в отдельных сооружениях по типу бани. В сумерках было очень трудно рассмотреть жилища более детально, но благодаря постоянному зрительному напряжению Августин мог при желании увидеть даже цвет панциря жучка в высокой траве, поэтому постройки аборигенов оценил по достоинству. Селение было не самым большим из всех, которые видел Августин по дороге сюда. Однако, располагалось оно в очень удобном месте и с точки зрения военной стратегии, и с позиции простого обывателя. Крупная река около селения обеспечивала жителей пресной водой в нужном количестве, обширный лес предоставлял возможность колоть дрова хоть круглогодично, а располагающиеся рядом поля можно было вспахивать и обрабатывать. Правда, по неизвестной для центуриона причине, галлы не отличались особой любовью к выращиванию разнообразных культур и предпочитали этому скотоводство. У них даже престижность того или иного двора оценивалась в количестве скота, а не размере полей. Однажды Августин видел огромное стадо на выпасе, которое по размеру напоминало целый римский легион. Фанатичность дикарей в этом плане поражала его до глубины души. Однако, вникать в тонкости чужой культуры мужчине не хотелось, поэтому он отправился вслед за местным дряхлым жрецом, который вызвался проводить Августина к месту проживания. Осмотрев старика с ног до головы, центурион сделал вывод, что провожатый в скором времени на покой не собирается. На вид друиду было около пятидесяти лет, хотя это лишь предположение. Отсутствие адекватных условий проживания и варварские нравы старят человека куда раньше. Августин не удивился, если бы узнал, что старику всего-то за тридцать. Одет он был в какие-то тряпки серого цвета, которые, видимо, считались здесь за балахон. Данное одеяние подпоясано ремнём из искусно выделанной кожи с нашивками в виде животных и птиц. На руках у старика болтались достаточно красиво отделанные браслеты из железа, дополняющие вышитые рисунки на нарукавных повязках. На шее у друида висело ожерелье из бронзы. Августин отметил, что у большинства жителей деревни эти ожерелья тоже есть. Возможно, это считалось частью культуры галлов или просто популярным украшением. Двор будущего места проживания центуриона был достаточно большим, но ужасно грязным. Высокая темноволосая женщина стояла у загона с мясистыми быками и агрессивно покрикивала на них. Она была отлично сложена, с сильными руками и широкой спиной. Августин отметил, что галлы-мужчины никогда особо не обременяли себя домашним хозяйством. В основном эта ноша ложилась на плечи их жён, которые полноценно следили за скотом и могли распоряжаться им наравне с мужчиной. Однако, большинство баб из-за такого ритма жизни к своим тридцати годам уже имели кучу болезней и не могли рожать детей. Поэтому галльских девушек рано выдавали замуж, пока организм ещё способен выносить потомство. Первобытная культура, ничего не скажешь. Приметив несколько детей со двора, которые то таскали воду, то бегали друг за другом с какими-то палками, мужчина с молчаливого позволения темноволосой хозяйки вошёл в дом. У очага сидела девушка - самая старшая из детей. Она помешивала угольки в топке и подкидывала дрова из специальной подставки в виде рычащего волка. Девушка оглянулась на Августина и тихонько кивнула ему в знак приветствия. Он ничего не ответил. Усталость дала о себе знать и центурион со вздохом присел на первую попавшуюся лавку около печи. Смотреть особо было некуда, так как скудный на воображение народ не привык освещать свои жилища во время сумерек. Поэтому Августин опустил взгляд на молчаливую дочку хозяев. Девушка явно нервничала в обществе незнакомого воина. Августин пригляделся и рассмотрел её получше в свете огня. Центурион приятно удивился, отметив у юной варварки благородные и аристократичные черты лица. Белокурые волосы, тонкий прямой нос, бледная кожа и вполне женственное телосложение обеспечили бы ей популярность в Риме. Вот уж воистину, даже среди дорожных булыжников иногда встречаются самоцветы! Конечно, многие галлы были светловолосы и имели бледную кожу, но черты лица их отличались грубостью и налетом тяжелого физического труда. А перед ним сидела настоящая муза для какого-нибудь столичного скульптора. Августин покивал своим мыслям. Дверь с силой распахнулась, впуская в неё хозяина дома с охапкой дров. Взгляды мужчин встретились. По лицу галла было понятно, что он один из тех, кто больше всего не доволен происходящим в селении. Его взгляд светлых глаз пытливо скользил по центуриону, выискивая повод для нападения. Августин усмехнулся. Если женщины сдерживали себя и старались не показывать