Пожалуйста, будь моим смыслом

В комнату сына Сарутоби впервые за почти пятнадцать лет входит без стука. Нет, не входит — скорее, врывается, выдирая замок едва ли не с мясом. В виске у Сарутоби, кажется, навечно поселилась грызущая боль, и причина не только в том, что тот опять отдал жадному артефакту больше чакры, чем следовало. Куда сильнее виноват закончившийся всего три часа назад Совет со старейшинами Конохи — Сарутоби до сих пор кривится, будто съел что-то неприятное. Достаточно вспомнить, как они смотрели и что говорили… Когда Сарутоби сообщил Совету — хотел бы утаить, но Кьюби в мешке не спрячешь! — кто стал новым джинчуурики, лица его советников стали еще больше похожи на сушеные сливы, чем обычно. Сарутоби даже несколько забеспокоился, разглядывая бывших сокомандников: за Данзо он не переживал, а вот Кохару и Хомура за последний год слишком уж часто наведывались в госпиталь Конохи… «Сарутоби, ты с ума сошел?» — первым выразил общую мысль Хомура. Сарутоби болезненно морщится, прикасаясь к виску, стоит ему вспомнить, что потом началось. Уже много лет он не чувствовал себя, как студент Академии, отчитываемый строгим учителем у доски. Даже Тобирама-сенсей не грешил подобными нравоучениями в адрес Сарутоби! Но почему-то его советники — да живут они долго и счастливо! — возомнили, что вправе как-то влиять на сложившуюся ситуацию! «Сарутоби, тебе напомнить, почему детей не делают джинчуурики?» — недовольно насупилась Кохару. «В Кушину Узумаки биджуу запечатали, едва той исполнилось одиннадцать», — процедил Сарутоби в ответ, тихо ненавидя свою обязанность во всем советоваться с этими сморщенными старикашками. «Вот именно, — подхватил Хомура, — ей было уже одиннадцать! Даже живучесть клана Узумаки не позволила провести перезапечатывание раньше. Младенец же и вовсе не выдержит этой огромной силы!» «Позволь напомнить, Хомура, что это не я запечатывал Кьюби, — парировал Сарутоби холодно. — Что свершилось, того не исправить. Теперь нужно лишь помочь ему удержать биджуу внутри». «Или же выбрать более достойного и сильного шиноби и перезапечатать лиса в него», — предложил Данзо. Тогда Сарутоби впервые захотелось придушить Данзо одной левой рукой. Сарутоби до сих пор трясет, когда он вспоминает совершенно спокойный взгляд в свою сторону. Данзо не мог не знать о том, чем грозит джинчуурики извлечение из него Кьюби, и все равно предлагал такое! Нет, Сарутоби, конечно, никогда не питал особых иллюзий насчет Данзо, но всему же есть предел! «Ребенок умрет, если извлечь биджуу, и ты знаешь это не хуже меня!» Сарутоби в тот момент едва удержался, чтобы не ударить кулаком по широкому столу. Видимо, следовало так и поступить, потому что Данзо даже не отвел взгляда! И самое ужасное, что, кажется, Хомура и Кохару были с ним… согласны! «Смерть одного ребенка, не успевшего познать мир, не равноценна смертям многих хороших людей, которые могут пострадать, когда Кьюби вырвется», — негромко сказала тогда Кохару. «Он не вырвется, — процедил в ответ Сарутоби. — Я контролирую ситуацию…» Наследник, чтоб ему до совершеннолетия сидеть стоя, вопреки ожиданиям Сарутоби, не спит. Похоже, Асума даже не ложился — когда Сарутоби врывается к нему в комнату, Асума валяется поверх неразобранной постели, закинув ногу на ногу, играет с кунаем, качая тот на пальце, и что-то воодушевленно насвистывает. Хорошее настроение? Сейчас папа твоим настроением займется… — Встань! — Сарутоби сдергивает сына с постели буквально за шиворот. Видимо, гнев Сарутоби буквально сочится из его глаз, потому что Асума птицей подлетает на кровати. Сарутоби скидывает с нее покрывало, постельное белье и переворачивает матрас, выгребая из-под него три непочатые пачки сигарет. Потеряв интерес к кровати, Сарутоби распахивает шкаф и сметает с полок одежду, оружие, свитки — все содержимое, методично выхватывая