Пожалуйста, будь моим смыслом

Неласковое осеннее утро для Какаши в который раз начинается с детского крика. Бутылочка, соска, открытый в голодном вопле рот. Мокрая пеленка в одну сторону, сухая пеленка в другую… Помыть, вытереть, успокоить, укачать… Какой сегодня день? Вторник или уже четверг? Какаши бросает взгляд на настенный календарь: он порой забывает оторвать листки и уже не может сходу вспомнить число. Наруто ест жадно, постоянно голоден и плохо спит - хнычет даже сквозь сон, мотает круглой головенкой. Наруто не любит быть плотно замотанным в пеленку, но также не может и обойтись без нее. Какаши, в полуобмороке от усталости, битый час качает колыбель, а в пустой его голове звенит мухой только одна назойливая мысль: Минато-сенсей был сильнейшим шиноби деревни, общепризнанно сильнейшим, а его сын боится собственных рук… Это абсурд. Это какая-то глупость, Наруто просто не может быть их ребенком, он слишком жадный, трусоватый и постоянно орет, а его глаза даже не могут сфокусироваться на Какаши. Интересно, Наруто вообще видит его? Понимает, кто его нянчит? Или, если вдруг придет человек в маске, Наруто точно так же откроет голодный рот, ожидая, что в него пихнут соску, не поняв разницы?.. Наруто кричит день и ночь, и Какаши уже начинает различать тональности его криков. Хнычущий и жалобный – Наруто голоден, истошный и визгливый – болит живот. Иногда Наруто орет так, что заходится от криков и не может вдохнуть, и тогда Какаши сам до коликов пугается, хватает ребенка в охапку и несет в госпиталь, где в детском отделении пара опытных нянечек мгновенно снимает болевой приступ. В такие вечера Какаши изводит себя настолько, что начинает ненавидеть собственное бессилие. Он, боевой АНБУ, видевший кровь, мясо и смерть, не в состоянии справиться с ребенком и вынужден сидеть в коридоре, пока две хрупкие штатские женщины ловко управляются с Наруто, не забывая и об остальных своих галчатах-подопечных. Наруто выносят в чистой пеленке и отдают, отводя глаза. Все нянечки детского отделения уже знают Какаши и в курсе об его ответственной миссии. Кто-то смеется, кто-то жалеет его, и Какаши не знает, что хуже. По вечерам, когда сгущаются сумерки, Какаши заворачивает Наруто в толстое одеяло и выходит на крыльцо. Он долго сидит с угомонившимся мальчишкой на руках, позволяя ему подышать осенним воздухом, а себе – немного выдохнуть. Иногда Какаши забирается с Наруто на крышу, кладет его себе на живот, а сам растягивается на черепице, сонно глядя в усыпанное звездами ночное небо. Наруто спит, а Какаши думает. И нет в его думах ни смысла, ни радости. Паккун просыпается к вечеру, потягивается заспанным кабачком на своей лежанке. Издает неприличный звук, сползает с теплого, намятого места, приветственно тычется мокрым носом в голую лодыжку Какаши. Он тоже устал. Все семь членов стаи Какаши смертельно устали, но все еще несут свою молчаливую службу по ночам, окружая колыбельку Наруто плотным кольцом и не сводя с него глаз, пока хозяин пытается хоть немного поспать. - Хоть бы напал уже этот твой человек в маске, - ворчит один раз Паккун и немедленно получает лапой по уху от Уруши. – Что? Ты на Булла посмотри, он уже на грани. Если бы Булл в таком состоянии встретился с Кьюби, он бы ему хвосты узлом завязал. Булл, самый крупный пес Какаши, которого тому отдали под предлогом: «Слабенький, не выживет», скалит влажные длинные клыки. Он готов разорвать человека в маске на сотню клочков, но пока рвать некого, и боевого нинкена это удручает сильнее всего на свете. Какаши просыпается почему-то раньше, чем просыпается дитя. Он лежит на жестком футоне, безразлично пялясь в потолок, и гадает, почему так колотится сердце. Кто-то из псов сочувственно обнюхивает ухо Какаши, а Паккун приходит и