Двадцать первое поколение служителей бога

Почувствовав прилив сил, я решил изучить обстановку строения Черного Ордена самостоятельно, потому решительно попрощался с Акито. Тому было все равно – выглядел он менее измотанно, чем Иланил, но даже по нему было видно, что он изрядно устал за время пребывания здесь. Пока я сидел с ним в столовой, Акито буквально с каждой минутой выглядел все хуже. Хотя, когда он пришел ко мне, он был свеж, как огурчик. Я же, еще и покушав, выглядел так, словно все силы моих приятелей переселились в меня. Времени свободного у меня было выше крыши, но бездельничать я не собирался. Безделье угнетало во мне мое природное трудолюбие и жизнерадостность. Пульт для перемещения делать сразу мне не хотелось. Лучше я немного оттяну время здесь – так хотелось рассмотреть все и всех. Все же не каждый день перемещаешься на два века назад. И я петлял по коридорам в поисках тренажерного зала, а если быть совсем честным, то я ожидал увидеть додзе. По правде говоря, я не представлял даже, как выглядит тренажерный зал в конце девятнадцатого века. История все же не мой конек. Но это не мешало рассматривать мне лепнину, скульптурки, разношерстную мебель, картины, сделанные руками талантливых экзорцистов и искателей. Так я обнаружил галерею творчества. Верно, ее давно никто не посещал. Пыль серым ковром покрывала стеллажи. Я зашел в малопосещаемое крыло, раз эта галерея даже не протирается. Мне следовало идти в другую сторону, но я желал разглядеть как можно больше таинственных изделий. Едва я рискнул провести рукой, дабы прочистить хоть маленькую дырочку, откуда-то послышался шорох. Я насторожился и, прислушиваясь, старался уловить еще хоть какие-то звуки. Я уже догадался, что здесь я не один. Шпион неосторожно выдал себя. Почему я не сомневаюсь, что за мной следят, и говорю об этом так уверенно? Сами посудите: к вам домой привели избитого парня, весьма и весьма похожего на вашего друга. С ним к вам домой прискакали его друзья. Они выглядели получше, но, чтобы вы не беспокоились, они берут всю опеку над парнем на себя. Парень спит около четырех суток, даже не думая просыпаться. За это время вам рассказали, как ваши друзья встретили этого парня. Поведение, описанное вашим другом, взволновало вас. А как-то неудобно посылать в открытую с ним своего человека, это может нарушить весь стратегический план. Если парень враг, то в любое мгновение «свой» поймает его за руку. Примерно так они могли рассуждать, ибо это здравый вариант во время войны. Если честно признаться, то во время войны (будь я на стороне Ордена), я бы ни в коем случае не стал бы впускать в свой штаб человека, хоть отдаленно напоминающего врага. А я не сомневался, что в те моменты, которые стерлись у меня из памяти, я желал смерти экзорцистов. Не скрою, эту деталь я утаил. Потому я формально являюсь не до конца оформленным противником – пусть и думать я об этом не желал. Я осторожно протер рукавом стекло, скрытое под грязной завесой. Стоит ли говорить, что «завеса» осталась у меня на рукаве в качестве гигантского темного пятна, будто бы я в мазут вляпался? Так вот, в тот момент я решил, что раз меня не останавливают, то ничего противозаконного я не делаю. Под стеклом лежала модель униформы экзорцистов семнадцатого века – забавно, что такая униформа сохранялась вплоть до конца девятнадцатого, пока совсем недавно ее не перешил некий Джонни. Это я почерпнул из своих прошлых (или уже будущих?) ночных похождений по библиотеке. Эта модель была ветха (еще бы, с семнадцатого века валяется!). Я хотел стереть пыль со следующего стеллажа, но из-за угла неожиданно вышел какой-то человек. Бесшумно шагая по мягкому ворсу ковра, он скрывал лицо под капюшоном. Края бежевого длинного плаща приподнимались при ходьбе. Он остановился на расстоянии метра, опустив голову так, что он мог рассматривать меня беспрепятственно, а я его, увы, нет. Он оказывался в более выгодном положении – свет падал на меня сзади, а я отбрасывал тень на него. Умно, ни к чему не придерешься. Я уже не думал об исторических ценностях – все мое внимание было сосредоточено на неведомом человеке. Тишина давила на