из получившейся мешанины заначку Асумы. Гнев пульсирует за лобной костью Сарутоби, мешая ему нормально видеть. — Отец, что ты делаешь… — пытается остановить Сарутоби Асума, но встречается со взбешенным взглядом родителя и отступает. Сарутоби останавливается на середине перевернутой вверх дном комнаты сына и обводит ее взглядом. От него не укрывается, как Асума пытается прикрыть спиной кадку с декоративной пальмой в углу. В следующий момент земля веером разлетается с обнаженных корней, а Сарутоби извлекает из кадки завернутую в вощеную бумагу пачку. — Отец!.. Что на тебя нашло? «Хирузен, ты в курсе, что твой сын курит? — насмешливый тон Данзо все еще звенит в ушах Сарутоби. — Если ты не можешь контролировать собственного отпрыска, что же говорить о Кьюби?» Сейчас Сарутоби покажет, как он может контролировать своего ребенка… Асума не успевает даже рук поднять: Сарутоби хватает его за шиворот и едва не приподнимает над полом, как нашкодившего щенка. Скользнув рукой в один, а затем и в другой карманы его джонинских штанов, Сарутоби извлекает еще две пачки — уже почти опустошенные. Это последние. Сарутоби провел три часа, неотрывно глядя в жрущий его силы хрустальный шар, но вычислил, наконец, все места, где его поганец-сынок прячет сигареты. — Отец! Не слушая возражений сына, Сарутоби складывает печати, и найденные им пачки занимаются ярким пламенем — настолько сильным, что сигаретная вонь даже не успевает подняться в воздух. — Если еще раз, — поворачивается взбешенный Сарутоби к оторопевшему сыну, — я увижу, что ты, поганец, куришь, я клянусь, я найду всех тех, кто помогал тебе покупать сигареты и выкину из деревни пинками! А продавца этой дряни я завтра же так оштрафую, что помоги ему боги наскрести на аренду земли под свой ларек! — Но… Но… — Я долго терпел, — взмахом руки Сарутоби развеивает оставшийся после сожжения пачек пепел. — Моя чаша полна. А теперь приведи себя в порядок, сын, и выходи к ужину. Сумико вернулась с миссии. Пинком загнав под опустевшую кровать попавшийся под ногу кунай, Сарутоби идет к выходу из комнаты. Но, услышав шипение за спиной, оборачивается и веско добавляет: — Я не только не вечный, но еще и не глухой. Сумико Сарутоби находит на кухне — дочь быстро накрывает на стол. Увидев отца, Сумико пытается что-то сказать, но Сарутоби поднимает ладонь: — Не за столом. Давайте просто поедим. — Да, отец, — покладисто соглашается Сумико. Сарутоби усаживается на пятки у традиционного низкого стола и молча наблюдает, как снует по кухне его дочь. Гордость и радость, истинная Сарутоби — если бы Асума был хоть немного похож на сестру, слава о нем уже гремела бы в трех странах! Но, увы, Асума, долгожданный наследник и любимый сын, растет при живом-то отце, как крапива под забором. При всем его нерастраченном таланте быть таким ленивым засранцем… Сумико красивая. У нее длинные светло-русые волосы, которые дочь убирает в хвост, как Бивако. Бывало, правда, что человек несведущий мог перепутать Сумико с членом клана Яманака, у которых белые, собранные в длинный хвост волосы, являются отличительной клановой чертой. Тем более что Сумико редко снимает маску даже в Конохе — за пять лет безупречной службы в рядах элитных шиноби АНБУ она срослась со своей личиной едва ли не крепче, чем Какаши Хатаке со своей тонкой тканевой маской. Сумико стройная, Сумико высокая, и дети у нее — обязательно! — будут красивыми и сильными, вот только подпустила бы она к себе хоть какого-то парня… Служба службой, но хоронить себя в работе — не лучший выбор для девятнадцатилетней девушки. Сарутоби даже удивляется, когда Асума появляется на кухне — уже во всем чистом, даже причесанный, с виновато потупленным взглядом. Даже слепая обезьяна увидит, что Асуму переполняет гнев. Однако тот подходит к отцу молча, сует руку в карман и протягивает Сарутоби еще одну, незамеченную