влезает между его рукой и боком: - Отстань от него, Гуруко, - ворчит Паккун. - Дай отдохнуть. Но Какаши уже не спится. Он машинально чешет подставленное под ладонь пузо Паккуна и садится, пытаясь протереть глаза. Увидев, что хозяин не собирается ложиться, стая расслабляется, и круг вокруг колыбели начинает медленно рассасываться. Первым сдается Булл – всю ночь он был напряжен, как тетива самострела, и теперь буквально падает на лежанку, вырубаясь мгновенно. Уруши, лениво переставляя лапы, тащится на кухню – Какаши слышит мерное позвякивание сухих кусочков корма о железные борта миски. Гуруко, потеряв интерес к происходящему, отправляется на улицу: пробежаться, полаять на кошек, пометить пару деревьев. Паккун же, убедившись, что стая занята своими делами, выбирается на крыльцо, чтобы вернуться с полной бумажек пастью. - Счета, - сообщает Паккун, положив несколько листков у босых ног Какаши. Просмотрев принесенные бумажки, Какаши совершенно падает духом. Он залезает в шкаф и вскрывает двойную стенку, где в небольшом самодельном сейфе хранятся его скромные сбережения. После того, как Наруто отдали на попечение Какаши, кубышка заметно похудела. И все дело не только в том, что денег Третьего хватало только на коробки со смесями – просто Какаши уже месяц безвылазно сидел дома. Зарплата АНБУ не была большой, но ее хватало и даже получалось отложить, однако, привязанный к орущему младенцу, Какаши не мог взяться даже за самую быструю и легкую миссию. Не возьмешь же Наруто с собой, об этом даже думать смешно! Но Какаши все еще требовалось оплачивать счета, что-то есть и кормить стаю. Деньги, скопленные за год службы в АНБУ, истаяли, как снег под июльским солнцем. Какаши долго смотрит на коробочку, где хранит сбережения. Этого хватит впритык, чтобы оплатить текущие счета и не бояться остаться без отопления, света и горячей воды, но питаться Какаши в таком случае придется энергией солнца, ну, или чем там питаются шаолиньские монахи. На диете из воды и хлеба Какаши вряд ли долго продержится с таким энергичным довеском на руках, а стаю и вовсе кормить не на что. Какаши мог бы потерпеть сам, но обделять едой своих питомцев кажется ему жестоким, ведь собаки – это последние ангелы, которые остались с ним. Следовало бы попросить кого-нибудь посидеть с Наруто, а самому смотаться на какую-нибудь простенькую миссию, тогда, может, получится протянуть неделю или две, но… Какаши оглядывается на колыбельку. Проснувшийся Наруто, вопреки ожиданиям, не орет и не требует еду, но сосредоточенно машет крошечными ручками и ножками, будто сражается с невидимым врагом. Можно, конечно, доверить его кому-нибудь, но кому? А если этот человек, этот злой, убивший сенсея и Кушину-сан человек вернется? - Паккун! – зовет Какаши, слезая с колченогой табуретки. – Я отойду буквально на двадцать минут, хорошо? Добегу до штаба. Постерегите Наруто, пожалуйста. - Я глаз с него не спущу, - заверяет Паккун, усаживаясь у кроватки ребенка. Какаши спешно одевается, цепляет на лицо тонкую фарфоровую маску, набрасывает плотный шерстяной плащ, который обычно надевает в походы, и выходит в дышащую холодом осеннюю хмарь. Но, не пройдя и нескольких метров, с досадой выдыхает и устремляется назад. Распахивает дверь, впуская прохладу, выхватывает из шкафа длинный широкий шарф, устраивает себе перевязь. - Я возьму его с собой, - раздраженно бросает Какаши, замотав Наруто в одеяло и устроив в перевязи. Какаши направляется вовсе не в штаб АНБУ – ни одно подходящее ему по рангу задание не получится выполнить с младенцем на руках. Он, сгорая от стыда, идет в общий штаб, куда стекаются со всей деревни чуунины, генины и ответственные за них джонины-наставники. Сейчас ему кажется мало двух масок: тканевой и фарфоровой. Если бы