Двадцать первое поколение служителей бога

Когда все звуки стихли, я подошел к Тысячелетнему. Выполнив элегантный поклон (я бы смотрелся эффектнее, если бы на мне был хотя бы фрак, а не джинсы и халат), я нарушил тишину: - Здравствуй, хозяин. Изволите сразу же приказать нам посетить сие мероприятие, или у меня есть время? Ох-ох-ох, какие мы вежливые! А обаяния! Но ведь мне все равно, я даже не завидую. Этой грации, профессиональной улыбке и дерзости… Вот черт, завидую. Тем временем Граф, засмущавшийся, словно его на медленный танец пригласили, сладким тоном ответил, что волноваться, право, не стоит, и они сумеют выиграть немножечко времени для милейших братьев. Я ответил ему саркастической улыбкой демона и изящнейшим жестом дворецкого попросил его приступить к битве. Граф засмеялся: - Ах, а я так хотел присутствовать при вашем чудном разговоре! Что ж, жаль. Поспеши! – он надменно растягивал последние шаги и слова. Я бы уже взбесился и ушел, но Ной продолжил преспокойно стоять, улыбаясь и ожидая ухода. Поняв, что Ною от этого ни жарко, ни холодно, Граф осторожно удалился, рекомендуя поскорее присоединяться к веселью. Едва он исчез, Ной хладнокровно отвернулся, спрятав улыбку. Я шел рядом с ним, в точности повторяя его движения. Шаг его был неспешен, но лицо выглядело слегка озабоченным. Волосы завивались, словно живые змейки, и постоянно падали на лоб, закрывая стигматы и потрескавшийся маркер. Во время превращения они сильно отросли, и Ной завязал их отрезанным от портьер кусочком ткани. Я же все время ловил себя на мысли, что невольно восхищался им, как младший восхищается старшим. Хотя нет, пожалуй, сравнение младший со старшим слишком растяжимое. Будет лучше, если сказать, что как младший брат восхищается старшим. Его шаги скрадывал мягкий ворс ковра. Он тихо остановился посередине коридора. Я не заметил и прошел бы дальше, если бы Ной не сделал самого неожиданного, что он мог сделать в такой ситуации. Он резко схватил меня за мой призрачный шиворот (я был уверен, что меня не видно, иначе почему на меня не обращал внимания Граф?) и спокойно произнес: - Ну и куда же ты спешишь? Я, конечно, хотел бы еще насладиться твоим отсутствием воспоминаний и знаний, но времени действительно мало, да и ты обидишься. Пошли, - он щелкнул пальцами, словно заправский фокусник, и перед нами появилась позолоченная дверь. Комната, в которой мы оказались, была отделана в традиционном японском стиле. Гармоничные розовые и бежевые цвета создавали уют, а на столе для чайных церемоний, он же чабань, уже стоял ароматный напиток, поданный по всем правилам. Как специально для нас уже лежали две приготовленные радушными хозяевами подушки-дзабутоны, а на подоконнике по-европейски красовалась икебана. Когда мы вошли, нас окружили разношерстные служанки, по случаю праздника одетые в красочные кимоно. Пока я по-хозяйски рассматривал гостеприимное помещение, на меня уже водрузили, кроме кимоно, полиэстровые хакама, повязали какие-то тряпочки и, окончив работу, оглядели меня со всех сторон, что-то подправили и убежали. Ной уже устроился на дзабутоне и, приветливо улыбаясь во все тридцать два, жестом попросил присесть. Я, не желая выглядеть собачкой, подошел к икебане – веткам и засушенным цветам камелии – и осведомился: - Это чайный дом? - Нет, это европейское подобие. Увы, если мы бы соорудили настоящий чайный дом, то по всем традициям я не смог бы туда войти. Поэтому довольствуйся тем, что есть, Вакидзаси, - я дрогнул. Меня давно не называли по имени. Тем временем он продолжал, пристально глядя на меня и озвучивая мои мысли: - Я не сомневаюсь, что ты знаешь значение своего имени, Вакидзаси. Но ты ведь никогда им не представлялся, не так ли? В России не любят провинциалов, особенно в Москве. И даже если ты о чем-то догадываешься, то мне придется прояснить тебе все заново. Уж прости, речь моя до конца не подготовлена, ты как-то рановато решил провести беседу, - я лопатками чувствовал не особо приятный взгляд. В моих руках рассыпался крошками сухой цветок камелии. Не глядя, тяжелой походкой я приблизился к чайному столику. Над моей чашечкой