при обыске упаковку вонючих дешевых сигарет. Воистину, храбрость тысячи мужчин… — Хорошо, — ограничивается Сарутоби короткой похвалой, сминая упаковку. И хотелось бы вслух отметить мужество сына, решившегося, кажется, сразиться с пагубной привычкой, но Сарутоби слишком хорошо знает Асуму. Ему явно что-то нужно от отца. Или же Асума успел где-то сильно провиниться и не знает, как признаться… Хм… Посмотрим… Сумико ставит перед Сарутоби и братом тарелки с запеченной рыбой, снимает, наконец, форменную маску и сама садится за стол. — Приятного аппетита, — тихо говорит дочь, низко опуская голову и пряча лицо за легкими прядями волос. Сарутоби ест машинально, не замечая вкуса. Слишком сильно болит голова, но прервать трапезу и уйти отдыхать нельзя — ему еще разговаривать с дочерью о ее важном задании. А говорить о деле за столом — дурной тон, тем более что Сумико проголодалась с дороги. После долгих недель на сухом пайке домашняя еда — единственное, чего хочется вернувшемуся с миссии АНБУ. Поэтому Сарутоби терпит и ест. Не ради утоления своего голода — ради того, чтобы спокойно поела дочь. Асума же больше ковыряет рыбу, чем отправляет кусочки в рот. Его явно что-то гложет, но в присутствии Сумико он терпит, насколько позволяет его импульсивная натура. Сарутоби не спешит спрашивать, в чем дело — зная сына, он… — Отец, — негромко кашляет Асума, не отрывая взгляда от тарелки. — Я несколько месяцев назад подавал заявку на экзамен… Ну, на специального джонина… Время рассмотрения уже на исходе, а ты еще не дал ответ… От Сарутоби не укрывается удивленный взгляд Сумико, брошенный на брата. Не то чтобы Сумико когда-то сомневалась в способностях Асумы, просто она не хуже самого Сарутоби знает, что Асума ленив. Он одарен от природы, неглуп, но ленив чрезвычайно! И дело не в отлынивании от тренировок — просто, единожды найдя технику, которая у Асумы вроде бы неплохо выходила, тот и думать забыл о саморазвитии. Получается — и ладно. Живой в Коноху вернулся — значит, все в порядке. Учиться, придумать собственную технику, свой уникальный стиль? А зачем? Сарутоби даже с назначением Асумы в джонины тянул до последнего, разговаривал с ним, предлагал потренировать — куда там, мальчик же считает себя взрослым. Стыдно такому большому с папой тренироваться! Один за другим однокашники Асумы становились джонинами, все сложнее и сложнее предлагали им миссии, а Асума… Механически разделывая рыбью тушку палочками, Сарутоби отвечает настолько равнодушно, насколько только может: — Я знаю. Я уже давно отклонил твою заявку. Асума дергает рукой так, что едва не ломает зажатые в ней палочки. Но мужественно подавляет вспышку эмоций и все так же ровно спрашивает: — Могу я поинтересоваться причиной? — Асума, можно нам просто поесть в тишине? — раздраженно просит Сумико сквозь зубы. От Сарутоби не укрывается то, что дочь, кажется, держит палочки с трудом, будто у нее болит рука. Но не успевает Сарутоби задать вопрос, как еще одно титаническое усилие отражается на лице Асумы: — Я просто хотел бы узнать причину отказа, — кротко говорит тот, не глядя на отца и сестру. — Только и всего. Пожалуйста, отец, разреши мои сомнения. По голосу сына Сарутоби легко определяет, что Асума сильнее хочет вцепиться ему в горло, чем осознавать причины отказа, но не позволяет себе повысить голос даже на полтона: — Ранг специального джонина подразумевает, что шиноби, получивший его, умеет нечто особенное. То, что недоступно другим шиноби, что может послужить на благо деревни и страны Огня, — ровно говорит Сарутоби, будто читая с листа общепринятые правила шиноби. — Ты же, сын, не умеешь ровным счетом ничего, что отличало бы тебя от других джонинов. Извини, я не могу принять твою заявку — это означало бы, что я делаю тебе поблажки. Палочки в пальцах Асумы не ломаются только потому, что сделаны из особо