неприязнь открыто, то их мужья и сыновья таким приёмом не пользовались. Весь их образ демонстрировал неприязнь, напряжение и скрытую агрессию. Мужчина скинул дрова и присел у топки, подкидывая в неё небольшие палочки. Его бледно-рыжие длинные волосы, похожие на спутанную конскую гриву, огненной волной легли на широкую массивную спину. Курчавая густая борода закрывала губы и подбородок. Было видно по напряжению на лице, что муж хозяйки о чём-то думал или пытался что-то вспомнить, но, вероятно, сделать этого не мог. Его хищные зауженные к переносице брови своими длинными плотными волосками соприкасались с блеклыми ресницами и практически закрывали глаза. Он окинул неприветливым взглядом чужака и тут же вышел, отправившись куда-то за пределы двора. Центурион подумал, что все-таки странная у них первая дочь. Ни в мать, ни в отца. С другой стороны, чего ожидать от дикого народа? Возможно нагуляна от какого-то заезжего путешественника. Хозяйка дома зашла сразу же после ухода мужа. Она подошла к полке, прибитой над подставкой с дровами и ревностно её оглядела. То ли думала, что центурион что-то может своровать, то ли детей своих так проверяла. Поводив рукой по полке, она нащупала то что хотела и окинула старшую дочь предупреждающим взглядом. Гаркнув дочке на лаящем некрасивом языке какую-то неприятную вещь, женщина вышла во двор. Девушка ничего не ответила. Для Сайофры начались тяжелые дни. Так как она была самой старшей дочерью, то во всех серьёзных делах должна была помогать матери безотказно. До проводин лета оставалось уже мало времени. Друид Андекамул объявил, что по календарю осталось два раза по пять дней до праздника. Это означало, что нужно скорее доделать заготовки на зиму, утеплить стайки скоту и нарубить дров, так как после проводин сразу выпадает снег. Первый снег – большая грязь, работать в которой практически невозможно, поэтому надо закончить все дела как можно раньше. От рассвета до заката Сайофра бегала с поручениями матери. Новый жилец наблюдал за этой спешкой и, судя по взгляду, не особо понимал зачем так торопиться. Объяснить девушка ему всё равно ничего не могла, а если бы и могла, то не стала. Странный он какой-то. Через день устраивал сбор солдат с полноценным обмундированием и смотрел, чтобы всё было в порядке. Кому его воины нужны? Живут и живут. Скорее бы эта зима закончилась, и уехали бы они обратно в свой Рим. А то в их разговорах только о нём и слышно, аж тошнит. Девушка поморщилась. Мысли о далеком враждебном городе казались такими отвратительными. Бойрикс рассказывал, будто Рим – это огромная деревня, где людей настолько много, что они даже на главной площади не помещаются. Там большие каменные дома, столбы и есть специальное круглое сооружение, где сражаются воины со всего мира. Туда приходят люди, чтобы посмотреть на это и получить удовольствие от наблюдения за дракой. - Опять ты меня не слышишь! – мать со злости щёлкнула Сайофру куском выделанной овечьей шкуры по плечу. – Дел сколько, дел-то сколько, а ты все мечтаешь! Да только о чём мечты твои, а? Бездельница! Никуда негожая! Девушка стойко переносила все оскорбления со стороны матери, но в этот раз ей стало очень обидно. С самого утра пашешь, а тебя ещё и бездельницей называют. Выхватив шкуру из рук матери, обычно робкая Сайофра кинула её в горящий огонь. - Не трогай меня! – крикнула она. – Что я сделала тебе? Родилась? Так я на свет не просилась! Круто развернувшись, девушка вышла со двора и направилась к реке. Изумлённая Изибил смотрела вслед взбунтовавшейся дочери до тех пор, пока та не скрылась из виду. Сайофра шла быстро. Ей казалось, будто в любой момент взбешенная мать догонит и выпорет прямо при людях за непослушание. Однако, чувство злости было сильнее. Оно заставляло девушку идти подальше от дома, чтобы остудить свой пыл. Непривычное ощущение кружило голову, сковывало всё нутро холодом и будоражило разум. Мать всегда была для неё огнём, мерцающим в темноте. Сайофра любила её всем сердцем и безмерно уважала, никогда не пытаясь перечить или грубить. Кроме Изибил у девушки никого не было. Отец разговаривал с дочерью крайне редко, в основном интересуясь какими-то бытовыми вопросами. Лишь мать иногда могла спросить, как она себя чувствует и нравится ли ей кто-нибудь из деревни. Это было уже много по сравнению с обычными разговорами изо дня в день о скоте, стирке и готовке. Сайофре хотелось большего. Она была готова говорить часами о лесах, полях и озерах. Слушать песни, рассказы о далеких странах и придумывать свои истории у вечернего искрящегося костра. О, как ей хотелось, чтобы мать