Маг песочных часов

1.

      Самым сложным было не поддаться и не распахнуть запертую дверь, услышав звонкий и веселый голос Мирабель на следующий день. Бруно стоял, прижавшись лбом к холодному камню и мысленно уговаривал ее уйти, вернуться домой и забыть про своего страшного дядю… Но Мирабель стояла там. Час. Два. Три. Вскоре до слуха донесся усталый голос Джульетты, убеждающий Мирабель пойти поесть.       — Я никуда отсюда не уйду! — раздался сердитый возглас и в дверь снова постучали. — Дядя Бруно! Открой мне, пожалуйста! Дядя Бруно?       «Уходи, — подумал он, зажмурившись. — Уходи отсюда, прошу тебя…»       Пытка повторилась на следующий день, и еще один, и еще… Бруно запирался в своей комнате для предсказаний, но все равно ему казалось, что он слышит Мирабель. То, что он допустил ошибку, связавшись с Предназначением, Бруно понял очень скоро — буквально через пару месяцев после того, как отгородился. Теперь он видел ее во сне почти каждую ночь. Во сне его проклятое зрение исчезало, и они сидели под зелеными звездами, мерцающими в ненастоящем небе, на полях, заросших вереском — растением, которое никогда не росло в их краях, но о котором в далеком детстве ему рассказывала мать, передавая истории от его бабушки… И Бруно пересказывал те, почти забытые уже, сказки Мирабель: о ночах, когда мир становится тонким, словно мыльный пузырь, и если найти нужную точку, можно войти в королевство под холмом, танцевать всю ночь напролет с высокими и бледными созданиями, а наутро обнаружить, что прошла сотня лет, и никто тебя не помнит и не узнает. О ночах, когда в небе слышен собачий лай и ржание диких коней, молнии сверкают, сбивая звезды на землю, и лучше не выходить из дома, если не хочешь, чтобы тебя утащило Дикой Охотой в неизведанные страны и невиданные миры. Он рассказывал о Вожаке Охоты, что никогда не снимал шлем, он рассказывал о Королеве Охоты, что скачет по правую сторону от короля и стреляет из лука что по людям, что по зверям недрогнувшей рукой. Он рассказывал, и Мирабель слушала его истории с горящими глазами, умоляя его продолжать.       Бруно просыпался разбитый, с глазами, болевшими, будто в них песок попал — но это было еще не страшно. Страшно стало, когда он понял, что слышит ее смех наяву, что он точно знает, где она, чем она занята, что он знает когда у нее что-то болит, что он может ненадолго взглянуть на мир ее глазами — и больше всего в такие минуты Бруно боялся, что и Мирабель смотрит на мир его зрением: искаженным, проклятым, перекрученным. Однажды он набрался храбрости и покинул Энкантадор — под покровом ночи, словно разбойник. И чем дальше от города он отходил, тем мучительнее становились его сны. Бруно видел Мирабель — повзрослевшую, окутанную призрачным зеленым сиянием. Она приближалась к нему, выходила из песчаного вихря и нежно обнимала, дотрагиваясь сухим, словно вылепленным из песка, пальцем до его губ.       — Ты не сможешь от меня отказаться, — шептала ему призрачная Мирабель, и ее глаза горели зеленым огнем, как у него самого. — Я твое Предназначение.       — Нет никакого Предназначения, — отвечал он, но лже-Мирабель только смеялась, рассыпаясь песком и осколками стекла, впивавшимися в его глаза и губы.       В далеком городе он нашел мудреца, Анибала Вацио, единственного, кто еще читал книгу безумца Альхазреда. В его домике, почти пустом и покосившемся, горела только одна свеча — а большего и не требовалось. Анибал был слеп, такова была его плата за прикосновение к книге безумца, но то, что он прочитал и узнал, навсегда отпечаталось в его голове и в душе.       — Только глупец будет связываться с Предназначением, — Анибал смотрел на него затянутыми бельмами глазами, и Бруно поежился под его всевидящим и, одновременно, невидящим взглядом. — И только глупец будет убегать от него. Подумай дважды, трижды: если хватило дурости… или храбрости, уж не знаю, чего больше, связать свою жизнь с тем человеком, то имей силы посмотреть ему в лицо и сделать то, что должен. Предназначение жестоко, мальчик. И его узы так просто не разрубить.       — Но ведь должен же быть способ избавиться от него?! — Бруно в сердцах ударил кулаком по столу. Анибал сухо рассмеялся.       — Единственный способ — это переписать время, мальчик… Но никому это еще не удавалось.       — Значит, я буду первым, кто это сделает, — Бруно решительно поднялся на ноги, и Анибал рассмеялся ему в спину. Следующие пять месяцев он провел в этом городе, сидя в библиотеке старого слепца. Он искал способ выйти из этого бесконечного потока времени, и шагнуть в обратном направлении, но единственное, что ему удалось спустя несколько бесплодных попыток — это лишь ненадолго заглянуть в прошлое. Он увидел Альму, стоявшую на пороге его башни, и догадался, что это именно тот вечер, когда она прошла за предсказанием для Луизы.       — Не делай этого, мама! — крикнул Бруно, и видение исчезло, а песок засыпал всю библиотеку.       — Убирать сам будешь, — раздался скрипучий голос от дверей и Бруно, вздрогнув, обернулся. Анибал стоял у порога, неодобрительно глядя на него слепыми глазами.       — Откуда вы…       — Я не глухой, мальчик. И ты, я надеюсь, тоже. Метла в кладовке.       Бруно старательно сметал песок, обещая себе, что сумеет все исправить. Он должен это сделать — пускай он проживет всю жизнь с проклятым зрением, но Мирабель должна быть избавлена от этой связи. Она должна прожить долгую и счастливую жизнь, и если взамен окажется, что она тоже будет бояться страшного Лесного Колдуна, как и другие жители… пусть будет так. Бруно знал, что время всегда движется вперед, это было непреложной истиной. Он мог заглянуть в будущее, но прошлое… Прошлое всегда было неподвижным, застывшим в стекле изображением.       — Ты упорно бьешься головой в стену, не видя распахнутую дверь, — заявил Анибал в один из вечеров, когда Бруно почти довел себя до обморока в бесконечных попытках вернуться в прошлое. — Как ты думаешь, что такое время?       — Река, — Бруно сидел над тарелкой с бульоном, не в силах даже взять ложку в руку — пальцы свело судорогой, в глазах плавали мутные пятна.       — Дурень. Время не река, это океан. Он бесконечен, он везде… Эх. Твои видения и пророчества, как они к тебе приходят?       — Это… Долгий процесс, — устало ответил Бруно. — Нужно тщательно подготовить место…       — Не глупи. Как они выглядят? Как ты вызываешь видения?       — Мне нужен песок и огонь, — Бруно закрыл глаза, словно наяву видя купол из песка, по которому зелеными тенями скользили видения. — То, что должно произойти, отражается на песке.       — Он летает в воздухе? — Анибал, заинтересовавшись, подался вперед и Бруно кивнул, только секундой позже спохватившись, что он не видит.       — Да. Он всегда поднимается куполом…       Анибал рассмеялся, хлопнув себя по коленям.       — Мальчик. Разгадка у тебя под носом, только напряги чуть-чуть свой разум. Что такое купол?       — Это половина шара, — огрызнулся Бруно и призвал себя быть чуть спокойнее. Анибал кивнул.       — И ты внутри этого купола, верно? Всегда?       — Да, иначе невозможно…       — Вот в чем твоя ошибка, мальчик. Тебе нужно посмотреть сверху, выйти за пределы того пространства, которое тебя держит. Время подвижно, оно не стоит на месте — ничто во Вселенной не стоит на месте, и время неразделимо с миром. Оно не существует отдельно от тебя, или меня. Для камня нет времени, или для реки… Оно есть только для того, кто наблюдает. Почувствуй это, осознай… Эх.       Анибал легко поднялся со своего места, даже не задев стола — для слепца он ориентировался более чем хорошо. Вот и сейчас, прошел к книжному шкафу и провел узловатым пальцем по корешкам книг, словно и впрямь мог видеть названия. Хмыкнув, он вытащил один из фолиантов и, взвесив на руке, протянул его Бруно.       — Прежде чем лезть в высшие материи, хотя бы изучи азы.       — Но…       — Не торопись. У тебя полным полно времени, — в голосе Анибала слышалась насмешка, и Бруно нестерпимо захотелось его или придушить… или от всего сердца поблагодарить. Впрочем, читать книгу оказалось гораздо сложнее, чем он мог предположить — и дело было не только в его искаженном зрении.       — Что значит «представьте себе замкнутое пространство с перевернутой стороной»?!       — Мальчик, если ты смог разобраться с Предназначением, то уж пространственные фокусы ты как-нибудь освоишь.       — Как можно мысленно вывернуть сферу наизнанку, чтобы ее внутренняя поверхность оказалась снаружи — и не деформируя ее при этом?!       — Думай! — зычно рявкнул Анибал, и Бруно смолк. Голова после этой книги болела еще сильнее, чем после предсказаний и видений, и он только мог догадываться, что за черная магия таилась под неказистой обложкой с изображениями сфер, пирамид и кубов, которая просто выкручивала его разум, словно тряпку. — Пока ты сам этого не осознаешь, любые слова бессильны.       Месяцы сменяли друг друга, и он сам не заметил, как пролетел целый год. И еще один, еще… И на исходе третьего года Бруно почувствовал время. Оно было всеобъемлющим, оно было и будущим, и настоящим, и прошлым сразу — и в этот миг он увидел себя над сферой, по поверхности которой скользили зеленые звезды.       — Уже хоть какой-то результат, — согласился Анибал.       — Слишком медленно, — Бруно сидел, прижимая к носу платок, который выдал ему Анибал. Старый слепец сухо рассмеялся.       — А ты что, рассчитывал, что это будет по щелчку пальцев? Сколько лет ты потратил на то, чтобы овладеть своим даром?       — Много, — Бруно не хотелось думать и, тем более, считать. Виски пульсировали болью, а в глазах, стоило закрыть их, мерцала сфера, то и дела становящаяся плоским кругом. Анибал хмыкнул почти что с сочувствием.       — Ничего, дальше полегче пойдет… Наверное.       Бруно сжал зубы, в очередной раз проклиная себя за глупость. Вернуться бы в прошлое — и отвесить самому себе подзатыльник… Впрочем, если повезет, он сможет это сделать.       Анибал оказался прав — единожды увидев себя над сферой, вновь вызвать этот образ было гораздо проще. Вот только понять бы, что теперь делать… Бруно дотронулся до вихрящегося песка и чуть не закричал от боли, как если бы песчинки вгрызлись не в плоть, а в его собственный разум, расщепляя и перемешивая по всему времени во Вселенной, заставляя видеть все события одновременно. Бруно отшатнулся от сферы и рухнул на пол, дрожа и обливаясь потом. Весь мир словно подернулся зеленоватой дымкой, и он зажмурился, слыша шаги Анибала.       — Какие вещи неизменны в твоих глазах? — Анибал набросил ему на плечи старое одеяло, и Бруно тихо поблагодарил его. За столько лет старый слепец уже перестал быть чужим человеком, да и сам Анибал гораздо реже проходился с критикой по его умственным способностям.       — Камни, земля, вода, небо…       — Ха! — Анибал похлопал его по спине. — Небо, мальчик, это именно то, что тебе нужно. Ты же знаешь, что звезды и планеты над нашими головами не прибиты к небесному своду, а движутся?       — Да, и… — Бруно замер, даже не договорив. Он вновь закрыл глаза, вызывая в памяти сферу, и сосредоточил внимание на плывущих по ее поверхности звездам. Если замедлить их движение… и еще немного… Бруно ощущал, как по виску ползет капля пота, но как-то очень отстраненно, словно его тело было где-то вне времени и пространства. Звезды застыли на сфере и он почувствовал тяжесть — словно вся вселенная упала на его спину, перемалывая кости в мелкую пыль…       — Ты что натворил, дурень? — перепугался Анибал, тряся его за плечи. — Эй, ты живой вообще?       — Нет, — Бруно зажал нос рукой. Глаза болели, болело все тело. Анибал вздохнул, успокаиваясь, и посоветовал ему отдыхать, пока он сам себя до смерти не довел. На этот раз Бруно даже не стал спорить, почти мгновенно проваливаясь в сон, в котором вновь мерцала сфера. И во сне было гораздо легче разглядеть знакомые созвездия. Бруно проводил руками над зыбкой поверхностью и следил, как меняются образы на песочной сфере. Он увидел Анибала — еще не ослепшего и молодого, а точнее сказать, совсем юного — ему было лет семь, и он играл с сестрой, пиная камушек босой ногой…       Медленно, шаг за шагом, Бруно учился заглядывать в прошлое — поначалу хаотично, выбирая моменты наугад, а после уже вычисляя дни по положению звезд, которые он с того памятного дня уже не рисковал останавливать, и лишь замедлял. Годы меняли друг друга, и в один день, Бруно, проснувшись, не услышал знакомого кашля, доносящегося из кухни.       Последнее, что ему успел рассказать Анибал, был способ не просто увидеть прошлое, а вернуться в него.       — Представь себе бабочку, летящую над лугом, — его голос был совсем тихим и слабым, и Бруно напряженно вслушивался в шепот, записывая все, что говорил Анибал. — Она в небе, а на земле — ее тень. Это называется проекция. Это очень упрощенно, но… Анибал раскашлялся, и Бруно протянул ему стакан воды.       — Стань этой бабочкой и спроецируй себя в прошлое. Ты над временем, помнишь? — Бруно кивнул, закрывая глаза и снова вызывая в памяти сферу. — Не уходи далеко, взгляни на вчерашний день. А теперь представь, что твоя тень ложится на эту сферу, на этот день — и шагни вперед. Осторожней. Не столкнись сам с собой, иначе твой разум не выдержит… Впрочем, — в голосе слепца прорезалось ехидство. — Так ты точно избавишься от уз Предназначения.       — Спасибо за доброту и понимание, — проворчал Бруно. — Я бы не против еще немного пожить.       Это было сложно, гораздо сложнее, чем все предыдущие «уроки», и он до сих пор так и не научился переноситься в прошлое. Но у него еще есть время, ведь так?       Дом Анибала стал пустым и холодным, и Бруно вернулся в Энкантадор, забрав с собой книги из библиотеки — таким было последнее указание Анибала, которое он услышал, вызвав видение его последней ночи.       Все эти годы проклятые сны не мучили его, и Бруно самонадеянно решил, что связь, которую он создал между собой и Мирабель истончилась и рассеялась сама по себе… Но стоило переступить ту невидимую границу, которая отделяла их край от остального мира, как на него обрушился водопад из ее чувств: горечи, тоски, надежды, радости… Бруно, покачнувшись, обхватил ствол дерева, задыхаясь, будто и впрямь побывал под водой. Он ее чувствовал, он слышал ее голос, звонкий смех, и тянулся к нему, словно умирающий от холода — к слабому огоньку свечи. Казалось, что если он закроет глаза, то увидит ее рядом. Мирабель, дитя-неожиданность, его Предназначение… Бруно вцепился в кору ногтями, удерживая себя на месте. Это всего лишь наваждение. Это всего лишь проклятие, которое он навлек на них в своем эгоизме и своей глупости.       Башня была все такой же, как в тот день, когда он ее покинул — мрачная и холодная, освещенная только искрами разбитых пророчеств. Бруно немного постоял на пороге, привыкая к стылому воздуху, и решительно двинулся к книжному шкафу, расставляя новые тома. Неважно, сколько сил у него уйдет — он должен изменить время, должен исправить то, что сделал. Права была его мать: не стоило лезть в эту темную магию.