мог, Какаши натянул бы себе на голову еще и мешок, чтобы не быть узнанным. Какаши входит в штаб, и гомон, царящий там, стихает. Генины завороженно пялятся на АНБУ в полном боевом облачении, высокого и сухощавого. Быть АНБУ – почетно, это статус, и, конечно, каждый мальчишка, который еще вчера сидел за партой Академии, мысленно примеряет на себя его фарфоровую маску. Если бы хотел, Какаши мог бы многое рассказать подрастающему поколению, причем такого, что они и думать забудут о вступлении в АНБУ на ближайший десяток лет, но Какаши мечтает лишь, чтобы они все испарились. Какаши скромно пристраивается в хвост очереди к штабисту. А генины вроде бы и не двигаются совсем, но вокруг как-то само собой образуется совершенно пустое пространство, а Какаши оказывается лицом к лицу с выдающим миссии чуунином. - Доброе утро, господин АНБУ, - удивленно здоровается чуунин, опуская глаза в бумажки. – Я не уверен, но мне кажется, для АНБУ заявки должны поступать не мне. Я работаю недавно и не совсем еще разобрался, простите… - Нет, все нормально, - отзывается Какаши несколько гулким из-за маски голосом. – Я хотел бы… Воцаряется такая тишина, что Какаши слышит, как сопит во сне Наруто, пригревшийся в перевязи. Такое ощущение, что генины напряженно ловят каждое слово Какаши. Да чтоб им пусто было… - Дайте мне, пожалуйста… - Какаши стискивает кулаки и медленно выдыхает сквозь зубы, - что-нибудь D-ранга. Какой-то разинувший рот одиннадцатилетний мальчишка роняет на пол пухлый свиток. Свиток падает со звуком шмякнувшейся в лужу жабы. - Простите, я не уверен, что правильно вас понял, - сконфуженно уточняет чуунин, принимаясь бестолково перекладывать бумажки. – Вы – АНБУ и вы хотите миссию уровня генина? - Да, - раздраженно соглашается Какаши. – Будьте так любезны. Я тороплюсь. - Но… Зачем? Какаши очень хочется выйти из себя, схватить чуунина за грудки и заставить прекратить задавать тупые вопросы. Но он не может. Воспитание, безукоризненное воспитание отца сковывает ему руки надежнее любых цепей. Какаши просто не может выйти из себя и наорать на шиноби ниже рангом. Позорить свой белый жилет АНБУ? Только не Какаши. - Мне нужны деньги, - цедит Какаши. – Уважаемый сан, пожалуйста, я тороплюсь. Наверное, то, как Какаши подчеркнул последнее слово, заставляет чуунина вздрогнуть и зарыться в свои бланки, выискивая подходящее для Какаши задание. Быстрее, быстрее, быстрее, да чего же он так медлит, тянет время, что ли? Недостаточно насмотрелся еще? Может, Какаши покружиться, чтоб его со всех сторон увидели? И нос клоунский нацепить вместо форменной маски? - Я не уверен, что… - мямлит чуунин, покосившись на Наруто, которого Какаши придерживает левой рукой у сердца. – А ребенок? - Он – моя миссия, - коротко отвечает Какаши. – Я тороплюсь. Чуунин расслабляется так резко, что его облегченный выдох слышит весь штаб. - Я работаю недавно, - заявляет штабист, вежливо улыбнувшись, - но в правилах сказано, что шиноби не может исполнять две миссии одновременно. К сожалению, если у вас уже есть миссия, я не могу ничего вам предложить. Простите, пожалуйста. Какаши стискивает кулаки так, что ногти впиваются в мясо ладоней. Проклятые… правила… - Да, действительно, - сквозь зубы цедит Какаши, радуясь, что маска скрывает его перекошенное лицо. – Извините. Я забыл и отвлекаю вас от работы. Плевать. Какаши пойдет к Третьему и потребует увеличить пособие. Третий-сама должен знать Кодекс лучше самого Какаши, почему он не учел, что Какаши вынужден будет безвылазно сидеть в деревне без дела и заработка? Но, проклятье, Какаши еще ни разу, никогда не просил ни у кого денег! Может, перетерпеть? Где-то в доме еще должны быть лески и крючки, на рис Какаши наскребет, а рыбу поймает сам, вот и… Какаши шарахается в