Тишина и покой

       Трибунал должны были вести непосредственные командиры Онни, и двое офицеров собирались прибыть в Саймаа к концу карантина. Но гонять служебный катер из-за одного какого-то Хотакайнена не стали, а рейсовый паром опаздывал — то непогода в Финском заливе, то обострение активности монстронерп, — так что один день задержанному предстояло провести под арестом в комендатуре столичного округа. Все это Онни выслушал, подпирая косяк в конторе при штабе. Все вокруг очень походило на офис скальдов в Кеуруу, где служила Туури. Взрослые женщины и совсем девчонки, обязательный полудохлый вьюнош на побегушках, кипы папок, картотечные ящики и отдельные бумаги повсюду, запах пыли и вечных травяных чаев, щебет, сплетни, подначки… Сразу чувствуется женская дружба, когда на восклицание «сороки» «А мне куда его девать?!» пигалица в кудряшках отвечает, попивая чай: «Тащи к себе — другого шанса заполучить мужика у тебя не будет». На что вместо офицера Виртанен дама постарше, посмотрев в полученные протоколы, ответила, что такой кадр никому даром не нужен, ведь сбежит и фамильные ценности прихватит. Ну совсем как в Кеуруу, только там Туури легко и ловко защищала брата от упражняющихся в острословии коллег, да и всегда можно было удрать. А тут даже в камеру не скроешься: из обмена любезностями он понял, что стараниями «сороки» скромное помещение для задержанных, в быту «вытрезвитель», уже забито под завязку. Аж трое нарушителей: двое парней, подравшихся из-за девушки, и мужик, совершивший что-то антиобщественное на почве самогона. И сейчас она стояла над душой у чаевничающей пигалицы, пока не вытребовала ключ от архива-пятого, что бы это ни было. Это была кладовка непонятного размера, потому что между стеллажами с папками пространства оставалось на пару шагов. — Я понимаю, что замок тебя не остановит, — буркнула «сорока», — но, блин, только попробуй сбежать и испортить мне отчетность. И уже в захлопнутую дверь он проворчал в ответ, что и не собирался никуда сбегать. Внутри не нашлось даже стула, но после ночевок в лесу или руинах под дождем и с троллями жаловаться не на что. Онни выложил на пол в углу несколько папок, уселся, привалился к стеллажу. Ну что, покой есть. Тишина — почти, но от голосов и шагов в коридоре и соседних комнатах отрешиться несложно. Умудрялся же он две недели отфильтровывать болтовню приставучего исландца. Тот бы обязательно поинтересовался заклятьем вскрытия замков, рассказал бы про исландские аналоги. Так, отставить, тишина и покой! Воображаемого Рейнира игнорировать оказалось сложнее, чем настоящего, но потом мысли успешно переключились на еду — с карантина они утром вышли без завтрака, а время уже за полдень… Но тут явилась мелкая скальд-стажер, потаращилась на чудо невиданное — живого дезертира, ну и заодно притащила что там было в столовой. Картошка с квашеной капустой, что еще. И не успел Онни погрузиться после обеда в дрему без мыслей, как замок снова щелкнул, и со стоном «Да вы издеваетесь!» все та же офицер Виртанен втолкнула внутрь Лалли и хлопнула дверью. Покой, да. — Что ты тут делаешь? — поинтересовался Онни у стеллажа, пока Лалли обходил и чуть ли не обнюхивал новое помещение. — Сижу на этой, как ее… гауптвахте, — ответил кузен таким довольным тоном, будто стащил на кухне пирожок с малиной, а не наказан за… — За что? — допытывался Онни, раз продолжения не последовало. Лалли остановился, сморщил нос — обычный его жест при сражении со сложными словами. — Нарушение субординации, — произнес он медленно и старательно, и тут же отвернулся, чтобы переложить несколько папок с одной полки на другую. — Какое еще нарушение?! — рявкнул Онни и тут же спохватился: прямо здесь кузена защищать не от кого, а сам Лалли может принять повышенный тон на свой счет и замкнуться. Надо срочно пояснить. — Тебя-то Туури уволила нормально, ты сейчас гражданское лицо, а не разведчик, и никакая