2.

      Словно мало ему было этой связи, зацепившейся за сердце, так еще и проклятые сны вернулись, став даже хуже. Наутро Бруно просыпался, тихо ненавидя себя — потому что в этих снах он без тени сомнения отзывался на робкую ласку и сам щедро дарил ее в ответ, пока в небе плыли зеленые звезды.       «Она твоя племянница, идиот!» — твердил он сам себе, с ожесточением протирая лицо ледяной водой. Бруно уже научился переносить часть себя в прошлое — зыбкой тенью, без голоса и тела, но верил, что сможет добиться большего, и потому взялся за тренировки с утроенным пылом. Еще немного — и он вернется в тот день, когда во второй раз потребовал у матери того, что она не ожидала увидеть, и остановит ее на половине пути. Он ей расскажет, что Луиза поправится, что все будет хорошо, и, когда Альма вернется домой и увидит новый росток на семейном древе, это станет праздником, а не горем.       Спустя несколько месяцев после возвращения в город, Бруно выбрался из своей башни. Он услышал громкий смех Мирабель и невольно улыбнулся, прислушиваясь к ее веселому голосу. Оказывается, он действительно скучал по ней — не по той, пугающей и призрачной Мирабель, что меняла свои облики, раз за разом приходя к нему во снах, а по настоящей, живой девушке. Бруно тайком пробрался в Каситу, убедившись, что сестры сейчас дома нет — он еще помнил клятву, данную почти пятнадцать лет назад. Альма махнула ему рукой, но взгляд Бруно то и дело соскальзывал к яркой фигурке, порхающей перед домом — и внутри черной, колючей волной поднялась злость, когда он заметил, как на Мирабель смотрели ее приятели… Бруно заставил себя отвернуться. Это ведь именно то, ради чего он все затеял — Мирабель должна быть свободна от него.       Разговор с Альмой… изменил все. Бруно сбежал в свою башню, почувствовав приближение Мирабель, а в голове лихорадочно вертелись мысли. Оскар Виденте… это был он? Или же это просто совпадение? Бруно остановился, как вкопанный, на пороге своей башни. Если он спасет Педро — не будет Чуда. Не будет проклятого зрения, Джульетта не будет тратить свою жизнь, чтоб исцелить любые царапины, Долорес перестанет страдать от боли в ушах, Камило перестанет терять себя в хороводе обликов… Не будет никакого Предназначения, они смогут быть обычной семьей. Бруно отмер, заходя внутрь, и прошел в комнату для предсказаний, привычно подхватив игрушечную крысу. Почему-то с ней было легче смотреть в прошлое и будущее, и головная боль почти не терзала его после каждого такого видения. Закрыв глаза, он вызвал видение прошлого — и впервые испытал трудности. Он четко вычислил положение звезд для того дня, когда Альма пришла за предсказанием для Луизы, а сейчас снова приходилось скользить наугад, выхватывая разрозненные обрывки на поверхности сферы. Вскоре глаза заболели, как в детстве, и Бруно взмахнул рукой, рассеивая сферу. Он опустился на покрытый песком пол, прижимая к себе игрушечную крысу — с завтрашнего дня он должен узнать как можно больше про Оскара у тех горожан, которые по праву звались старожилами… и, конечно, заняться новыми расчетами. Бруно закрыл глаза, почти не удивившись, что его сразу затянуло в сон. Призрачная Мирабель уже поджидала его там, сидя рядом и обняв колени.       — К чему это все, мой бедный глупенький маг? — спросила она ласково. — Поддайся мне. Смирись. Так будет лучше, поверь мне, Бруно. Никто не может изменить прошлое.       — Ты ошибаешься. Я буду первым, кому удастся это сделать, — Бруно отвернулся от нее. — Ты всегда приходишь в минуты слабости, но я не поддамся тебе.       Он услышал тихий шелест песка, и на спину ему упала обжигающая холодом рука.       — Упрямый, — рассыпающиеся песком пальцы взъерошили его волосы, и Бруно передернуло. В этом жесте не было ласки, лишь небрежное раздражение. — Ты же сам хотел этого, Бруно, разве нет? Ты пообещал ей, еще не рожденной, что разделишь с ней ее кошмары, что будешь рядом, что поймешь ее… Но ты солгал.       Призрачные пальцы сжали его волосы и задрали голову — Бруно дернулся от боли, иголками впившейся в кожу.       — Думаешь, ты один видишь эти сны? — губы лже-Мирабель изогнулись в жестокой и презрительной улыбке. — Она тоскует о тебе, она чувствует тебя так же, как и ты ее. Не отталкивай свое Предназначение, Бруно. Трижды откажешься — потеряешь навсегда.       Глаза хлестнуло песком, и он проснулся, крепко стискивая игрушечную крысу.

