Любовь должна быть слепой, глухой и молчаливой

С того самого дня прошло три года, два месяца и одиннадцать дней. Оскару исполнилось пятнадцать лет. За эти годы он почти не изменился, так и остался худощавым мальчишкой, разве что вырос (и теперь был выше Аннабель на целую голову), слегка рыжеватые кудрявые локоны волос превратились в темно-каштановые, а на лице проявилась россыпь веснушек. Взрослея, внешне он все больше походил на маму, что ему нравилось и одновременно раздражало. Необычайно холодный ноябрь отражал внутреннее состояние Оскара. Если раньше он, несмотря на все несчастья и проблемы, оставался искренним, чутким и глубоко ранимым ребенком, то теперь с трудом начал понимать, что испытывает на самом деле. Все чувства вдруг упростились, исчезли полутона. Теперь он мог ощущать лишь злость, грусть, тревогу и иногда радость и спокойствие. Порой все это он испытывал одновременно. Остальные чувства будто оказались заблокированы, словно сработал какой-то защитный механизм, чтобы на него сразу не обрушилась целая буря эмоций. Почему мама так поступила? Почему она была готова бросить одного и даже не попрощалась с ним? Он понимал, что злость на человека, который чуть не умер, была не разумной, но от этого было не легче. Ему до сих пор было больно. Смерть почти коснулась их семьи, как бы напоминая о своём существовании. Оскар прочитал в одной книге, что именно смерть придаёт жизни смысл. Он был и согласен с этим, и нет. С одной стороны, напоминание о её неизбежности заставляет ценить других людей и отношения с ними, радоваться жизни и мелочам, какими бы незначительными те не казались. Но с другой, Оскар понимал, что факт смерти заставляет его чувствовать всю абсурдность и бессмысленность жизни. Иногда в голове возникал вопрос «Зачем я это делаю, если я всё равно когда-то умру?». Разумеется, он скучал по маме. В голове часто возникал ее образ, даже казалось, что все вокруг напоминает об этом. Оскар вспоминал о ней каждый раз, когда чистил ее любимые апельсины и вдыхал запах цитруса, когда видел кого-то со слегка заметными веснушками на щеках, когда слушал вибрации от звуков ливня и грозы, потому что это была ее любимая погода. Но перестал плакать по ночам. Более того, теперь он чувствовал, будто хочет разрыдаться, но не может этого сделать. Всё это время Оскар не виделся с ней. Он спрашивал бабушку, когда маме уже станет лучше и что будет потом. Он снова будет жить с мамой или останется с ней? Если останется, то сможет ли мама приходить к ним в гости? Расскажет ли она наконец, что между ними произошло много лет назад? Но на всё это он получил лишь уклончивые и размытые ответы. Особенное любопытство вызывало то, что бабушка строго настрого запрещала Оскару даже приближаться к двери ее комнаты, а о том, чтобы зайти туда речи и вовсе не шло. Спустя время он сам перестал пытаться добиться от неё правды, в глубине души надеясь, что, когда придёт время, бабушка все ему расскажет. Оскар писал маме письма в больницу почти каждую неделю, как только узнал, что правила позволяют пациентам таким образом общаться с близкими. В них он рассказывал о простых вещах, о том, что видел и что происходило в жизни. Пускай даже это были какие-то незначительные мелочи, ему казалось, что это может помочь маме не забыть, какой мир там, за стенами лечебницы. «Здравствуй, мама! Я пишу уже намнога лучше, Аннабель помагает мне в этом. Мы многа пишем, а ещё вместе читаем, учим жэсты (у нее уже замечательно получается, мы болтаем целыми днями) и азбуку морзе, чтобы мы могли стучать на уроке по парте и отправлять друг другу соабшения. В новой школе всё хорошо, я стараюсь прилежно учиться, а ребята даже не задирают миня. Но я почти всё время провожу с Аннабель. Я думою, она бы тебе понравилась. Когда ты вернёшься, я обязательно вас познакомлю. Люблю тебя и жду ответа». «Привет, мамочка. Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше? Бабушка рассердилась, когда узнала, что я пишу тибе. Поетому я делаю это тайком. Сегодня пошёл первый снег, ты видела? Я пытался ловить снежинки ртом, но они таяли, ещё даже не долетев до земли. А ещё сегодня был красивый закат, такой оранжевый, а потом пошёл дождь, словно небо расплакалось. Надеюсь, у тебя в окне больницы закат был не хуже, а даже лучше и.. ораньжевие? Люблю тебя, выздоравливай скорее». «Здравствуй, мамуль. Сегодня мы с Аннабель видели маленького котенка. Он прятался в подвале, но все равно с любопытстом выглядывал и смотрел на нас. Мы его покормили и он увязался за нами. Я бы взял его к себе, но у бабушки алергия. Если хочешь, когда ты вернешься, мы завидем кого-нибудь: кошку, собаку, кого угодно. Главное, чтобы ты чувствовала себя хорошо. Люблю, твой сын, Оскар.» Он писал всё реже и реже, уже теряя всякую надежду. Почему она не отвечает? Что-то случилось? А может, её вообще там нет, и он пишет в пустоту? А может маме и вовсе все равно, что он там пишет и все это для нее сплошные глупости? «Мама, я волнуюсь. Я боюсь за тебя. Пожавлувства, ответь мне. Почему ты оставила меня одного?» Это было его последним, сорок третьим письмом, на которое не был получен ответ как и на все предыдущие. Оскару не было плохо с бабушкой, нет. Наоборот, с переездом к ней и переводом в другую школу жизнь начала налаживаться. Не было больше издевательств от школьных хулиганов, он встретил много ребят с такой же проблемой, как и у него, и почувствовал себя не таким одиноким. А еще теперь он мог видеться с Аннабель не только в стенах заброшенной оранжереи, тайком от других, но и на переменах. Многие думали, что они встречаются, раз проводят почти все свое свободное время в компании друг друга. Но это было не так. Любил ли он ее? Всем своим сердцем. Как люди любят запах старых книг и асфальта после дождя, как любят звуки морского прибоя и треск костра ранним зябким утром, как дети любят бегать босиком по траве, как художники влюбляются в искусство. Любила ли она его? Да, да и еще раз да! Той искренней, немного наивной и всепрощающей любовью, которую обычно воспевают в книгах и фильмах. Но люди почему-то всегда на первый план ставят романтические отношения, забывая о дружбе, будто тем самым принижая ее значение. Им обоим это казалось чем-то неправильным. Они ничего не запрещали друг другу и порой даже не нужны были слова - они понимали все лишь по взгляду. Они могли говорить о чем угодно и о чем угодно молчать. Даже объятья были особенными: она обнимала, даря теплоту и поддержку, он - защиту от всех бед и несчастий. Были моменты, когда Оскар ловил себя на мысли, что испытывает злость, когда видит Аннабель, весело общающуюся с другими детьми. Особенно, когда она делала это жестами, ведь раньше это было их с Оскаром особенностью, их так называемым секретом от всех вокруг. Он понимал, что это глупо, но он не мог побороть в себе это желание - чтобы она уделяла внимание только ему, и больше всего он боялся, что перестанет быть для нее кем-то особенным. Его вдруг перестало волновать, что о нем думали и говорили остальные вокруг. Главное было, что думает она. Это был один из многочисленных вечеров, который они проводили за прослушиванием пластинок в доме Аннабель. Она прослушивала их каждый день после того, как погиб ее отец, и Оскар каждый раз составлял ей компанию. Обычно они сидели в полной темноте и безмолвной тишине, раз за разом прокручивая одни и те же композиции. Оскар поймал себя на мысли, что уже целую песню думает, какая Аннабель красивая. При этом у него не возникало никаких неприличных мыслей на ее счет. Наоборот, он смотрел на нее, как художник смотрит на свою музу. Он слушал вибрации, исходящие от винилового проигрывателя, и, словно загипнотизированный, смотрел на нее. Аннабель сидела на полу с закрытыми глазами в большой мужской футболке из секонд-хенда и широких джинсах, поджав ноги, и вслушивалась в уже до боли знакомые мелодии. Она все еще была неловкой и неуклюжей из-за своего плохого зрения. Но Оскару нравилось в ней абсолютно все: ее тонкие запястья и красивые пальцы, светло-русые, слегка вьющиеся волосы, небольшая щелочка между зубами, ямочка на правой щеке и румянец, появляющийся от смущения, ее лучезарная улыбка и курносый нос. Ему нравилось то, как она задорно смеется, зажмуривая глаза и запрокидывая голову, как она задумывается о чем-то и начинает кусать губы, как она взволнованно что-то ему показывает жестами. Если бы вы, читатель, спросили у Оскара о ее недостатках, он бы удивленно посмотрел на вас и сказал: «Нет». Лунный свет из окна красиво падал на ее фигуру. В тот момент она казалась ему такой маленькой и хрупкой, словно сделанной из фарфора. Если бы он мог, он бы забрал всю ее боль себе, чтобы ей было легче. Оскар понял, как сильно к ней привязался. А еще понял, что еще ни разу не видел, как она плакала. Вдруг Аннабель открыла глаза и посмотрела на Оскара, как обычно она любила это делать – прямо в душу, словно искала там что-то. - Музыка