Принц несчастья

Время в тюрьме шло неровно и странно — Гияс понял это к концу первой недели своего заключения. В большинстве своем дни его тянулись бесконечно. Он не имел возможности читать, вести дневник, работать над зельями и даже просто гулять под открытым небом. Выбор занятий у него был крайне невелик — когда Гияс не спал, он думал, глядя в потолок. К счастью или к сожалению, ему нужно было многое обдумать. Его магия ушла — очевидно, безвозвратно. Он много раз пытался извлечь хотя бы искру волшебства, но бурная когда-то сила была безответна. Сначала отсутствие силы привело Гияса в ярость — ведь он большую часть сознательной жизни провел, совершенствуя свое магическое искусство. Он жадно изучал не только черную магию, которая, безусловно, была для него важнее всех других знаний. Гияс интересовался магией лечения, с любопытством наблюдая, как срастаются сломанные крылья у пойманной им пичужки. Он ради шутки превращал предметы в животных, пугая горничных: у них на глазах фрукты становились певчими птицами, а подушки — перепуганными кроликами, которые тут же разбегались кто куда. Впервые провернув такой трюк, Гияс хохотал до слез. Гияс вспомнил, как пытался подшутить над ней. Он заметил ее через окно лавки Синбада — она сидела за прилавком и что-то писала. Когда она отложила перо, Гияс, ухмыльнувшись, превратил его в большого паука, с упоением дожидаясь, пока она его заметит. Он ожидал бурной реакции — визга напуганной девчонки, разлитых чернил, смешного отвращения на лице. Но она удивила его. — Как ты попал сюда, дружок? — не колеблясь, она услужливо протянула пауку изящный палец. Застенчиво перебирая длинными ногами, паук перебрался на ее руку. Заметив, что она направляется к окну, Гияс скрылся за углом. — Давай-ка, гуляй, — пробормотала она, высаживая паука на подоконник. Тогда Гияс понял: эта девушка не из пугливых. Она вообще была не похожа ни на одну женщину, с которой ему приходилось встречаться. Служанки во дворце его отца никогда не смотрели ему в глаза, как и прислуга нынешнего короля. Даже королева Шахерезада избегала его взгляда, предпочитая делать вид, что она его не замечает. И только эта маленькая служанка осмеливалась смотреть прямо на него, не отводя глаз. Более того — теперь она заботилась о нем, словно жизнь Гияса все еще имела какое-то значение. — Ты обязан дождаться суда, — сказала она ему, когда пришла в очередной раз. — Поэтому я помогаю тебе. Гияс криво усмехнулся. — Перед смертью не надышишься. — Да почему ты так уверен, что тебя казнят? — она подняла на него сердитые глаза. — Потому что я предал короля и пытался убить его наследника, например. Несколько долгих мгновений она продолжала буравить его взглядом. Наконец, с громким вздохом, она снова вернулась к его руке, на которую наносила целебную мазь. — Просто дождись суда, Гияс. Поверь, это не пустая просьба. — Ты снова говоришь странные вещи, девушка, — он нахмурился. — Ты как будто знаешь что-то важное, но намеренно скрываешь это от меня. — Ничего я не скрываю, — огрызнулась она. — Просто доверься мне, ладно? Гияс на мгновение лишился дара речи. — С какой стати ты просишь меня об этом? — он даже отшатнулся от нее, пораженный ее словами. — Я желал тебе смерти. Я чуть не убил твоего ненаглядного принца и джинна, которого ты называешь этим нелепым прозвищем. И теперь ты хочешь, чтобы я доверял тебе? Если ты хочешь вонзить мне нож в сердце — сделай это сейчас и прекрати эти глупые игры в заботу о болящем. Он снова наступил на те же грабли: ожидая ответного взрыва, он столкнулся лишь с тишиной. Она лишь продолжала оборачивать его раненую руку чистой тканью — аккуратно, сосредоточенно, как всегда, оберегая его от боли. Закончив, наконец, с перевязкой, она взглянула на него. Лицо у нее было спокойно и печально. — Так вот как ты думаешь обо мне? — ровно произнесла она. — Думаешь, из-за того, что ты едва не натворил бед, ослепленный своим горем, я теперь мечтаю причинить тебе побольше страданий? Так вот знай: я просто хотела помочь. Я не испытываю к тебе жалости или ненависти. Я лишь хочу помочь человеку, в котором, я знаю, еще осталось благородство. — Благородство? Наивное дитя, — Гияс горько засмеялся. — Я ничтожество. У меня нет ничего. Мое королевство уничтожено, моя семья и я сам преданы забвению, моя магия… Ее буквально выжгли из меня. Даже если свершится чудо и этот мальчишка принц решит меня пощадить, мне некуда будет идти. Она продолжала безмолвно смотреть на него, и Гияс продолжил. — Я расскажу тебе как все будет. Мне либо отрубят голову, либо я буду скитаться до конца своих дней, побираясь на рынках и якшаясь с нищими. Возможно, одна маленькая служанка будет из жалости подавать мне милостыню, чтобы заткнуть свое чувство вины. А может, она забудет обо мне, и мы больше никогда не увидимся. Так или иначе, меня ждет смерть, а в смерти нет ни капли благородства. Ее алые губы все еще были плотно сжаты, когда Гияс закончил свою речь. Ни мускул не дрогнул на ее лице, только щеки, кажется, немного побледнели — но ему уже было все равно. Гияс внезапно почувствовал чудовищную усталость, словно на плечи ему опустили груду камней. Показывая, что сказать ему больше нечего, он демонстративно отвернулся. Казалось, прошла вечность, когда она, наконец, собрала грязные бинты в корзинку и встала, гордо выпрямившись. — Суд будет через два дня. Завтра ты меня не увидишь, — тихо сказала она. В голосе ее слышалось сожаление, и от этого ее тона у Гияса в груди стало тесно. — До встречи, Гияс. Мы продолжим этот разговор потом. Прошло много времени после того, как ее шаги затихли в темноте коридора, а Гияс продолжал сидеть в той же позе, даже не шелохнувшись. Мне все равно, повторял он себе; я готов умереть, ведь мне больше нечего терять. Но сердце, глупое и упрямое, чей голос он всегда старался заткнуть, продолжало надеяться.