Свой выбор (1 и 2 части)

Северус Снейп терпеть не мог учебные будни, но гораздо больше ненавидел выходные, когда над студентами не довлели домашние задания и многие из них с увлеченностью нюхлеров рыскали по замку с утра и до ночи. Последние годы головной болью мастера зелий являлись рыжие братья-близнецы Уизли, устраивавшие бесконечные розыгрыши днем, а ночью так и норовившие очутиться где угодно, но не в своих кроватях в башне Гриффиндора. Ни с кем из их троих старших братьев у Северуса не было столько проблем. Ни отработки, ни лишение баллов на близнецов не оказывало никакого влияния. Даже грозные взгляды МакГонагалл — хотя от нее в отношении студентов ало-золотого факультета и прежде не было никакого проку — не могли остановить негодников. Удивительно, что при таком отношении Уизли умудрялись вполне неплохо учиться, а по Зельям даже стабильно держались в числе лучших учеников своего курса, пусть в их котлах порой и оказывалось что-то ровно противоположное заданному рецепту. В этом же году к уже привычным «проблемам» прибавились новые. Одну такую проблему звали Драко Малфой. Сам мелкий блондин пока не доставлял Снейпу неприятностей, но вот его матушка, Нарцисса Малфой, всего за две недели успела осточертеть декану сына настолько, что Северусу хотелось взять первокурсника за шкирку, притащить в Малфой-мэнор, сдать с рук на руки и проследить за тем, чтобы родители отправили Драко в Дурмстранг, где голова будет болеть не у зельевара, а у директора школы, Игоря Каркарова. Нарцисса то и дело взывала к Снейпу по каминной сети, забрасывала письмами и едва не каждый день присылала сыну с утренней почтой вкусности из дома. Из-за ее гипертрофированной заботы страдал не только Северус, но и сам Драко. Пусть мальчик и пытался, но пока не мог отделить себя от родителей, от имени семьи и чужих достижений. Не раз и не два Снейп становился свидетелем того, как в коридорах или классе Зельеварения сталкивались Малфой и младший Уизли. И если рыжий гриффиндорец просто пыхтел, краснел и бросался общими обвинениями, большая часть которых сводилась к тому, чтобы приравнять всех слизеринцев к змеям, темным магам и чистокровным снобам, то Драко неизменно пытался или давить авторитетом своего отца, или статусом собственной семьи. Впереди у обоих первокурсников были годы, чтобы научиться спорить по-настоящему, нащупав что-то поболезненней бедности одного и скандального прошлого отца другого. Пока же мальчишки просто повторяли чужие слова. Но сегодня во время ужина мелкие засранцы превзошли друг друга, сцепившись из-за второй проблемы этого года для Снейпа. Гарри Поттера. Северус как раз успел разрезать на кусочки свой бифштекс, когда в Большой зал с пыхтением ввалился младший Уизли и с недовольным видом проследовал к столу своего факультета. В проходе он едва не столкнулся с Драко, который как раз собирался покинуть зал. — Смотри куда прешь, Уизел, — бросил младший Малфой и картинно отряхнул рукав мантии. — Сам смотри, мерзкий слизень! — ощетинился рыжий мальчишка, да так громко, что их услышала половина студентов. Даже кое-кто из преподавателей, не обладавших таким же острым слухом, как Снейп, оторвались от своих тарелок. — Ходишь тут, будто весь Хогвартс твои владения. — С учетом того, где ты живешь, у тебя не должно быть с этим проблем, — ответил Драко надменно. — Вы, Уизли, так привыкли сидеть на голове друг у друга, что и проход толщиной в игольное ушко должен казаться тебе широким. Рональд Уизли покраснел и сжал ладони в кулаки. — А ты только и можешь, что кичиться своим богатством. Но что ты без него, Малфой? — выдохнул он зло. — И надо еще посмотреть, достойна ли твоя семья всего того, что имеет. Тебе просто повезло, что твой отец такой хитрый змей и сумел выкрутиться много лет назад! Северус пару раз слышал подобные реплики от разных людей, входивших в Орден Феникса, а потому не удивился, когда шестой Уизли озвучил слова то ли своей матери, то ли отца, а то и вовсе Грозного Глаза, навещавшего семейство в Норе по просьбе Дамблдора. — И чем ты задурил голову Гарри? — отвлекая Снейпа от раздумий, с обидой ляпнул рыжий гриффиндорец. — Кто в здравом уме, кроме такой, как Гермиона, будет пропадать в Библиотеке целыми днями? А я видел тебя там! Ты вечно подсаживаешься к Гарри! Что ты ему втираешь, змей? Не пытайся набиться ему в друзья! Зельевар покосился на стол Рейвенкло, но не увидел за ним Поттера. Так уже несколько раз было по вечерам, если мальчишка предпочитал провести лишний час в Библиотеке вместо ужина. Отсутствие мисс Грейнджер за столом Гриффиндора лишь укрепило Северуса в его догадке. Как и сама стычка Уизли с Малфоем. Эти перебранки гриффиндорца и слизеринца всякий раз напоминали Снейпу прошлое, когда почти так же на него самого наседал Поттер. В одиночку или с компанией. И причиной что тогда, что сейчас было существо с яркими, как трава, зелеными глазами. Разница была лишь в том, что шестой Уизли был или осторожнее, или хитрее, раз никогда не лез к Драко при Гарри Поттере, будто заранее зная, что рейвенкловец не ринется защищать Рональда. Лили всегда… до пятого курса… принимала сторону Северуса в любых спорах. Но насчет ее сына Снейп был не уверен. Он пока слишком мало знал о младшем Поттере. — Ты придурок, Уизел, — ощетинился Драко. — Мистер Малфой! Мистер Уизли! — яростно вскричала Минерва МакГонагалл, успевшая подойти к студентам. — Что вы здесь устроили! По двадцать очков с каждого за неприглядную ссору на глазах всей школы! Драко едва заметно побледнел и покосился через весь зал на Снейпа, но тот не стал вмешиваться. Пусть сын Люциуса и не был зачинщиком ситуации, но позволил втянуть себя в спор, что не красило отпрыска благородного дома Малфой. Если декан за него заступится, мальчишка в следующий раз не сделает попытки удержать в узде эмоции, и, в конце концов, из него может вырасти еще один Люциус, который довольно легко терял самообладание. Как крестный, Снейп то и дело напоминал Драко о выдержке, а как декан твердил об этом слизеринцам на каждом собрании факультета. Похоже, пора провести очередное. Уизли открыл было рот, собираясь что-то сказать, но тут же его захлопнул под грозным взглядом преподавателя Трансфигурации. Мимику рыжий мальчишка контролировал еще хуже, чем Драко, а потому ужасно напоминал раскрасневшегося от обиды и жалости к себе карапуза, которого отругали только за то, что он пытался вернуть украденную другим ребенком игрушку. Уизли распирало от собственной правоты и злости. «Такой он и есть, — сообразил Северус. — Каким