сторону, чуть не налетев на Асуму. Тот, позевывая и почесывая в затылке, проходит к столу штабиста и сует ему в руки охапку свитков, даже не удосужившись поприветствовать. И только после этого замечает Какаши, пытающегося незаметно слинять из штаба. - Эй! – машет рукой Асума. – Какаши! Проклятье, приходится остановиться и обернуться: не поздороваться с товарищем Какаши не может, особенно, если его уже окликнули. - Асума, - бесцветно кивает Какаши. – Доброе утро. Я уже ухожу. - Что ты здесь делаешь вообще? Разве у ваших не отдельный штаб? – любопытно спрашивает Асума. Асума одет слишком легко для такого прохладного дня – на нем только черные форменные штаны и серая футболка с коротким рукавом. Однако он не выглядит озябшим – напротив, от Асумы исходят волны жара, будто он только что вывалился из парилки, а футболка покрыта пятнами, и не только лишь пота. Кажется, Третий-сама выполнил свою угрозу и отправил Асуму на миссию погрязнее, мелькает в голове у Какаши, потому что где еще он так мог запыхаться? - Отдельный, - Какаши поджимает губы, радуясь, что его лица не видно. – Я хотел… Неважно, извини, я спешу. Какаши собирается ускориться и прошмыгнуть мимо уже забывших о нем генинов, но тут Асума внезапно ловит его за локоть жесткими, как гвозди, пальцами, и вынуждает повернуться. Вырываться Какаши считает ниже своего достоинства, к тому же, это привлечет внимание, поэтому он просто ждет, пока Асума, беззвучно шевелящий губами, сложит два и два. - Козел старый, - шипит Асума, придя к какому-то умозаключению. – Настолько хреново, да? А ну, идем! - Асума, не позорься, бога ради, - бормочет Какаши, пытаясь вырвать локоть из железной хватки. – Я не хочу, чтобы для меня делали какие-то исключения. Но Асума уже не слушает. Он подтаскивает Какаши к штабисту и упирается мозолистыми ладонями в край стола, наклоняясь к самому лицу испугавшегося чуунина. - Знаешь, кто я? – резко спрашивает Асума, в упор не замечая умоляющей жестикуляции Какаши. - Э-э… Да, Асума-сан? – заикаясь, отвечает штабист. Он приподнимается над стулом так, будто раздумывает – будет правильным остаться сидеть или лучше встать и вытянуться? В итоге чуунин так и застывает в неудобной позе на полусогнутых ногах. Какаши бросает сначала в холод, потом в пот и жар. Он уже до слез жалеет, что вообще вышел из дома сегодня. - В ваших… сраных правилах сказано, что миссию должен выполнять именно тот шиноби, на которого она записана? – невежливо шипит Асума, испепеляя штабиста взглядом. - Н-нет, Асума-сан, - заикается штабист, заискивающе улыбаясь. - Отлично. Асума сгребает бланки со стола, не сильно заботясь о том, чтоб не измять, и быстро просматривает разноцветные бумажки, вытягивая две или три. - Огород перекопаешь? – оборачивается Асума через плечо на Какаши. – Отлично. Запишите на Сарутоби Асуму. Асума пихает бланк в руку Какаши, а сам оборачивается на шепчущихся по углам малявок и так зыркает, что шепотки мгновенно прекращаются. Чуунин-штабист, только что решившийся сесть, снова подскакивает на стуле, нервно сглатывая слюну. - Асума, это чересчур! – Какаши, озираясь, утаскивает Асуму от стола. Он сдирает с себя маску, потому что под ней вдруг становится слишком жарко – от Какаши пышет жаром стыда. Асума же выглядит так, будто вот-вот сорвется. - А не чересчур АНБУ у генинов миссии отнимать? – шипит Асума. – Почему ты сразу ко мне не пошел? Зачем ты унижаешься из-за старого ко… - Что. Здесь. Происходит? Асума сначала бледнеет, затем сереет, но находит в себе силы медленно обернуться. Какаши сглатывает, стискивая вспотевшими ладонями завернутого в одеяло Наруто. Третий. Третий здесь. Откуда он взялся? Неужели кто-то успел сбегать за ним? Или так совпало, что в момент, когда Асума начал качать права, его отец