***

      — Оскар? — господин Хуанес рассеянно поскреб щеку узловатым пальцем. — Ну и вопросы ты задаешь… Нелюдимый был тип, совсем как ты. В глаза никому не смотрел, но порядочный был, этого не отнять. Помню, он хорошо с отцом вашим, да примут его небеса, общался. У матери своей лучше спроси, она поболе нашего знает.       Бруно кивнул. Альма уже и так рассказала все, что помнила, и теперь он бродил по городу, выуживая обрывки сведений о человеке, который умер более сорок лет назад. Хуанес потер виски костяшками пальцев и хмыкнул, добавляя:       — Он налысо всегда брился, зато борода у него была — обзавидуешься!       — Спасибо, — Бруно поднялся со стула и Хуанес насторожено прищурился, провожая его взглядом. Бруно вышел из его дома, и, идя по залитой солнечным светом улице, слышал тихие шепотки в спину: «Лесной Колдун… У родной сестры дитя заберет! Проклятый, как есть проклятый…» Бруно привычно пропускал слова мимо ушей — раньше они бы впивались колючками, а сейчас… Сейчас он знал, что все скоро изменится. Только сам того не ожидая, он резко остановился, словно на стену налетел. На улице была Мирабель. Он знал это, он чувствовал ее присутствие — прохладным ветром, солнечным лучом, первой каплей дождя на лице… Через силу обернулся, сразу сталкиваясь с ней взглядом — Мирабель словно зачарованная, шагнула к нему навстречу. Бруно отшатнулся в сторону, сворачивая в темный проулок, когда мимо с грохотом промчалась тележка господина Санчеса.       Он упорно чертил карту звездного неба, каким оно должно было быть сорок с лишним лет назад, когда услышал материнский голос. Бруно ненадолго прикрыл глаза, с радостью отвлекаясь от своего занятия — смотреть на секунду вперед было очень утомительно, и руки постоянно ошибались, чертя линию там, где ее еще не должно было быть, поэтому карту приходилось рисовать буквально по кусочку в день.       — Брунито, что ты задумал? — сразу спросила Альма, заходя в его кабинет. Она покосилась на игрушечную крысу, сидевшую рядом с ним, и Бруно поспешно схватил ее, пряча под столом.       — Ничего…       — Бруно. Я — твоя мать, и я прекрасно знаю это выражение лица. И не натягивай капюшон, уже поздно.       Бруно тяжело вздохнул, откидывая капюшон и старательно глядя на стол, а не в лицо матери. Альма тихо кашлянула, и он ответил, бездумно почесывая игрушечную крысу за ушком:       — Я хочу избавиться от Предназначения.       — Но это же невозможно, — Альма чуть подалась вперед. — Бруно, ты сам говорил, что это — судьба и…       — Значит, я поспорю с этой самой судьбой. Я не хочу, чтобы Мирабель пострадала из-за моей глупости.       Мать покачала головой — Бруно видел ее отражение на поверхности стола.       — Скажи мне, сынок, почему из всех путей ты выбираешь самый сложный? — спросила она, явно не ожидая ответа, и Бруно пожал плечами. — Что ты задумал, Бруно? Ответь мне, пожалуйста.       На несколько томительных секунд ему захотелось обо всем рассказать матери… но он только улыбнулся.       — Я нашел способ исправить свои ошибки. Мы не будем связаны этим проклятием, Джульетта перестанет бояться за свою дочь… Все будет хорошо, мама.       — Это как-то связано с Оскаром? — спросила Альма и Бруно вскинул голову. — Ко мне приходили жители города. Сказали, что ты расспрашивал их об умершем маге.       — Я… захотел увидеть его прошлое. Вдруг там будет что-то, связанное с избавлением от этих уз, — врать было непривычно легко, и Бруно сам себе удивился. Его успокаивала мысль, что он это делает ради семьи. — Ты ведь сама сказала, что он однажды обмолвился о Предназначении.       Альма ему не поверила — она, все-таки, была его матерью, но расспрашивать дальше не стала, удовлетворившись обещанием, что все будет хорошо.       Все обязательно будет хорошо.       Бруно почти убедил себя, что не придет на праздник к Мирабель. Пусть она веселится и радуется жизни, пусть у Джульетты исчезнут морщинки у глаз, пусть Агустин идет в танце с дочерью, сияя счастливой улыбкой на лице… Бруно твердил это себе, но с закатом ноги сами понесли его к Касите.       Он впервые за столько лет коснулся ее, и внутри словно вспыхнуло пламя. Бруно слышал издевательский хохот Предназначения, и старательно гнал его прочь, вслушиваясь в музыку. Мирабель смотрела на него, робкая улыбка расцветала на ее губах — и как же непохожа она была на своего двойника из песка и ядовитой зелени.       — Нет никакого Предназначения. Не будет, — он заставил себя отстраниться, и Мирабель взглянула на него почти что с обидой. — Лесной Колдун отказывается от своего Предназначения!       Он сказал это громко, чтобы все слышали — и вздрогнул: по хребту скользнула ледяная рука. «Первый»       Люди шумели, он видел Джульетту и Агустина, кинувшихся к дочери, видел Альму, ее встревоженный взгляд и поспешно отступил в сторону. Он не мог остановить время — но мог его замедлить настолько, что все вокруг казалось неподвижным. Бруно вышел из Каситы и закрыл глаза, представляя себе плывущую в нигде сферу. Звезды вспыхивали и мерцали, пока он искал в этом бесконечном вихре нужные точки. Еще день, еще… Пора. Бруно задержал взгляд на видении, представляя свою тень, падающую на дорогу — и шагнул вперед.       Бруно открыл глаза, задыхаясь от жары. Не было Энкатадора, не было привычных взгляду домов и улиц, утопающих в зелени. Он стоял на дороге — человек без имени, человек без прошлого и без будущего, чужак и гость на этой земле и в этом времени. Впереди виднелись дома фермеров, за ними возвышалась городская стена. Бруно покачал головой — городок был маленьким и совсем не похоже, что он бы смог выстоять против нападения чужаков. Но все будет иначе, он обязан исправить прошлое. Бруно двинулся вперед, с трудом переставляя ноги по пыльной дороге. Собственное тело казалось странным и непривычным, словно он случайно надел одежду на пару размеров больше или меньше, чем надо. Бруно поднял руку и пошевелил пальцами в воздухе — ему показалось, что они оставили в воздухе бледно-зеленый след, — и помотал головой. Солнце жарило с неба, и Бруно только поежился, представляя, каково это будет — ходить с обритой налысо головой.       Стражник у ворот неприветливо зыркнул на него.       — Кто таков?       — Оскар. Оскар Виденте, — устало выдохнул Бруно. В горле пересохло, а по лицу градом катился пот. Стражник недоверчиво смерил его взглядом и пожал плечами.       — Бродягам тут не рады. Убирайся.       — Я — маг.       — Ну а я — бастард короля, — расхохотался стражник, и Бруно заставил себя поднять на него глаза, равнодушно глядя, как меняется его лицо. В глазах помутнело, но он смог разглядеть осколок будущего — когда звезды выстроятся в совершенно иной последовательности.       — У тебя через три месяца ребенок родится. Девочка. Назовете Фелицией — хорошее имя, счастливое.       Стражник отшатнулся, и брезгливость в его взгляде сменилась ужасом.       — Проходи давай! — прикрикнул он, махнув рукой в сторону ворот. — Языком еще мелет, приблуда… Бабка говорит, что сын будет!       Бруно пожал плечами. Через три месяца стражник сам увидит, кто был прав. Он шагнул за ворота, испытав легкое головокружение — это был его первый шаг с новым именем.       Через пару шагов кто-то врезался в его плечо и Бруно вскинул голову, недовольно потирая ушибленное место, но все слова застряли в горле. На него смотрел отец — совсем как на портрете, висевшем в Касите. В следующий миг его лицо дрогнуло, меняясь с течением времени, и в глазах у Бруно замельтешили черные точки.       — Извините. — Педро смущенно улыбнулся. — Я торопился и совсем не смотрел по сторонам… Вы в порядке? У вас кровь идет…       — Да, — Бруно сглотнул и поднес пальцы к лицу — из носа капнула кровь. — Это бывает.       — Еще раз прошу прощения, — Педро отступил назад и зашагал по улице, то и дело бросая на него встревоженные взгляды, и Бруно выдавил жалкую улыбку. Натянув капюшон поглубже, он двинулся вперед, чувствуя, как слабеет головная боль с каждым шагом, отделявшим его от собственного отца.

3.