хоть раз заглянула в её душу, а не видела в ней лишь безмолвную работницу! Неужели так должна проходить жизнь человека? Неужели люди – лишь плотные оболочки, которые вынуждены выполнять свои ежедневные потребности? А что, если потребности не такие как у остальных? Если ей не нужна эта ужасная вонючая похлебка с вытопленным жиром, не нужен этот пропахший тяжёлым трудом дом и эти злобные соседи, которые лишь радуются неудачам? Девушка подняла лицо к небу, словно надеясь найти там ответы на эти вопросы. Сухая трава шуршала под ногами, сбрасывая с себя оседающую пыль. Солнце зашло за тучи и не желало показываться, забрав с собой последнее тепло в этом году. Сайофра остановилась у реки. Безмятежная и суровая вода казалась такой манящей. Нырнешь – и нет никаких проблем. Нет чужих солдат, недовольной матери, жестких шкур и запаха вареного несвежего мяса. Есть только окутывающий тело холод молчаливых волн, который погрузил бы её на дно. Девушка вздрогнула от собственных мыслей. То деревом хочется стать, то в реке утонуть. Она покачала головой. С такими мыслями радости не напасешься. Услышат духи о чем она думает и не миновать беды в следующей жизни. Ват Матуген говорит, чтобы выйти из цикла перерождений, нужно накопить за жизнь достаточное количество добродетелей. Сайофра подняла голову вверх. Мелкие капли начинающегося дождя упали ей на лицо. Где ж тут добро вершить? Люди злые и мстительные. Всем только войну подавай, а добра и даром не надо. Она натянула на голову накидку. Стоять под дождём – не самая лучшая идея, но и домой идти не хотелось. Одному Отцу известно, какое наказание мать придумает. Тяжело вздохнув, девушка собиралась повернуть обратно, как вдруг её слух уловил тихую мелодию. Кому пришло в голову играть в такую погоду? Решив, что ей показалось, Сайофра направилась к дому, однако мелодия стала громче. Звук шёл из той части леса, где в самую тёплую часть года она нашла злосчастную дудочку. Бард Бодуоньят рассказывал, что мелодии, идущие из леса, обычно издают волшебные лиры или дудочки альвов. В других краях, где ему посчастливилось путешествовать, такие звучания исходят от музыкальных инструментов фей, дриад или даже таинственных лесных созданий, которых никто никогда не видел. Люди с Горы верят, что музыка – это оружие огромных уродливых великанов, которые заманивают ею в пещеры своих жертв. Девушка вздрогнула. Казалось, будто музыка становится всё громче и громче, а дождь усиливается. Капли тяжелели на ресницах, заставляя зажмуриваться и постоянно протирать глаза. Начинался настоящий ливень. Твёрдо решив идти домой, Сайофра побежала по тропинке вверх к селению. Однако, ставшая тревожной музыка превращалась в единый поток с шумом ливня и сбивала с пути. Ориентир был потерян. Она наклонила голову вниз так, чтобы капли не попадали в глаза. С трудом узнавая тропинку к селению, размываемую дождём, Сайофра пошла, как ей казалось, в правильном направлении. Однако, вскоре дорожка превратилась в поток грязи. Сбросив ненавистную накидку с головы, она зажмурилась и закрыла уши, чтобы не слышать ужасную колдовскую музыку. К горлу подкатывал комок, а в груди поднималась растущая с каждым мгновением паника. Стало по-настоящему страшно. Оглушенная музыкой и ослеплённая дождём, девушка двигалась вслепую. Оставаться на месте было рискованно. Вода размыла глину и землю настолько, что превратила склон к реке в огромное месиво. Если здесь поскользнуться, то можно запросто упасть в бурлящую от дождя реку и утонуть. Таких дождей она не видела никогда. В голове билась мысль о том, что нужно бежать. Чувство, что всё это сделано специально, не покидало Сайофру ни на миг и заставляло двигаться дальше. Иначе бы она уже легла лицом вниз и разрыдалась. Вдруг дождь стал тише. Музыка перестала шуметь в ушах тысячью зовущих голосов. Девушку что-то ткнуло в грудь. Открыв глаза и осмотревшись, Сайофра поняла, что, сбившись с пути, оказалась в лесу напротив раскидистого дуба. В той части, где играла музыка. Натертые до невозможности глаза опухли и нещадно болели, словно в них накидали песка. Проморгавшись, она поняла, что забрела достаточно далеко. Хорошо ещё, что не в Чёрный лес. Но вот как теперь возвращаться? Девушку не покидало чувство, что сюда её завели специально. Снова накатил страх, холодной паутиной расползающийся от сердца по всему телу. Решив не испытывать судьбу во второй раз, Сайофра покорно пошла в ту сторону, откуда доносилось переливчатое звучание лиры. Пожухлая трава радостно скинула с себя всю пыль и грязь, которая осела на засохших листьях. Капли прошедшего ливня блестели повсюду. Они