крепкой породы древесины. Помнится, именно эти палочки подарили им с Бивако на свадьбу… — Но я… — Твое умение пропускать чакру в оружие, конечно, похвально, — продолжает Сарутоби, — но оно не уникально. Многие шиноби умеют это, и даже получше тебя. Не делай такие глаза, сын, я не в первый и не в десятый раз говорю об этом. — Я вкалываю целыми днями! Беру миссии дважды в месяц и возвращаюсь без единой царапины! — не удерживается, наконец, Асума. — Скажи, что еще мне сделать, чтобы ты принял мою заявку??? — Асума, пожалуйста, не за столом! — напоминает Сумико еще более раздраженно. — Что ты за человек такой! В штабе скандал днем устроил, теперь и дома собираешься? Сарутоби удивленно приподнимает бровь. По его сведениям, Сумико, войдя в городские ворота и даже не избавившись от натершей лицо маски, направилась сразу же домой, ни с кем не перемолвившись ни словом. Откуда же она знает про выходку Асумы? Кто успел доложить? — Я не сделал ничего плохого! — Асума всем телом поворачивается к сестре. — Я помогал товарищу! — Опозорив его на весь штаб? Отлично помог, молодец, — фыркает Сумико. — Ему жрать нечего! — еще сильнее повышает голос Асума, переставая сдерживаться вообще. — Отец дал ему миссию, за которую почти не платит! Что еще мне оставалось делать - смотреть, как тот унижается? — Твоему товарищу следовало попросить аудиенции у Хокаге и официально изложить свои требования… — Ты что, Какаши не знаешь? — смех Асумы звучит слишком истерично. — Он слишком гордый для этого! Он быстрее сам с голоду сдохнет, чем будет у кого-то деньги просить! — Это только его проблемы. Ешь молча, Асума, — холодно отрезает Сумико, возвращаясь к ковырянию рыбы. Асума ненадолго подчиняется, но Сарутоби уже видит, что ему начисто отшибло аппетит. Впрочем, и сам Сарутоби ест уже неохотно – за то время, что сын опять скандалит, рыба успела порядком остыть. — Что я тебе сделал, хотел бы я знать, — шипит Асума, бросая палочки, — чтобы ты меня так позорил перед девчонкой? Сумико усмехается себе под нос и тихо говорит: — Тростник гнется, да не ломается. Не переломишься и ты. — В твоем возрасте я думал об учебе и занятиях, а не о девушках, — держа себя в руках и не поддаваясь на провокацию, парирует Сарутоби. — Возможно, если бы ты меньше бегал за Куренай Юхи и больше тренировался, я и принял бы твою заявку… — Да ты еще и издеваешься! — взвивается Асума. Сын вскакивает из-за стола, едва не переворачивая его напрочь. Сарутоби не двигается, с любопытством глядя на Асуму снизу вверх. Странно как-то растет парнишка. Разворот плеч уже почти как у взрослого мужчины, а ума — что у пятилетнего… — С тех пор, как тебя посадили обратно в кресло Хокаге, ты только и делаешь, что строишь меня! — разоряется Асума. — Что я тебе сделал, скажи? Где не угодил? Курю, да? Да ты сам дымишь, как паровоз, трубку изо рта не выпускаешь! Сумико, потеряв терпение, метко бросает в брата палочки. Если бы Асума не дернул головой в последний момент, они бы воткнулись тому в щеку. — С меня хватит, я буду у себя, — поднимается из-за стола Сумико. — Прости, отец, нет аппетита. Сумико хватает свою форменную маску и прячется за ней быстрее, чем Сарутоби успевает посмотреть дочери в глаза. Тут явно что-то не так… Но если Сарутоби сейчас пойдет за Сумико, Асуму разорвет на мелкие кусочки от гнева, поэтому, дождавшись, пока дочь уйдет, Сарутоби спокойно интересуется: — Доволен? Сумико не было дома три недели, а ты даже поесть ей не дал. — Что ж поделать! — раздраженно разводит руками Асума. — Я опять не вовремя! Может, мне стоило попросить аудиенции у господина Третьего, чтобы официально изложить свои претензии? Насмешливый тон наследника заставляет Сарутоби судорожно втянуть воздух сквозь зубы. Наглый щенок зарывается… — Над Какаши из-за тебя половина деревни смеется! — продолжает Асума, сжимая кулаки. — «Ребенок нянчит