Детективный Отдел: Дело Не Решить

      После взрывов все померкло. Тишина заволокла пространство, даже дыхание было не слышно. Они не решались и двинутся, считая секунды до новых и все больше расслабляясь, чувствуя, что их больше не будет. Да, трагедия была страшной, но в этот момент их радовало даже то, что она не продолжилась. Не разрослась до еще более крупных масштабов.       Константин шелохнулся, но после замер вновь. Виктор от этого движения лишь позволил себе выдохнуть. Страх сковал его, он едва ли мог дышать без страха.       Он не мог это объяснить, но это действительно было так.       За дверью раздались шаги и Геральт, без стуканья и даже разрешения отпер ее. Тихий скрип петель в этой тишине был оглушающий. Дире быстро кивнул в его сторону, спрашивая без слов. И тот лишь выдохнул, глянул назад, на остальных, и вновь повернулся к капитану.       — Там на улице кричат, что подорваны головные отделы.       — Плохо, — Константин выдохнул, прошел к нему. — Прохожие?       — Да. Так что кто и что пострадало не узнать точно.       — Понятно.       Виктор, весь этот короткий диалог стоявший рядом, вдруг отмер. Свобода движений появилась и он, напуганный, выбежал из кабинета. Было все равно на то, что это не по регламенту, что в таких случаях стоит идти в свой отдел. Он думал не об этом!       Быстро выбежав из отдела, он резко свернул в переулки, надеясь так сократить путь. Он не знал точный маршрут, ибо был там всего один раз, но по обрывкам памяти и интуиции он бежал, считая секунды. Он не мог опоздать и оплошать.       В пятисотый отдел он не бежал. Не хотел. Отчего-то Виктор понимал, что они не там, чувствовал это сердцем. И от своего беспокойства бежал быстрее, наплевав на то, что сломанную ногу уже разрывает от боли. На глаза всего лишь выступили слезы, которые он быстро сморгнул. Это не было его проблемой, не было той проблемой, что могла нарушить его планы.       Южанам помогали в основном люди богатые. Форст этого факта отчего-то пугался и просил быть осторожным. Но теперь, направляясь в тот район, он понимал причину своего беспокойства.       Слишком уж сильно это походило на ловушку.       Ловушку, в которую набежало слишком уж много дичи… И он надеялся, что успеет вытащить своих кроликов оттуда раньше, чем охотник ее захлопнет. В какой-то момент своего пути он запнулся прямо больной ногой. От этого его молнией пробила боль, на секунду сковало тело. И он упал, пачкаясь в дорожной пыли. Прохожие проходили мимо него, некоторые даже через, не обращая внимания на то, что он едва ли может двинутся. Вся эта боль, которую он давил беспокойством, сейчас выплеснулась на него ушатом, и он едва сдерживал себя от того, чтобы реально не заплакать. Позорно, от простой лишь боли.       Кое-как встав на трясущиеся ноги, что налились свинцом, он пошел дальше. Ему нужно было двигаться, хоть как-то и хоть с какой-то скоростью. Иначе он не спасет их… Не предупредит.       Хотя, они скорее всего и сами поняли, чем все теперь пахнет. Но Виктор хотел хоть как-то побыть с ними, увидеть хоть на мгновение. Так что он шел туда, надеясь успеть.       На его удивление, с первого взгляда в их районе вы выглядело хорошо. Он даже расслабился, позволил себе пройтись спокойней. Но после, недолго поизучав обстановку, он понял причину этого спокойствия. Это была не часть района с южанами, не та часть, где сердобольные хозяева решили приютить несчастных.       Здесь, скорее, была часть эгоистов. Они и на него смотрели снизу-вверх, потешаясь и испытывая наигранную жалость. Замечали его хромание и странную походку. Виктор сглотнул, чтобы случайно не накричать на них, и пошел дальше, стараясь не встречаться взглядом с пиджаками.       Через пару минут впереди появилась знакомая крыша, а после и дом вышел из-за стен других. Легкий трепет в сердце и Виктор идет быстрее, надеясь выбежать к их двору. Иначе просто было невозможно пройти к дому. Не было никаких арок и проходов, что вели бы к ним.       