скатывались с сосен и елей, шумно ударялись о листья засохшего на кустарниках вьюна, скатывались по мокрым волосам девушки, коварно поджидали на раскидистых ветках лиственниц. Говорят, что если долго-долго всматриваться в дождевую каплю, то можно разглядеть мир волшебных созданий, существующий бок о бок с людьми. Проверять Сайофре не хотелось. Её тревожила музыка, становившаяся всё ближе и ближе с каждым шагом. Внезапно девушку осенила мысль, что где-то потерялся платок, которым мать постоянно прикрывала уродливые уши дочери. Как теперь возвращаться? Насмешек не оберешься. Вдруг под ноги попался какой-то тухлый корень, за который девушка запнулась. Потеряв равновесие, Сайофра с громким шумом упала на землю, больно ударившись ногой о камень и поломав несколько веток безмятежного вереска, опадающие цветы которого были щедро смочены прошедшим ливнем. Измазав руки в грязи, она досадливо вздохнула и встала с колен, отряхивая и без того грязное платье. Отстирать бы это потом. Подняв глаза со своей многострадальной одежды, Сайофра увидела идол Отца. Захотелось убежать. Музыка доносилась из Чёрного леса, словно сами деревья пропускали её через свои кривые стволы. Вот только, если раньше она казалась лёгкой и мелодичной, то сейчас это был ужасный скрип с примесью каких-то неизвестных звучаний, больше похожих на тяжёлые низкие голоса. На глазах навернулись слёзы. Идти в Чёрный лес – искать свою погибель. Идти назад тоже опасно. Впервые девушка видела этот лес так близко, и он был куда страшнее, чем его описывают в сказаниях и легендах. Чёрные гниющие стволы огромных деревьев извивались и уходили верхушками, казалось, до самых небес. Переплетённые между собой ветви создавали впечатление огромной чёрной паутины, которая охватила все, что только могла. Из леса несло холодом. Ветви близстоящих деревьев тянулись практически до самого идола, словно хотели схватить его и утащить за собой, чтобы простые смертные лишились единственного защитника от тех, кто живет в проклятом лесу. Сайофра поёжилась и завернулась поплотнее в мокрый плащ. Музыка снова стала громче. Девушка поняла, что выбора нет. Как только она собралась сделать шаг за черту у идола Отца, музыка прекратилась. Кусты раздвинулись и на поляну вышли Бойрикс, друид Андекамул и центурион с парой солдат позади. Воцарилось неловкое молчание. Под изумленными взглядами мужчин промокшая до нитки Сайофра сразу же вспомнила о неприкрытых ушах, грязном платье и посиневшем от холода лице. Неудобно получилось. Она быстро перекинула волосы со спины на плечи, чтобы прикрыть уши. Ожидая возмущений от раздувшегося друида, девушка виновато опустила глаза и прикусила губу. С одной стороны, она понимала, что вызывает подозрения, а с другой была безумно рада неожиданным спасителям. Тем временем служитель культа подошёл к ней, опираясь на свой иссохший посох из старого дуба, который трещал при малейшем его перемещении. -Я не понял, - подозрительно сузил глаза Андекамул. – Ты тут что делаешь, а? Ты чего тут творить удумала? Или ты с эльфами дружбу водишь и в Чёрный лес бегаешь?! - Нет, - как можно спокойнее ответила Сайофра, натянув капюшон поверх волос, чтобы скрыть уши. – Я шла попросить у Отца помощи в заготовках к зиме, попала под дождь. А тут вы пришли. Девушка поймала суровый взгляд Августина. Андекамула ещё можно провести, а вот если бы центурион был их друидом, ей бы не поздоровилось. Мужчина окинул её ничего не выражающим взглядом и отвернулся. Сайофре стало не по себе. Девушка почувствовала, как кровь приливает к щекам. Внезапно ушёл донимавший её холод и Сайофру бросило в жар, как будто она сидела прямо напротив горящей топки. Августин что-то сказал Бойриксу. Тот перевел Андекамулу: - Римлянин просит оставить девчонку в покое и отпустить домой, пока она не простыла и не заразила его. У нас есть дела поважнее. Сайофра отчаянно закивала, подтверждая слова чужака. Андекамул махнул морщинистой рукой и повернулся к идолу, что-то объясняя центуриону. Слова его доносились до девушки отрывками, так как она бросилась бежать не разбирая дороги, ломая все кусты и ветки на своём пути. Нельзя сказать, что Августин Туллий Северус был сильно удивлён наличию Сайофры в пункте их назначения. Однако, галльские женщины поражали его всё сильнее с каждым днём. Невоспитанные, грубые и неряшливые, они казались ему ярким противопоставлением римлянкам. С каким бы удовольствием он сейчас лёг в тёплую постель с пышнотелой римской красавицей, но вместо этого стоит посреди мокрого леса с полоумным стариком, опасным воином и промокшей деревенской девкой, больше похожей