ребенка», вот что они говорят! Сделал из него няньку! — Твой товарищ, смею тебе напомнить, служит в АНБУ, и его должность называется «телохранитель с расширенными обязанностями», — Сарутоби тоже поднимается с пола и теперь отказывается выше беснующегося сына. — И от чего же этого мальца телоохранять? — издевается Асума, не замечая угрожающе сдвинутых бровей отца. — От грязных пеленок? — Это не твое дело, — отрезает Сарутоби. Не слушая более кипящего гневом Асуму, Сарутоби собирает со стола посуду и составляет ее в мойку, включая воду. Но не успевает он намылить губку, как в спину прилетает: — Что, маму погубил, теперь самому посуду мыть надо? Когда тьма рассеивается перед глазами Сарутоби, он видит сына, сжавшегося на полу в комок, и себя, стоящего над ним. Кажется, Асуме прилетело по уху: он тихонько хнычет от непереносимой боли и испуга, держась за голову. Одно дело, когда тебя ранят на миссии, и совсем другое, когда по лицу бьет близкий человек, от которого просто не ожидаешь удара… Ох, неужели Сарутоби искалечил родного сына? Нутро так и переворачивается в нем, когда Асума отнимает руку от уха и глядит на пальцы, немного испачканные в крови. Сарутоби делает движение по направлению к сыну — поднять, пожалеть, извиниться, но тот отползает от него в ужасе: — Теперь и меня убить хочешь, да? — дрожащим голосом выпаливает Асума. — За правду? Это ты, ты маму сгубил! Что, некому больше роды у джинчуурики принимать? Она давно была в отставке, зачем ты не выбрал кого-то другого, почему она? Мама единственная меня понимала, она меня любила, а ты только орешь и воспитываешь, ненавижу, ненавижу тебя, ты, ты!!! С трудом поднявшись на ноги, Асума кидается прочь из кухни, оставляя Сарутоби слушать хлещущую из крана воду. В комнату Сумико Сарутоби добирается только через час: ему приходится выпить несколько пилюль из аптечки, чтобы успокоиться. Аккуратно постучавшись, Сарутоби дожидается позволения войти и только после этого пересекает порог. Сумико, так и не снявшая маску, сидит на кровати, поджав ноги, на ее коленях расстелен свиток, а в пальцах мелькает кисть — она пишет отчет для штаба. А должна бы спать… — Прости за испорченный ужин, — извиняется Сарутоби, останавливаясь напротив кровати дочери. — Все в порядке, — Сумико все еще не поднимает глаз. — Ты был прав, Тсунаде-сама было проще найти, чем уговорить отдать ожерелье. Но я выполнила твой приказ, отец. Пока Сарутоби морщится от неприятной формулировки, Сумико лезет за пазуху и извлекает на свет плотный бумажный сверток. Но, вложив кулек в протянутую руку Сарутоби, Сумико не спешит убирать пальцы: — Отец, — теперь в голосе Сумико Сарутоби слышит страх, — это ожерелье… Оно вправду проклято? Сарутоби медленно тянет за нитку, которой обернут бумажный кулек, и извлекает на свет небольшой вытянутый кристалл на веревочке. Слава богам, оно все-таки было у Тсунаде… Сарутоби был уверен, что Тсунаде давно избавилась от ожерелья. — Эта вещь принадлежала Первому Хокаге, — ровно отвечает Сарутоби, любуясь игрой света на гранях кристалла. — Как ты думаешь, может ли Первый вольно или невольно навредить своей внучке, подарив ей проклятое ожерелье? Сумико заметно расслабляется: — Нет, конечно, нет, отец. Я глупа, извини. Сарутоби слишком хорошо знает свою дочь, чтобы не распознать интонации. Раньше Сарутоби никогда не позволил бы себе сесть на кровать к Сумико, но теперь садится и сразу же чувствует всей кожей, как от дочери пышет жаром. — Что случилось? — требовательно спрашивает Сарутоби, подаваясь вперед. — Что ты скрываешь? Посмотри на меня, Сумико! Сними маску, немедленно! Сделав над собой усилие, Сумико избавляется от личины. Сарутоби еле удерживает возглас. — Что с тобой случилось? — Сарутоби приподнимает дочери лицо за подбородок, боясь причинить боль. — Кто на тебя напал? — Всего лишь укусил ядовитый