еще мог вырасти младший сын в большой и очень бедной семье, где приходится донашивать одежду и пользоваться старыми учебниками братьев. Даже палочка у него не своя, а доставшаяся в наследство. Такие дети особенно жадно оберегают то, что считают своей собственностью. Будь то вещи или люди». Пусть Дамблдор никогда ни о чем не рассказывал прямо, Северус давно научился читать между строк там, где это получалось. И изображать прекрасного слушателя во время посиделок коллег. А потому прекрасно знал, что этим летом директор не раз и не два наведывался в Нору. Альбус ничего не делал просто так. Во всех его поступках был смысл и двойное дно, а потому лишь кто-то, вроде добродушной Помоны, знавшей об этих визитах через Фоссетов, мог поверить, что Дамблдор просто рад повидать старых знакомых и выпить чашку чая на кухне Уизли. Фоссеты жили недалеко от Норы и считались среди других семейств магов вполне приличными людьми. Помона когда-то учила миссис Фоссет, ныне благостную чуть дородную молодую женщину, хозяйку уютного двухэтажного домика, окруженного яблоневым садом и парочкой теплиц. Спраут не раз с восторгом отзывалась об аккуратном хозяйстве своей бывшей студентки, а потому никого не удивляло, что женщины поддерживали связь, и именно Помоне Мегги Фоссет жаловалась на безалаберных Уизли. Даже о Лавгудах миссис Фоссет писала в своих письмах с теплотой, пусть и считала отца и дочь весьма своеобразными людьми. Но эксцентричность Лавгудов ей простить оказалось гораздо проще, чем нахальных, даже наглых рыжих, для которых, похоже, такие понятия как «частная собственность», «уважение» и «воспитанность» были лишь пустым набором звуков. Младшие Уизли без зазрения совести лезли в сад Фоссетов за яблоками, миссис Уизли вполне искренне считала, что вправе применять манящие чары, призывая в свой дом овощи с грядок живших неподалеку магглов, а мистер Уизли без стеснения утаскивал в Нору все, что плохо лежало или стояло. Так миссис Фоссет своими глазами видела, как Артур уволакивал стул с лужайки одного маггла, а в другой раз — вынесенное в честь хорошей погоды на улицу радио. Этим же летом из дома Фоссетов при загадочных обстоятельствах пропала стеклянная баночка с чаем, а через день Джиневра Уизли, заглянув в гости к Фоссетам, без всякого смущения рассказывала о том, какой вкусный чай она пила во время визита директора Дамблдора. Джинни же и поведала миссис Фоссет о том, что визит не первый, а потом, смущаясь от удовольствия, заговорила о Гарри Поттере, которого директор снова упомянул в беседе с ее родителями. После всего этого у Снейпа не осталось сомнений, что Альбус рассчитывал как-то использовать Уизли, и связано это было с младшим Поттером. И разобиженный на все Рональд служил явным тому доказательством. Детьми директор всегда манипулировал умело, а уж с таким глуповатым и ленивым созданием, как младший рыжий, не нужно было прибегать к сложным ухищрениям. «Что он ему пообещал? — отправляя в рот кусочек бифштекса, подумал зельевар. — Какую лапшу навесил? Про Поттера, поступающего на Гриффиндор? Поттера, который будет дружить с Уизли? Вероятно». Снейп покосился на директора. Тот чуть хмурился, глядя на то, как Минерва негромко распекает Рональда Уизли. Зельевар беззвучно хмыкнул. У Дамблдора явно были какие-то планы на Гарри Поттера, вот только тот их порушил с самого первого дня в школе. «Да и мои планы тоже», — признал Северус, вспоминая свою вторую и куда более сложную «проблему» этого года. Ненавидеть мальчика не получалось. Снейп пытался найти в нем хоть что-то от Джеймса, что-то, что могло бы вызвать гнев, подпитать искреннее пренебрежение, но пока ничего не выходило. Ребенок ни внешне, ни по поведению не напоминал своего отца. У Гарри Поттера все еще были такие же темные волосы, как у Джеймса, даже темнее. Но волосы эти не походили на воронье гнездо, а мягко обрамляли личико, делая мальчика похожим на какое-то сказочное создание. Северус очень любил в детстве книги про фейри и ужасно завидовал красивым детям. Сам он даже совсем маленьким был слишком угловатым и носатым, чтобы напоминать прекрасного жителя холмов из сказки. Из-за худобы и небольшого роста Поттер казался гораздо младше, что тоже не добавляло Северусу уверенности в ранее принятом решении, а зеленые глаза… У мальчика были огромные и яркие глаза Лили. Он так же, как она, улыбался, морщил нос, склонял голову к плечу, когда кого-то слушал… И также, как Лили, терял связь с реальностью, если погружался в какой-то увлекательный процесс. И также начинал частить в разговоре, если хотел что-то объяснить, но ужасно волновался, хотя в остальное время предпочитал помалкивать. В моменты волнения или увлеченности зеленые глаза мальчишки сияли каким-то невероятным внутренним светом, от чего у Северуса перехватывало дыхание — у Лили что-то подобное зельевар видел в последний раз до поступления в Хогвартс, когда он был ее единственным другом-волшебником, а магия казалась удивительной и прекрасной сказкой. Но потом азарт, восторг и увлечение сменились другими чувствами, глаза вспыхивали все реже, пока окончательно не потухли где-то на четвертом курсе, когда вместе с подростковыми изменениями к Лили Эванс пришло и разочарование в мире. Как в обычном, так и в волшебном. На уроках Гарри Поттер сосредоточенно вел конспекты, заполняя их почерком, при взгляде на который мастер зелий невольно вздрагивал от воспоминаний, а на практической части этот ребенок так сосредотачивался на зелье, что вокруг вполне спокойно могли взрываться котлы. Это тоже было у мальчика от матери. Но было в нем и то, чего Северус никогда не видел ни у Лили, ни у старшего Поттера. И это все больше убеждало зельевара в том, что у него не выйдет взрастить в себе ненависть к ребенку, который не помнит своих родителей и никак не может быть ответственным за их поведение. Хотя как бы было проще, если бы Гарри Поттер оказался копией своего нахального отца-выскочки! У мальчика была привычка делать пометки в учебниках. Похожая привычка была у самого Снейпа, и за нее часто ругала Лили, считавшая, что книги, даже собственные, портить нельзя. У ребенка был аналитический склад ума, из-за чего он отдавал предпочтение не заучиванию материала, как Гермиона Грейнджер, а его систематизации и анализу. А еще младший Поттер явно проявлял какое-то интуитивное понимание зельеварения. Не зная основ на должном уровне, мальчишка уверенно варил зелья на «Превосходно», хотя уже второй раз Северус видел, что вороненок не до конца придерживается заданной