на попавшего под дождь цыпленка. Отшатнувшись от пробежавшей мимо девчонки, римлянин вздохнул. Ноги бы его не было в этом месте, однако стоит знать все нюансы жизни у враждебного племени. Одним из важных фактов, которым местные аборигены никогда не пренебрегали, был идол какого-то там Отца, который якобы разделял два мира – мир людей и мир волшебных существ. Два данных мира различались достаточно просто. Просто лес и Чёрный лес. При упоминании о втором карнуты всем своим видом показывали, что лучше помолчать. Августин был не из робкого десятка. Напугать детскими сказками его было ещё тяжелее, чем убить на поле боя, поэтому он смирился с местными верованиями и отдал приказ солдатам не пересекать границу с Чёрным лесом. Лес этот, конечно, был не из приятных мест, но вероятнее всего выглядел так из-за болотистой местности, которая начиналась чуть дальше. Никаких мистических вещей тут не было и быть не могло. Центурион твёрдо знал, что всему есть логическое и научное объяснение, но разве донесешь это до дикарей? Они привыкли бояться всего, что были не в состоянии объяснить. После небольшой экскурсии в мокрый и нерасполагающий к прогулке лес, римлянин зашёл погреться во временный дом. Там уже сидела надувшаяся Сайофра в чистой и сухой одежде, отогревая замерзшие руки у топки. Её мать варила похлебку, постоянно помешивая неприятное на глаз варево и добавляя в него какие-то сомнительные сушеные травы. Пахло гарью. Августин привык за несколько дней пребывания здесь к простому дикарскому быту и смирился с тем, что отопление происходит столь примитивным способом. Главное, что оно вообще есть, а запах гари можно пережить. Однако, не желавшие никак привыкать к этому глаза постоянно слезились и болели, отчего центурион регулярно выходил на улицу. Августин, будучи человеком наблюдательным, не мог не заметить, что во время его выходов на улицу хозяйка дома сразу вставала и шла к своей полке, где проверяла что-то очень тщательно. Сначала это казалось глупостью, но со временем стало настораживать. Что же такое ценное хранится там, если она так сильно боится это потерять? Причём каждый раз, если она проверяла это при центурионе, то смотрела на старшую дочь таким взглядом, будто готова была хоть сейчас её убить. Странные варвары. Дикие нравы, дикая культура. Сайофра ближайшие два дня отсидела дома. Она боялась куда-либо выходить за пределы двора. К тому же, после ссоры мать её сильно не трогала, разве что просила принести дров или приготовить поесть. Девушку это удивляло, учитывая характер матери. Сайофра ожидала скандалов и ругани, готовилась к любому наказанию с её стороны. Однако, этого всего не было. На третий день Изибил зашла в дом со словами: - Дочь, иди-ка воды наноси, - женщина с силой дёрнула дверь, чтобы та плотно закрылась. – А то скоро жажда задавит. У девушки сразу вспотели ладони. Она подавила в себе желание спрятаться под лавочку и жалобно заскулить, как испуганный щенок. Изибил не знала о произошедшем несколько дней назад, поэтому странности в поведении дочери её удивили. Сайофра побоялась рассказывать матери об этом, потому что не хотела новых ограничений с её стороны и ещё большего контроля за своей жизнью. Да и было бы что контролировать. Требовалось срочно что-то придумать. - Нет, я не могу! – Сайофра покашляла. – У меня, кажется, хворь. Раскладывавший дрова Августин сразу понял, о чем идёт речь. Он повернулся к женщинам и внимательно оглядел каждую, ожидая продолжения разговора. Изибил прикусила губу и посмотрела на дочь, выдерживая тревожную паузу. Сайофра ждала возмущений от матери, однако этого не последовало. - Оставить тебя тут я не могу, - наконец произнесла Изибил. – Поживешь в доме праматери Кианнэйт до тех пор, пока тебе не станет лучше. У девушки перехватило дыхание. Она схватилась рукой за край лавочки, чтобы не упасть с неё прямиком на тлеющие в топке угли. - Мама, нет! Не надо, я тебя прошу! Это же просто кашель! – Сайофра встала с лавки и подошла вплотную к матери. – Скоро проводины теплой части года. Ты же знаешь правила в этот праздник! - Всё, собирай свои тряпки! – отрезала Изибил. – Сегодня же туда переезжаешь. Вы посмотрите на неё! Взрослая баба, а все от мамкиной юбки не отлепить. В твои годы я уже семью имела и не ныла о таких пустяках. Кому ты нужна там? Ну кому? В отраженье-то давно смотрелась? В этот раз оскорбления цели не достигли. Пораженная решением матери, девушка села на лавку и попыталась заставить себя думать, как жить дальше. Все знали, что в том доме после смерти прабабки Кианнэйт происходят пугающие вещи, потому-то никто и не ходил туда