паук, — вымученно улыбается Сумико. — Я не хотела, чтобы ты волновался, отец. Красивое лицо дочери, так похожее на лицо Бивако, точеное, с узкими скулами, гладкой, будто фарфоровой, кожей, все еще хранит следы чудовищного отека. А под правым глазом ее Сарутоби отчетливо видит теперь темное пятно. — Ты была у медиков? Что они сказали? — Мне повезло, что в аптечке было универсальное противоядие, — пожимает плечами Сумико. — Я сама виновата, пыталась его прихлопнуть, вот он и вцепился. Возможно, я просто перепугалась, отец, но я почему-то сразу подумала, что виновато ожерелье. Я помню, ты велел держать камень как можно ближе к себе, но я сразу же сняла его, замотала в бумагу и не прикасалась к нему до самого дома. «Неужели Первый и вправду проклял ожерелье… Может быть, только Тсунаде… Нет, это бред! — мечутся мысли в голове Сарутоби, пока он остановившимся взглядом смотрит на распухшее лицо Сумико. — Это ожерелье контролирует биджуу, а не проклинает носителя на смерть! Но если бы Сумико…» — Не волнуйся, пожалуйста, — молитвенно складывает руки Сумико, почуяв настроение отца. — Медики говорят, что все обошлось и мне уже ничего не угрожает. Видишь, мне даже не велели остаться в госпитале, значит, я здорова! А отек с лица пропадет. К тому же, я даже в деревне не снимаю маску… Упоминание о маске заставляет Сарутоби вспомнить еще об одном важном деле. Он прячет за пазуху ожерелье, наплевав на его мнимую опасность, и просит дочь: — Пожалуйста, расскажи мне все, что знаешь о Хатаке Какаши. Сумико замирает, услышав неожиданный вопрос, и чуть закатывает глаза, поднимая информацию из пластов памяти: — В АНБУ состоит на должности телохранителя, — сухим канцелярским тоном начинает она. — Владеет всеми пятью стихиями, но более всего тяготеет к огню и молнии. В левой глазнице… — Да, я знаю, — перебивает Сарутоби. — Его досье я знаю наизусть, как и твое. Расскажи мне не о Какаши-АНБУ, но о Какаши-личности, пожалуйста. Сумико чуть хмурится, пытаясь понять, чего от нее хочет отец. -Я была с ним на миссии всего единожды, потом Четвертый отозвал его для охраны Кушины-сан… Умен, — наконец, определяется она. — Умнее даже Шикаку Нара, если ты понимаешь, о чем я. Действительно знает огромное количество техник, да еще и умело применяет и комбинирует их. Неприхотлив, не имеет особенных предпочтений в еде и может спать сидя, стоя и вверх ногами. Отличный партнер в походе, ему нужно минимум удобств для комфорта. Сарутоби рассеянно кивает, слушая дочь. Действительно, редкий АНБУ обходится хотя бы без спальника. Конечно, во время выслеживания цели АНБУ может часами и даже сутками сидеть в засаде — в кустах, камышах, в грязи, в снегу, на дереве, — но после выполнения задания все равно хочется развести костер и погреться, лежа в уюте. — Что еще… Своих призывных животных собирал по всей Конохе, сам лечил, сам тренировал. По-моему, его мать была из Инузука, но об этом никто достоверно не знает, даже сами Инузука. Куска в рот не берет, пока его собаки не накормлены, а псы, в свою очередь, не лягут спать, пока не поест хозяин. Свои гонорары тратит на собачий корм и еду, иногда покупает книгу… — Погоди, — хмуро прерывает дочь Сарутоби. — У АНБУ, конечно, редки миссии за пределами деревни, но авансы у них достаточно велики. Как может быть, чтобы денег ему хватало только на еду и книги? Средний АНБУ может два месяца жить на свой гонорар! Теперь настает очередь удивляться Сумико. Она приподнимает бровь, неосознанно копируя мать, и говорит: — Отец, но разве ты не знаешь, что на Какаши «висит» большой и бестолковый дом, который тот даже продать не может по причине малолетства? Дом старый, из всех щелей свищет сквозняком, Какаши сам, как может, его поддерживает в порядке, но большая часть денег у него уходит, чтобы протопить эту махину и не замерзнуть. Он как-то обмолвился, что ему приходилось