      Менять прошлое — все равно что идти по песку во время бури: любые попытки оставить след моментально заносило песком. Хуже того: порой, после пробуждения, он не сразу мог сказать, кто он такой. Иногда ему казалось, что он — Оскар, а иногда он точно помнил, что его имя — Бруно Мадригаль, и он здесь, чтобы спасти своего отца. За прошедший месяц он успел обзавестись репутацией довольно замкнутого человека с даром предвидения. Не то, чтобы горожане приняли его с распростертыми объятиями, но и слишком косо на него не смотрели, а после нескольких точных предсказаний и вовсе стали относиться с уважением. Бруно уже в который раз тщетно пытался объяснить городскому главе, что необходимо укрепить стены, нужно быть готовым к нападению врагов — но в ответ видел только усталый равнодушный взгляд.       — И я снова повторяю, господин Оскар, я не умаляю ваши … способности видеть будущее, но, послушайте себя: чужаки? С севера? На севере только горы, и ничего кроме гор. Наши соседи — такие же мирные люди, как и мы сами. Если мы начнем укреплять город, они могут решить, что мы замыслили недоброе, и вот тогда уже придет беда в наши земли.       — На севере есть не только горы, — упрямо повторил Бруно. — Через полтора года…       — Тю, — глава махнул рукой. — Еще надо как-то этот год пережить, а вы уже про следующие байки рассказываете. Нет, господин Оскар, при всем моем уважении, мы не будем заниматься охотой на лису в пустой комнате.       Бруно мысленно выругался и, круто развернувшись на пятках, вышел из дома городского главы. Упрямец, ну каков же упрямец! И… и этот человек — его родной дед, которого он никогда раньше не видел. Зато понятно, в кого у всех Мадригалей такое нечеловеческое упрямство.       Он шел по жарким, залитым солнцем улицам, с каждым шагом погружаясь в горькие размышления. А что, если ничего не получится? Что, если он не сумеет переломить прошлое, и все будет так же: отец умрет, оставляя им чудо, он снова проклянет Мирабель на связь собой…       «Бруно. Вернись назад» — он вздрогнул, будто за шиворот ему плеснули ледяной воды. Этот голос… Мирабель?! Бруно резко обернулся, но ее не было. Конечно. Она ведь еще не родилась в этом времени. Он сам еще не родился… В голове зашумело и он покачнулся, опираясь на стену дома. В носу стало горячо, и на пальцы капнуло красным.       — Господин Виденте? С вами все хорошо? — Бруно поднял голову и взглянул на своего отца. Педро обеспокоенно смотрел на него, и в голове у Бруно шумело все сильнее.       — Просто… солнце слишком яркое, — он выдавил жалкую улыбку, разглядывая своего отца. Проклятое зрение искажало его облик, но впервые Бруно был тому рад: он видел, каким Педро будет в зрелости и старости, и если повезет — он сделает так, что его отец проживет долгую и счастливую жизнь… В глазах потемнело и Бруно, сглотнув, снова зажмурился.       — Вам не стоит ходить по такой жаре с непокрытой головой, — в голосе Педро слышалась забота, и Бруно хотелось взвыть. Сколько раз в детстве он мечтал услышать отцовский голос?.. — Этот ваш обычай… Он, конечно, наверняка важен вам, но может, перестанете брить волосы?       — Увы. Это и вправду очень важно, — хрипло отозвался Бруно. Он почувствовал, как Педро берет его под локоть, и с трудом оторвался от стены. Судя по всему, он отвел его в таверну. В нос ударили запахи печеной кукурузы и куриного бульона со специями.       — Господин Виденте, я бы хотел спросить у вас… — Педро неловко замялся, и Бруно, проморгавшись, заставил себя выпрямиться.       — Я слушаю, — сказал он. Педро чуть потер предплечье ладонью, и Бруно с удивлением узнал собственный жест.       — То, что вы говорили моему отцу, о нападении и врагах с Севера…       — Это правда, — в душе у Бруно забрезжила надежда. Если Педро сумеет сам, лично сломить упрямство своего отца — то и прошлое тоже изменится! Он чуть наклонился вперед, забыв о головной боли. — Па… Педро, слушайте меня внимательно: они нападут вечером, в сумерках. Первыми пострадают фермы, их просто начнут жечь, и этот пожар увидят стражники, поднимая тревогу, но времени уже не будет! Они прорвутся через главные врата, потому что они недостаточно укреплены…       — Вы уверены? — напряженно переспросил Педро, и в его глазах читалась решимость. — Я… постараюсь убедить отца. Если нет — я лично буду говорить с каменщиками и начальником стражи. Не знаю, правду вы говорите или же нет, но… всегда лучше перебдеть, верно?       — Спасибо, — Бруно почувствовал, как камень падает с его души. Он ненадолго прикрыл глаза, а когда открыл их вновь, то заметил взгляд Педро, направленный на молодую разносчицу. Бруно вздрогнул — девушка с двумя толстыми косами, небрежно переброшенными на грудь, на его глазах взрослела, старела, становясь… «Мама»       — Вам что-нибудь принести, господин Мадригаль? — молодая Альма остановилась возле их стола, пряча улыбку, и Педро зачарованно покачал головой.       — Н-нет, спасибо, я…       — В такой жаркий день стоит много пить, — Альма улыбнулась, тут же опуская голову, пряча губы. — Могу предложить вам охлажденное разбавленное вино.       — А-ага… — Педро продолжал смотреть на Альму, и Бруно старался вести себя тихо, как крыса под метлой — его родители только что познакомились, и через пять месяцев они сыграют свадьбу… если он, конечно, ничего не испортит. Бруно попытался сообразить, каким будет будущее, если его родители не поженятся, и снова ощутил волну тупой боли, прокатившуюся в голове. Альма и Педро, не замечая никого вокруг, смотрели друг на друга, и он незаметно выскользнул из-за стола. Бруно побрел к тому дому, что назвал своим — заброшенный, но целый, словно специально поджидавший его. Бруно толкнул дверь и услышал шорох крысиных лапок.       — Сегодня я снова с пустыми руками, — объявил он. Он никогда не видел крыс — их срок жизни был слишком коротким для его зрения, но слышать их мог. Порой он оставлял им еду, а иногда ночью слышал тихое попискивание возле кровати, и только надеялся, что они его не сожрут. Иначе это будет очень глупая смерть — отправиться в прошлое и умереть из-за стайки крыс. Бруно на ощупь пробрался к постели — он не стал зажигать свет, слишком уж болела голова, и рухнул на старый матрас, как подкошенный.       Мирабель сидела на вересковом поле, и ветер трепал ее длинные волосы. Она не обернулась на звук его шагов, лишь кивнула, не поднимая головы.       — Почему ты так упорно избегаешь меня? — спросила она. В ее пальцах замерла игла и Бруно видел на ее коленях зеленую ткань, чем-то похожую на его старую мантию.       — Потому что я не могу исполнить то, что загадал.       Бруно сел рядом. Он сам не знал, кто сейчас рядом с ним — его племянница, или же Предназначение, полюбившее принимать ее облик.       — Ты не сможешь бегать вечно. Однажды ты посмотришь мне в глаза, Бруно. Тебе придется.       — Я этого не сделаю, — он сжал зубы и тут же вспомнил своего деда — Мануэля Мадригаля. И стоило так сердиться на его упрямство, если и сам не лучше?.. Мирабель рассмеялась, и Бруно почувствовал укол боли — он так скучал по ее смеху. Мирабель подняла голову и Бруно увидел ее глаза, горящие неестественно-зеленым светом.       — Ты можешь решать только за себя. Но не за меня.       Мирабель поднялась, роняя незаконченное шитье в вереск, и бледно-лиловые цветы сомкнулись над тканью.       — Она тоже скучает по тебе, — сказала Мирабель, и ее облик начал меняться, течь, словно рисунок на песке, становясь юным — точно такой, какой она была в день своего шестнадцатилетия, вплоть до белых цветов в волосах.       — Дядя Бруно, вернись, — на этот раз ее глаза не горели зеленью, они были карими и блестящими от слез. — Пожалуйста, вернись домой.       — Милая… — Бруно протянул руку, пытаясь стереть слезы, но Мирабель рассыпалась осколками, порезавшими его пальцы до крови.