все еще отрезвляюще курился аромат пряных трав. Ной, словно поддразнивая, отпил немного чаю, назвав его «чарующим напитком». - Так вот, друг мой малопомнящий, довольно прелюдий. Вакидзаси, как тебе известно, короткий меч самурая, «хранитель чести» своего хозяина, который, кроме основной функции, мог служить хозяину ритуальным орудием для самоубийства, если под рукой более ничего не было. Почему-то многие европейцы могут представить себе японского воина только с длинным мечом-катаной, например, с таким, каким пользуется Канда Юу. Но мало кому известно, что самураи умели работать в бою не только катаной, но и вакидзаси. Катана с вакидзаси издавна работали в паре, имея почет у японцев. И если в Японии, на родине, вакидзаси мог иметь больший почет, то в Европе он робко прятался за стальное лезвие своего длинного собрата-катаны, уступая тому трон популярности, - он сделал небольшую паузу, видя, что я внимательно его слушал. Хитрый, как лис, чего уж там. По лицу волнами скользило томное желание наблюдать мое удивление как можно дольше. Волосы выпрямились, приобретая еще более светлый оттенок, как будто он их только покрасил. - Мне было бы интересно узнать, никогда ли ты не думал, где же твоя Катана? Так я тебе и сказал! - И в голову не приходило, - равнодушно ответил я, запив чаем свою ложь. - Вот как, - обиженно заметил он, поглядывая на оставленные мной на подоконнике крошки от камелии, - а я ведь даже тебе намекнул в начале нашего разговора. - Это когда я про чайный дом спрашивал? – полюбопытствовал я, осматривая иероглифы на кружечках. На деле я пытался вспомнить названия кружечек, но что-то в голову ничего не приходило. Да и ситуация была немного не та, чтобы вспоминать названия, но я честно пытался. - Да, - разочарованно подтвердил тот, - ведь катану при входе в чайный дом, да и вообще в гости, всегда оставляют снаружи, а вакидзаси берут с собой, - он шмыгнул носом, мастерски играя бедного и обиженного. - Ужас какой-то. Полная дискриминация, - саркастически подчеркнул я, наслаждаясь его недовольной реакцией. - Я так тоже обидеться могу, - изрек он, надувшись так, что даже жаль его стало немного. – Ладно, смотри, вся фишка сейчас в том, что об остальном ты вспомнишь позже, а сейчас надо о главном. Сейчас все экзорцисты, которые когда-либо вообще существовали, выясняют отношения в рукопашном, грубо говоря, с семьей Ноев и акума. Там сейчас тьма-тьмущая интересных типажей, но у нас есть передовое задание, которое Граф просил нас выполнить. Наше задание – уничтожить экзорцистов конца девятнадцатого века. Надо спешить, а то нам могут помочь, - он поспешно встал, хватая меня за шиворот. - А кто сказал, что я согласен? – я вцепился в татами. Катана неловко остановился. И присел совсем рядом со мной, глядя прямо в мои глаза. - В чем заключается проблема? – монотонно и плавно произнес он. Вся моя трезвость подкосилась, а голову начало затуманивать. Но я еще был под своим контролем. – Неужели, Вакидзаси, ты до сих пор не понимаешь, на чьей ты стороне? – шепот обжег мое ухо. Я опешил. - Вакидзаси, ты помнишь, как ты себя чувствовал в первые встречи с Алленом-куном? Ты чувствовал ненависть, боль, желание убить его, прихлопнуть, как надоедливого комара в летний день. Ты понимал, что ты ему не можешь быть другом. Ты знал, что в тебе спит его враг. Ты знал, что пора было уходить вместе со своими друзьями, но не ушел, - он говорил невероятно быстро, но я понимал, что он прав. Я действительно был согласен, ведь это была чистая правда. Но он говорил все быстрее, я пытался успеть вслушаться и совершенно не замечал, что у меня нет аргументов против его слов. Я смотрел на него и понимал, как сильно мы похожи, как в его глазах проскакивала искорка заботы. Ко мне пришло понимание, что я – часть катаны, а катана – часть вакидзаси. В меня отчетливо вливались литры симпатии и миллилитры сентиментальности. Он много знает о моих мыслях, он знает меня. Катана продолжал: - Ты думаешь, что Аллен помогал тебе бескорыстно, в тот вечер, когда вы подружились? Но подожди! Боль же ты начал чувствовать из-за него, из-за его меча, которым он