уши, а неподвижность и неразговорчивость оппонента прессовали меня со всей своей несокрушимой силой. Мне казалось, едва я скажу слово, оно отозвется в моих ушах тяжелым свинцом, который будет уступать по весу лишь только монотонности ответа. Топнув ногой в тяжелых ботинках, незнакомец резко поднял голову, сделав быстрый шаг вперед, словно рассерженный петух. Невольно я сделал шаг назад, проявляя не то осторожность, не то показывая недоверие. В тишине мы простояли так еще минуты две. На этот раз он специально вышел на свет. Он давал мне шанс запомнить его лицо намеренно. Я разглядывал его светлые волосы, связанные в косу, непонятные две точки на лбу, ассоциировавшиеся у меня с южными религиями. Нелепая, с моей точки зрения, челка состояла из двух частей, разделенная частью кожи лба, на которой и стояла одна из точек. Он был в кожаных коричневых перчатках, с крупным крестом на груди поверх плаща. Крест был деревянный, на нити с такими же деревянными бусинами. Также резко он, сурово взглянув на меня, развернулся, неспешно уходя из галереи. - Не ходи здесь, - отчетливо произнес незнакомец, не оглядываясь. - Почему же? – дерзнул спросить я в ответ. Я даже не заметил, что мое осипшее горло дало согласие на произношение слов, пусть пока и хрипловато. - Тренировка скоро начнется. Я бы советовал тебе поспешить, - он даже не собирался продолжать беседу. Еще шаг – и он исчезнет за поворотом. - Стойте! Как найти зал? – крикнул я, догоняя его. Человек спокойно повернул, а я, спустя пару мгновений оказавшийся на этом же месте, не увидел никого. Ситуация весьма озадачила меня. Парень мало походил на шпиона – почему-то я был уверен, что шпион никогда бы не открыл лицо. Наверное, я так думал из-за того, что по распространенным стереотипам представлял его в виде ниндзя – проворный малец в черной маске, резво прыгающий по стенам и орущий: «Киия!». Я поспешил по коридору, надеясь встретить хоть кого-то, кто смог бы подсказать мне дорогу до додзе. Ведь я уже не сомневался в его существовании. Хотя я никому не говорил о своем желании принять участие в тренировке, но этот парень как-то узнал. Можно предположить, что он просто наблюдал за мной из той толпы, пока я душой и сердцем переживал за исходом боя на боккэнах. Я лихорадочно прошел мимо каких-то настежь открытых дверей и, наконец, на пути мне встретилась Иланил. Или Линали? Они как близнецы, их не разберешь. Своим недавно приобретенным (наверное, от шока) хриплым басом я осведомился, не знает ли она, где расположен тренировочный зал для тренировок кэндо. Она взглянула на меня, как на больного шизофренией глядит врач, и показала на открытые двери. Я даже не смутился своему промаху и, поблагодарив, летящей походкой направился к вожделенному месту. Тренировка уже началась. В додзе было тихо – Аллен и Канда выполняли мокусо. Я спешно поклонился (традиция, дань додзе, своеобразная часть тренировки) и принял положение сейдза. Пожалуй, мокусо и сэйдза – это все, что я мог практиковать в кэндо. Сейдза – стандартное положение «сидя» у японцев. Думаю, многим оно известно, ведь бытует вечное: «А ты знаешь, что японцы кушают, сидя на полу? Они на колени садятся, представляешь?». На самом деле положение сейдза не всегда удобно, но я когда-то практиковал как сейдзу, так и мокусо, так что мне было привычно. Кстати, о последнем. Мокусо – это техника правильного дыхания, разминка перед боем. Считается, что так кэндо-ка расслабляются. Премудростей особых нет. Вдохнул носом, задержал дыхание, выдохнул ртом. Только надо «очистить» сознание, что является важной частью мокусо. Я честно сосредоточился, пока Аллен, как видимо, пришедший на тренировку первым, «вышел» из мокусо, продолжая спокойно сидеть в сэйдза, не обращая никакого внимания на меня. В кэндо существуют определенные правила, а точнее особый этикет. Ну, а как же? Тысяча нюансов поведения – основа восточных стран. Но Аллену было все равно, ибо он был англичанином, а не японцем, как Канда. Со мной можно поспорить, ведь англичане тоже считаются образцом воспитанного поведения, но всегда бывают исключения из правил. И Уолкер не желал быть послушным, а хотел поиздеваться