пару раз спать в клубке своих собак вместо спальника. Когда Четвертый-сама приставил Какаши к жене, ему подняли гонорар наполовину, поэтому Какаши смог что-то скопить, но… — Я сам себя перехитрил, — Сарутоби потирает гудящие виски пальцами. — Асума прав. Как думаешь, если я сейчас увеличу его гонорар… Сумико мотает головой: — Откажется. Отец, ты его плохо знаешь, Какаши гордый, как медоед. Если бы никто не видел, как он пришел просить D-миссию… Но теперь Какаши воспримет увеличение гонорара, как подачку, и скорее действительно сдохнет с голоду, чем примет ее. Сарутоби мрачно кривится, размышляя, что можно сделать. Проклятье. Молодой Хатаке — копия Сакумо, и такой же гордый, как отец. Эта фамильная гордость и толкнула Сакумо на собственный танто — не выдержал ложного навета, решил смыть оскорбление собственной кровью. Боясь этого, Сарутоби и навесил на мальчишку Наруто — чтобы, не приведи духи, не лезли в голову Какаши мысли повторить путь отца. Но вот о том, куда деваются деньги из карманов своих подчиненных, Сарутоби действительно думал мало. Разве, ухаживая за садом, думаешь о состоянии каждого листка на ветке? — Хорошо, — медленно говорит Сарутоби, определившись. — У меня есть для тебя задание… Ложится Сарутоби поздно, лишь убедившись, что уснула дочь. К Асуме перед сном Сарутоби тоже заходил, но сына не нашел, разве что удивился тому, что Асума навел практически хирургический порядок в комнате. На него непохоже… Впрочем, поговорить с Асумой Сарутоби еще успеет. Не сейчас, Асуме еще нужно остыть. Он вспыльчивый, как взрывная печать, неплохо бы выждать хотя бы пару дней… Постель кажется горячей, несмотря на то, что в комнате холодно. Сарутоби спит беспокойно, ворочаясь под тонким одеялом. Его разум перегружен дневными заботами, и неудивительно, что даже сомкнув веки, Сарутоби видит перед собой Кохару. Только что закончился Совет, Хомура и Данзо, недовольно качая головами, уже ушли, а Кохару почему-то осталась и уселась напротив, сложив сухие руки на коленях. — Убеди меня, Сарутоби, — говорит Кохару. Сарутоби молча наклоняет голову набок в знак вопроса. — Я знаю тебя, — поджимает Кохару губы. — Раньше мне никогда не приходилось сомневаться в твоих решениях. Ты много лет правил этой деревней твердой рукой и холодной головой. Но даже обезьяна порой падает с дерева. Поэтому убеди меня, Сарутоби, убеди меня, и тогда я уломаю этих двух сморчков не лезть поперек. Сарутоби долго молчит, не зная, стоит ли доверяться Кохару. Они многое пережили, пока были сокомандниками, и раньше Кохару действительно часто вставала на сторону Сарутоби в спорных вопросах, но теперь… Убедить Кохару в том, что Сарутоби знает, что делает, можно только в случае, если сам Сарутоби знает, что делает. — Ладно, — сдается Сарутоби. Он сует руку в ящик стола и извлекает на свет хрустальный шар, все еще немного испачканный в засохшей крови. Увидев шар, Кохару округляет глаза так, что становится похожа на испуганного мопса: — Сарутоби! Это темный артефакт! Откуда он у тебя? — Ветром надуло, — огрызается Сарутоби. — Будешь смотреть или нет? Недовольно кривясь, Кохару все-таки подходит к Сарутоби и замирает за его плечом, будто боясь, что шар накинется на нее и укусит. Быстро оцарапав палец, Сарутоби выжимает из него пару капелек темной крови и наносит на поверхность артефакта. Как и раньше, хрусталь спешно впитывает пожертвованное. — Покажи мне Хатаке Какаши, — требует Сарутоби, искоса взглянув на побледневшую Кохару. Услужливо подмигнув, сытый артефакт показывает картинку. Молодого Хатаке Сарутоби видит лежащим на футоне в окружении собак, а под боком у Какаши лежит Наруто. Судя по следам молока на его лице, мальчик недавно поел и сейчас Хатаке играет с ним, поднося Наруто к лицу яркий резиновый мячик. Сарутоби ухмыляется, узнав в мячике хорошо отмытую собачью игрушку. — Посмотри