1 апреля

      В забегаловке Джорджа обычно пахнет свежесваренным кофе, жареным беконом и корицей, а по воскресеньям примешивается аромат свежих блинчиков с черничным вареньем. Моё доброе утро последние 5 лет начинается в тот момент, когда, открывая дверь, я чувствую всю эту смесь запахов. И именно у Джорджа и нигде больше я чувствую себя дома.       Это абсолютно не примечательное место на пересечении Первой и Третьей улиц. Даже вывески и той нет, её снес прошедший осенью ураган. Со слов Джорджа «её давно уже было пора менять», но ни старой, ни новой вывески так и не появилось. Больше потрясающе вкусного кофе я люблю в забегаловке Джорджа только окна в пол. Для нашего города это что-то невероятное, потому что даже витрины у многих магазинов представляют собой крошечные окошки и не более, а здесь открывается невероятная панорама на невероятно обычный перекрёсток со сломанным светофором (а что вы хотели от провинции?).       Иногда складывается впечатление, что в этом городе сломано все, что только может быть сломано, но это не так, ведь тогда бы этот противный колокольчик над дверью забегаловки не оповещал о приходе каждого гостя и Джордж бы не заработал себе нервный тик. Разумеется, я задавала ему вопрос об этом элементе его забегаловки, на что получила невнятное «не твое дело» (уверена, что там были еще слова, но предпочту думать, что он ограничился именно этой фразой).       — Ты сегодня рано, — бурчит хозяин забегаловки себе под нос и ставит передо мной чашку кофе, как только я падаю на стул рядом с барной стойкой, поднимая жуткий грохот, заставивший проснуться каждого задремавшего посетителя.       — Сегодня 1 апреля и я не позволю девочкам начать все веселье без меня, — воодушевленно произношу я, делаю добротный глоток из чашки и начинаю плеваться.       — 5 лет прошло, а ты все никак не поймешь, что я подаю только горячий кофе, — качает головой Джордж и скрывается в подсобке, гремя посудой.       Я вытираю следы своей глупости со стойки, улыбаясь про себя. А ведь, правда, каждый день происходит одно и то же, каждый день он мне приносит горячий кофе, несмотря на все мои мольбы наливать мне чашку за час до моего прихода, чтобы он уж точно успел остыть, и мы бы избежали всех происшествий.       Вообще у меня было достаточно много идей для того, как бы Джордж мог сделать свою забегаловку райским местечком. Например, покрасить стены из блевотного зеленого хотя бы в приемлемый темно-зеленый, а ещё лучше светло-голубой, как небо, или купить новые стулья, чтобы посетители не задумывались о том, выдержит ли стул под ними сегодняшний день или это его последние моменты жизни. Я предлагала Джорджу установить колонки, включить музыку или хотя бы радио, но на это он меня отправил в кафе «Бабушки Мими», где уж точно никто ни с кем не может спокойно поговорить и тихо ненавидеть утро из-за невозможно громкой музыки. И самое обидное — Джордж в пух и прах разнёс мою идею улыбаться каждому посетителю. «Пусть им отражение в зеркале улыбается», — его слова.       Но на прошлое Рождество я решила, что пора предпринять хоть какие-то шаги, чтобы изменить это место, а не только «сотрясать воздух», как называл все мои идеи хозяин забегаловки. Я заказала в соседнем городке ярко-зеленую светодиодную надпись, которая должна была хоть как-то отвлечь посетителей от цвета стен, и подарила Джорджу в надежде, что он сразу же её повесит. Вместо этого вот уже несколько месяцев надпись «Life begins after coffee» пылиться в углу, ожидая своего часа. «Хотя бы не вернул обратно», — подумала я тогда про себя. Раздаётся звонок колокольчика, означающий, что кому-то прибавляется ещё работы.       -Джордж, — кричу я, — ещё один говорящий кошелёк! — как только я это произношу, сразу чувствую легкий подзатыльник, отвешенный хозяином забегаловки.       — Эта шутка и в первый раз была несмешной, — хмурится он, и отворачивается к новому гостю, но я успеваю заметить легкую ухмылку на его красивых губах. Ему идёт улыбка, жаль только после смерти его верного пса, который раньше встречал на входе всех посетителей, виляя хвостом и радостно лая, Джордж редко улыбался. Тэф, так звали пса, был единственным другом и спутником Джорджа по жизни. Когда-то много лет назад Тэф был маленьким щенком, которого 16-летний Джордж нашёл у обочины, возвращаясь домой с бесконечных футбольных матчей, и с тех пор они были неразлучны до печальной пятницы в прошлом июле. Джордж был раздавлен, а его забегаловка была закрыта всю неделю. Худшая неделя в моей жизни, потому что день без кофе равно напрасно прожитый день. Да, моя эмпатичность далека от идеала, но что есть то есть.       — Крис, а ты никуда не торопилась? — прерывает мои мысли Джордж, щипая меня за бок, — Я думал, сегодня важный-преважный день.       — Ха-ха, — корчу ему рожицу и смотрю на часы. У меня есть всего пара минут на то, чтобы съесть еще не приготовленную Джорджем яичницу и залить всё это безобразие едва остывшим кофе, до того, как за мной заедет Эш, — Где мой завтрак, а, Джордж?       — Как будто ты сделала заказ, — качает головой он, проходя мимо меня в подсобку.       Мой телефон, лежащий на стойке, начинает дребезжать, я вздрагиваю. На экране высвечивается фотография мамы, но я сбрасываю звонок. Этот день опять настал. Мой любимый и одновременно самый ненавистный день в году.       Джордж хмурится, но, не говоря ни слова, ставит передо мной тарелку с подгоревшим беконом и глазуньей, вырывая меня из моих мыслей. За это я его и люблю: ни одного лишнего вопроса. Я уверена, что Джордж многое замечает и может даже строит какие-то свои догадки про каждого посетителя его забегаловки (может даже это его хобби), но он никогда ничего не спрашивает, просто наливает кофе, жарит яичницу и периодически кидает многозначительные взгляды.       — Не забудь заплатить, — бурчит Джордж и направляется к соседнему столику. Я торопливо запихиваю в себя еду, практически не жуя, залпом допиваю кофе, пока стрелка на настенных часах неумолимо приближается к отметке в полчаса. Экран моего телефона снова загорается, и я вижу сообщение от Эшли: «Шутка или дурка, сучка! Ещё минута и …». Я срываюсь с места, кидаю на барную стойку последние 3 доллара, понимая, что в следующий раз Джордж меня заклюет. Отчетность, касса и все вот эти слова, которыми взрослые обычно заставляют детей чувствовать себя никчемными и ничего не понимающими.       — Мисс Смит, опять на вас набедренная повязка вместо юбки! — восклицаю я, усаживаясь на переднее сиденье её пикапа.       — Жаль вас расстраивать, мисс Хенинг, но даже моя набедренная повязка скрывает больше, чем ваше платье, — подмигивает она мне в ответ, и мы заливаемся смехом. Каждый раз, садясь в её машину, меня окутывает этот запах, каждый раз, обнимая её на прощание, каждый раз, одалживая что-то у неё. Мне кажется, вся её жизнь пропиталась запахом табака, а её руки могут установить рекорд по скручиванию самокруток за максимально короткое время.       Когда я познакомилась с Эш, она всё время пахла карамельками и ирисками, которыми любезно снабжала её мама. А единственное плохое слово, присутствовавшее в речи Эш, но ни разу не употребившееся в те времена, — дурак. Но время идёт и иногда забирает у нас любимых, так и случилось с матерью Эш. Карамельки сменились самокрутками, доброту заменила обида на жизнь и постоянная злость, но разве можно её в этом винить?       Каждый раз, когда в жизни Эш возникают новые трудности, она что-то меняет в своей внешности. «Противовес плохому», — её комментарий про любое изменение. Сначала она отрезала каре, и от густых русых волос осталось всего ничего. Спустя время покрасила волосы в более светлый тон, отрезала чёлку, проколола нос, надула губы, оформила брови, сдула губы, сделала ринопластику и снова проколола нос и это ещё не конец перечня всех преображений Эш к её восемнадцати годам. И нельзя сказать, что хоть одна процедура изуродовала её внешность, наоборот, с каждым годом, с каждым изменением она становилась всё краше и краше. И она это знала. Однако любая новая черта её внешности означала новую душевную травму, о которой скорее всего не узнает ни одна живая душа. Каждый раз, когда я вижу Эш, мне хочется спрятать её от всех ужасов этой жизни, чтобы больше никто и ничто не могло ранить её и так уже настрадавшееся сердце.       — Ты снова на меня уставилась, — с усмешкой произносит Эш, хлопая меня по бедру, тем самым возвращая меня в нашу реальность.       — Я просто очень тебя люблю! — криво улыбаюсь я и отворачиваюсь к окну. Слышу усмешку подруги.       — Готова? — спрашивает Эш спустя какое-то время, не глядя на меня.       — Ты лучше спроси, готова ли к этому наша бедная директриса, — улыбаюсь я в ответ на её вопрос, но лицо подруги остается серьезным.       — Крис, — медленно начинает она, поворачивая голову ко мне, — ты ведь понимаешь, о чем я?       Улыбка сползает с моего лица. Как бы я ни старалась об этом не думать, забыть, но первое апреля навсегда останется первым апреля, а именно тем самым днём, когда вся моя семья вспоминает о моём существовании, день, о котором я запретила говорить всем своим друзьям, день моего рождения. Казалось бы, праздник, свечи, шары, подарки, но не у меня. Сегодня именно тот день, когда я должна быть готова выслушать все те речи о том, какая я неблагодарная дочь, как мне повезло, что родители всем меня обеспечили, как я должна себя вести и прочее, и прочее, но почему-то никто и никогда не говорит о моём детстве, которое по ощущениям до сих пор продолжается. Знаете, та еще история, и когда-нибудь я её обязательно отпущу, но явно не сегодня и явно не в этом году. «Ты обязательно поступишь в университет и уедешь от них на другой конец света, а я поеду вместе с тобой», — каждый раз сочувственно напоминает мне Эш, видя очередные синяки на моих руках и ногах, которые я уже не пытаюсь скрывать. Она всё знает, но ничем не может мне помочь. Не сейчас.       — Эш, смотри на дорогу, — просто говорю я, и она понимает, все прекрасно понимает.       Машина резко тормозит у дома на углу, и к нам по подъездной дорожке несётся невысокая брюнетка в невозможно узких джинсах. Я каждый раз задаюсь вопросом, как она вообще в них влазит, но никогда не получаю на него ответ.       — Кэт! — кричит Эш, когда девушка плюхается на сиденье сзади, — Твой персик сегодня прям орех!       — Не уверена, что в твоей фразе, есть хоть какой-то смысл, — смеётся Кэт, — но спасибо. Привет, Крис!       Я улыбаюсь ей в ответ. Вижу, как она зарделась. Моя Кэт. Как всегда очень скромная и как всегда невозможно умная. Кэт всегда очень любила книги, точнее счастливый конец. Она всегда думала, что, если его нет у какой-то истории, значит, она просто не закончена. Эш всегда подтрунивала над Кэт, говоря, что счастливый конец уготован лишь святым и девственницам, иначе зачем они всю жизнь страдали?       С Кэт мы познакомились далёким летом перед начальной школой, когда родители совершили попытку отправить меня в детский лагерь, откуда я вернулась в слезах, но с новой подругой, с которой мы устроили соревнование, кого быстрее заберут домой. Я победила, но какой ценой. Именно тогда я поняла, на что по-настоящему способен отец, если его разозлить.       Кэт дергает меня за руку, хочет, чтобы я снова к ней обернулась, но я знаю, что за этим последует немой вопрос. Наши ежегодные переглядывания. Не в этот раз. Я одергиваю руку и тянусь к телефону.       — Что у нас сегодня в меню? — восклицает Эш, замечая мои действия.       — Ариана Гранде, Леди Гага, Эд Шира… — начинает перечислять Кэт с заднего сиденья.       — Думаю, сегодня отличное утро для Three Days Grace, — обрываю её я, и из колонок начинают раздаваться басы. Вижу удивленное лицо Эш, но она молчит. Кэт качает головой и отворачивается к окну.       