рецептуры. Это опять же напоминало мужчине вовсе не Джеймса, который, несмотря на знаменитого отца-зельевара, неизменно превращал любое зелье в невнятную бурду, и не Лили, которая никогда не рисковала, не экспериментировала, строго следовала рецепту, а самого Северуса, для которого предписания были лишь базой для работы. * * * На очередных вечерних посиделках с коллегами в этот раз уделили много внимания юной мисс Грейнджер, которую постоянно и многословно восхваляла Минерва то за столом, то в учительской. Остальных деканов гениальный ум девочки тоже впечатлил, но Флитвик лишь в узком кругу честно признался: — Минни искренне верит, что ее мисс Грейнджер — самая умная ведьма за последние сто лет. И я с ней в какой-то степени согласен. У девочки удивительная способность к запоминанию материала. Она помнит его наизусть. Но вот магический талант… Понимание магии. Нет, в этом Гермиона Грейнджер еще слишком далека от значительной части ее одногодок и большинства старшекурсников. Да и нет в ней выдающихся сил… Я надеюсь, с возрастом мисс Грейнджер сможет понять суть, но пока магия для нее… инструмент. Как… как все эти маггловские штуки, которыми полны их дома. — Верно, — согласилась мадам Пинс. — Я хоть и не вижу ее на занятиях, но каждый день наблюдаю в Библиотеке. И пока больше похоже на то, что девочка воспринимает палочку как источник магии, а не ее проводник. — Что вы хотите? Ребенок! — отмахнулась Помона. — До этого она ничего не знала о магии, а тут столько всего. Само собой, для нее палочка — своеобразный пульт от телевизора. Нажал на кнопку — включил картинку. Северус с интересом покосился на Спраут. Флитвик и Помфри от него не отстали. — Ой, я этим летом ездила в гости к своему старому знакомому, — призналась преподаватель Травологии и зарделась. — Он живет в Тронхейме, в Норвегии. Вы бы видели его сады! Это что-то невероятное. И сам дом! Он довольно необычный волшебник. Еще лет тридцать назад полностью отказался от всяких чар на доме, но оплел ими свои сады так, что у воров редких растений нет и шанса. Жена Ола — маггла, так что его выбор вполне понятен. И то, что у них куча всей этой маггловской техники. Я прожила у них две недели и даже успела освоиться. И телевидение — это упоительная вещь. Особенно эти маггловские… передачи… полностью посвященные растениям, животным, науке! — О, я слышал об этом, — покивал Флитвик. — А если… они записаны на… там какой-то артефакт? Что-то такое? — На кассету! — с гордостью продемонстрировала свои познания Спраут. — Да. Записи можно повторять много раз. Ах! Как бы было полезно нам иметь что-то подобное. Это вам не Омут Памяти с его не всегда четким изображением. Качественная картинка, полезная информация. И можно сразу множеству детей показать. Но… — Да, нам такое недоступно, — согласился Филиус с горечью. — Даже артефакторы из Отдела Тайн пока не придумали, как заставить маггловскую технику сложнее радио работать в доме, полном магии. Что уж говорить о мэнорах, Министерстве или Хогвартсе! Все эти приборы тут же ломаются, даже если провести… электричество, а не пытаться заряжать магией. — Может, все дело в артефакторах? — предположила мадам Пинс. — Думаешь, зря Альбус упразднил Артефакторику двадцать лет назад? — уточнил маленький профессор. — Кто теперь скажет? — пожала плечами библиотекарь. — Этот факультатив и в прежние времена выбирало не больше десятка учеников на каждый курс, и я помню, как последний преподаватель этого предмета жаловался, что все его ученики — ремесленники, а не истинные артефакторы. А теперь еще и у нас никто толком не дает знаний по этому сложному предмету… — Но Руны, Чары, Нумерология и Трансфигурация — основы для изучения Артефакторики, — не согласился Филиус. — Если хорошо даются эти предметы, то и артефакты можно научиться создавать. Да и не учили у нас Артефакторике внятно. Лишь в академии начиналась настоящая учеба. — В любом случае сейчас артефактора, который способен не просто копировать уже кем-то ранее придуманное, а создавать что-то новое, разрабатывать артефакты под нужды нашего мира, днем с огнем сыскать тяжелее, чем гениального зельевара, — вздохнула Ирма. — И вот у нас явный тому пример прямо перед глазами. Северус. Ты уже в школе был талантлив, — напомнила волшебница, будто сам Снейп об этом не знал. — А сколько за это время появилось детей с задатками артефактора? «Я тогда и не знал, что талантлив, — с горечью подумал мастер зелий. — Если бы знал, то, возможно, не влип бы так… безнадежно». Еще на четвертом курсе Снейп стал писать в редакцию «Зельеварение сегодня», комментируя некоторые статьи. Он был осторожен с подписью и обратным адресом, боясь, что его не воспримут серьезно, если узнают, что настырный критик — мальчишка. Ничего особенного Северус тогда не ожидал, но его замечания как-то напечатали в виде цитат в статье мастера Фабриса Моро, одного из самых известных зельеваров Франции, а потом потрясенный Снейп получил письмо от самого господина Моро, желавшего ближе познакомиться с зельеваром, наделенным столь нетривиальным мышлением. Трясясь от ужаса, в ответном письме мастеру Северус признался во всем и с обреченностью смертника ждал гневной отповеди. Слагхорн довольно часто ставил своего ученика на место. Для декана Снейп был наглым мальчишкой, который в силу юного возраста — но скорее отсутствия всесильных покровителей! — не понимает, что опыт для зельевара гораздо важнее таланта. Моро ответил. И в его письме не было и тени злости, лишь какой-то удивительный восторг от осознания, что его собеседником оказался столь юный и пытливый ум. Завязалась переписка, благодаря которой Снейп чувствовал себя гораздо увереннее в стенах школы. Грело душу, что в неполные пятнадцать он уже получил предложение о дальнейшей учебе после Хогвартса и заверения господина Моро, что звание мастера Северус получит всего за год. А потом была история с оборотнем… Мужчина и сейчас с содроганием вспоминал и саму ту ночь, и раннее утро после, когда он хрипел, плакал и требовал наказания для мародёров в кабинете директора. Каким же глупым и неуверенным он был тогда! Если бы Снейп в те дни верил в свои способности, в то, что мастер Моро его поддержит, разве смог Дамблдор убедить юного слизеринца отказаться от обвинений? Альбус всегда был опытным манипулятором. И детьми он манипулировал особенно умело, заставляя их чувствовать себя слабыми и незащищенными. Играя на их страхах, на их надеждах, мечтах. Директор убедил Северуса, что за него, полукровку без звучной фамилии, никто не заступится, если