пытался прикончить меня. Только вся проблема в том, что если он прикончит меня, то он убьет и тебя, ведь мы с тобой неделимы. Он хотел убить тебя, понимаешь?! Медленно, но точно. Он общался с тобой больше, чем раньше? Уолкер на самом деле видел, что тебя не убивает его меч, и он искал способ убить тебя самого, моего брата, как можно скорее, - Катана обнял меня, уткнувшись в рубашку, и заплакал. – Хотел… убить Вакидзаси… Хотел лишить, хотел забрать… его жизнь. И ты не понимаешь, почему я так спешу? – он посмотрел в мои глаза. Мне показалось, что это было так не наигранно и так искренне, что я честно приобнял моего брата и покачал головой. - Я просто хочу отомстить за свою семью! – отчаянно выкрикнул он. Я дернулся. В меня словно разряд тока вселили. Я все понимал, все видел и слышал, но… У меня никогда не было семьи. Я почти не помнил своих детских воспоминаний, кроме истории с приемным отцом и крестиком, а все остальное обрывалось с того момента, как я очутился в больнице, где мне сказали, что меня сбила машина. Мне тогда чудом повезло, я ухитрился выжить. Документов у меня не нашли, потому дали новое имя, фамилию и отчество. Единственное мое воспоминание после аварии – мое имя. Но я никому его не говорил, потому мне и дали новое. Я устроился на работу, исполнял свои служебные обязанности без происшествий, пока не разругался с начальником, когда я впервые почувствовал ярость. Я всегда сетовал, что я сирота, но не оставлял надежд найти свое гнездышко. Но нигде, нигде и никогда я себя не чувствовал таким нужным, как этому человеку сейчас. Ведь я вспомнил. Я вспомнил наше детство. Нас выковали по заказу богатой семьи, которая хотела научить своего сына пути самурая – бусидо. Японцы издавна привыкли считать, что у нас есть мысли, есть чувства, и почитали нас, ухаживали. А так как они в это верили, то и получались мы как живые – со своим особенным характером. Мало того, нас выковал сам Масамунэ – человек, чьи клинки в Японии славились спокойствием и мудростью. Обладатели клинков Масамунэ знали, что их меч не тронет невинных, ибо те были очень праведными. Клинки Масамунэ, к слову сказать, и по сей день отличаются особой прочностью, и секрет этой прочности даже в двадцать первом веке остается неразгаданной. Я точно не скажу, но нам постоянно об этом твердили. Вместе мы были прочнее в тысячу раз, чем поодиночке. Потому что так говорил наш отец – Масамунэ. Нас отдали мальчику, наказав внимательно относиться и хранить, как зеницу ока. Как долго он постигал нас! Он искал пути, он тренировался с нами. Сначала он не верил в нас с Катаной, и мы назло становились тяжелее и прятали баланс. Мы договорились делать все, чтобы мальчику было тяжелее, пока он не научится ценить нас, хотя любой самурай дорого бы отдал за право обладать нами. Но мальчик все сетовал, что мы лишь игрушечки по сравнению с Великим Кусанаги-но Цуруги – мечом правителей Японии, по преданию побывавшего в руках у самой богини солнца Аматэрасу. Время шло. Его мозоли и синяки по-прежнему терлись о наши рукоятки, но он исправно терпел, все также протирая и смазывая нас. Иногда он пытался поговорить с нами, но всегда разочарованно заканчивал тем, что мы не понимаем. Мы сильно обижались, но потихоньку все равно сбавляли ему нагрузку. Почему бы ему просто не признать нас его друзьями в бою, как делали не только самураи, но даже воины-европейцы? Мальчик все же вырос неплохим самураем. Единожды ему надо было пройти некий смотр, где старому сенсею показывали талантливых самураев. Нашего мальчика, а для нас он был мальчиком, пригласили поучаствовать, говоря по-современному, для повышения квалификации. Тогда он, преисполнившись гордости за себя, отрабатывал техники час за часом, не жалея ни себя, ни нас. Он отработал их практически до самого совершенства и, показав старым родителям, заслужил похвалу. Перед смотром к нему в гости зашла его девушка, чтобы подбодрить. Но она нашла его в очень радостном и довольном настроении, что было довольно нетипично для людей, готовящихся к чему-то важному. Тогда он продемонстрировал ей свою технику. Она была в восторге, но лицо