на них, Кохару, — втайне любуясь, говорит Сарутоби. — Согласись, за деньги так не работают. — Я вижу, — медленно соглашается Кохару. Двух капель крови явно маловато, поэтому артефакт не передает звук, но и без того видно, что Какаши читает подопечному сказку. — Почему он, Сарутоби? — Кохару демонстративно отворачивается от артефакта, давая понять, что больше не намерена смотреть. — Когда умирает старая собака, тоскующему по ней человеку обычно дарят щенка, — хмуро отзывается Сарутоби, с трудом заставив себя прервать «сеанс связи». — Да, это так. Но ты путаешь — это у собаки умер хозяин, — Кохару возвращается в свое кресло. — Сарутоби, давай начистоту. Хатаке — ребенок. — Он — природный гений, Кохару. Он закончил Академию в пять лет. Ты знаешь еще хоть кого-нибудь… — Все так, — перебивает Кохару. — Он гений и он ребенок. Он ребенок, Сарутоби! Ладно, подросток. Он сирота. Что он может вложить в голову Наруто-куну? — Мало ли у нас в Конохе детей, которые рано осиротели и воспитываются старшими братьями и сестрами? Наруто-кун накормлен, чист и ухожен, — парирует Сарутоби. — Уже четыре месяца Какаши справляется со своими обязанностями без нареканий, и думаю, впредь ничего не изменится. — Да, сейчас ему легко, — соглашается Кохару. — Но потом, Сарутоби? Ты сам — дважды отец, и ты знаешь, что искупать и накормить ребенка проще, чем воспитать в нем личность. — А что я должен сделать по-твоему, Кохару? — огрызается Сарутоби. — Давай, я завтра же освобожу Какаши Хатаке от его миссии. Что дальше? Отдать малыша в приют? Может, мне стоило просто передать ему квартиру Минато и раз в неделю отсыпать немного денег на скромное существование? А что я буду говорить мальчику, когда он спросит, где его мама и папа? Что я им скажу, Кохару? — Можно отдать Наруто на воспитание семье Фугаку… — Учихи его не получат, — отрезает Сарутоби. — Никогда. Воцаряется молчание. Сарутоби хмуро ждет, когда Кохару скривит сухое лицо и уйдет, но та молча барабанит пальцами по подлокотнику кресла. — Ты уверен, что Наруто удержит Кьюби? — вздохнув, спрашивает наконец Кохару. — Минато рассказывал мне об этой печати, — отводит глаза Сарутоби. — Пока ребенок не пользуется силой Кьюби, печать будет держаться крепко. — Я не об этом спросила, — цедит Кохару. — Ты уверен, что Наруто удержит Кьюби? Сарутоби прикрывает уставшие глаза. Меняются образы, кружится карусель — сны вереницей приходят и уходят. Мельком Сарутоби видит даже Минато, но не помнит, о чем ему говорит вечно светлый и радостный преемник. Когда Сарутоби придет время уходить на ту сторону, что он скажет Кушине о том, как начинал жить ее сын? Перед Минато отчитываться не придется — тот выбрал себе страшную участь, лишившись посмертия в желудке Шинигами… Тяжелые грезы мучают Сарутоби до утра. И ближе к рассвету к нему, наконец, приходит Бивако. Узнав жену, Сарутоби тянется обнять, но руки обнимают пустоту, и Сарутоби резко просыпается, садясь на постели. Утренние тени еще не вполне рассеялись и тянутся по полу… Сарутоби одевается, набрасывает на плечи плотный походный плащ. Он медленно движется по все еще спящей Конохе в сторону кладбища, освещая себе путь тяжелым кованым фонарем… «Это должна сделать я, Хирузен, — сказала ему Бивако накануне того ужасного дня. — Ты же знаешь, я — глава медицинского департамента, я не могу прикрываться своими подчиненными. К тому же, я уверена, молодой отец запаникует, и придется прикрикнуть — многих ты молоденьких акушерок знаешь, кто посмеет повысить голос на Хокаге? Брось, не делай такое лицо — сколько я родов приняла, со счета сбилась. К тому же, со мной будет Таджи. Роды Кушины станут ее экзаменом». Сарутоби находит могилу жены уже почти занесенной опавшими листьями. — Здравствуй, Бивако, — тихо говорит Сарутоби, опуская едва звякнувший фонарь на могильную плиту. — Разреши, я побуду здесь…