он ввяжется в скандал, обнародует секрет Люпина и попытается обвинить Поттера и Блэка в попытке убийства. И Снейп поверил ласковому доброму голосу, мягкому заботливому взгляду Дамблдора. Поверил, что гриффиндорец-директор не станет обманывать, что он действует лишь во благо, защищая глупого ученика. Поверил, что ради собственного будущего должен помалкивать, а потому с болью и горечью, но дал Непреложный Обет, навсегда похоронивший поступок мародеров в тайне. А потом Снейп, ближе к сдаче СОВ, узнал, что слишком плохо думал о своем мастере. Тот каким-то образом узнал через изменившиеся письма, что с учеником что-то произошло. Моро не отстал, пока не вызнал все, что только мог о случившемся, а потом заявился в Великобританию и лично долго ругался с Дамблдором, понося того последними словами. Уйти из школы Северус не мог, учебу все же стоило закончить, но с того самого времени он особенно остро реагировал на все, что было связано с шайкой Поттера. Его и прежде задевало, что за них заступаются директор и декан Гриффиндора, но теперь разочарование стало особенно сильным, ведь даже после случившегося мародеры не перестали издеваться над Снейпом, будто до них так и не дошло, что их затея при иных обстоятельствах могла закончиться смертью одного из студентов. Чувствуя себя униженным, но скованным по рукам и ногам Обетом, Северус изо дня в день с гневом смотрел на директора, явно не чувствовавшего себя виноватым за манипуляторские штучки, и скрипел зубами на выходки Поттера с компанией. День экзаменов стал той точкой, когда юный зельевар потерял контроль и не справился с кипящим в душе зельем из густо замешанных гнева, обиды, чувства унижения, низкой самооценки и невозможности по-настоящему наказать своих обидчиков. И Лили лишь добавила боли, когда так и не заметила разительных перемен в друге, хотя даже мастер уловил это через письма. В итоге весь копившийся гнев вылился в то ужасное ругательство, на которое, как казалось Снейпу, он был не способен. И никакие попытки извиниться не возымели успеха… С тех пор прошли годы, Северус стал мастером, нарастил защитный панцирь на сердце, но до сих пор боль не отпускала. И теперь, когда ему напомнили, проявилась. Помфри уловив перемену в настроении зельевара, осторожно продолжила разговор: — Да, за последние годы у нас не было студентов, которые проявили бы себя как будущие артефакторы. — Верно, — признал Филиус. — Хотя бывают студенты, которым в равной степени хорошо даются все необходимые навыки, но за многие-многие годы не было никого, кто заставил бы сплетничать о своих талантах. — Мне кажется, Джеймс Поттер мог бы стать неплохим артефактором, — задумчиво отметила молчавшая до этого Хуч. — Да, там был природный талант, — согласился маленький профессор. — Но мальчик никогда его особо не развивал. А ведь половина Поттеров носила звание мастеров артефакторики! — А что Гарри Поттер? — уточнила Спраут. — Лично на моих уроках он весьма прилежен, но я уже сейчас могу сказать, что гербология — не его стезя. — Думаешь, он мог унаследовать какой-то из семейных талантов? — спросил Филиус. — Все может быть. Все может быть. — Он много читает, — признала мадам Пинс. — Но его выбор книг все еще меня удивляет. То он читает подшивки газет, то листает выпускные фотоальбомы, то берет книги из все того же раздела с биографиями и дневниками. А сегодня записал на свое имя целых пять весьма объемных монографий по колдомедицине! — Северус, а ты что скажешь? — спросил Филиус осторожно. — Пока нельзя судить, — ответил зельевар сухо. — Прошло всего две недели. «Но меня радует уже то, что этот ребенок, похоже, не склонен к авантюрам и шатанию по коридорам после отбоя», — мысленно добавил он. — Да, прошло всего две недели, — согласилась Помфри. — Многие малыши лишь через месяц или два полностью осваиваются. Я сужу по тому, когда первокурсники начинают попадать ко мне с чем-то посерьезнее простуды. — Благостное время, — хохотнул Флитвик. — А потом они начинают устраивать дуэли в коридорах, суются туда, куда не следует… — А в этом году еще и этот коридор… — простонала Помфри. — Я все еще не понимаю, о чем думал Альбус, когда затевал все это?! Это ведь школа! «Но только не для Альбуса Дамблдора, — фыркнул про себя Северус. — Этот человек уже давно считает школу своими личными владениями, где только он царь и бог, а дети — его подопытные, пешки в игре. Даже преподаватели. Даже Поттер». — И не говори, — согласилась Помона. — Мне вчера нажаловалась Хельга, староста из моих, что застукала парочку барсуков, когда те пытались покинуть гостиную после отбоя! А Минни призналась, что ее близнецы добрались до коридора на третьем этаже нынче ночью! — Скоро студенты устроят настоящее паломничество, а мы ничего не можем сделать! — возмутилась медиведьма. — Я установил на двери опознающие чары, — вклинился в беседу Северус, — так что теперь можно легко определить, кто и когда пытался проникнуть внутрь. Пока это все, что я смог сделать. Директор отказывается накладывать на дверь достаточно мощную защиту, мотивируя это тем, что Хагриду необходим доступ в запретный коридор. Снейп поморщился, вспомнив ту тварь, которую лесник приволок в школу. Трехголовая псина не вызывала у зельевара никаких положительных чувств. И в надежность такой защиты он тоже не особо верил. — Будем надеяться, нам удастся вразумить Альбуса до того, как кто-то пострадает, — хмуро прошептала мадам Помфри. Никто на это не возразил, но по глазам зельевар видел, что, кроме собравшихся, не все в школе столь категоричны к нововведениям директора. И это может создать проблему, если преподаватели и персонал попытаются настоять на своем. Все знали, что МакГонагалл доверяет Дамблдору больше, чем себе, и готова сделать все, что бы Альбус ни попросил. Она и в прежние годы закрывала глаза на проделки тех же гриффиндорцев, если к этому благосклонно относился ее начальник, а его собственные решения никогда не оспаривала, даже если они шли в разрез с Уставом или могли нанести урон безопасности школы и студентов. Трелони почти не покидала свою башню, а вне комнат, пропитанных благовониями и ароматом чая, едва ли видела дальше собственного носа. Ко всему прочему, предсказательница боялась даже собственной тени и никогда не перечила директору. Темнокожая преподавательница Астрономии, Аврора Синистра, вполне могла поддержать начинание, но сама никогда не проявит инициативу. Пусть она и дружила с Помоной, но в целом к делам школы и к ученикам вне своих уроков относилась весьма отрешенно, будто