ее омрачалось какими-то тяжелыми мыслями. Тогда мальчик, решив, что ей что-то не понравилось, решил узнать, в чем дело. Девушка сказала, что все замечательно, но не хватает одновременно чего-то очень важного. Быть может, она и не понимала чего, или она не знала, как выразить это словами, но чуткое девичье сердце предвещало беду. Она посоветовала ему отказаться от смотра. Он же сильно разгневался, выгнав девушку. На следующий день она все равно стояла в толпе наблюдателей, чтобы поддержать своего самурая в любом случае, несмотря на его обиду. Когда, наконец, пришла очередь нашего мальчика, он продемонстрировал все свои навыки в лучшем свете, затмив своих товарищей красотой и грацией исполнения. Но сенсей прокомментировал его выступление довольно резко и негативно. Сказав, что не видит единения оружия с телом, сенсей все-таки немного смягчился и добавил, что не все потеряно, и мальчик может еще легко подружиться со своей катаной и вакидзаси. Он попросил, чтобы мальчик приступил к новым тренировкам сейчас же. А юный самурай посчитал это позором. Он вернулся в дом, оставив Катану снаружи. Чайный домик был устлан белыми татами, а на стенах можно было рисовать. Он, не торопясь, протирал меня и чистил, оглядывая любимую комнату. Он любил устраивать традиционные чаепития. А на месте, где существует хоть одна традиция, впору добавить и другую, думал он. Он держал меня немного дрожащими руками около своего живота. Такие мелочи. Всего лишь харакири ранним утром в белом чайном домике… В домик ворвалась запыхавшаяся девушка. Она точно также держала в руке более длинный кинжал, беспрерывно умоляя его подождать. Сев рядом с ним, она улыбнулась, сказав, что чуть не опоздала. Затем она произнесла, что, пожалуй, в этой ситуации виновата только она и предложила убежать. И он согласился. Они долго шли вместе. Он мог защитить ее, она была способной к выживанию. Вместе они многое пережили, но настал и час разлуки. Девушку убили. Когда мальчик обнаружил ее, то горю не было предела, а самурайские слезы, которых не существуют, заменились на простые детские. Прошло много лет, мальчик давно превратился в мужчину, но попытки воскресить ее он не бросал. Как и надежду. Каждый вечер он экспериментировал то с реальными трупами, то с простыми вещами, бросаясь из крайности в крайность. Успехи были, но более грандиозно продвинуться он не мог. И в один вечер его скромные старания увенчались успехом – он выделил личность с душой. Он произвел на свет нас с Катаной, назвав нас Дайсе. Он приказал забыть нам его предыдущее имя, ибо теперь он великий ученый, создатель, Граф. А затем он сообщил, что мы свободны до особого его распоряжения – ведь мы всегда могли услышать его обращение, где бы он ни был. Я вспомнил, как весело мы путешествовали вдвоем и как зарабатывали. Нам ни к чему были деньги, но нам нравилось работать. Кто-то из нас материализовывался в свою прежнюю форму, и мы отрезали от своего тела по кусочку, иногда даже для эффекта отрезали голову. Во времена Средневековья за нами все без исключения охотились рыцари Тевтонского Ордена, но мы лишь немного с ними поиграли, потому что боялись изменить ход истории. Тогда мы уехали в Америку, где работали сказочниками вождя. Уж очень он забавный был, с причудами. Не мог заснуть без сказки. Кстати, если вы до сих пор свято верите, что Америку открыл Колумб, но имя ей почему-то дали в честь какого-то Америго Веспуччи, то скажу вам сразу: в Америке были еще и до Колумба, а Америгго Веспуччи не имеет почти ничего общего с названием. Правда, были там те, кто считал Америку Индонезией, не только Индией, чего уж там. Мы записывали это в некоторые архивы, и были все-таки замечательные люди, которые написали об этом книгу. Александр Бушков, например. Хотя я и сам не могу ответить на все исторические тайны – не всегда был на месте. За несколько лет до официального открытия Америки мы уехали в Азию, Китай, откуда мы шли пешком и гребли в лодке до Австралии. Мы вообще не особо спешили, задерживаясь в портовых городках и влюбляя в себя девушек. Не то что бы мы были мачоменами, но за несколько сотен лет поневоле