находился за тонкой перегородкой в другой половине штаба, в архиве, и все слышал? Вопросов у Какаши очень много, но факт остается фактом: Третий Хокаге стоит прямо перед Какаши и Асумой, в полном облачении, в квадратной шляпе, с потухшей не так давно трубкой в зубах и супит седые брови. Какой же стыд – быть застуканным вот так, с розовым бланком D-миссии в руках! - Асума Сарутоби, - Третий говорит негромко, но его слышат все, так как шепотки, до сих пор наполнявшие пустое пространство штаба, мгновенно стихают. – Потрудись объясниться. - Отец, я… - начинает Асума. Но Какаши не может просто стоять и смотреть. Он делает шаг вперед, так, чтобы оказаться между Третьим и Асумой, и поднимает глаза: - Господин Третий, это моя вина, Асума… Не дослушав, Третий небрежно отодвигает Какаши в сторону, как нашкодившего генина. - Наша фамилия дана нам для того, чтобы враг, услышав ее, трепетал, но не для устрашения друзей! То, что ты мой сын, не дает тебе ни прав, ни привилегий! Человек, которого следует уважать, относится к себе строго, к другим – снисходительно. Я требую, чтобы ты немедленно принес извинения за свое поведение! - Отец, выслушай же! – Асума начинает закипать. Какаши, понимая, что Асума сейчас взорвется, хватает его за запястье, но тот досадливо стряхивает с себя холодные пальцы. Третий смотрит на Асуму так сурово, будто вот-вот сорвет с его головы бандану, схватит за шиворот и потащит к столу штабиста, чтоб потыкать носом. Все, кто недавно пялились на Какаши, сейчас пялятся на Асуму, предвкушая бесплатное представление. Какаши различает в жидкой толпе собравшихся лица нескольких однокашников, с которыми он и Асума учились: Эбису, Райдо, Генму с его неизменным сенбоном в зубах, и… - Асума! – шипит Какаши, снова хватая товарища за руку и стискивая запястье так, чтобы боль заставила его ненадолго забыть гнев. Какаши от души надеется, что его кивок был едва заметен, и что налево посмотрит только сам Асума. Но Третий тоже слегка отводит взгляд. Хмыкнув, он степенно вынимает трубку изо рта, выбивает ее, прячет в карман и добавляет: - Да и любовь с родословной не считается. Третий-сама вроде бы говорит это совсем тихо, но все, все, буквально каждый присутствующий, мгновенно вытягивают шеи, чтобы увидеть, о ком были эти слова. Какаши зажмуривается, проклиная себя. Кажется, он сделал только хуже… Куренай, на которую смотрят сейчас десятки глаз, медленно наливается бордовым цветом, но не опускает взгляда, направленного на Асуму. Асума стискивает кулаки. В нем так и кипит ярость. Но безнадежность ситуации вынуждает Асуму шагнуть на деревянных ногах – раз, другой, третий… Он медленно, практически качаясь, в окружении гробового молчания приближается к столу чуунина-штабиста, сгребает с него ворох разбросанных им же бумаг и аккуратно складывает в стопку. А затем… Затем Асума наклоняет голову и глухо произносит: - Я виноват перед вами и молю о прощении. В его голосе нет никаких эмоций – только серое равнодушие. Штабист быстро смотрит на Третьего – тот ободряюще кивает ему головой. - Все в порядке, Асума-сан, - дрожащим голосом отвечает чуунин. – Я не в обиде. - Хорошо. Так же медленно, под перекрестными взглядами, Асума выходит из здания и аккуратно прикрывает за собой дверь. Как только дверь щелкает замком, как в воздухе раздаются первые смешки, постепенно набирающие силу. В глазах Третьего вспыхивает пламя: - Я хотел бы напомнить всем присутствующим, - голос Третьего тушит смешки так же верно, как опущенный на свечу колпак, - что воспитание важнее происхождения, и что для того, чтобы смирить гордость перед десятком юнцов, нужна смелость тысячи мужчин! Третий убеждается, что после его слов никто и не думает больше смеяться, и, наконец, переводит взгляд на Какаши. Тот делает