***

      Оскар потянулся в кровати, не торопясь открывать глаза. Сегодня был очень хороший, а главное — важный день: его приятель Педро (довольно забавно было называть парнишку почти вдвое моложе, чем он сам, приятелем) женился. Оскару нравилась его невеста — не как девушка, нет. Было в Альме что-то такое, что хотелось сесть рядом и поведать о всех горестях и печалях, и чтобы она еще по голове погладила. Наверное, из нее получится отличная мать. А из Педро точно выйдет прекрасный отец — Оскар сам не понимал, откуда у него в голове такие мысли. Может, потому что он плохо помнил свое прошлое? Он знал, что у него были родители, это само собой разумеется — ведь никто не может появиться в мире просто из воздуха, шагнув из ниоткуда? — но память почему-то скрывала их лица, а воображение почему-то упорно рисовало постаревших Альму и Педро… Оскар пружинисто вскочил с кровати — стоило подготовиться к празднику. Он подошел к умывальнику, бросив короткий взгляд на отражение в воде — и отшатнулся, чуть не перевернув таз. Вместо собственного лица на него смотрела кудрявая девушка в круглых очках, которая что-то беззвучно говорила ему.       — Кто ты? — спросил Оскар, наклоняясь над водой, но отражение пошло рябью и он уставился в собственные глаза, слегка мерцающие зеленью. Оскар поморщился и умылся — опять его проклятое зрение… Наверняка это все из-за него.       Весь день девушка не выходила у него из головы, и Оскар чувствовал медленно нарастающее раздражение, когда пытался отыскать ее лицо в толпе гостей. Может, прав Педро, и ему самому уже пора если не жениться, то хоть к вдове Перрено заглядывать время от времени? Он все-таки живой человек, а что до проклятого зрения — всегда можно задуть свечу и кто там что будет разглядывать в темноте?..       Свадьба сына Мануэля Мадригаля была шумным и радостным событием для всего города. Колокола в храме звенели вовсю, когда новоиспеченные муж и жена выходили из ее дверей — сияя от счастья и любви, и Оскар неожиданно почувствовал резь в глазах — но это было не видение, а слезы. Он видел, как Альма и Педро стареют, идя сквозь толпу поздравлявших, и не мог понять, откуда у него такое чувство, что они для него — самые близкие люди в этом времени… Оскар вздрогнул — показалось, что кто-то коснулся его плеча, но, обернувшись, он никого и ничего не увидел.       Празднование шло своим ходом — за здоровье молодых поднимали чаши с вином, желали им счастья и долгой семейной жизни, детей… Оскар с вымученной улыбкой раздумывал о том, чтобы вернуться в свой дом — он никогда не был любителем праздников, а молодой паре сейчас точно нет дела до того, кто их поздравляет, — как вдруг заметил Альму, подошедшую к нему.       — Оскар?.. Спасибо, что вы пришли, — она слегка нервничала, и он успокаивающе улыбнулся ей, стараясь смотреть на букет цветов в ее руках. Лучше видеть, как осыпаются лепестки, чем лицо становится черепом. — Педро очень хорошо отзывается о вас…       — Спасибо, — он кивнул, не зная, что еще сказать. Альма осторожно погладила его по локтю.       — Вы чем-то встревожены? Простите, что я лезу не в свое дело, просто… — она замялась, пожимая плечами и Оскар поспешно замотал головой.       — Нет, просто… не привык к таким шумным сборищам. Еще раз поздравляю вас с этим днем.       Альма улыбнулась — он заметил это, бросив короткий взгляд на ее лицо.       — Спасибо… Сама не верю, что мы теперь женаты. Его отец был против, но вот… Не знаю, каким чудом Педро удалось отстоять свой выбор. Иногда мне кажется, что мы с Педро были… предназначены друг для друга.       — Предназначение — это лезвие без рукояти. Нельзя его взять — и не пораниться самому, — слова сами сорвались с языка и Оскар поспешно закрыл рот. Еще решат, что он пытается их проклясть… Альма встревожено вскинулась.       — Ох… Верно, вы же маг, вы это знаете лучше всех прочих, — она неловко улыбнулась. — Простите. Просто я хотела сказать, что…       — Я понимаю, — остановил ее Оскар. Что-то шумело в голове, ворочалось, словно разбуженный зверь. Он уже слышал эти слова? Или же говорил их когда-то кому-то? Мир раздвоился: он видел молодую Альму в свадебном платье — и видел ее уже постаревшей, сидящей на веранде какого-то большого дома и говорившей… с кем? С ним?       — У вас кровь из носа, — Альма протянула ему платок и Оскар, кивнув, прижал его к лицу. Дурная примета — кровь на свадьбе. Он отступил в тень, пользуясь тем, что молодую жену отвлекли другие гости, и поспешно убрался домой. Что это было, откуда к нему пришло это видение? Голова болела все сильней, и Оскар на ощупь добрался до своей кровати. Что-то было странным — словно он на мгновение перестал быть собой, словно он должен был быть другим человеком. Оскар прижал пальцы к вискам: кто он такой? Что происходит?..       Что-то изменилось — воздух стал иным, до слуха донесся чей-то голос, и Оскар открыл глаза, удивляясь тому, что видит все, как обычный человек. Мебель не рассыпалась в прах, камень не превращался в песок… Сон? Оскар поднялся с кровати, идя на голос, и увидел девушку, сидевшую в старом, потертом кресле с книгой в руках. В комнате было сумрачно, и только свечи на столе давали хоть какое-то освещение.       — Милая, не порть глаза, — сказал он, и девушка подняла голову, недоверчиво щурясь. Оскар с удивлением узнал ту самую девушку из отражения. А незнакомка вдруг широко улыбнулась, вскакивая на ноги и роняя книгу на стол.       — Ты вернулся! Ты ведь вернулся?..       — Я… наверное, — осторожно ответил Оскар. — Кто ты?..       Он тут же пожалел о своих словах — потому что улыбка девушки погасла, словно огонек под порывом ветра.       — Ты не помнишь меня, Бруно? Это я, Мирабель.       — Прости, милая. Ты, кажется, обозналась. Меня зовут Оскар, — он с извиняющимся видом развел руками. — А этот Бруно… он что, куда-то пропал?       — Да, — девушка — Мирабель, такое чудесное имя для чудесной девушки, — смотрела на него с обидой. — Исчез, ничего не объяснив, и даже не сказав, когда вернется… Если вообще вернется, — добавила она еле слышно.       — В таком случае он просто негодяй и дурак, — Оскар покачал головой. Интересно, кто этот Бруно? Родственник или жених? Если второе — то этот неизвестный Бруно и впрямь дурак. Оскар подумал, что он бы ни за что не оставил невесту — если бы она у него была, конечно. А может… Оскар замер. А может, у него и правда когда-то была невеста?.. Проклятье, почему же он ничего не помнит из своего прошлого?!       — Да, — задумчиво сказала девушка, складывая руки на груди. — Я иногда тоже так думаю. Но ты… Ты очень похож на него. Я бы сказала, что вы просто близнецы.       — Может, он мой брат? — предположил Оскар с улыбкой. — Я, если честно, не помню своего прошлого, может, у меня есть брат-близнец, который куда-то исчез, оставив тебя… За что я его, конечно, осуждаю! — добавил он, и Мирабель неуверенно улыбнулась.       — А может, это ты и есть? — спросила она тихо, и Оскар замер. Нет, он был уверен, что его зовут … Девушка шагнула к нему, и все лишние мысли вымело из головы, когда она дотронулась до его щеки.       — Возвращайся домой. Пожалуйста. Будь рядом со мной, как и обещал однажды. Оскар зачарованно кивнул, и Мирабель потянулась к его губам. Прикосновение было нежным, невесомым, словно бабочка махнула крылом, и Оскар, не задумываясь, удержал ее за руку, отвечая на поцелуй. Его ладони скользнули по плечам, прижимая девушку ближе, и она тихо выдохнула ему в губы, обнимая за шею. Стены башни дрогнули, рассыпаясь песком, и Оскар открыл глаза.       — Так вот к чему ты стремишься?.. — он отступил назад, увидев, как глаза Мирабель засветились зеленью. — Ты отвергаешь Предназначение, но тянешься к ней?.. Ох, маг, ты лжешь сам себе… и ей. Сделай уже выбор, чего ты хочешь на самом деле: доказать, что ты сильнее своей судьбы… или же быть счастливым.       Зеленоглазая Мирабель сухо рассмеялась, и его вышвырнуло из сна, словно упавший лист.

4.