научишься понимать женщин. По прибытии в Австралию мы возвращали себя в форму в джунглях, где было важно вовремя защититься и напасть, тренировали реакцию и корректировали сноровку. Там мы еще спорили, куда ехать дальше, потому что брат хотел на Северный полюс, а я предлагал наведаться в Великобританию или, на худой конец, заехать в ВКЛ. В итоге мы решили, что поедем в Индию, а потом в Африку. А там уже договоримся. Я вспомнил, как много лет спустя мы ломились вместе с большевиками в Зимний дворец. Без нас бы там все было куда спокойнее, но без крови не интересно. Особенно Временного Правительства. Ах, где мы только не были! Я вспомнил прежнего себя и кровожадно улыбнулся. И одновременно сник. Это хуже, чем раздвоение личности, скажу вам. Ведь во мне сидит Вакидзаси. А точнее, я сижу в нем. Но зато я уже видел явный маскарад брата, который бесстыдно ревел, катаясь на полу и взывая к моей совести. - Ладно, пошли, - заключил я. * * * А сейчас вы познакомитесь с моей доминирующей личностью – Вакидзаси. К моему большому сожалению, Вакидзаси-ученого (то бишь того чувака, который был с вами на протяжении всего рассказа) вы услышите ничтожно мало, ведь моя личность была лишь временной личиной. Братья Вакидзаси и Катана не Нои, но они одни из секретного оружия Тысячелетнего, о котором он, правда, знает тоже не особо много ввиду детской недружелюбности. Но, к слову о Вакидзаси. Рассказ буду вестись по-прежнему от первого лица, только прошу, не забывайте, что веду его до сих пор я. Глупо, конечно, но что поделать? Себя, то бишь то тело, власть над которым временно принадлежало мне, я так и буду называть: Вакидзаси. Брат упомянутого считает, что я и Вакидзаси – один и тот же человек, но на самом деле клинок родил себе вторую сущность. И, тем не менее, моя доминирующая личность намного жестче меня, добропорядочного ученого, намного кровожаднее и ей абсолютно все равно, кому устраивать харакири. Ох, я отнял у вас немножко времени, и мы не сумели проследить дальнейших действий братьев. Но не расстраивайтесь! Сейчас я опишу вам, как все было. Пройдя через портал машины времени, мы оказались на просторном поле, больше напоминающим сошедший с полотна пейзаж. По закатному небу гуляли легкие облака, палитра теплых цветов которых поражала своей живостью и разнообразием. Они спешили куда-то вдаль, превращаясь в темно-коричневую линию горизонта, за которым не было видно солнца. Высокая густая болотная трава цвета зеленого чая с сухим шелестом звенела, словно кланяясь ветру и камням. Невероятного размера древние валуны казалось, вырастают из-под земли. Трухлявые корни, напоминающие тянущиеся к небу руки, горделиво возвышались над травой. Иногда под ней было заботливо спрятано старинное сломанное оружие и проржавевшая сбруя. Лет сто-двести назад здесь, на этом пасмурном поле, прошла ярая кровопролитная битва. Сейчас тяжело сказать точно какая, но это поле застыло навечно в закатном мгновении ожидания, в ярко-красном нетерпении, когда земля, напитавшись густой крови, просила еще; когда иссохшая трава с растоптанными детьми-цветами молила о воде, когда валуны утомились ждать богатыря, который сумел бы их разбить. Мгновение осталось в его памяти специально для новой битвы, где не может быть крови, потому что сражаются духи, где не может быть победы, потому что все, в конечном счете, уйдут отсюда, где не должна царствовать горечь… но она все равно будет. И битва эта давно началась. Метров сто разделяло новоприбывших и самый крайний фланг сражения. По полю бродило несметное количество воинов-акума, пешек, едва убивших и сотню экзорцистов. Третьего и четвертого уровня было не особо много – из-за назойливости и особой кровожадности экзорцисты уничтожили их сразу и вместе. Невероятное число бывших экзорцистов почти уравновешивалось всей семьей Ноя за многие долгие века. Оставшиеся уничтожали нескончаемый поток акума, с кем явно было весело поразвлечься после смерти. - Не слышу запах Графа, - осторожно сообщил Катана, пошмыгивая носом в доказательство. - А нам и не Граф нужен, - ответил Вакидзаси, щелкая по носу брата, все также