звезды в небе занимали ее гораздо больше людей. Профессор Кеттлберн был не из тех, с кем можно вести хоть сколько-то спокойный и вдумчивый разговор, а потому вовлечение его в решение проблемы виделось всем скорее опасной идеей. Учитель по Уходу за магическими существами был слишком горячим человеком, для которого за долгие годы странствий опасность стала обязательной частью жизни. Он скорее попытался бы лично вывести пса из замка, чем выступил общим фронтом с другими учителями. Стоило понадеяться на преподавательницу Древних рун, профессора Бабблинг, и преподавательницу Нумерологии, профессора Вектор. Эти молодые женщины в силу особенностей собственных предметов очень любили систему и правила. Сдружившись на фоне близкого возраста и схожего значения имен*, волшебницы представляли собой довольно грозную силу, если уж хотели чего-то добиться. Но за все эти годы к их мнению Дамблдор прислушивался едва ли больше, чем к словам Трелони, хотя женщины учили детей весьма и весьма сложным наукам и в своих областях слыли настоящими знатоками. Именно стараниями этих дам классы Нумерологии и Рун были оборудованы по самым последним веяниям, а программа обучения соответствовала современным реалиям, в то время как тому же Флитвику все еще приходилось отрабатывать со студентами кое-какие Чары на фруктах, а МакГонагалл продолжала вдалбливать Трансфигурацию по программе пятидесятилетней давности, полностью игнорируя статьи в журналах и исследования ее коллег. Все собравшиеся понимали, что образование в Хогвартсе уже довольно давно отстает от общемирового магического, что Министерство по какой-то причине не пытается подтянуть программу до какой-то приемлемой планки, что директор из года в год отказывает педагогам в любом обновлении оборудования, прикрываясь нехваткой денег, и что лишь от самих учителей зависит, какими знаниями будут обладать студенты перед выпуском. Септима и Батшеда в этом отношении довольно быстро перестали полагаться на других, использовали свои связи и славу мастеров, чтобы не выклянчивать у Дамблдора лишние сикли на расходные материалы, специальные чертежные линейки или так необходимые им подписки на журналы из разных уголков света. У Флитвика и Снейпа таких обширных связей среди коллег не наблюдалось, но и они делали все, чтобы не только самим знать нововведения в изучении чар или зелий, но и передать знания дальше. Жаль лишь, что к их мнению Альбус тоже едва прислушивался, иначе бы в письмах первокурсникам давно бы упоминалось несколько котлов на выбор, а кроме учебника по Чарам дети покупали специальные руководства по сотворению заклинаний, где подробно расписывалась методика разработки мышц кисти и руки, а также подробнейшим образом объяснялись схемы взмахов палочкой, принцип произнесения заклинаний на примере разных стран и то, как развить в себе ощущение магии. Но директор твердил свое, Минерва за ним повторяла, скептически поджимая губы, а юные волшебники покупали отвратительные по качеству котлы, на уроках Чар Филиусу приходилось начинать объяснять основы, которые дети могли бы изучить заранее хотя бы в виде теории, а МакГонагалл продолжала верить, что ее предмет самый сложный, раз не у всех детей на занятиях выходит освоить очередное заклинание-формулу. Хуже того, Минерва еще умудрялась вливать в уши магглорожденным то, от чего у Снейпа едва не появилась седина. Так он сам три дня назад слышал от шумной мелкой всезнайки с Гриффиндора, что писать пером студентам необходимо для того, чтобы лучше освоить управление палочкой. Об этом ей, оказывается, сказала профессор МакГонагалл. Флитвик, услышав такое, пришел бы в ярость, ведь сам он не повторял детям подобные отсталые сентенции вот уже лет тридцать, с тех пор как появилась методика обучения владению палочкой. А Бабблинг бы на это добавила, что магический мир использует более традиционную пергаментную бумагу, которая плотнее обычной маггловской и изготавливается особым способом, позволяющим листам сохраняться долгие и долгие годы, а также чернила, перья и перьевые ручки потому, что конструкция шариковых ручек и состав обычных маггловских чернил не так уж надежны и удобны, ведь в мире магии чернила не должны выгорать, бумага портиться всего через десяток лет. Ко всему прочему, лишь пергамент и чернила магического происхождения позволяют напитывать себя магией, а без этого невозможно написать гримуар, добавить в письмо магическую подпись или начертить действующую руническую цепочку. — Мы не должны отступать, — явно разделяя опасения декана Слизерина, решительно заявил Флитвик. — Мы — учителя Хогвартса. Мы дали клятву оберегать детей. Это было правдой. А когда-то даже имело бы значение мнение сразу трех деканов школы. Но это было в те времена, когда такой должности, как директор Хогвартса, просто не существовало. И даже позже, когда директорами были волшебники, чтящие традиции. Но уже при Диппете были заложены основы нового управления школой, а Дамблдор продолжил его дело, всячески низводя положение деканов до незначительной приставки к фамилии. Даже Попечительский совет теперь имел мало власти в школе, а в Министерстве мнение директора ставили выше, чем мнение деканов или членов Попечительского совета. — А если мы ничего не сможем сделать? — с сомнением уточнила Роланда. — Тогда кто-нибудь может пострадать, — озвучил очевидное Северус. — Если не избавиться от всего этого, то мы подвергнем опасности студентов. — Альбус настаивает на нашем участии в создании защиты того помещения внизу… — задумчиво пробормотал маленький профессор. — Думаю, стоит все же принять в этом участие. Но, коллеги, давайте создадим такую защиту, которая должна не столько защитить, сколько задержать. Что-то достаточно простое, но не опасное даже для первокурсников. Северус фыркнул. — Идея хорошая, — согласился он. — Но что делать с МакГонагалл, которая уже установила свою часть полосы препятствий? Это гигантские волшебные шахматы. Которые, к вашему сведению, ведут себя ровно так, как и обычные волшебные шахматы. Все тут же представили кучу разлетающихся обломков, способных пробить голову не только ребенку, но и взрослому волшебнику, и Помфри первой схватилась за сердце. — Хорошо ли, что Квиррелл предложил включить в полосу препятствий тролля? — задумалась Помона. — Эти создания тупы и достаточно медлительны, чтобы от них было легко просто убежать прочь, но… — Это не была идея Квиринуса, — возразила мадам Пинс. — Мальчишка боится даже собственной тени, он бы не рискнул искать тролля, чтобы поместить его в