шаг вперед – нужно объяснить, что Асума получил нагоняй безвинно! Но Третий поднимает ладонь, и Какаши давится невыказанным словом. - Возвращайтесь к вашей основной миссии, - ровно говорит Третий, задержав взгляд на Наруто. Какаши возвращается домой, когда на улице уже заметно темнеет. Открывает дверь и сразу же чуть не наступает на чей-то хвост. Стая. Его верные боевые товарищи. Семь песьих душ. - Я… не принес еды, - признается Какаши, зажмурившись. – Простите меня. Завтра я пойду к Третьему и… Разочарованно вздохнув, Гуруко перестает молотить хвостом по полу и ложится, опустив голову на лапы. Булл повторяет его движение, плюхнувшись у стены. Какаши становится так паршиво, будто он съел что-то гнилое. Хорош хозяин, нечего сказать! - Ничего, - ободряюще говорит Паккун, ткнувшись усатым рыльцем в ногу Какаши. – Мне, например, не мешало бы немного похудеть. Кстати, я уже говорил, что дорогой корм, который ты всегда нам берешь, явно сменил производителя? Он пахнет далеко не так вкусно, как раньше. Какаши устало глядит на Паккуна, затем садится на корточки и чешет мохнатую шейку. Потом кормит и укладывает Наруто и падает на футон, стараясь игнорировать вопли пустого желудка. Ему не спится. В голове щелкает невидимый калькулятор: Какаши пытается придумать, как выкроить хотя бы немного денег на еду для собак. Про себя он уже не думает: река все еще полна рыбы, как-нибудь можно прожить… Какаши уже почти задремывает, как в дверь вдруг начинают барабанить. Да так отчаянно, будто за поздним гостем гонится сама смерть! Наруто, разбуженный громким звуком, начинает возиться, и Какаши вскакивает как ошпаренный, чтобы поскорее открыть дверь. Но не успевает Какаши вызвериться на визитера, как ему буквально в лицо тычут свертком серого меха. - Какаши, помоги! – выпаливает Асума, вваливаясь в дом и затаскивая за собой взмыленную Куренай. – Тут такое! - Мы помогали на стройке, там половину дома разнесло у Запретного Леса, - подхватывает Куренай, тяжело дыша. – Там это… - Там стена обвалилась, - перебивает ее Асума, - чуть ребенка не придавило! - Маленький совсем, - кивает Куренай. - А этот пес его вытолкнул! – Асума снова протягивает Какаши комок меха. Комок едва приподнимает лохматую голову и мутным взглядом смотрит на замершего Какаши. - Мы носили его к Инузукам, - говорит Куренай, складывая руки в мольбе, - они загипсовали ему лапку, но сказали, что не возьмут, порода не та, да и взрослый слишком. - И я подумал, может быть, ты… «Отлично, - мрачно думает Какаши, переводя взгляд со светящегося надеждой Асумы на переживающую до слез Куренай. – И куда мне восьмой хвост, когда своих кормить нечем? А откажу – потом вовсе спать не смогу. Асума из-за меня сегодня по шее от отца получил… И в холодильнике совсем пусто…» - Ну, пожалуйста, - Куренай чуть ли не приседает, приплясывая на месте. – Какаши, ну ты же добрый! - Я бы его к себе забрал, но у меня отец… - подхватывает Асума. – Вот если бы обезьянку притащил, скорее бы всего, разрешил, но собаку… Какаши стискивает потные ладони, разглядывая серого худющего пса. Совсем мелкий, будто только выбрался из щенячества. Шерсть пыльная настолько, что с трудом можно разглядеть белые подпалины на шубке. Интересно, получится его обучить, или новичок так и останется колченогим комнатным дармоедом? До сих пор все собаки, которых подбирал или спасал Какаши, достаточно быстро втягивались в ремесло и отрабатывали свой корм на миссиях… Но куда его, если не взять? Асума не тот человек, который понесет собаку туда, где взял. Будет бегать по Конохе, предлагая любому встречному, хоть до завтрашнего утра. Кто попадется в хозяева этому лохматому… - Ладно, оставляйте, - заставляет себя выговорить Какаши. – Что тут поделаешь. Взвизгнув от счастья, Куренай