      Это было слабое, еле ощутимое предчувствие, щекочущее, будто паутинка в волосах. Оскар пытался увидеть в будущем то нападение, о котором он предупреждал Мануэля и Педро, но видения оставались мирными. С другой стороны, стены города и впрямь были укреплены, так что, возможно, он предотвратил нападение. Оскар был уверен, что это очень важно, но вместо того, чтобы расслабиться, неясная тревога продолжала царапать его изнутри каждый день.       — Тебе просто нужен отдых, — благодушно заявил Педро. Они сидели в таверне, и окружающий шум заглушал их разговор. — Оскар, благодаря твоему видению мы смогли избежать нападения, и ничего не произошло. Пора уже покинуть библиотеку и свой дом. В городе хватает славных незамужних женщин…       — Опять ты за свое, — проворчал Оскар, и Педро ему подмигнул.       — У меня сердце кровью обливается, что мой лучший друг прозябает в одиночестве в своем кишащем крысами доме, пока я готовлюсь стать отцом.       — Крыс там уже нет, — возразил Оскар, посмеиваясь. Общаясь с Педро, его не покидало ощущение, что они не просто приятели, а чуть ли не семья, и новость о грядущем пополнении вызвала искреннюю радость. Альма, порой, шутливо называла его «дядюшкой Оскаром» и не упускала случая позвать в гости… Правда, Оскар раз за разом вежливо отказывался.       — И никого другого тоже нет, — Педро вздохнул. — Ладно, дело твое… Но мой тебе совет: выходи почаще в люди!       Оскар кивнул, стараясь не обращать внимания на тупую боль, свернувшуюся в области затылка. Это было уже привычным, головная боль при разговоре с Педро или Альмой, и он просто научился не обращать на это внимания. В конце концов, это была малая плата за возможность почувствовать себя живым человеком.       Дни текли друг за другом — мирные, тихие, похожие, словно песчинки. Порой во снах ему являлась Мирабель, вот только ее облики всегда были разными: то она была маленькой девочкой, которой он рассказывал старые сказки, то юной девушкой, с которой они флиртовали, поддевая друг друга беззлобными шутками, то молодая женщина, которая хорошо — Оскар даже бы сказал, что слишком хорошо — знала, что ей нужно, и у него никогда не хватало сил сказать ей: «Нет»… Порой он видел ее постаревшей, и тогда бережно гладил сухие руки, убеждая в том, что она все равно прекрасна, а однажды он увидел только могилу, забытую, запорошенную песком и палой листвой — и от этого сна он проснулся с колотящимся сердцем и весь в испарине. А иногда ее глаза горели зеленью, и тогда Оскар старался держаться от нее подальше — в движениях Мирабель появлялась какая-то нечеловеческая, хищная грация, словно она была существом из иного мира, и это пугало.       Педро, выслушав его рассказ о девушке из сна, посоветовал приглядеться к горожанкам.       — Послушай, мы не можем представить тех, кого никогда не видела в настоящем мире, — убеждал он. — Значит, ты видел эту девушку, более того, ты ее знаешь достаточно хорошо, раз тебе снятся такие подробные сны… Может, она из твоего прошлого, которое ты не помнишь?       Оскар пожал плечами. Кем бы она ни была, эта Мирабель, здесь ее точно не существовало.       Когда у Альмы, наконец, родилась тройня, праздновал весь город — Педро и его жену любили, и их радость была общей на всех. Оскар тоже пришел на праздник, который устроили через месяц после их рождения, но стоило только молодой матери показать младенцев, как в его голову словно вонзился раскаленный шип. Один из детей — сейчас они казались одинаковыми, как три кукурузных зернышка, и только Альма точно могла сказать, где кто — вдруг разревелся, морща лицо и бешено размахивая руками, и Оскар почувствовал, как из носа капает кровь.       — Тише, тише, Брунито, маленький мой. что, ты у нас скромный? Не любишь внимание? — заворковала Альма, покачивая сына, пока Педро с сияющей улыбкой держал на руках дочерей. Оскар отступил в сторону, отходя все дальше — кровь и не думала останавливаться, а в глазах мельтешили зеленые искры. Лицо маленького Бруно менялось, повинуясь проклятому зрению, младенец взрослел, становясь мальчиком и юношей, похожим на него, но этого ведь не может быть, это просто… Он выбежал из дома Педро и упал на колени. Мир окутало ядовитой зеленью, в ушах набатом шумела кровь.       — Осторожней, мой маленький маг, — прохладная ладонь призрачной Мирабель взъерошила его волосы. — Ты мешаешь прошлое и будущее, схлестывая время. Осторожней с этим. Во Вселенной есть только одно существо, способное на такое — но даже он подчиняется законам, и не пересекает свою собственную временную линию.       Он застонал от боли. В голове словно что-то ворочалось, пытаясь очнуться от забвения, и в глаза впивались осколки зеленых звезд. Он видел сферу, плывущую в пустоте, видел себя, словно сторонний наблюдатель, — скорчившегося на земле, обхватившего голову… Боль исчезла так же быстро, как появилась, и он с опаской приоткрыл глаза: все в порядке. Мир перестал пульсировать зеленью, кровь тоже остановилась, хотя рубашка была испорчена безвозвратно. Осторожно поднявшись на ноги, он побрел домой, почти не глядя по сторонам, но до слуха донесся недовольный голос стражника, несшего ночную вахту:       — И чего бы вам утром не приехать?       — Простите, добрый господин…       Оскар остановился и вскинул голову. На телеге сидела худая, изможденная женщина, к которой прижались двое детей.       — Подождите, — Оскар сам не понимал, почему остановил телегу. Стражник недовольно глянул на него.       — Чего еще? Все бандитов своих высматриваете? Вот, гляньте своими глазами: тут кроме бабы — простите, госпожа — женщины с детьми никого нет.       Оскар рассеянно кивнул. Голова снова налилась тяжестью, но он быстро окинул взглядом что прибывших, что саму телегу. Ничего. Наверное, он и правда ловит отсутствующую лису в пустой комнате. Вернувшись домой, он с трудом расстегнул мелкие пуговицы, роняя рубашку в корзину для грязного белья. Возможно, еще получится отстирать кровавые пятна. Оскар растянулся на кровати в зыбком состоянии полудремы. Что-то цепляло его, царапало изнутри… «Гляньте своими глазами…»       Проклятое зрение, которое видит ход времени. Как бы он хотел избавиться от него… «Гляньте своими глазами»       Его глаза не солгут, он видит все: и прошлое, и будущее. «Своими глазами»       Лицо женщины — уставшее, бледное. Лица детей — пепельно-серые, с синяками под глазами, которые прикрывали спутанные, давно не мытые волосы.       «Бруно, очнись. Что ты видишь?» — тихо спросила Мирабель, и Бруно резко сел в кровати. Лица женщины и детей не менялись. Это была магия! Эхом его мыслей ударил сторожевой колокол — и Бруно вскочил на ноги, впопыхах натягивая мантию. Во имя всего святого, как он мог забыть… Почему он не обратил внимания, почему он вообще забыл, кто он?!       На улице еще не было паники, но до его слуха донесся треск огня, а в воздухе отчетливо пахло дымом. Они все-таки напали. Бруно, не раздумывая, бросился к дому Альмы и Педро. Мать открыла двери, сонная — и испуганно вскрикнула, когда Бруно обхватил ее за плечи, утаскивая в сторону детской.       — Скорее. Бери детей и уходим. На город напали, — отрывисто бросил он.       — Педро…       — Он будет жить, я обещаю, ма … Альма.       Маленький Бруно снова раскричался, стоило ему показаться на пороге детской, и Альма встревожено дотронулась до его локтя.       — Оскар, у вас опять кровь…       — Это бывает, — он подхватил на руки Джульетту и Пеппу, кивнув Альме. — Бери сына и за мной.       Он действительно повел их из города — через тайный проход, который они с Педро сами придумали, пока он еще не растерял всю память… Бруно споткнулся на ровном месте, но детей не уронил. «Наш маг, Оскар Виденте, пал…» Но он не умрет. Он изменит это время, он изменит прошлое и будущее, докажет, что судьба над ним не властна… Альма вскрикнула, когда появился Педро, но тот лишь хмуро покачал головой, приобняв жену и сына.       — Мой отец мертв, — сухо сказал Педро, и те горожане, которых увели Бруно и Альма, зашептались. — Идем быстро, все вместе… Оскар, на тебя вся надежда. Куда нам нужно…       — За мной, — Бруно передал спящих девочек отцу и взглянул на маячившие впереди горы. Он сможет это сделать. Пускай не будет Энкантадора, но отец и мать будут живы, и значит… Бруно оборвал свои мысли, сосредоточившись на дороге. «Наш маг, Оскар, пал…»       Шум погони было слышно издали, и Бруно резко одернул Педро, когда тот попытался отстать.       — Не вздумай! У тебя дети! Я их задержу, — он не боялся. Он знал, что у него все получится. Повинуясь движению рук, в воздух взвился песочный купол, и раздались первые крики преследователей, когда песчинки впились в открытые лица и руки, превращая одежду в лохмотья. Куда-то в сторону полетела первая стеклянная пластина с предсказанием, раздался чей-то сдавленный хрип. Бруно улыбался, как безумец, чувствуя себя всесильным.       У него получится.       «Бруно, в сторону!» — голос Мирабель прозвучал настолько явно, словно она стояла рядом с ним, и он не задумываясь отшатнулся. Арбалетный болт пролетел мимо, чиркнув по голове — сразу стало горячо и больно, но Бруно даже не покачнулся.       — Спасибо, моя милая, — пробормотал он, продолжая удерживать песок в воздухе. Еще немного, и еще… Он должен продержаться как можно дольше, чтобы Педро и Альма сбежали вместе с детьми. Он должен…       Песок опал, и Бруно согнулся пополам. Кровь текла из носа и ушей, и он слышал топот копыт. Прошлое не желало, чтобы его меняли, оно сопротивлялось, упираясь всеми силами, но он, в конце концов, Мадригаль. А значит, упрямый, как целое стадо коз. Бруно попытался воззвать к дару, но что-то ударило его по затылку, роняя на землю.       Он лежал на вересковом поле, глядя на плывущие в небе зеленые звезды, а рядом с ним сидели две Мирабель, похожие, словно капли воды, вот только у одной глаза горели зеленью.       — Остановись, мой глупенький маг. Нельзя менять прошлое. Ты сделал то, что было предназначено, то, что было предначертано — так вернись теперь в свое время, — зеленоглазая Мирабель хищно улыбнулась, положив ему руку на грудь, и Бруно показалось, что ее ногти впились в сердце.       — Вернись назад, Бруно, — тихо попросила Мирабель, положив ему руку на лоб. — Впереди нет ничего, только пустота и смерть. Вернись ко мне. Зачем тебе эта чужая земля?       — Я хочу спасти тебя от себя, мое солнце, — ответил он, игнорируя когти, впившиеся в сердце, и Мирабель грустно покачала головой.       — Ложь. Ты хочешь доказать, что ты стоишь выше судьбы, — безжалостно заявила вторая Мирабель. — Ты хочешь быть первым, кто изменит мир, чтобы твое имя звучало в веках. Ты хочешь стать величайшим магом, властелином Прошлого и Будущего… но, мой глупенький маг, ты станешь властелином Ничего. Ты отвергаешь счастье, ты боишься быть счастливым, потому что тебе кажется, что все, что есть здесь и сейчас — зыбкий мираж, который обязательно растает. Потому что ты боишься будущей боли — и отталкиваешь всех и вся, чтобы защититься.       — Выбирай, кем ты хочешь быть, каким ты хочешь стать, Бруно. Ты хочешь любить и быть любимым? — прошептала Мирабель, глядя на него с нежностью.       — Хочешь быть прославленным героем, что покорил время и переиграл судьбу? — насмешливо шепнуло Предназначение.       — Хочешь стать счастливым?       — Хочешь стать легендой? Будь кем захочешь, Бруно, мой бедный наивный маг. Тебе просто нужно сделать свой выбор… Не борись со мной, Бруно.       Обе Мирабель склонились над ним, и Бруно зажмурился, усилием воли возвращаясь в прошлое, в точку, где маг Оскар пал, сраженный врагами. «Ты сам творишь свой собственный ад, мой глупенький маг…»       Все тело ломило от боли, но Бруно заставил себя подняться с земли. В глазах все странно двоилось и дрожало, но он упрямо шагал к своей цели. Прошлое сопротивлялось ему, сам воздух стал вязким, словно смола. Под ногу подвернулся камень, и Бруно качнулся, чуть не теряя равновесие. Еще шаг, и еще. Ветер дул ему в лицо, пытаясь запорошить глаза пылью, но Бруно только стиснул зубы, упрямо идя вперед. Время таяло, рассыпалось песчинками, и он заставил его замедлиться, растягивая секунду в часы.       Впереди он видел Педро — он видел своего отца, двоящегося, как и весь этот мир сейчас. Он видел меч чужака, занесенный над ним, и без раздумий бросился вперед, проламывая время, словно тонкий лед. Удар лезвия пришелся в пустоту, и чужак, сделав лишний шаг по инерции, упал на землю.       Педро остался жив.

