Принц несчастья

Утром Гияс был рад обнаружить, что может самостоятельно подниматься и даже держаться на ногах. Кривясь от омерзения, он справил нужду в грязное ведро в углу и снова вернулся на свою постель — насколько это слово вообще было применимо к куче дурно пахнущей соломы. Это путешествие в четыре шага — два шага в одну сторону, два в другую — ощутимо его утомило. Но скоро ему пришлось совершить еще одно — мрачный стражник принес Гиясу еду, пропихнув через прутья решетки поднос с миской, лепешкой хлеба и чашей для питья. Гияс хотел было сказать, что не сможет есть сам, но сразу же одернул сам себя — вряд ли этот бугай будет кормить его с ложечки. Смерив узника презрительным взглядом, который на мгновение задержался на его искалеченных руках, стражник скрылся с глаз. Сделав еще одно усилие, Гияс добрался до своего скудного завтрака. К счастью, в миске была жидкая похлебка. Кое-как изловчившись, Гияс зажал ее между забинтованных ладоней и залпом выпил содержимое. Таким же образом он справился с чашей воды, а хлеб оставил нетронутым. Двигать руками было больно — было ощущение, словно бинты присохли к коже. Она перевязала раны, но повязки, очевидно, нужно было менять. Гияс вспомнил об обещании этой упрямой служанки — она собиралась прийти на следующий день. Возможно, ему все же стоит позволить ей заняться перевязками. Раз уж ей так хочется с ним возиться, пусть от этого будет какая-то польза. После еды он, похоже, задремал, прислонившись к стене. Из наполненного расплывчатыми мыслями оцепенения его вырвал звук открывающейся решетки, и в полумраке показалось знакомое лицо. — Снова ты, служанка, — Гияс криво усмехнулся, когда она вошла в камеру. — Пришла жалеть меня? Но она не отреагировала на его колкость. Не говоря ни слова, она поставила рядом с ним корзинку, из которой пахло лекарствами, и аккуратно села прямо на грязный пол. — Надеюсь, сегодня ты не будешь упрямиться и дашь мне заняться твоими ранами, — произнесла она и посмотрела на Гияса. Взгляд у нее был усталый, а под глазами залегли тени, которых он раньше не замечал. — Сначала объясни, что делал этот джинн вчера. — Объясню, пока буду менять повязки. Дай сюда руку. Не дожидаясь его реакции, она неожиданно бережно подняла его правую кисть и начала смачивать бинты каким-то отваром из маленького кувшина. — Я хотела удостовериться, что ты больше не причинишь никому вреда, — сказала она, начав аккуратно разматывать влажные повязки. — Поэтому попросила Лайта проверить, есть ли у тебя магические силы. — Ты могла просто спросить, а не давать моему врагу копаться у меня в мозгах, — язвительно сказал Гияс. Она потянула бинт, и он зашипел от боли. — Осторожнее! — Прости, — машинально произнесла она и тут же нахмурилась, будто разозлившись сама на себя. — Бинты присохли, потому что кое-кто вчера не дал мне их поменять. Терпи теперь. Пока она сосредоточенно трудилась над его руками, Гияс изучал ее. Ему не показалось — она действительно осунулась, словно провела ночь без сна. Даже ее прическа, обычно безупречная, выглядела небрежной: то тут, то там виднелись выбившиеся темные пряди. — Тебя будут судить, — вдруг выпалила она. Гияс ухмыльнулся. — Следовало ожидать, что меня тут не просто так держат. — Кахир хотел тебя сразу казнить, как только узнал, что ты жив, — она рассерженно поджала губы. — Тебе повезло, что… Впрочем, неважно. Дай другую руку. — Повезло? — повторил он. Теперь Гияс искренне удивился. С чего бы молодому принцу менять свое мнение? Там, в пустыне, с мечом наголо он явно не думал о справедливом суде. Разве что только его не переубедили. — Скажи спасибо, что Кахиру хватило мудрости не принимать решение на горячую голову, — пробормотала она. — Сейчас не двигайся. Может быть больно. Она почти сняла размоченный бинт, когда пронзительная боль заставила Гияса вскрикнуть. Если на правой руке Гияса кожа была отекшей и покрасневшей с несколькими волдырями, то на левой уродливый ожог охватил кисть от костяшек до кисти. Она вздрогнула от его крика, но продолжила снимать повязку. Чтобы облегчить страдания Гияса, она дула на его раненую руку — это приятно охлаждало поврежденную кожу. Странная девушка, думал Гияс. Она появилась в его жизни несколько месяцев назад — маленькое, своенравное создание, и ни на единую секунду Гияс не воспринимал ее как важную фигуру. Но эта служанка раз за разом оказывалась у него на пути: то в лавке Синбада, то на рынке, то в королевском дворце, то в самом сердце пустыни. Как только Гияс начинал думать, что она — очередная помеха на пути к его цели, она удивляла его. То подкладывала лишние товары в его заказ, каким-то образом догадываясь, что именно ему нужно. То как бы между прочим вручала ему аккуратно упакованные подарки — пузырьки с ценными зельями, мешочки благовоний, остро наточенные перья. То деловито одергивала его заломившуюся мантию или оправляла плюмаж на его тюрбане. Будучи принцем, Гияс привык к подаркам и вниманию. Его, как наследника престола, заваливали драгоценными украшениям, тонко инкрустированным оружием, богатыми одеждами, лакомствами и заморскими безделушками, за каждую из которых можно было бы купить небольшой город. Едва посмотрев на все эти роскошества, Гияс приказывал