ловушку. Да и ходил он ко мне, нервно рылся в книгах. Даже жаловался себе под нос на Альбуса. Снейп прищурился, слушая волшебницу. Квиррелл и так ему не нравился, а с начала этого учебного года еще и вызывал весьма противоречивые ощущения: в присутствии заикающегося учителя Защиты иногда подергивало Метку, та даже совсем немного потемнела, став бледно-серым грифельным рисунком на коже; а в некоторые моменты зельевару чудился отголосок темной магии в слишком тщательно закрытой ауре Квиррелла. Это и пугало, и злило Северуса. Как и некоторые другие волшебники, декан Слизерина не верил, что Темный Лорд исчез навсегда. Познания Снейпа в темных искусствах лишь подтверждали этот факт, ведь окончательная смерть темного мага снимала обязательства с его последователей и отменяла все данные клятвы. Но Метка за прошедшие десять лет не исчезла, лишь побледнела. Будто на огромном расстоянии прочтя мысли Снейпа, часом позже, когда зельевар устроился в собственной гостиной со свежим журналом и чашкой кофе, к нему через камин постучался Люциус. — Добрый вечер, Северус, — чуть растянул губы в улыбке лорд Малфой, опускаясь в соседнее кресло. Улыбка вышла напряженная, выдающая истинные эмоции мужчины. — Надеюсь, я ни от чего тебя не отрываю? — Ни от чего такого, чтобы я не нашел времени для разговора, — ответил зельевар, укрепляя чары на своих апартаментах, чтобы никто не смог подслушать. — Иначе бы я тебя просто не пустил, Люц. Они знали друг друга очень давно. И очень давно научились доверять друг другу там, где это было возможно. И оба знали, что Малфой не явится к приятелю просто так, тем более, не предупредив о визите заранее запиской. Падение Темного Лорда немного ослабило их дружеские отношения, но не развеяло по ветру. Пусть и немного охладило. В любой момент мужчины могли вернуться к тому взаимопониманию, что было между ними до Хэллоуина 1981 года, но могли и разойтись еще больше, ведь оба знали, как разнятся их цели в жизни. Люциус знал, что тогда, много лет назад, Северус бесповоротно разочаровался в предложенном Темным Лордом пути. Да и в нем самом тоже. Что с тех пор, как погибла Лили Поттер, Снейп живет лишь воспоминаниями, скорбью и тлеющим желанием отомстить. И ради этого пойдет на все. Северус тоже знал своего друга. Знал, что тот ничем так не дорожит, как семьей. Люц предаст, убьет и переступит через всех, лишь бы оградить своих близких от опасности, сохранить им жизнь. И оба знали, что ради собственных целей оба забудут о дружбе. Мастер зелий горько вздохнул, прежде чем наполнить вторую чашку ароматным кофе. — Что привело тебя в Хогвартс? — спросил Северус. — Нарцисса настолько обеспокоена из-за Драко? Я много раз говорил ей, что с вашим сыном все нормально. — Нет, причина визита не только в Драко, — качнул головой Люциус. — Я хотел обсудить и кое-что другое… В присутствии друга Малфою не было нужды удерживать маску высокомерного аристократа, но он все же сдерживался, внимательно наблюдая за сидящим напротив волшебником. — В последнее время… В последнее время ты не ощущал ничего странного? — спросил блондин наконец. — С тех пор, как… — Совсем немного, — признался Снейп. — Но это несравнимо с тем, что было полгода назад. Оба поморщились, вспомнив, как еще весной Метка на их левых предплечьях горела огнем и дергала болью. В тот день все последователи Темного Лорда получили явное свидетельство того, что Тот-Кого-Нельзя-Называть не покинул этот мир. Тогда, встретившись с Люциусом, Северус отчетливо видел страх в глазах друга. Оба с разным чувством ждали последствий, но те не наступили. — Что же тогда случилось? — в который раз спросил Малфой. Северус не ответил. Всю свою жизнь он боготворил темные искусства, но всегда понимал, что знает о них слишком мало, чтобы сделать предположение о природе нынешних проявлений Метки. — Если бы он… — прошептал Люциус. — Если бы он вернулся, разве не призвал бы своих сторонников? Это было очевидное предположение, но прямо сейчас Снейп не знал, что и думать. А мелкий заика Квиррелл вызывал слишком много подозрений. — Ты знаешь, что Драко общается с Поттером? — не нуждаясь в ответе на предыдущий вопрос, спросил блондин. — Он написал об этом Нарси. — Верно, — согласился Северус, — но пока это именно общение. — Неожиданно, — признался Малфой. — Мне казалось, Дамблдор настроит мальчика против Слизерина. — Мне тоже так казалось, — подтвердил зельевар и глотнул кофе. — Но этот ребенок… не очень похож на своего отца. Как минимум пока. — Но как такое возможно? Что за игру ведет директор? — нахмурился Люциус. — Десять лет назад он во всеуслышание заявил, что является опекуном Гарри Поттера, а потом… уже гораздо позже до меня дошли слухи, что младенца надежно спрятали… Они оба едва помнили те события. Первые полгода или даже год после падения Темного Лорда Малфои жили, как на пороховой бочке, а Снейп затаился и дышал через раз в хогвартских подземельях. Суды шли один за другим. Многих упекли за решетку, но многим удалось и отвертеться. Люциус использовал золото и связи, чтобы избежать Азкабана, Северус не оказался в камере лишь заступничеством Альбуса, и тогда никому из них не было дела до Мальчика-Который-Выжил. Как, в прочем, и большинству жителей магической Британии. Лишь гораздо позже, когда поутихли костры чисток и Министерство Магии занялось раздачей наград, люди стали задаваться вопросом, где же их спаситель, куда делся Гарри Поттер. Тогда Дамблдору и пришлось признаться, что победитель Того-Кого-Нельзя-Называть находится в безопасном месте и ни в чем не нуждается. Несколько раз кто-то пытался уточнять детали, заявлять какие-то права на информацию, но директор Хогвартса быстро задавил редкие ростки сомнений авторитетом и своими регалиями. — Мне никогда не было дела до этого ребенка, но нас так рьяно заверяли в том, что он растет в тени Дамблдора, что я ожидал прибытия в Хогвартс решительного гриффиндорца с взглядами на жизнь, как у этого седобородого интригана, — озвучил свои мысли Малфой. — Но из письма сына следует, что мальчишка гораздо более лоялен ко всем, чем думалось. Да и Рейвенкло… Наводит на интересные выводы. К тому же, сын рассказал, что Поттер, с его собственных слов, рос у своих маггловских родственников. — Это правда, — не стал отпираться Снейп. — Я сам узнал об этом недавно. — Но это ведь!.. — возмутился Люц. — Это совершенно ненормально. Поттеры — лорды. И… пусть мне и неприятно это признавать… древний и чистокровный род. Пусть последний отпрыск этой семьи и полукровка, но он от этого не перестает