***

      — Оскар, я не знаю, как мне тебя отблагодарить, — Педро, чуть прихрамывая, тяжело опирался о его плечо, и Бруно вымучено улыбнулся. В глазах то и дело темнело — от боли, перенапряжения и усталости, но он упрямо шел вперед. — Я видел, как ты… я думал, ты мертв.       — Просто оглушило, — выдавил он, с тоской глядя на невысокий холм. Сил на то, чтобы взобраться по нему, не было, но сдаваться в нескольких метрах от цели было бы глупо.       — Тебя нам сами небеса послали, друг мой… Нет. Брат мой. Честное слово, Оскар, у меня чувство, что мы с тобой родня.       — У меня тоже, — только не чувство, а точное знание, но Бруно не спешил этим делиться. Педро запнулся и зашипел от боли. Бруно хотел было сказать, что через пять лет Джульетта сможет залечить такую ерунду одной лепешкой, но прикусил язык. Педро жив, верно? Значит… Чуда не будет. Бруно встряхнул головой и покосился на отца. Он все еще видел, как его лицо стареет и молодеет в бесконечном цикле. Почему же его проклятое зрение все еще с ним, если Чудо ушло?       В голове, и без того раздираемой болью, звучали два голоса, ведя бесконечный безумный диалог: — Он мертв, ты это знаешь. Он умер, умер, умер! — Он жив, ты видишь это сам! Он жив, жив, жив! — Он не может быть жив! — Он не может быть мертв! — Ты видел своими глазами его смерть! — Ты видел своими глазами, он жив!       Бруно застонал и потряс головой — от всколыхнувшейся мутной боли его чуть не вывернуло наизнанку. Голоса, вместо того, чтобы исчезнуть, затараторили еще громче, и Педро обеспокоенно подхватил его под руку.       — Хромой ведет слепого, — пробормотал Бруно, и Педро рассмеялся. Медленным, черепашьим шагом они перебрались через холм, спускаясь в долину, где их ждали уцелевшие в побеге. Альма с тихим всхлипом бросилась к мужу, чуть не уронив его при этом.       — Тише, тише, любовь моя, — Педро обнял ее. — Скажи спасибо Оскару. Он меня спас…       Альма решительно обернулась к Бруно и сжала его в крепких объятиях.       — Вы… Ты всегда будешь желанным гостем в нашем доме. Что бы ни случилось, где бы мы ни оказались, двери моего дома всегда открыты для тебя, Оскар. Бруно кивнул, чувствуя усиливающуюся боль в голове, и Альма протянула ему носовой платок.       — У тебя снова идет кровь.       Идти ночью никто не решался. Бруно сидел чуть поодаль от основной группы, прижимая к вискам вымоченный в воде платок. Обычно, спустя какое-то время, ему становилось легче, но сейчас боль даже не думала стихать, напротив, она усиливалась с каждой секундой.       — Ты ведь понимаешь, что ты не можешь существовать в этом мире? — Мирабель села рядом с ним, красиво расправив полы юбки, и подперла голову кулаком. Ее глаза сияли изумрудным светом, отражая пламя костра.       — Почему? — выдавил Бруно, и она посмотрела на него с презрительной жалостью.       — Подумай сам, дорогой мой. Если нет чуда, то, значит, у тебя нет дара. Если у тебя нет дара, то как ты можешь вернуться в прошлое и спасти своего отца от смерти? Но если ты его не спасешь — значит, у тебя есть дар, и с его помощью ты можешь вернуться… Понимаешь?       — Нет, — Бруно хотелось лечь и уснуть, но Мирабель этого желания не разделяла.       — Ты — парадокс, Бруно. Ты пришел из времени, где Педро умер, и теперь ты — опасный парадокс, который случайно создал несколько вселенных.       — Что? Вселенная одна, — Бруно, прищурившись, взглянул на нее, и Мирабель покачала головой.       — Была одна, а теперь… Пока что их две. Педро жив… но, с твоей точки зрения, мой милый глупенький маг, он мертв. И теперь существует две реальности, а что будет дальше… Кто знает? Есть важные точки во временных линиях, и ты только что взял, и стер одну из них. Есть события, которые не важны для мира, которые могут меняться — и это не повлечет за собой долгосрочных последствий, но есть и те, что являются константами. Всегда есть жертва, всегда есть чудо. Теперь… Нет жертвы, нет чуда. Я ведь говорила тебе, мой бедный маг — возвращайся.       — Все в порядке, Оскар? — Педро прошел сквозь призрачную Мирабель и присел рядом на корточки. — Ты с кем-то говорил? Или у тебя было новое видение?       — Я… просто, наверное уснул с открытыми глазами, — Бруно изобразил слабую улыбку. Педро сжал его плечо.       — Отдохни, Оскар. Завтра мы снова двинемся в путь.

5.