бросается на шею Асуме и внезапно ее губы утыкаются тому в скулу. Глаза Асумы распахиваются так, будто он попал под разряд молнии, не меньше. Смутившаяся до помидорной красноты Куренай отпихивает от себя Асуму и устремляется за дверь. Асума же поднимает сжатые кулаки и смотрит на Какаши такими глазами, будто вот-вот сам кинется ему на шею. Выговорив одними губами: «Спасибо!», Асума улепетывает вслед за Куренай. Какаши запирает дверь, задерживаясь у нее ровно настолько, чтобы услышать, как кому-то снаружи отвешивают звонкую пощечину. Какаши успевает посочувствовать товарищу, как ему в ногу утыкается мокрый нос. Ох, он совсем забыл о новобранце в своей стае! Серый лохматыш, неловко вытянув загипсованную лапку, кладет мордочку на ногу Какаши и преданно смотрит снизу вверх. Понимает, что ли, что не ко времени пришелся? Какаши садится рядом с собакой и чешет ему висячее ухо. Что же делать… Негромкое бряканье выводит Какаши из ступора. Уухей, наблюдавший за хозяином из кухни все это время, принес свою миску и подталкивает ее лапой к новичку. На дне еще завалялось несколько крупных гранул… - Ешь, - негромко говорит Паккун, принося и свою миску с остатками корма. – Я не голодный. Прежде чем начать есть, лохматыш благодарно обнюхивает Паккуна и Уухея. Ночь тянется долго: Какаши не может уснуть от голода. Он бесцельно бродит по дому, слушая скрип половиц и дыхание спящей стаи. Сегодня Какаши настоял на том, чтобы собаки не сторожили Наруто – жестоко заставлять их дежурить с пустыми животами. Единственный способ не загнуться – завтра же отправляться на рыбалку. Выломать удилище из ветки, леска и грузило найдутся… А Наруто можно с собой взять. Запечатать бутылочку с молоком в свиток, например. Какаши не мастер фуиндзюцу, но потренироваться время есть… Коробка со снастями находится на антресолях, задвинутая практически к стенке. Когда Минато-сенсей приставил его телохранителем к Кушине-сан, Какаши забросил рыбалку, чтобы неотлучно находиться рядом. Рыбалка неплохо выручала его, пока Какаши был сам по себе – авансов генина и даже чуунина не очень-то хватало даже на самые скромные запросы. Но когда Минато-сенсей взял его и Обито с Рин в ученики, Какаши перестал выживать и начал жить. Не было у них ни одной тренировки, чтобы к ее концу на полигон не пришла Кушина-сан: такая красивая, длинноволосая, улыбчивая, с корзинкой для пикника в руках. Помнится, Рин обожала ее стряпню… Спустив коробку на пол, Какаши залезает внутрь, но тут же выдергивает руку, машинально засовывая порезанный палец в рот. Неужели ему хватило мозгов засунуть в коробку кунай и забыть там? Ох, это же… Какаши, зажмурившись, стискивает рукоять куная в потной ладони. Тяжелый, трехзубый, совсем не похожий на оружие, которым Какаши пользовался на миссиях. Этот кунай и не предназначен для убийства. Его подарил Какаши на позапрошлый день рождения Минато-сенсей… «Это клинок Летящего Бога Грома, - сказал тогда сенсей, вручая завернутый в кусок брезента подарок. – Один будет у тебя, второй – всегда у меня. Если случится беда, я смогу мгновенно переместиться к твоему кунаю и защитить тебя». Какаши медленно выдыхает. Это было всего чуть больше года назад. Тогда сенсей был еще таким живым… Один раз, всего один раз пригодился Какаши подарок. Не успела смерть отразиться в расширенных от ужаса зрачках мальчишек – Какаши и Обито – сенсей возник буквально из ниоткуда и нанес такой страшный удар в спины врагов, что те больше так и не поднялись с земли… Минато-сенсей был тогда воплощением самой ярости. Его гнев заставлял траву вокруг испуганно пригибаться. Но всего через пару часов, когда миссия успешно была завершена, Минато-сенсей с хохотом убегал по деревьям от догоняющих его учеников, а Рин сидела на его спине, пришпоривала