теперь мой главный проводник в этой жизни, - сказала жестами она. «Мой проводник - это ты», хотел сказать Оскар. - Мой проводник - это книги, - сказал он. Они еще минуту просидели в молчании, и никогда тишина для Оскара не была такой оглушающей, как в тот момент. Каждый думал о своем. - Оскар?.. - Да? - Какого это - не слышать музыку? - Я ее чувствую. И даже хочу плакать от того, насколько она прекрасна. «Так же, как и ты сегодня», хотел сказать он, но промолчал. - Тогда почему ты не плачешь? - Я больше не плачу, Аннабель. - Что, прям никогда-никогда? - Никогда. Просто не могу. - И как давно ты не плачешь? - Я не считал. Может, последние года два. - Ты странный. Плакать - это нормально. Я вот плачу почти каждый день... - Я не хочу, чтобы ты плакала, - он посмотрел на нее удивленно и в тоже время печально. Она звонко рассмеялась. Оскар бы все отдал, чтобы услышать это своими ушами и в эту секунду проклинал свою глухоту. - Если почувствуешь, что хочешь плакать, мы можем поплакать вместе. Что скажешь? - Я бы с удовольствием поплакал в твоих объятьях. Как в тот день, когда мама... ну, ты знаешь. - А я бы с удовольствием поплакала в твоих. Давай как-нибудь попробуем. Оскару не хотелось портить ту глубокую дружескую связь, которая крепко связала их друг с другом. Он боялся, что настанет день, и им придется расстаться, и понял, что даже боится думать об этом. Словно тогда он потеряет важную часть себя. Аннабель вдруг вскочила с пола и босиком побежала к полке с виниловыми пластинками. Она некоторое время постояла в раздумьях, затем достала одну из них и поставила в проигрыватель, выставила иглу аппаратуры на начало и опустила ее. Пластинка начала медленно крутиться, издавая свою неповторимую мелодию и вибрацию. Играла песня «Somebody That I Used to Know». Аннабель кинула озорной взгляд на Оскара, затем улыбнулась, закрыла глаза и начала танцевать. Ее движения подстраивались под ритм вибраций, и Оскар смотрел на нее и никак не мог отвести взгляда. Она двигалась плавно, слегка покачивая головой в такт и подпевала слова. Затем, немного потанцевав в одиночестве, она подошла к Оскару и протянула ему руку. Он сразу догадался, чего она хочет. - Нет, прости, но нет, - «сказал» он. - А я говорю: «Да!» - Я не умею танцевать. - Ну и что с того? Я тоже. Тем и интереснее. Она схватила его руку и с силой дернула, заставляя подняться с пола. В конце концов он сдался под ее настойчивостью и обаянием. «Закрой глаза и танцуй, я тоже закрою», сказали ее руки. И Оскар опять сделал то же, что и в их самую первую встречу: он доверился. И закрыл глаза. Сначала он тоже пытался подстроиться под ритм, но затем просто расслабился и стал двигаться так, как ему больше всего хотелось. Он впервые почувствовал себя свободным. Вдруг Аннабель, задорно смеясь, быстро подбежала к нему и обняла за талию. Он рассмеялся и крепко обнял ее в ответ за плечи. Так они и стояли обнявшись, слегка покачиваясь в такт музыки, которая заполнила пространство комнаты и их души. В тот вечер Оскар вернулся домой позже обычного, когда луна уже вовсю освещала дремавший в дымке тумана город. Погруженный в свои мысли, он не сразу заметил записку от бабушки о том, что та задержится на воскресной группе поддержки. Оскар подумал, что это хорошая идея - попробовать осмотреть ее комнату. Конечно, он понимал, что поступает в какой-то мере плохо по отношению к бабушке, но понимал, что если он хотя бы одним глазком не заглянет туда, то всю оставшуюся жизнь будет жалеть о том, что не решился. Он аккуратно открыл дверь. Это была обычная, ничем не примечательная комната. Просто идеально заправленная кровать, небольшой шкаф, комод и столик одной и той же расцветки, около подоконника находились полочки с растениями. Разочарованно вздохнув, он уже собрался уходить, пока его внимание не привлекла большая картонная коробка, находившаяся под бабушкиной кроватью. Любопытство все же взяло верх над моралью, Оскар быстро зашел, закрыл за собой дверь. Он ожидал увидеть все, что угодно, но только не то, что там оказалось в реальности. Он в ступоре медленно перебирал содержимое коробки. Этого не может быть. Не может... К горлу, от осознания, произошедшего и обиды, подступил ком, но слезы так и не потекли. Вдруг он почувствовал вибрацию у себя за спиной, будто кто-то уронил что-то тяжёлое или громко топнул, но никак не о реагировал на это. Этой вибрацией оказался резкий скрип двери. На пороге стояла бабушка.