      Энкантадор не мог существовать в этом мире, и они прошли долину, заросшую колючими деревьями и ядовитыми кустарниками, без остановок. Бруно краем глаза заметил знакомые очертания холма — когда-то на нем должна была встать Касита, а теперь же этот холм, тихий и жутковатый, остался в одиночестве. Путь к новому дому был неблизким, но Бруно не жаловался, только старался держаться подальше от себя из этой временной линии, опасаясь, что младенец умрет от кровоизлияния в мозг.       Через две недели они дошли до тихого, мирного городка под названием Армонио, и решили остаться там. Жители, конечно, не приняли их с распростертыми объятиями, но и откровенную вражду не затевали. Бруно понял, что подсознательно сравнивал Энкантадор с Армонио — и ожидал от их нового города тех же чудес, что и дома. Через месяц после того, как они обосновались в новом городе, Педро заглянул к нему в гости, и Бруно заметил синяки у него под глазами.       — Нелегкие отцовские будни? — шутливо спросил он, и Педро покачал головой.       — Если бы… Девочки просто прелесть, Оскар, а про Брунито я вовсе молчу. Жаль, мой отец не увидит, как его внуки делают первые шаги…       От этой фразы внутри царапнуло болью — «ты тоже не видел, как мы делаем свои первые шаги», — и голову словно прострелило молнией. Бруно дернулся, дотрагиваясь до виска и незаметно растирая его. Педро, глядевший на свои руки, не заметил этого.       — Знаешь, у меня иногда такое странное чувство… что я мертв.       — Что? — Бруно подался вперед, забывая про боль. Педро неловко улыбнулся.       — Прости, я понимаю, что это звучит странно, но мне иногда снится тот холм и река. И я знаю, что умер там, но я просыпаюсь — и я жив. Но еще немного мертв во сне. Звучит так, словно я сошел с ума, да? — он с отчаянием посмотрел на Бруно, но тот подавлено молчал. Его собственные голоса, которых он не слышал несколько лет, снова оживились, раздирая разум на две части: «Он действительно мертв! — Нет, он жив!». Педро запустил пальцы в волосы, ероша их до полного хаоса. — Я не знаю, что со мной происходит, Оскар. Я обнимаю Альму, целую своих детей перед сном, и знаю, что на самом деле я мертв. Но я все еще жив. Что это за проклятие?       Что бы он мог сказать своему отцу, который даже не знает, что он его отец? «Прости, папа, ты на самом деле умер в одной временной линии, но я тебя спас, и теперь ты одновременно жив и мертв» — вот это? Так и не найдя подходящих слов, Бруно только сжал его плечо. Ночью Бруно лежал без сна, глядя в потолок воспаленными глазами. «Он мертв. — Он жив, разве мертвец может ходить по улицам? Улыбаться приятелям? Обнимать жену? Выброси эти глупости из головы, отец жив. — Он мертв, и ты знаешь это»       Задремав под утро, Бруно увидел плывущую в пустоте сферу… вот только что-то было неправильным, и вскоре он осознал, что с одной стороны из нее словно вырастала еще одна сфера, пока еще маленькая, словно мыльный пузырь, опустившийся на поверхность большого шара, и время дробилось, рассыпалось и сплеталось, путаясь между сферами…       И словно мало ему было этих голосов в голове, так еще и весь мир просто ополчился против него: чашки взрывались у него в руках, тарелки трескались, стулья начинали трещать и скрипеть, а двери норовили прищемить или прихлопнуть его. Бруно считал себя невезучим, но только сейчас понял, что раньше он был просто счастливчиком. Когда он выходил из дома, с ним постоянно сталкивались, а пару раз даже задевали телегами — словно люди не замечали его до последнего момента. Но самым страшным оказался визит Альмы. Со слезами на глазах, она рассказала, что Педро иногда по утрам не узнает никого, и твердит, что он мертв.       — А вчера он сказал, что это не наш дом, что в нашем доме все иначе — и заявил, что нас похитили… Оскар, я не знаю, что с ним происходит! — Бруно молча смотрел на свою мать, кусавшую губы. В голове послышался тихий шепот, и он вздрогнул: «С ним происходишь ты, мой маг. Ты не можешь быть в этом времени, и Педро сходит с ума, потому что ты — парадокс»       — Я поговорю с ним, — через силу сказал Бруно, и Альма с надеждой взглянула на него. Он не стал откладывать визит, и войдя в дом семьи Мадригаль, Бруно вздрогнул. Он заметил нарисованные от руки узоры, которые раньше были в Касите, и увидел самого Педро — с красными от недосыпа глазами, с заострившимися чертами лица…       — Бруно? — окликнул его отец, и Бруно подпрыгнул. Педро тут же помотал головой, растирая виски. — Прости, Оскар, мне показалось, что… Неважно. Скажи, мы ведь живем здесь, да?       — Да, — согласился Бруно, и Педро рассеянно огляделся.       — Мне иногда снится город… Чудесный, волшебный город. Только меня в нем нет, но такое чувство, что я в нем повсюду. И, особенно, в доме. Знаешь, мне снится, что у нас с Альмой волшебный дом, представляешь?       — Конечно. И в нем всегда звучат песни, — Бруно подошел ближе к отцу и осторожно потянул к табуретам. Педро безропотно позволил себя усадить и схватил его за руку.       — Ты тоже видел его во снах? — с горячечным блеском в глазах спросил он. — Ты видел волшебный город, Оскар? Я ведь не сумасшедший, правда?!       «Он будет сходить с ума, постепенно, день за днем, пока ты будешь в этом времени, — призрачная Мирабель обняла его со спины и положила подбородок на плечо. — Это то, к чему ты стремился?»       — Нет, — вслух ответил Бруно и тут же поправился, увидев страх в глазах своего отца. — Нет, ты не сумасшедший. Иногда все мы видим этот город в своих снах. А сейчас, друг мой, самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать — это лечь и поспать, и все будет хорошо.       Педро неуверенно пожал плечами, но тут Альма взяла его за руку, благодарно кивнув Бруно.       — Идем, жизнь моя, тебе и правда нужен отдых…       «Как мне исправить это?» — мысленно спросил Бруно, и призрачная Мирабель с улыбкой пошевелила пальцами в воздухе.       — Вернуться в свое время, конечно же. Эта вселенная отделится от твоей, Педро перестанет видеть то, что не случилось из-за тебя. Они проживут столько, сколько им отведено, у них будут свои печали и радости… И у тебя из этого мира не будет дара. Все, как ты хотел, не так ли?       — Я хотел, чтобы… — Бруно запнулся. За столько лет он действительно уже смог привыкнуть к своему зрению, почти смирился с ним. Видеть смерть и увядание оказалось не самым страшным — гораздо хуже видеть, как твой отец сходит с ума из-за того, что ты натворил. И… два года в шкуре Оскара Виденте тоже наложили свой отпечаток. Этот человек, которым он стал — он все равно умудрялся радоваться жизни, найти друга, пусть им и стал его собственный отец, но — какая разница? Так что мешает радоваться жизни лично ему? Мирабель тихо рассмеялась, упираясь подбородком в его плечо.       — Неужели ты кое-что начал понимать?       Бруно кивнул. Теперь у него была только одна задача — сделать так, чтобы их связь с настоящей Мирабель исчезла. Вернувшись домой, он осторожно опустился в угрожающе скрипнувшее кресло.       — Что будет с «Оскаром»? — спросил он, не надеясь на ответ, но Мирабель неожиданно снова появилась.       — Он исчезнет. Все будут думать, что он ушел по своим делам в другой город, рано или поздно о нем забудут. А сейчас, мой маг, ты готов вернуться в ключевую точку?       — Да.       Он знал, какая именно точка являлась важной и, закрыв глаза, вновь представил сферу. Теперь она казалась сдвоенной — мир, в котором Педро остался жив, разрастался. Бруно из любопытства заглянул в будущее этой линии: его сестры выходили замуж, у них появлялись дети, он сам оставался одиночкой… но, зато, окруженным племянниками и племянницами. «Пора» — тихо шепнула Мирабель, положив ладонь ему на лицо.       Бруно открыл глаза: мир двоился, дрожал, словно зыбкое марево. Он медленно поднялся на ноги, чувствуя, как будущее, настоящее и прошлое сворачиваются вокруг него, словно саван. Шаг, еще шаг — камень подвернулся под ногу, и он чуть не упал, лишь чудом удержав равновесие. Впереди он видел Педро — он видел своего отца, он видел меч чужака, занесенный над ним, и остановился, зная, что в другом мире он сделал шаг вперед. Зрение раздвоилось — Бруно видел, как он бросается на чужака, и тот падает на землю, но в то же время он стоял на месте, видя, как меч чужака пронзает сердце его отца, и из раны вместо крови выплескивается волна яркого, золотого сияния.       Педро был мертв, и, одновременно, Педро был жив.       Миры разделились окончательно.       Бруно наблюдал, как две сферы отделились друг от друга, соприкасаясь лишь крохотным участком — той самой точкой, где он одновременно спасал и не-спасал своего отца. Кивнув самому себе, Бруно сдвинул звезды на «своей» сфере. Вперед, еще немного, и еще — нужное положение звезд он очень хорошо помнил…       Как оказалось, не очень хорошо — шагнув на порог Каситы, Бруно услышал голоса Джульетты и Альмы.       — Мама, нет! Я не отдам моего нерожденного ребенка Бруно! Как… как ты вообще могла это допустить, как ты вообще об этом подумала?!       — Летта, успокойся, — мягко произнесла Альма, но Джульетта перебила ее.       — Ни за что! Это что, получается, заплатить жизнью одного ребенка за другого? Да я… я убегу. Мы возьмем детей и покинем Энкантадор навсегда!       Бруно шагнул вперед, и Джульетта вскинулась, сердито глядя на него. Ее рука в защитном жесте опустилась на еще плоский живот.       — Ты! Чудовище…       — Да, — на этот раз Бруно не стал спорить, а вот Альма замерла, недоверчиво вглядываясь в его лицо. — Да, Летта, я действительно чудовище, и я…       — Я не отдам тебе!..       — И не надо. — Бруно опустился перед сестрой на колено и осторожно взял ее за руку. — Летта… я отказываюсь забирать твою дочь.       — Что? Откуда… — Джульетта испуганно дернулась, но Бруно удержал ее на месте.       — Это все слишком темное, слишком ужасное искусство, все это Предназначение и прочее… А я — глупец, который полез не в свое дело. Я отказываюсь от Предназначения. Пусть твоя девочка живет с тобой…       «Второй» — Бруно вздрогнул, когда ледяная рука стиснула его сердце. Джульетта потрясенно смотрела на него, скользя взглядом по лицу.       — Бруно… Почему ты выглядишь старше? И почему у тебя такая борода и нет волос? Что происхо… — не договорив, Джульетта вскрикнула, сгибаясь почти пополам и соскальзывая на пол. Агустин мгновенно очутился рядом с ней, отталкивая Бруно, а Альма вскочила на ноги, бросаясь к столу.       — Летта? Что такое? Что тебе дать? Печенье? Лепешка?       Бруно отшатнулся, глядя на скорчившуюся от боли сестру, и, подняв голову, увидел, как на волшебном гобелене мерцает слабый росточек, тянущийся от портретов Агустина и Джульетты.       — Нет! Не смей! — рявкнул он, вскакивая с пола. За его спиной призрачная Мирабель пожала плечами. «Я говорила тебе, маг. Трижды откажешься — потеряешь навсегда»       — Я должен все исправить, я должен… — Бруно схватился за голову. Агустин смотрел на него, словно разъяренный ягуар.       — Уходи прочь из нашего дома, Колдун, — прошипел он, обнимая жену за плечи. Бруно, пошатываясь, вышел из Каситы и схватился за дерево. Он только что убил Мирабель? Нет, нет, он не сделает этого. Не сделал. Он сделал?..       — Не смей! — заорал он, ударив кулаком по дереву. Сухая кора рассадила кожу, кулак обожгло болью, но Бруно, не обращая внимания, смотрел в глаза Мирабель — жутковатые, горящее зеленью, глаза Предназначения. — Я понял тебя. Я не отказываюсь от нее!       Мирабель хмыкнула, поводя плечом, и растворилась в зеленом тумане. Бруно напряженно вслушивался в то, что происходило в доме: испуганные голоса Альмы и Агустина, слабый голос Джульетты… Он замер на пороге, настороженно глядя на гобелен — росточек светился, может, еще не так ярко, но он не исчез. Бруно закрыл глаза, чувствуя, как с души падает камень. В глубине души шевельнулось желание пойти в свою башню, столкнуться с самим собой и пусть весь мир схлопнется… Вместо этого он заставил себя вернуться в свое время — в тот день, когда он ушел в прошлое.       Все казалось таким же, как и всегда, но… Бруно потер переносицу, пытаясь сообразить, что именно изменилось. Он стоял на пороге Каситы, слышал взволнованные голоса, доносящиеся из глубины дома, и вздрогнул, услышав радостное: «Это мальчик!» Бруно быстро глянул на гобелен и нахмурился — там прибавилось новых лиц. Рядом с Долорес теперь красовалось изображение Мариано, а между ними только что распустился новый цветок с изображением младенца.       — Ну, хотя бы на него я не предъявил никаких прав, — пробормотал Бруно, покачав головой, и застыл, осознав, что явно ошибся со временем. Если у Долорес уже есть ребенок, то прошло никак не меньше года, а ведь еще и свадьба должна была бы состояться… Раздался звонкий перестук сандалий, и по лестнице сбежала Мирабель, явно направляясь в кухню, но, заметив фигуру на пороге, она резко остановилась, глядя на него со странным выражением на лице. Бруно чувствовал себя так, словно его по голове огрели — она действительно стала старше. Мирабель потрясенно поднесла ладонь к губам, словно сдерживая крик и сделала осторожный шаг вперед.       — Это… это действительно ты? — тихо спросила она, пока ее взгляд пробегал по его лицу.       — Это действительно я, — подтвердил Бруно, делая осторожный шаг вперед. Мирабель коротко выдохнула… а затем вихрем подлетела к нему и от всей души толкнула в грудь.       — Ты! Как ты мог исчезнуть так внезапно?! Где ты вообще был все эти три года?! — она задохнулась от возмущения, встряхивая головой — волосы, отросшие чуть ниже плеч, взметнулись в воздух.       — Погоди, сколько? — недоверчиво переспросил Бруно, и Мирабель снова толкнула его ладонями.       — Три года! Ты, я смотрю, совсем не следил за временем в этом своем путешествии…       — Ох, боюсь, я за ним следил слишком внимательно… — пробормотал он себе под нос, и Мирабель нахмурилась.       — Только попробуй опять сбежать!       — Больше никаких побегов, — Бруно успокаивающе поднял руки, и Мирабель недоверчиво прищурилась.       — Точно? Ты обещаешь? Или это обещание ты тоже забудешь исполнить? — она с обидой отвернулась от него, и Бруно поморщился, принимая справедливый упрек. Со второго этажа донеслось: «Мирабель? Ты скоро?!» — и она, спохватившись, бросилась на кухню.       — Твоя башня теперь наполовину моя! — крикнула она через плечо, и Бруно покачал головой. Определенно, за эти три года произошло слишком много всего.