острыми коленками и визжала от восторга… Солнце еще не успевает встать, как в дверь снова начинают ломиться. Какаши едва заставляет себя поднять голову. Он так и не поднялся с пола. Сколько часов Какаши провел вот так, сидя над неразобранной коробкой с лесками, уткнувшись в дрожащие, сжимающие рукоять подаренного куная руки? С трудом Какаши поднимается на подламывающихся ногах, качаясь, идет к двери... Кто бы ни заявился к нему спозаранку, Какаши определенно точно будет ему не рад. - Асума, если ты принес мне девятого пса… - угрожающе начинает Какаши, снимая дверную цепочку. Асума вваливается в дом, впустив с собой дыхание осеннего утра. Он все еще одет в свою заляпанную футболку – голые руки Асумы уже синеватые от холода. Какаши отмечает, что товарищ сияет так, что больно смотреть. В руках Асумы – бумажные пакеты, так плотно набитые, что с трудом удается их держать на весу. - Вот! – восклицает Асума, сваливая пакеты на пол. – Вот, Какаши. Это для стаи. Тут корм и все такое. Тут много, тут еще и для тебя еда, не только для Бисуке… - Бисуке? – приподнимает бровь Какаши. - Ну… - смущается Асума, - мне показалось… - Пусть будет Бисуке, - вздыхает Какаши, приваливаясь к стене. – Забери, Асума. Я не возьму. Из пакетов действительно сильно пахнет собачьим кормом и какой-то выпечкой. В глазах Какаши темнеет от голода, но он не может позволить себе принять подачку. Слишком уж гордый. Видимо, ему до храбрости тысячи мужчин дальше, чем до Суны на упряжке из муравьев… - Ты что! – машет руками Асума. – Ты не думай, я от чистого сердца! Да я тебе по гроб жизни тебе обязан теперь! И стае! И вообще! - За то, что тебя Куренай в щечку поцеловала? – усмехается Какаши невесело. Асума смотрит на Какаши, надуваясь, как индюк, и медленно, лопаясь по швам от гордости, заявляет: - За то, что я ее поцеловал! Уже на улице! В губы! По-взрослому! - А-а, так это тебе по лицу прилетело, - недоверчиво хмыкает Какаши. - Мне! – не замечает сарказма Асума. Он поворачивается к неверному утреннему свету, начавшему уже разбавлять густую темноту, и Какаши видит все еще хорошо различимый отпечаток пятерни на смуглой коже. Асума светится так, будто это не след пощечины, а боевая медаль. - Ты так плохо целуешься? – не удерживается, чтобы не подначить товарища, Какаши, внимательно осмотрев отпечаток. – Думаю, Куренай не очень-то понравилась твоя пылкость. - Шутишь? – фыркает Асума. – Это любовь! Если бы Куренай была против, я сейчас бы маршировал без штанов по городской площади! Ты что, Куренай не знаешь? Она же гордая такая! Старик, я твой должник, правда! Какаши не может не согласиться со словами Асумы. Куренай – девушка такая… С кем попало не то что целоваться – на миссии в засаде сидеть не станет. А уж ее талант к гендзюцу и вовсе – лучшее оружие от навязчивых кавалеров. Асума полностью прав – если бы он не нравился Куренай, он не просто маршировал бы без штанов по всей деревне, он бы еще при этом кукарекал. - Вот так всегда, - пытается пошутить Какаши, чтобы скрыть неловкость, - собаку беру я, а целуют Асуму. - Какаши! – вопит Асума восторженно, распахивая объятия. - Ну хочешь, я тебя поцелую? - Нет-нет, - отшатывается Какаши, - спасибо, я уже зубы почистил. Иди уже спать, герой-любовник. Наверное, всем уже похвастался, пока половину ночи по Конохе круги нарезал? - Вовсе нет, - мотает головой Асума. – Только тебе. Ты ведь… Ну, это… Друг мой. Неловко улыбнувшись, Асума от души хлопает Какаши по плечу и вываливается из дома. Какаши, не замечая, как мерзнут босые ноги, долго стоит с открытой дверью и смотрит, как Асума, приплясывая, убегает по крышам. Из оцепенения его выводит требовательный вопль проголодавшегося подопечного. - Не за тебя ли боги поблагодарили? - вздыхает Какаши устало.