над Юу. Щелчок – и Канда окружен. Его бровь нервно дергается, дыхание сбивается, губы искривлены в недовольной усмешке. Он явно злится, но старается держать себя в руках, по-прежнему сидя в мокусо. Вокруг него бесились, спали и просто желали ласки котята. Один очень резвый залез на голову мечника и свернулся там калачиком, напоминая вибрирующую шапку. Котята терлись о ноги Канды, царапали его штаны, кусали за пальцами, призывая бросить все и идти играть. Уолкер едва сдерживал смех, кашляя в кулак. В трогательной картине счастливых и не очень котят, облюбовавших себе исключительно Канду, решил поучаствовать и Тим Кампи. Он упорхнул с головы Аллена и, зависнув на пару секунд в воздухе, опустился прямо на кота-шапку Канды. Коту это не понравилось. Он выпустил когти, вцепившись в макушку Юу, и прямо на месте начал сражение с наглым големом. - Гороховый стручок! Идиот! – только и слышалось от Канды. Аллен уже в открытую ржал вместе со мной. Спустя секунду все котята сидели в шеренге, а хитрый голем отдыхал на заслуженном трофее – голове Канды. Когда весь балаган с котами прекратился, мы продолжили. Я предвкушал бой на тяжелых боккэнах без тренировочной экипировки, но мои надежды не оправдались. Выяснилось, что тренировку Аллен с Кандой уже окончили, так как договорились раньше обычного времени. Мне дали пока незанятый синай, легкий бамбуковый меч, приказали следить за ним и беречь, как зеницу ока, и отправились восвояси. Я огорчился немного, но тренировку отработал полностью, со всеми нюансами, никого не смущаясь, следя только за собой, как и следует делать в кэндо. Уже возвращаясь в свою комнату, я вспомнил, что у меня остались нетронутые никем боккэны, ибо их никто не забирал. Оставалось лишь несколько предположений: либо Канда с Алленом оттренировались на синаях, что было бы немного удивительно, так как у них врожденное состояние смертников. Либо они хотели начать тренировку, но что-то помешало им продолжить. Последнее было похоже на паранойю, и я отбросил эту версию. Было время позднего обеда, но пока я не был голоден. Я решил рискнуть своим здоровьем – увы, как моральным, так и физическим – и снова отправился в незнакомое заброшенное крыло. Но едва я вышел из-за того злополучного угла, я увидел отнюдь не пустую галерею. Аллен стоял над очищенным мною стеклом, как-то грустно склоняясь над ним, словно отдавая дань памяти. Его правая рука словно гладила стекло, не боясь запачкать свои белоснежные перчатки. Левый рукав был пуст до плеча, нелепо свисая. Обычно встопорщенные волосы Аллена были приглажены: их белые локоны трепетно скрывали лицо обладателя. В шаге от Уолкера лежал длинные широкий меч – едва я его увидел, живот мой скрутило, а тошнота начала подкатывать к горлу. Я тихо боролся с болью за углом, надеясь, чтобы меня не заметили. Но положение только ухудшалось. Изо рта вдруг потекла струйка крови – мгновением позже я словно получил сильный удар в район солнечного сплетения. Я почувствовал сильную слабость и новый позыв тошноты. В глазах помутнело. Тишину прорезал звук рвущейся ткани. Рукав моего халата будто бы распороли ножом, задев предплечье. Я услышал торопливые шаги. Аллен настороженно вылетел из-за угла, держа наготове меч. При одном виде меня злополучная железка выпала, и он, соблюдая осторожность, подошел ближе. Присев на корточки, он строго спросил: - Что ты здесь делаешь? К сожалению, или, может быть, к счастью, ответить я не мог. Едва я желал произнести хоть звук, вместо него из меня выходил новый поток крови. Аллен будто бы знал, почему я так себя сейчас ощущал. Я одновременно ненавидел его, относился с нейтралитетом и даже чувствовал дружелюбие. Я не понимал самого себя, чувствуя, что ненависть исходит от врага, который пытался завладеть мной в минуты особого покоя или гнева. Нейтралитет в свою очередь, от ученого, который попал в прошлое и понимает свое место и ситуацию. А дружелюбие – от простого человека, который видит сходства в духовном, и, по чистой случайности, внешнем мире Аллена и себя. Я был сразу тремя личностями, которые имели свои мысли и в которых, несомненно, было что-то не мое. - Не волнуйся, это