субординация на тебя не распространяется. Но Лалли не казался напуганным — скорее, нагло-довольным. — Я нанялся обратно, — сообщил он снисходительно. И опять без продолжения — слишком был занят сооружением гнезда из папок на полке. — Что ты натворил? — Ударил старшего офицера, — муркнул Лалли и легко, как белка, залез в готовое гнездо. Лицом к Онни, как ни странно. И хоть бы капля стыда и раскаяния. Неужели утренний дурной пример оказался так заразителен? — За что? — Не за что, а зачем. Чтобы приглядывать за тобой. Он и в самом деле приглядывал, причем в буквальном смысле. Пырился сверху вниз в своем духе — пристально, как кот на голубя. Туури обычно отвешивала ему за это подзатыльник и делала выговор. Но Онни не хотел шевелиться и к тому же не считал себя вправе читать нотации после всего сегодняшнего. — Чтобы ты не наделал глупостей, — расщедрился Лалли на третью фразу подряд. Онни открыл было рот, объяснить, что не надо за ним присматривать, что он сам как-нибудь, а Лалли пусть живет своей жизнью и не тратит время зря — и закрыл обратно. Все это и много чего еще он уже высказал при встрече в глубине Тихого мира, на ночевке в лехто. Довольно резко высказал, но Лалли вместо того, чтобы, как обычно, съежиться и зажать уши, сам шепотом наорал, что Онни дурак и… и, собственно, всё. Вряд ли сейчас от него добьешься чего-то иного. — Не собираюсь я ничего наделывать, — проворчал Онни, чтобы оставить за собой последнее слово. — У меня все нормально. — Ага. Вижу. Нормально, — тут же ответил Лалли. Это что было, сарказм? Неужели от датчанина научился? Щеки горели, и Онни порадовался, что окно в комнате всего одно и маленькое, а темнеет в конце сентября рано. Что ж, он совершенно заслужил такое обращение. И какое-то время они сидели в тишине. Рабочий день заканчивался, гул голосов за стенами стих. Но покой не приходил — Онни собирался с духом сказать то, что должен любой порядочный человек. Надо же хоть один раз за день поступить правильно. — Спасибо. Что заплатил штраф утром. Не стоило, правда. Я верну, когда смогу. Лалли фыркнул, проворчал что-то нечленораздельное. — Почему ты не сказал, что у тебя нет денег? — заговорил первым он примерно через полчаса. Онни от неожиданности упал бы, да уже некуда. — Я бы отдал тебе долю Туури. Онни фыркнул, проворчал что-то нечленораздельное. Он уже начал дремать, когда ощутил движение воздуха, присутствие рядом. Первым порывом было отпнуть неизвестный объект подальше, чтобы хватило времени и места собрать энергию для атаки… Тут же он одернул себя: вокруг не лес, рядом объект всего один и вполне известный. Но все равно — зачем неконтактному Лалли понадобилось приближаться к другому человеку? Сесть рядом вплотную, вытянуть ноги, привалиться щекой к плечу… — Там дует, — ответил Лалли на невысказанный вопрос. Очень медленно и тихо, чтобы не спугнуть его, Онни укрыл его со спины краем своего плаща, приобнял за плечо. Без нажима, чисто символически. Лалли не спугнулся. Но и не засыпал. Посопел немного. Вздохнул пару раз. — Спасибо, — раздался вдруг в тишине его отчетливый шепот. Онни не понял. Что это было? И как на это реагировать? Как-то это не вязалось ни с какими событиями прошлого дня. Усталый мозг не выдал ничего лучше «за что?» — За всё. Ты столько раз спасал меня. Там, в путешествии, от призраков. И от большой стаи троллей. И когда я чуть не утонул в море снов. И от каде, всегда. И… — он запнулся, но Онни не стал его торопить, только чуть сжал ладонь на его плече. — И когда дома не стало. Ты не бросил нас. Ну Туури ладно, тебе бабушка велела защищать ее, а не меня. Ты мог отдать меня в детдом, это было бы разумнее и легче. Никто бы не упрекнул тебя. Но ты все равно меня не бросил. Онни замер. Хоть бы снаружи сохранить спокойствие, когда внутри накопленная, привычная уже пустота и безразличие как испарились. Вместо них комом в горле, жжением в глазах навалилась привычная