равнодушно глядя вперед. – Ты знаешь, где Аллен? Его еще не прикончили? - Сейчас сам узнаешь, - посмеивается брат, материализуя в руке катану. – Изволите-с?.. Он напыщенно поправляет цилиндр, напоминая Тикки Миккка. Вакидзаси понимает, что для начала боя этот ход (нет-нет, я вовсе не о цилиндре) будет стратегически правильным, потому просто кивает в ответ. В отличие от брата он не любит дешевых спецэффектов, а бьет всегда точно и с надеждой на смертельную рану. Мгновение – и два тела слились в одно. - Хэй! Я думал, мы сделал это покруче. Знаешь, станем так, как в зеркале, друг напротив друга, и в течение секунд десяти нас закроет яркий свет, а потом паф – из двоих один! – говорит вслух самому себе человек, натужно растягивая рот в улыбке. И тут же мгновенно отвечает: - Если скоро появится Уолкер, то нет смысла размениваться на пустяки. Чем быстрее мы материализовались в Дайсе, тем лучше, - в другой руке человека появляется короткий кинжал – вакидзаси. Белые волосы, собранные в хвост, пиратская треуголка вместо цилиндра, окаймленная по бокам золотистой тканью. Из такого же материала кожаный недлинный плащ – где-то до колен – и высокие сапоги того же фасона. Белые штаны и рубашка, поверх которой стандартная жилетка и ленточка на шее. Ох уж этот щеголь Катана! Наверное, только для него и Вакидзаси битва может иметь решающее значение, ведь только им посчастливилось выжить. Потому, если случай приготовит им сюрприз, чтобы отдать дань земле, страдающей от жажды, как вампир, то они уйдут красиво. Или только один из них. Но за одним все равно неминуемо последует другой. Ах, что может быть противоречивее пирата-самурая? Дайсе наблюдает за ближайшим боем. Парень я яркими рыжими волосами, одноглазый, с зеленой повязкой на лбу довольно эмоционально дерется с кем-то из Ноев. Возможно, это Шерил, а возможно, что и Лулу Бел. Отсюда так плохо видно. Зато слышно великолепно: какие-то крики, призывающие волшебное оружие с Чистой силой работать, вопли боли, лязги стали… Не хватает только характерного запаха крови. А вот и виновник торжества. Аллен разрубил очередного акума невероятным по размеру мечом и сразу же побежал к следующему. Я знал, что он переживает – пусть сражение и призрачное, но ему тяжело терять друзей во второй раз, ему больно видеть, что множество акума самоуничтожаются. И он спешил освободить, спасти их души. Когда вместо акума перед ним внезапно проявляется человек, напоминающий по внешности Ноя, Уолкер резко останавливается. Дайсе позволяет себе отменную актерскую игру. «Все должно быть сегодня красиво», - замечает он про себя, чтоб мы правильно его поняли. Он мгновенно срывает со своей руки белоснежную перчатку из дорогого материала и, прицеливаясь, бросает в Аллена. Уолкер успевает словить, неохотно принимая вызов. Он-то думает, что это Ной, который сидит во мне. Надеюсь. Пусть лучше так и думает. От силы большинство боев в реальности занимало не больше минуты, потому что удар производили быстро, в то время как магический бой (если бойцы были стандартные) – чуть больше двадцати. Насколько я знал, у Аллена было слишком много магических способностей, чтоб так просто одолеть его голыми руками. В принципе, сейчас время неважно – его у нас предостаточно. Я знал, что у братьев есть только один магический козырь в рукаве. Но вместе они были мастерами владения холодного оружия – ведь единение максимальное, как-никак, это они и есть. Если бы это был учебный бой, я бы пялился, теряя челюсть, но этот бой явно был сделан не по графику. И вот они уже бегут навстречу, приготовив оружие. Активированный глаз Уолкера все ближе, а я могу различить самые мелкие детали его униформы. Стандартный рубящий отдается болью в руке – надо бы привыкнуть. Мечи скрестились в первый раз. Вакидзаси держится словно тень. Его время пока не пришло. Не теряя времени, Аллен уходит в атаку – повторный рубящий. Дайсе отражает атаку параллельно земле, падая на колени пока от тяжелой отдачи. Он успевает выиграть время и возвращает себе право атаковать. Попытка колющего в горло – Аллен резко уклоняется. Внезапно сзади него материализовался Вакидзаси. Горло