состояние скоро пройдет. Едва я убью в тебе Ноя, - пообещал Уолкер, преобразив меч в свою левую руку. Он помог мне подняться, одной рукой придерживая корпус. Я, чтоб было легче идти, положил руку ему на плечо. По пути Аллен объяснил мне, что заброшенное крыло находится в противоположной части башни Ордена, а до жилого корпуса еще топать и топать. Стандартным темпом – около получаса, но с таким, как идут они, не грех добраться и за полтора. Он пытался завязать разговор, но пока мне было еще плохо: в ответ я только плевал кровью на такие же багрово-красные ковры. Тогда он сменил тактику, расспрашивая таким образом, чтобы я в ответ либо кивал, либо качал головой. Как бы то ни было, мне стало немного лучше, а за время расспросов Аллен рассказывал мне о себе; не все, конечно, но достаточно, чтоб я проникся к нему доверием. Мне было лучше ровно настолько, что пока я мог произносить по одному простому предложению в пять минут, но я охотно пользовался и этим предложением, чтобы выразить свои мысли на счет его действий. Мы много смеялись, признаюсь, на мгновение я почувствовал себя счастливым. Мы еще не прошли большей части пути, но я сильно устал. Я сказал об этом Аллену, попросив его немного отдохнуть. Уолкер с неохотой согласился, и мы присели, опершись спинами о стены. Пока экзорцист молчал, я анализировал ситуацию. Насчет Ноя, сидящего во мне, говорить не приходилось, но слабость я чувствовал отнюдь не из-за него. Из-за Ноя я мог чувствовать только боль. Вполне возможно, что мои планы относительно нескорого возвращения придется отменить – поездка в прошлое вызывала обратную реакцию. Мы слишком быстро выдыхались, валились с ног, уставали. Возможно, это был побочный эффект машины времени. Боюсь, если мы так выдерживаем пять дней в конце девятнадцатого, то, переместись мы в Средневековье, мы ушли бы из этого мира раньше, чем нас успели бы обвинить в колдовстве и сжечь. - Аллен… ты никогда не хотел бы побывать в будущем? - Я думал об этом. Быть может, мир когда-нибудь станет другим, и я даже попробую предположить, - Уолкер мечтательно улыбнулся, - что исчезнет Тысячелетний, - он взглянул на меня, словно ожидая подтверждения. Я не желал ничего ему рассказывать, ведь ему не было известно, откуда мы прибыли. Я ограничился информацией о том, что мы туристы из России, но Уолкер лишь кивнул, не особо интересуясь нашим происхождением в совокупности. Аллен знал много забавных историй. Он чередовал их между собой, рассказывая на чистом английском, неспешно, давая мне вникнуть в смысл. Я привык к своеобразному юмору, и где-то через полчаса начал даже его правильно понимать. Экзорцист радовался своим успехам в моем разговорном английском и понимании языка. Он был бы чудесным учителем. Поднявшись, мы продолжили свой путь. Чем хуже становилось моему телу, тем лучше шевелился мой язык. Разоткровенничавшись, я рассказал ему о том, как месяц мучался от головной боли. В подробностях расписал наш первый день встречи с моей стороны, добавив, что пробуждавшиеся во мне воспоминания Ноя исчезли из моей памяти. Аллен обрадовался, сказав, что это первый шаг к успеху и выздоровлению. Он так заразительно радовался, что я рискнул попросить его об одолжении. Аллен внимательно отнесся к этому, ожидая, пока я отдышусь для произнесения фраз. - Пожалуйста, если я стану Ноем, проткни меня мечом так сильно, чтобы я… «Больше никогда не смог вдохнуть», - хотел закончить я, но Аллен, опустив глаза в пол, легко дал мне в челюсть пальцем. - Обещаю, - сказал парень, улыбаясь. – Ты не умрешь, честное слово экзорциста. - Я не хотел сказать, что я желал бы остаться в живых, - ответил я несколько обиженно. Вопреки моим ожиданиям, тот не взял слова назад, прошептав, глядя в пол: «Я знаю». Меня это потрясло. Слегка. Не считая того, что теперь я не мог помыслить о ненависти к нему. Я полюбил его как друга, как настоящего человека. За те два часа, что мы добирались до жилого корпуса, я привязался к нему настолько сильно, что в перерывах между сном (а нам с Акито и Иланил нужен был долгий сон, чтобы бодрствовать без слабости и болезней несколько часов) тратил время на общение с ним и, изредка, с