даже днём. О ночи и говорить нечего! Каждый раз, когда Сайофра приходила в избушку на отшибе подмести или протереть пыль, она старалась закончить дело побыстрее и уйти оттуда, чтобы не мерещилось всякое. А что теперь будет? Ещё и праздник скоро. Каждый год праздник отмечался так, как завещали предки. Днём гуляние, веселье, песни и пляски. Ночью должна стоять мертвая тишина, потому что после захода солнца граница между мирами стирается и волшебные существа могут ходить где и когда пожелают. Если в доме будет тихо, то они не тронут его жильцов, а если громко и весело, то одному Отцу известно, что жадные до людской крови альвы могут сотворить. А может и не только альвы? Одному в эту ночь быть нельзя. Когда человек остается в этот праздник без семьи и друзей – берегись, утащат тёмные твари за собой в Чёрный лес. Много лет назад, когда Сайофра была ещё маленькой и часто мешалась у матери под ногами, та отправляла её погулять по селению, как делает с нынешними братьями и сёстрами девушки. Однако, бесцельно бегать по улице и кричать невесть что старшей не нравилось. Сайофра предпочитала спокойно ходить и подслушивать разговоры взрослых, которые очень часто обменивались пугающими историями. Особенно любили слушать тех, кто часто уходил в гости к своим родственникам, жившим в соседних селениях. Такие люди зачастую приносили уйму всяких деревенских историй, подкреплённых чьим-то верным словом. В один из таких дней, когда взбешённая чем-то и глубоко беременная Изибил выгнала со двора семилетнюю Сайофру, ей посчастливилось услышать одну страшную историю, которую девушка запомнила на всю свою жизнь. В тот день солнце светило ярче обычного, практически выжигая глаза всякому, кто поднимал голову вверх. Другие дети, вспотевшие и пыльные, беспрестанно бегали к реке попить воды и умыться, чтобы дома не получить за чумазое лицо от чистоплотных матерей. Сайофру это особо не касалось, так как она ни с кем не играла, поэтому грязная домой не приходила. Пару раз попробовав влиться в детский коллектив, девушка получила ворох насмешек над заостренными ушами и прозвище «остроухая», после чего к ровесникам не подходила. Поэтому её дорога лежала обходными от них путями. Проходя мимо забора рыжей Аоибхинн, жившей у них по соседству, маленькая Сайофра присела на сочную зелёную траву, напитанную прошедшими несколько дней назад тяжёлыми каплями дождя и ярким солнечным светом. Скидывая пушистый ворох рыжих кудрей на узкую и худую спину, Аоибхинн кивала в такт речи своей собеседницы. Кем была вторая женщина девочка не знала, но голос у неё был низкий и приятный, как будто огромная малоподвижная река гонит свои прохладные волны с тихим журчанием. Заглянув в щель между досок, Сайофра приметила яркое платье женщины с металлическими набойками по подолу. Сверху накинут лёгкий льняной плащ, нарукавники которого были искусно вышиты. На руках незнакомки звенели браслеты из бронзы и лингита, ярко горящие в свете послеполуденного золотистого солнца. Волосы цвета спелого зерна женщина стянула в высокий густой хвост, из которого объемные длинные пряди падали до самой талии. Лицо её было иссушено долгими годами жизни, но своей красоты не потеряло. Ярко-голубые глаза блестели во время рассказа, обрамлённые светлыми ресницами. Губы незнакомки были тонкими и сухими, но слова доносились чётко даже до Сайофры. Вероятнее всего, эта женщина являлась жительницой соседней деревни, так как девочка не помнила её раньше на общих собраниях. - Мы уже начали заготовки к проводинам тёплого времени года, - активно жестикулируя, женщина рассказывала о насущных делах. – Но страшно в этом году праздник проводить. Задумавшаяся о своём Аоибхинн быстро отреагировала на слова знакомой: - Страшно? Это почему? – худощавая красавица подняла светлые брови и в который раз откинула назад копну рыжих волос, позвякивая металлическими браслетами на правой руке. - Так тебе неизвестно что у нас произошло в том году? – незнакомка присела на покатое большое бревно у края забора, удивлённо окидывая взглядом свою собеседницу. - Нет, - Аоибхинн села рядом. – Рассказывай скорее, Арлета! Сайофра закрыла глаза и стала внимательно слушать, подставив руки и ноги палящему солнцу. В прошлом году селяне из соседней деревни с восторгом ждали праздника, как обычно собирая заготовки на зиму и утепляя свои сараи. Когда подошёл назначенный друидом день, с самого утра начались приготовления. Стаскивали хворост для больших костров, помечали скот для очищения огнём, запекали яблоки и варили мясные похлебки. Мужчины и женщины готовились к пирам, которые устраивались дома после