Уолкера почти зажато меж двумя клинками, где расстояние минимально. Он убрал голову вправо, уклоняясь, и перекатился за Катану. Меч его остался лежать на земле. Они вновь сливаются в одного человека – Дайсе – и, отодвигая Меч Генерала ногой, спешат в атаку. - Пояс клоуна! – Уолкер снова уходит с линии нападения, забирая оружие. Стоя на коленях, он отражает удары. А я до сих пор переживал, что было бы, если бы Аллен не успел уклониться. Казалось бы, сантиметр - и Уолкер убит. Знаменитый капкан Дайсе - один из подлейших способов нападения самураев, о нем мало кто знает. Ведь не так уж и часто их сражается по двое. Пока Аллен мужественно держит защиту и перехватывает атаки – они просто стремятся вымотать друг друга – и явно думает о чем-то. Вот уж не знаю, при каких обстоятельствах умер этот мальчик, да и думать не хочется. Хотя, я что-то читал про проделки Неа и Маны, но, по-моему, парень остался жив. А нет, не знаю точно, записи обрывались. Отражая атаку катаны, Уолкер спотыкается обо что-то круглое – череп или шлем? – падая на спину. Дайсе не теряет времени на болтовню, как это любят делать злодеи в мультфильмах. Он всем своим весом становится на ногу Уолкера, которая невероятно громко хрустнула, и ставит катану перпендикулярно земле – для последнего колющего. Пока жертва оглушена, то среагировать она не успеет. Интересно, о чем бы я думал на месте Аллена? О боли? О друзьях, воспоминаниях, быть может, о Мане? В любом случае, я верил в Аллена. Он точно не может так просто сдаться! Я мысленно сжался… И спокойно выдохнул. Уолкер успевал уклониться, правда, щеку-таки немного оцарапало. Отвлекшись на маленькую победу, Дайсе не успел достать клинок из земли вовремя – Уолкер выпрямил спину, резко бросив в нападающего перочинный нож – мой подарок. Аллен встал, облокотившись на Меч Генерала вместо костылей. Отомстил, чего уж там. - Кольца клоуна! – выкрикнул парень, выпуская из правой руки пять колец. Около пяти взрывов – за это короткое время можно восстановиться или убить. Дайсе не уклоняется, а чего-то ждет. Кажется, Аллен устроил пожар. Сухая трава легко воспламенилась, а густой удушающий дым не дает сделать вдох. Один из братьев, явно Катана, выбегает из эпицентра, прыгая в воздух. Нанести удар сверху умно, но Аллен не дает ему атаковать выше, отталкиваясь от земли вслед за ним. Сзади Аллена материализовывается Вакидзаси с кинжалом в рукаве. Толчок в грудь – широкий Меч Генерала пронзает грудь Катаны, в тоже время, когда кинжал Вакидзаси входит в горло Аллена. Вакидзаси завладевает телом брата на последнее мгновение и протягивает руку с катаной, вталкивая из последних сил в сердце экзорциста. Аллен падает мне в руки. Вакидзаси все же не вышел из тела Катаны, решив умереть вместе с братом, и оставил мне свое тело. Дайсе лежит в метре, а у меня на груди лежит Аллен. Мертвый Аллен. Я еще ничего не сообразил, но лишь рефлекторно приобняв его, качался из стороны в сторону. В моем сердце царила какая-то пустота. Все битвы смазались, а едкий дым проникал в легкие. Уолкер становился все легче – его дух начал испаряться. Я закрыл его глаза рукой, пусть даже через минуту он и испарится. Прости, Аллен. Простите, братья Катана и Вакидзаси. Я втравил вас в эту схватку, и теперь вы все втроем мертвы. Тела братьев давно вернулись в свои исходные состояния – в клинки, стоящие рядом со мной. Рядом в земле застыли два клинка – катана и вакидзаси. Их теперь больше никогда не вытащишь, ведь, потеряв душу, они не могут больше контролировать сталь. Их бои окончены, и дни сочтены, ведь они предпочли умереть вместе и в бою – как настоящие братья-воины. Тоска кровавого неба и потрескивание огня недалеко от меня оказывали сильное давление на атмосферу. Казалось бы, что все бои разом стихли, и свинцовый обруч тишины сдавливал виски. На меня навалилась горечь потери. А его седые волосы были испачканы в грязи, а на щеке запеклась кровь. Его ресницы до сих пор дрожали, а края униформы трепетали от ветра. Опершись руками о землю, я громко кричал. А слезы падали на широкий Меч Генерала, который не пожелал исчезнуть вместе с хозяином.