быть последним и законным наследником! Он не должен был расти среди магглов. Это против законов. Северус невольно хмыкнул, с прищуром воззрился на друга и заметил: — Похоже, тебя это задевает. Тебя разве волнует судьба этого мальчишки? — Если он способен спокойно разговаривать с Драко и пока не производит впечатления воспитанника Дамблдора, то вполне разумно рассматривать его не как мелкую пешку, а более значимую фигуру на игральной доске, — признался Малфой очень тихо. Северус даже немного опешил от столь откровенного ответа. — Мы не знаем, что ждет впереди. Возвращение Лорда… возможно. И ты сам прекрасно знаешь, Северус, как он поступит с теми, кого сочтет предателями. Я не тешу себя надеждами, что мне простится история про Империо. Если бы впечатление от Гарри Поттера было бы однозначным, не оставалось бы иного выхода, кроме как надеяться на милость Лорда… Играть на стороне длиннобородого интригана я никогда бы не стал. Тот… О, он первым предаст! Ты на собственной шкуре ощутил, что означают обещания Дамблдора. Снейп поморщился. Пусть Люциус и не знал всего, но события 1980 и 1981 годов сплотили мужчин, повязали обещаниями хранить тайны. — Я не поставлю на мальчишку в этой игре, — сказал лорд. — Он всего лишь ребенок. Но и полностью его сбрасывать со счетов не буду. Еще неизвестно, что нас ждет в будущем, и как много спокойного времени нам осталось. — Ты никогда не складывал все яйца в одну корзину, — хмыкнул мастер зелий. Люциус ответил ему короткой улыбкой, но в глазах продолжала плескаться тревога. * * * Из своих покоев Снейп вышел лишь ближе к полуночи, когда сумел выпроводить Малфоя и дочитать журнал. Мужчина собирался отнести кое-какие записи в учительскую, а после обойти коридоры школы, пусть сегодня было и не его дежурство. После отбоя в школе потухали почти все огни, и зельевар очень любил это время. Ему нравилось неторопливо прогуливаться в темноте, зная, что портреты уснули, и никто не следит за ним, чтобы потом донести Альбусу. В тишине, без постороннего любопытства, магия в Хогвартсе ощущалась острее и ярче, исчезали посторонние запахи, звуки и замок становился тем, чем изначально являлся — древней крепостью, величественной и могущественной, построенной на мощнейшем источнике силы одними из величайших волшебников прошлого. В ночной тишине легко верилось во все легенды об Основателях, в тайные проходы и залы, в таинственное древнее чудовище, обитающее где-то в школе. И даже в то, что где-то тут, в шаге от тебя, расположено хранилище самых потаенных знаний, сильнейших, потерянных для всех, запретных… Ребенком Снейп мечтал найти Тайную комнату Слизерина, а в ней — личную библиотеку Основателя. Салазар слыл величайшим зельеваром своего времени, принесшим знания в Британию откуда-то с Востока. Многие и по сию пору считали, что где-то спрятаны ценнейшие рукописи Слизерина, полные самых удивительных рецептов, каждый из которых стал бы или опасным, или гениальным открытием столько веков спустя. Говорили даже, что Парацельс не сделал ни одного реального открытия, а лишь присвоил себе кое-какие наработки Слизерина. Даже сейчас, растеряв детские и юношеские заблуждения, веру в сказку и тайну, в темноте Хогвартса Северус всякий раз ощущал прилив азарта, тягу обследовать какой-нибудь малоизученный закуток в тщетной надежде. И зельевара неимоверно злило, если кто-нибудь из студентов нарушал его покой и тишину коридоров. Декан Слизерина поднимался на площадку второго этажа, когда заметил на площадке третьего, как раз той, что вела в запретный коридор, маленькую сжавшуюся в комок детскую фигурку. В полумраке он различил лишь то, что у ребенка темные волосы, и с раздражением прошипел, вынув палочку: — Люмос. Раздражение мужчины было столь велико, что магического света с лихвой хватило, чтобы перебудить часть портретов и рассмотреть сидящего на рюкзаке мальчика. Тот тихо спал, сложив руки на коленях и уложив на них голову. Лишь по отвороту мантии и было ясно, что перед Северусом рейвенкловец. — Поттер! — сделал вполне очевидную догадку зельевар, мысленно перебрав нынешний курс воронят. Мальчишка секундой позже вскинулся и уставился на Снейпа, а потом на его губах задрожала радостная, но совершенно печальная улыбка. — Профессор! — едва не всхлипнул он. — Что вы забыли в коридорах школы после отбоя, Поттер? — хмуро потребовал ответа мужчина, не спеша ругаться. — Сейчас почти полночь! Отбой был два часа назад! Обычно студенты не смотрели на него с такой надеждой, если он ловил их ночью. Им полагалось вздрагивать, убегать, а потом долго и безуспешно врать. — Я бы очень хотел попасть в гостиную Рейвенкло вовремя, — едва не плача прошептал мальчик. — Тут холодно и темно. А там камин, кровать… Я спешил в башню, когда перепутал лестницы, а эта повернула сюда… И тут же отодвинулась, не позволяя вернуться и пойти правильным путем. И никого не было. А там этот жуткий коридор, куда запрещено ходить… Снейп вздернул бровь, слушая сбивчивый рассказ мальчишки, и шагнул вперед, к лестнице. Та тут же повернулась, позволяя профессору подняться к Поттеру. — Вы утверждаете, что не могли пойти в башню Рейвенкло потому, что вам не позволила это сделать лестница? — с легкой издевкой уточнил зельевар, прежде чем ступить на нужную площадку. Мальчишка быстро закивал и вскочил, но не попытался убежать, когда представилась такая возможность, а замер, ожидая вердикта Снейпа. Внезапный скрип за спиной вынудил мужчину обернуться, а студент нервно выдавил: — Она снова отвернулась! Опять! Теперь и Северус мог насладиться видом лестницы, которая вела себя очень необычно, будто сознательно отрезала путь тем, кто случайно попал на площадку третьего этажа. — И как же быть? — прошептал Поттер себе под нос и с надеждой покосился на учителя. Тот несколько секунд хмурился, прежде чем бросить перед собой диагностические чары. Те ничего не выявили, но Снейп и не удивился, зная, что директорское воздействие они не покажут, как и любой иной приказ чарам Хогвартса. Но оставался вопрос, что же за условие выставил лестнице Альбус. Северус перевел взгляд на мальчишку и хмуро спросил: — Вы просидели тут два часа? — А где еще? — опешил Поттер. — Не полезу же я в запретный коридор? Я еще слишком молод и слишком многое хочу узнать, чтобы рисковать собственной жизнью. А нам ведь обещали мучительную смерть! Кто в здравом уме решится хоть шаг туда сделать? Мужчина хмыкнул и едва не начал перечислять фамилии, но сдержался. Список вышел бы уж слишком длинным. — Да и вообще, зачем было сообщать об