очищения огнём. Всё шло своим чередом. У Арлеты по соседству жила семейная пара, которая только в этом году решила пожениться. Правильнее было бы сказать, что родителям показалась выгодной их женитьба. Молодые что-то друг к другу испытывали, но большим чувством назвать это было нельзя. Оттого постоянно ссорились и чуть ли не дрались друг с другом. В канон праздника, когда все костры были сожжены и подошла пора расходиться по домам пировать до захода солнца, парень с девушкой снова поругались. Однако, в этот раз ссора вышла сильнее обычного. Юная жена от обиды не захотела говорить со своим мужем и ушла праздновать проводины в одинокий дом своего умершего праотца, где никто не жил уже многие годы. Муж не пошёл её возвращать и лег спать до утра. На следующий день мужчина ждал возвращения своей жены, однако она всё не приходила. Решив, что это просто наглость и безобразное отношение к нему, он отправился в тот дом. Там никого не было. Дверь была распахнута, около порога виднелись следы глубоких когтей, которые широкими полосами вели к крыльцу и бороздили землю до самой калитки. У забора лежал серебряный браслет пропавшей девушки, подарок на свадьбу от её отца. Отправившись по следам когтей, он достиг границы с Чёрным лесом, где на тянущейся к небу чёрной ветке висел второй браслет его жены и изредка виднелась на сучках ещё свежая алая кровь. Сайофра в тот день сама не заметила, как прослушала их разговор до самых сумерек. Испугавшись, что мать уже её ищет, девочка быстро побежала домой, сминая босыми ногами изумрудную луговую траву. Сайофра вынырнула из воспоминаний, когда в очередной раз окликнувшая её мать схватилась за шкуру, чтобы подогнать дочь к сбору вещей. - Сколько ждать-то тебя, э? – Изибил сложила на лавку два запасных платья Сайофры, тряпки, пару горшочков с мясным варевом и пустое ведро под воду. – Забирай и пошли, а то захвораем все из-за тебя. Нагулялась под дождём? Вот теперь и не ной. Девушка собрала скромные пожитки и вышла во двор. Августин проводил её задумчивым взглядом. Сайофра вздохнула. Наверняка думает о своём Риме. Какие там красивые римлянки – не чета им кельтские женщины! Она покачала головой, прогоняя неприятную мысль. Какое ей дело до того, о чем думает центурион? Не это должно сейчас волновать её. Девушка ещё раз вздрогнула при мысли о проживании в страшном доме. Августин думал не о прекрасных женщинах. Привыкший к разнообразным интригам искушенного Рима, он пытался предположить, насколько окружающие его варвары способны к предательству. Ситуация складывалась странная. Молодая девушка до смерти боится того места, куда её хочет отвести мать. Что это за место и где оно находится Августин так и не понял, поэтому, накинув на тунику прочную сегментату и повесив у пояса верный гладий, он отправился к Бойриксу за пояснениями. Возможно, это какое-то особое место пыток? Но если она больна, к чему подвергать её пыткам? Стоит узнать всё заранее. Помимо данного случая, центуриона беспокоила постоянная проверка Изибил своей полки. Из любопытства он выяснил, что так боится потерять хозяйка дома. Предметом её тревог была странная дудочка, которая больше походила на какую-то антикварную вещь, пережившую минимум несколько веков. К чему им эта дудка? Похожа на сигнальный инструмент. Спрашивать о нём Августин не собирался, так как это всё равно не дало бы никакого результата. Оставалось только наблюдать. Привыкший доверять своей интуиции, римлянин подозревал, что эта вещица не так проста. Дом Бойрикса отличался от жилищ остальных селян. В нём не было огромного двора с множеством домашних животных. Вместо этого галльский воин содержал две большие, просторные и красивые конюшни с ухоженными плотными лошадьми. Жил он в более обширном помещении, нежели обычный варвар. Стены внутри дома были украшены различными символами боевой славы вражеского солдата, черепами врагов и ворованными вещами, среди которых можно было разглядеть и принадлежащие римскому солдату. Располагалось всё это богатство на верхних полках врытых в землю шкафов, какие Августин наблюдал и у Изибил. Только если у хозяйки его временного места пребывания эти шкафы хранили в себе сухие припасы и одежду, то у Бойрикса это было невесть что. Около одного из шкафов стоял деревянный столик, на котором было наставлено несколько глиняных горшочков с неизвестным центуриону варевом. Рядом мирно располагался медный котел с искусно выделанным крючком. Пахло невкусно. По непонятной для римлянина причине Бойрикс жил один и нигде не виднелось даже малейшего намёка на семью. Обычно варвары стремились обзавестись детьми как