Кандой. С последним, правда, я общался только в случае боя и при помощи меча. Стоит ли говорить, что я привык? Но Акито с Иланил чувствовали себя все хуже, увеличивая время сна до двадцати часов в сутки. Я подозревал, что я не валюсь так легко только потому, что меня поддерживает, как паразит в симбиозе, Ной, не до конца исчезнувший. И если я сам не желал возвращаться, то нужно было торопиться, чтобы вернуть назад моих друзей. Едва сон превысит отметку двадцати трех часов в сутки, они либо впадут в кому, либо умрут. Я не желал рисковать их здоровьем и жизнями, потому, после очередного сна, я вынужден был провести восемь часов, что были у меня в запасе до истощения, в своей комнате. Мне нужно было в этот короткий срок закончить мороку с машиной времени и перемещением пространства. Открыв окно, я вооружился необходимыми инструментами, которые додумался прихватить с собой и которые одолжил в научном подразделении. Ребята там более дружелюбные, чем у нас дома, я быстро подружился с ними. Если говорить начистоту, то временами я едва удерживался от соблазна рассказать им о моем, несомненно, гениальном изобретении. Разобравшись в схемах и платах, я обнаружил, что починка займет у меня не слишком много времени, чему был несказанно рад. И ошибочно я обрадовался раньше времени. Использование мозга отнимало у меня сил больше, чем использование моего тела на тренировке, и я начал выдыхаться уже на третьем часу работы. Осталось совсем немного – докрутить пару винтиков и проверить, работает он или нет. Меня прервало неожиданное появление гостя. Сквозь распахнутое настежь окно в мою комнату влетел тучный человек. Прилетел он на фиолетовом или розовом зонте с навершием в виде головы тыквы, какие вырезают на Хэллоуин. Человек выглядел весьма мультяшно. Мутные очки-пенсне скрывали его глаза, болезненная серая кожа была спрятана под одеждой, большим плащом, и перчатками, обнажаясь лишь на лице. Черный классический цилиндр с голубыми розами придавал ему серьезности, а широкая ухмылка – кровожадности. Я так и охнул. Это был Тысячелетний Граф. - Здравствуй, мой дорогой Ной, - произнес он с неподдельной заботой. - Собираешься уйти без своей Семьи? Прости, я буду вынужден помочь тебе стать собой, а ты, в свою очередь, покажешь нам свою силу, - он слегка улыбнулся мне. Я энергично замотал головой, надеясь, что мне удастся вытянуть немного времени, и мне помогут. Стоит лишь заговорить… Один взгляд на него – и все смешивается в одну кучу. Внутренние органы ноют и стонут вместе со мной, а голова болит так сильно, что произнеси кто-то хоть звук, и я знал, что закричу от причиняемой им боли. Я упал набок, свернувшись в калачик как можно сильнее, инстинктивно дрожа. Я не могу сопротивляться. Он уже овладевает моим телом. Сознание окружено пеленой, но я пока не поддаюсь. Держись, держись! Кто-то резко врывается в комнату. Они пришли… «Нет, придержите дверь! Она сейчас стукнется об стену… Пожалуйста» Но они не могут слышать меня. Дверная ручка на моих глазах, словно в замедленном фильме, легко стукается об стену моей комнаты, и волна звука уже спешит к моим ушам. Мгновение – и я нечеловечески кричу. Мне невыносимо больно, а последние мои остатки разума дает трещину. Ной легко прорывается через окружение, я чувствую его ухмылку, я вижу его безумный взгляд. Я наблюдаю, как он смеется вместе с Графом. А его кожа становится все серее и серее. Маркер на лбу трескается; на коже выступают черные стигматы. Я теперь наблюдатель. Я вижу изумленное лицо Аллена, сосредоточенное – Канды, озабоченное – Линали. Я не могу разобрать их слов, но я понимаю, что моя рука тянется к пульту. Промахнуться невозможно – я точно нажимаю на кнопку. И я совершил ошибку. Портал засасывает экзорцистов, как пылесос соринки. Я смотрю, как давно сгнившие тела буквально натягивают мышцы, покрываются кожей, а истлевшие формы Ордена возвращают былой цвет. Мертвых экзорцистов затягивает также быстро, как и живых. Более полутора сотен душ. - Нам тоже пора, - ласково говорит Граф, когда последний труп обращается в молодого экзорциста. – Пришло время кровавой битвы. Я никогда не забуду мой зловещий смех.