этом коридоре на пиру? — опустив взгляд, шепотом добавил вороненок. — Это предупреждение только привлекает внимание. Надо было не говорить, а просто хорошенько спрятать вход сюда. В школе ведь полно скрытых проходов, о которых разве что старшекурсники знают. Снейп хотел бы задать тот же вопрос Альбусу, но знал, что директор найдет с виду вразумительную причину. Еще раз взглянув на мальчишку, декан Слизерина шагнул в коридор и направился к спрятанной в глубине двери. Словам Поттера он не особо верил, но проверка показала, что никто не пытался открыть проход как минимум с обеда. Обернувшись, мужчина увидел, что Гарри Поттер за ним не отправился, лишь немного высунулся в коридор, не сделав и шагу внутрь. — Профессор, а теперь лестница повернулась и замерла! — сообщил мальчишка. Северус недовольно поднял глаза к потолку, надеясь, что его проклинающий взгляд достигнет комнат Альбуса и не позволит ему этой ночью спать спокойно, а потом отправился обратно к лестницам. — Идемте, Поттер, — велел он, выйдя на площадку. * * * Не задавая вопросов, мальчишка доплелся за Снейпом до подземелий. И там, уже в гостиной декана Слизерина, безропотно сел в указанное кресло, опустив на пол у ног свой рюкзак. Даже в приглушенном свете выглядел Поттер бледным и измученным. Хмуро глянув на мальчишку, зельевар быстро приложил ладонь к его лбу, оценивая состояние, и направился к шкафу, не замечая, как Поттер вздрогнул от прикосновения. Пусть Северус был суровым учителем и не менее суровым деканом, но за здоровье детей он радел не меньше, чем Поппи. А потому в его покоях всегда хранился экстренный запас самых необходимых лекарств. Вызвав хогвартского эльфа, Снейп велел принести чашку какао и несколько бутербродов. А потом под вялым взглядом Поттера накапал в какао укрепляющего и вылил туда же флакон с витаминным зельем. — Пейте. Ешьте, — велел мужчина строго. Этого ребенка вообще хотелось постоянно кормить, хотя за последние дни Поттер и перестал напоминать тощего доходягу. Сказывались прописанные Помфри зелья и то, что Поттер неукоснительно соблюдал их прием. Кроме этого вечера, разве что. Поттер не стал спорить и о чем-либо расспрашивать. Молча вцепился в чашку и придвинул к себе тарелку с бутербродами. Такое поведение весьма способствовало анализу ситуации, чем Северус и занялся, устроившись в кресле напротив. И чем больше волшебник думал, тем меньше ему нравилось происходящее. Он-то прекрасно знал, что таил в себе коридор на третьем этаже, и ни капли не сомневался, что спрятанная там тварь слишком опасна не только для школьников, но даже для взрослого мага. Дамблдор заверял, что никакой опасности нет, ведь псина сидит на цепи и слушается только Хагрида, который ее вырастил. Но Снейп не обманывался на счет полувеликана, тот был слишком глуп и болтлив, чтобы удержать в себе хоть какие-то сведения. А рассчитывать на то, что дети успеют убежать до того, как трехголовая тварь вцепится в кого-нибудь из них? На это мог надеяться только директор, который, похоже, растерял остатки здравого смысла или позабыл, что дети не всегда ведут себя так, как думают взрослые. «Но больше всего похоже на то, что Альбус сознательно провоцирует интерес к запретному коридору», — признал очевидное Северус. Он даже знал тех, кого директор пытался завлечь этой тайной. И если с Квирреллом все стало ясно в тот момент, когда заика попытался выяснить перечень ловушек, то участие в директорской задумке Поттера профессор зельеварения выяснил теперь. — Что вы слышали о коридоре на третьем этаже, мистер Поттер? — спросил Снейп, когда мальчишка доел бутерброды. — Туда нельзя ходить, — отозвался юный волшебник и с сожалением заглянул в пустую чашку. — Если жизнь дорога. Пусть мысли Поттера и оказались тщательно закрыты, но Северус, настроившись, неплохо ощущал эмоциональный фон. И сейчас прекрасно чувствовал, что коридор вызывает у мальчика злость и страх, а вовсе не любопытство. — А другие студенты не обсуждали этот коридор? — продолжил расспросы зельевар. — Я слышал, что близнецы Уизли туда наведались, — не стал ничего утаивать Поттер и добавил очень тихо, чтобы мужчина не услышал: — И зачем? Заняться им нечем. — И вам не интересно, что там скрыто? — В Хогвартсе есть и более увлекательные вещи, а для их изучения не нужно рисковать жизнью, — глядя Снейпу в глаза, ответил Поттер. — Скажите, профессор, а та лестница сломалась? — Именно так, мистер Поттер, — кивнул Северус, не собираясь открывать мальчику правду. — Она повернулась, когда вы вошли в коридор… — пробормотал мальчишка. — Будто это было чем-то вроде кодового действия для ее активации с площадки третьего этажа… Кто-то решил подшутить над кем-нибудь из студентов, профессор? «Подшутить?» — про себя попробовал слово Снейп, пытаясь связать его с великим и светлым волшебником Альбусом Дамблдором. — Видимо так, мистер Поттер. — Это наверняка кто-то очень и очень плохой, сэр, — сказал мальчишка решительно. — Кто-то по-настоящему злой и бесчеловечный. И бессердечный. Кому плевать на всех, кроме себя самого и своих… забав! «О, знал бы ты, кого сейчас ругаешь, — не без ехидцы подумал Северус. — И слышал бы Альбус твои слова!» * * * Утром, войдя в Большой зал, директор с лукавой улыбкой взглянул на стол Рейвенкло, ожидая увидеть задумчивого и увлеченного мыслями Гарри Поттера. Мальчик на завтраке присутствовал, но был скорее злым и чем-то обиженным. Он хмуро о чем-то вещал соседям по столу и едва не потрясал кулаком. — Что это с мистером Поттером? — заинтересовавшись активностью вороненка, спросила Минерва. — Да так, — ровным голосом отозвался Снейп, наклонившись, чтобы видеть декана Гриффиндора через Альбуса, — кто-то вчера заколдовал лестницы. И мальчишка оказался заперт на площадке третьего этажа возле запретного коридора, где и проторчал два часа, пока я его не обнаружил. — О Мерлин! — выдохнула Помона, услышав слова Северуса. — Два часа просидел в темноте и на сквозняке? — Да, и назвал того, кто это сделал, бесчеловечным злодеем, — добавил зельевар все тем же ровным тоном, но Альбусу почудилась издевка. — Он не знает, кто мог так поступить, но уверен, что подобная… шуточка могла прийти в голову только кому-то очень и очень плохому. — Конечно! — согласилась Помона. — Ребенок мог пострадать! Дамблдор промолчал. Как и МакГонагалл. Они оба знали, что управлять лестницами могут лишь директор и его заместитель. --- * Батшеда, другое произношение «Батшева» в переводе с иврита седьмая дочь. Септима - в переводе с латинского языка Septima значит седьмая.