можно раньше, чтобы к моменту их возвращения с поля боя дети уже могли подрасти и представлять из себя какую-то ценность. Августин задумчиво прикрыл глаза, ожидая пока Бойрикс, которого он застал за трапезой, выйдет поговорить. О странном отношении галлов к своим детям среди легионеров ходили разные слухи. Кто-то говорил, что в диких племенах специально не одевают их в тёплую одежду, чтобы проверить насколько живучим родился ребёнок. Кто-то утверждал, что на детей особо не обращают внимания, пока они не достигнут половой зрелости. Только тогда родитель признает ребёнка и начинает участвовать в его жизни. Исходя из того, что видел он сам за все дни проживания здесь, скорее верен второй вариант. Повезло же ему родиться цивилизованным человеком. Бойрикс вышел быстрее, чем предполагал центурион. Он смотрел на римлянина холодным взглядом светлых глаза и, казалось, в любой момент был готов схватить оружие. Галльские воины – щенки на фоне вооруженных римских солдат, однако в их взгляде всегда есть что-то пугающее. Дикая натура, готовая в любой момент вырваться на поверхность и растерзать своего врага. - Бойрикс, - Августин постарался как можно правильнее выговорить имя галла. – Какие пугающие места есть у вас в деревне? Вопрос явно удивил воина. Он долго обдумывал его и наконец ответил: - Разве что дом праматери Кианнэйт в конце улицы. Там, говорят, происходят странные и пугающие вещи. Августин недовольно поджал губы. Опять эти выдумки. Центурион не стал больше задерживать галла. Полезной информации от него больше ждать не приходилось, а светская беседа с представителем племени была ниже достоинства Августина. Кивнув своим мыслям, центурион бодрым шагом направлялся обратно в дом, как вдруг заметил нечто странное. Рядом с одним из домов стоял молодой рыжеволосый парень – один из солдат Августина. Он свободно разговаривал с недружелюбно настроенным галлом на карнутском языке. Центурион удивленно приподнял тёмные брови и отметил про себя ещё одного человека, который мог бы помочь ему в переводе слов с карнутского языка. День клонился к своему завершению. Холодный пронизывающий ветер, казалось, дул со всех сторон, какие только можно было себе вообразить. Неприятная морось капала на лицо и скатывалась к обветренным сухим губам, смачивая их холодными каплями. У Старой Изибил губы сохли сильнее обычного. Она искоса поглядывала на унылую Сайофру, бредущую рядом. Платок девушки намок от мороси и Изибил раздражённо накинула ей на голову капюшон. Выдохнув, женщина подняла голову к небу и на миг зажмурила глаза, в который раз проклиная себя. Что сказала бы праматерь, узнав, как она поступает со своим же ребёнком? Наверняка ничего одобрительного, однако выбора нет. Изибил понимала, что приближается праздник, когда все существа выходят в мир людей. В эту ночь отца Сайофры уже ничего не сможет остановить, так как всё, что будет твориться до рассвета – в их власти. Она обязана защитить себя и свою семью всеми возможными способами, пусть даже столь жестокими. В конце концов, своему дитя он не навредит, даже если заберёт Сайофру с собой. Такими мыслями Изибил утешала себя, когда открывала тяжёлую дверь в знакомый холодный дом. Ничего не изменилось с того злосчастного дня, когда юная Изибил вбежала сюда с заплаканными глазами и попросила у прабабки помощи. Словно шестнадцать лет назад, женщина присела на лавку и с трудом удержалась от слёз, подступивших к глазам. О, её юношеская глупость! Если бы она только знала, на какие страдания обречет сама себя, то лучше бы осталась бездетной. У Изибил закружилась голова. Перед глазами замелькали воспоминания из Чёрного леса, которые словно дожидались подходящего момента, чтобы напомнить о себе. В голове зазвучал знакомый низкий голос, обманчиво-манящий и сбивающий с толку. Зелень нечеловеческих глаз вспыхнула ярким огнём в сознании Изибил, сквозь года перенося её на шелковистую солнечную поляну с серебристой травой и налитыми волшебным соком ягодами. Золото длинных волос, покрывающих блестящее на солнце идеальное тело, которое ещё долго виделось молодой девушке во снах. - Мам, - голос дочери ворвался в сознание Изибил. Женщина испуганно отшатнулась от дочери и вскочила с лавки, судорожно оглядываясь. Она зажмурилась и попыталась прогнать наваждение попыткой забить голову домашними делами. - Всё, - Изибил пошла к выходу. – Дрова тебе дети сейчас натаскают, на первое время хватит. Разогрей себе похлебку и поешь. Ночью никуда не ходи, запирайся и спи спокойно. Девушка не успела и слова сказать, как мать вышла из дома и с силой захлопнула скрипучую тяжёлую дверь.