Обычное первое апреля, когда мне разрешают ровно на 24 часа ненавидеть всё и всех и включать в машине ровно то, что творится у меня на душе. Но это давно уже не помогает, даже наоборот. Когда внутри ты хочешь кричать, а в жизни все просто молчат, ты злишься еще больше.       Тем временем мы подъезжаем к нашей последней остановке перед тем, как направиться в школу, — к дому нашей четвертой крошки Амори. Она медленно спускается к нам, даже не улыбаясь. С каждым днём подруга все больше и больше угасает.       Амори Лефлет вошла, точнее ворвалась в наши жизни как ураган в один из дождливых октябрьских день. Её семья переехала в наш маленький город с юга Франции. Помню её ярко-красную помаду, которая была на ней в самый первый день, которая с каждым днём в нашей школе тускнела, как и сама Амори, которая со временем из яркой и дерзкой девочки с сильным французским акцентом и неуправляемыми кудряшками превратилась в самую обычную ничем не выделяющуюся старшеклассницу с вечно собранными волосами, потому что «они мешают тебе учиться», как внушала Амори её мачеха.       — Амори, — восклицает Эш, — Звездочка моя! На тебе лица нет, она снова тебе что-то сказала? — участливо спрашивает подруга.       Амори лишь качает головой и закрывает глаза. Как бы мы ни хотели ей помочь, у нас все равно ничего не получится. «Нельзя спасти того, кто не хочет быть спасенным», — простая истина этой жизни, которую я усвоила к своим 17 годам, хотя предпочла бы этого не знать.       Эш выруливает на школьную парковку, и мы понимаем первое апреля для учеников старшей школы уже началось. На парковке ни единой души, ни единого звука, кроме ревущего мотора пикапа Эш. Это все заставило бы насторожиться даже человека, который не был в школе в последние 50 лет, но не нас, ведь мы стояли у истоков этого грандиозного первого апреля.       — Готовы? — Эш оглядывает нас всех и подмигивает.       — Шокировать мир — всегда! — отвечаем мы в унисон нашей старой шуткой.       Мы, спотыкаясь и хохоча, бежим к дверям школы. Эш как обычно впереди всех пытается нас подгонять, как будто это необходимо.       — У нас еще вагон времени, — стонет Кэт, но не останавливается.       — Майк написал, что все уже на позициях, — вопит Эшли и начинает еще быстрее перебирать ногами.       — Не знала, что вы еще общаетесь, — удивляюсь я, оглядываясь на подруг, но к моему облегчению на лицах Кэт и Амори тот же немой вопрос.       Когда Эш начала встречаться с Майком, все были шокированы, включая и самого Майка. Он учился на год младше и по всем канонам старшей школы у него не было шансов. Но его чувство юмора и лёгкое отношение к жизни очаровали Эш, хотя с её слов он просто был «непозволительно красив». Надо отдать им должное, я еще никогда не видела настолько увлеченных друг другом людей. Некоторое время назад я встречалась с нашим одноклассником, но нас хватило ровно на две недели, после чего мы поняли, что затея дурацкая и вообще мы абсолютно не подходим друг другу, пусть и по отдельности мы очень даже ничего. Эш с Майком продержались месяц.       «Ты такая же милая, как и мертвые котята», — сказал ей Майк, после чего слово за слово они расстались, и спустя всего час Эш вышла из приюта с маленьким рыжим котенком, который к тому же хромал.       «Надеюсь, он останется жив», — пробубнила я, когда Эшли обрисовала мне всю ситуацию, за что я получила толчок в бедро, чуть не поваливший меня на землю.       «Я назвала его Граф Котовски, чтобы хоть у кого-то в семье был титул», — сообщила Эшли мне и всему Инстаграму, на что сразу получила ответ Майка: «Не поможет». После этого подруга поклялась больше никогда в жизни не пользоваться соцсетями, а еще не привязываться к людям. «Естественно вас это не касается», — добавила она мимоходом.       — Не общаемся, — твердо заявила Эш, когда мы достигли дверей школы. — Как вы думаете, что будет с лицом ведьмы, когда она поймет?       — Надеюсь, ужас… — очень тихо произнесла Амори.       — И невероятный восторг! — закончила за неё Кэт.