тоска со стыдом пополам. Он не заслужил никакой благодарности. Ну не мог он тогда их оставить, Туури и Лалли, оба, последние частички прежней жизни. Это они были ему опорой, помогали ощутить: он не один. Они были нужны ему самому куда больше, чем он им. Туури вечно ворчала, что брат ей свободы не дает, Лалли тоже не слишком был рад оказаться под его опекой. Вечно прятался, молчал, зажимал уши, когда ему надоедало слушать поучения… Только вслух ничего этого Онни сказать физически не мог от спазма в горле. Все силы ушли на то, чтобы дышать более-менее ровно — аж голова закружилась. Лалли терпеть не мог, когда старший брат украдкой тер глаза, швыркал носом и винил во всем простуду. И что он стиснул плечо Лалли слишком сильно, он понял, только когда кузен заерзал и попробовал отодвинуться. — Не надо так, — раздалось шипение под ухом. — Мне не нравится. Онни тут же ослабил хватку. Лалли все так же не любил тесный контакт — но впервые сказал об этом словами. И не сбежал. И, кажется, решил добить его, потому что добавил: — Ты соврал мне. Больше так не делай. И не сбегай. Не хочу, чтоб… с тобой что-нибудь случилось. И откуда только взялся этот незнакомый Лалли? Как он изменился менее чем за год. Чужие люди, даже не говорящие на финском, за столь короткий срок дали ему больше, чем родной двоюродный брат за десять лет. Благодарность после этого казалась чуть ли не насмешкой. Разве что… — Тебе Туури велела сказать все это? — спросил Онни шепотом после пары глубоких вдохов, чтобы голос не так сильно дрожал. — Нет! — возмутился Лалли, пихнул острым локтем в бок. — Она только просила присмотреть за тобой. Я подумал и решил сам, что она права. Снова тишина. И только Онни понадеялся, что на ночь нервотрепки хватит, как Лалли добавил совсем тихо: — Эмиль сказал, что я должен сказать спасибо. Час от часу не легче! Лалли обсуждал семейные дела с посторонним, с тем несуразным шведом?! Нет, наверно, это хорошо, что они настолько близкие друзья, но смущение от того меньше не становилось. — Я подумал и согласился. Он часто делает глупости, но он лучше меня понимает, как люди думают, — и, еще помолчав, Лалли добавил. — Знаешь, он тоже не бросил меня. Там, в чужой стране. Это было глупо, в одиночку он мог бы спастись. Но он остался со мной. — Он вдруг хмыкнул весело. — Наверно, глупый человек и бывает самым хорошим другом. Или братом. Кстати, Рейнир совсем дурак. Значит, тоже должен быть хорошим другом. Но мне он не нравится. Можешь забрать его себе. На это Онни даже реагировать не стал. Разве что тайком ущипнул себя, а то происходящее абсурдностью слишком походило на обычный, неконтролируемый сон. Думал ли он еще месяц назад, что будет ночевать на складе старых отчетов в комендатуре Саймы, прямо на полу, с готовой судимостью за кражу и перед трибуналом за дезертирство, а совсем рядом будет сидеть Лалли и наговорит больше, чем за год до этого, да еще и с попытками в шутки… Онни вдруг понял, что очередной вдох дался почти легко, да и слезы отступили куда-то. Тем временем Лалли издал очередной звук, восклицательный. — Давай спать. Прилетай ко мне, ладно? Ты обещал научить меня принимать форму луонто. Давно уже. Чтобы я мог сам приходить к тебе. Все равно ты ничем не занят. Онни опять завис на несколько секунд. Это было тоже из арсенала Туури — подлизаться, чтобы брат размяк, и выпросить себе плюшку. Он вздохнул. — Ничего я не обещал. Тебе не хватит сил удержать форму луонто достаточно долго, чтобы добраться по воде даже до… ай! Острый кулак врезался ему в бок. — Ты говорил это очень давно! — Лалли возмутился в голос. — Я же вырос с тех пор. И пережил много чего. Я должен был стать сильнее. Приходи и проверь. И тут же он свернулся калачиком, сложил голову на ноги кузену вместо подушки. Онни молча разглядывал эту аномалию, даже погладил его по волосам, удостовериться еще раз, что это ему не снится, и лишь тогда тоже решил заснуть.