спрятать их в сокровищницу и больше никогда не прикасался к ним. Но ее дары он брал в руки каждый день. Будь это простое гусиное перо или коробочка с амброй — всякий раз они напоминали ему об этой маленькой служанке с острым взглядом и не менее острым языком. Они не были друзьями, и все же она сейчас сидела с ним, в этой сырой темнице, и перевязывала его раны, хотя он едва ли хоть раз сделал что-то хорошее для нее. — Зачем ты это делаешь? — спросил он, пока она заматывала его уже покрытую мазью кисть чистыми бинтами. — Нельзя, чтобы ожоги в таком состоянии оставались открытыми, у тебя может начаться воспаление, и тогда… — Я не об этом, — перебил Гияс, и она уставилась на него в непонимании. — Зачем помогаешь мне? Я все равно мертвец. Вряд ли даже суд спасет меня от казни. Она нахмурилась, продолжая укладывать повязку. Наконец, аккуратно завязав свободные концы бинта, она подняла на Гияса строгие глаза. Внезапно он понял, что она вовсе не юная девчонка, какой он ее всегда считал. Нет, перед ним была молодая женщина, на плечи которой легло немало забот. — Что бы ты там себе ни думал — я тебя не ненавижу, — сказала она. Голос ее звучал изможденно. — Да, ты бросил меня в той пещере одну. Ты бессчетное множество раз мне грубил и смеялся надо мной. Ты пытался убить меня и моих друзей. Ты даже помог визирю отравить короля. Но теперь я знаю, что тебя толкала на это все большая боль. Я поняла это по твоему лицу, когда я превратилась в твоего отца. Гияс невольно содрогнулся. Он вспомнил, как лицо отца внезапно появилось в песчано-огненном вихре. Смесь надежды, безумной радости, горя и вины взвилась внутри него, почти сразу сменившись гневом, когда он понял, что его обманули. — Моя мать, — прохрипел он. — Это все ради нее. Если лицо отца память подсказывала легко, то образ мамы давно расплылся, превратился, скорее, в призрак, собранный из фрагментов воспоминаний. Нежная рука, взъерошившая волосы. Край шелковой юбки с золотой вышивкой, за который он держался на каком-то приеме. Аромат мускуса, который наполнял ее комнату даже годы спустя после смерти. Но лицо — самое главное, самое драгоценное — стерлось навсегда. Из оцепенения его вырвало легкое прикосновение к плечу. Она смотрела на него с немым вопросом, и почему-то Гияс чувствовал, что может не него ответить. — Мама умерла, когда я был ребенком, — начал он. Каждое слово давалось с трудом. — Она была беременна, но дитя умерло, и она вместе с ним. Мой отец был добрым, справедливым человеком, и он очень сильно любил мою мать. Когда она умерла, он стал совсем другим. Заперся в своих покоях на годы, не выходил к народу. Я не видел его месяцами. Гияс вспомнил, как, будучи совсем юнцом, днями ходил по безлюдному дворцу. Когда-то оживленные коридоры теперь были наполнены скорбью и смертью, сады потускнели, и даже солнце словно стало холоднее. — Когда я стал постарше, то наткнулся в библиотеке книгу про черную магию, — продолжал он. — Там говорилось, что с ее помощью можно повернуть время вспять, и даже вернуть человека из мертвых. Меня даже не интересовала цена — я просто хотел, чтобы мама снова была жива. Я изучил все, что смог найти, потом стал разыскивать другие, запрещенные книги. А потом… — Ты уснул, — прошептала она. Сглотнув, Гияс кивнул. — Я практиковал заклинание, которое должно было разбудить дух мамы, но что-то пошло не так. Я помню только черный дым, а в следующую секунду я оказался в какой-то пещере, в лохмотьях, совсем один. Эти жалкие фокусники, которые меня разбудили, наверное, подумали, что я злобный джинн. Гияс едва заметно усмехнулся, но его мимолетное веселье сразу угасло. — Ты не знал, что проспал шестьдесят лет? — Ее ладонь все еще лежала у него на плече, и почему-то от этого было легче. — Нет. Гияс вспомнил, как до хрипоты кричал от боли и ярости, узнав, что произошло. История его семьи была почти стерта, могилы его предков исчезли, а сам он превратился в изгнанника. Только черная, остервенелая сила бурлила в его крови, словно подсказывая: найди, убей, верни то, что твое по праву, и пусть весь мир сгорит дотла. Они молчали так долго, что тишина стала давить на уши. — Мне жаль, что твоя мать умерла, — наконец, проговорила она. Рука исчезла с его плеча, оставив лишь призрак теплого прикосновения. — Но я знаю, что твой отец очень любил тебя. Гияс удивленно на нее, и встретил твердый, честный взгляд. — Ты не можешь этого знать. — Я знаю, — повторила она. — Когда лампа вернула меня на 70 лет назад, я встретила старого короля. Он сказал… Сказал, что его сердце умерло, когда ты впал в бесконечный сон. Ты знал, что причина, по которой он обратился к черной магии — чтобы разбудить тебя? Гияс смотрел на нее, ошеломленный до глубины души. Уже после пробуждения, собрав по крупицам воспоминания о своем отце, он лишь смог узнать, что тот увлекся запрещенным колдовством и убил своего союзника — отца Арслана. После этого началось восстание Сорока разбойников, старая династия была свергнута и уничтожена. — Ты говоришь мне правду? — Гияс чувствовал, словно старая, забытая рана снова начала кровоточить. — Если ты сейчас лжешь, клянусь именем моей матери, я не прощу тебя. — Все, что я только что сказала — это чистая правда. И Гияс поверил.