От того, что он начал слышать, кровь застыла в жилах. Он встал, не сумев перебороть себя и бежать туда, сломя голову. Потому что слыша эти крики, туда никто бы не захотел идти. Даже он…       Кричали южане, в основном женщины и испуганные дети. Мужчины там едва ли узнавались, их едва ли можно было услышать. И от этого было больнее всего. У них не было хоть какой-то защиты. И Виктор, все же собравшись, направился дальше. Ему нужно было все это остановить, остановить то, что могло стать фатальным для их города и его дела.       Он чувствовал, что от этого момента зависит все, так что бежал, сломя голову и надеясь, что успеет, что сможет все это остановить.       Пробежав через дома, обогнув стену, он выбежал в их двор и… Вновь обомлел. Куча карательных повозок, что обычно изредка встречались даже за стенами города, сейчас стояли рядком, а в них буквально затаскивали попавшихся под руку южан. Хотя, лучше было действительно сказать южанок — от мужчин тут едва ли остался след. Те, что были, вырывались и толкали под руки карателя ребенка или женщину, что были ближе всего. И те уже не могли вырваться, ибо сил не хватало.       — Что вы делаете?! — Виктор подбежал к одному из них, схватил за руку, которой он за волосы тащил мальчонку лет семи. — Это противозаконно!       — Приказ от паладина, малек, — мужчина усмехнулся, оттолкнул его, да с такой силой, что Форст упал на земь. После мальчишку закинули в карету и захлопнули дверцы, отправляя в путь…       — Паладины не имеют права для подобных приказов! Какое основание?! — Виктор вскочил, схватил его за грудки, закипая от гнева. — Говори!       С дома послышался визг и на секунду Форст опешил, что делать, увы, не стоило. Его быстро ударили по скуле, задев рог, а после и в нос. Подоспевший напарник карателя схватил его, дезориентированного, и быстро привязал к ближайшему столбу.       — Да, сообщили уже. Скоро приедут заберут, — услышал Виктор, когда перед глазами перестали скакать звезды.       Развязать руки не получалось. Веревки сильно жали, а узел затянули так, что его можно было лишь отрезать. Это чувствовалось по тому, как он сам давил на него. Оставалось лишь дергаться и пытаться надавить на них словами. Но его в этом шуме было почти не слышно…       Южан выводили из их дома, места, где они надеялись быть в безопасности, причем нагло, с силой таща за собой. И в один момент… Ваджахара провели нагнутым, держа за шею и руки на поясницу. Но тому, казалось, было совсем уж все равно на то, что происходило. Он просто вяло посматривал по сторонам, вздыхая и не обращая внимания на свою позу. Для него это было будто естественным и привычным…       Но в один момент он так ударил ведущего его карателя так сильно, что тот заорал от боли и упал, держась за колено.       Сначала Виктор не понял, что произошло, но после… После он понял, что Баджад просто выбил у него колено. И, признаться, даже сам почувствовал эту боль, хоть раньше никогда ее не чувствовал.       Несколько солдат сразу же бросились к Ваджахару, но тот спокойно прошел к мальчишке лет четырех, что рыдал неподалеку от него и взял на руки, обняв. У того совсем недавно отобрали мать, заведя в одну из карет, что сейчас поехала…       — Je ne tares! — Ваджахар закричал, останавливая солдат, а потом направился к карете, явно понимая, что от них не отобьется. И от его крика затихло все, все остановились, начав за ним наблюдать. — Ty nere ne! A lalel mater massia berrei tey.       Он сел в одну из повозок, прижимая затихшего мальчика к себе, и все же напряженно, но смотрел за ожившей толпой. И Виктор, пусть и не понимал, что он сказал, отчего то был им горд. Ведь его речь дала эффект, хоть каратели и не показывали этого. Он был едва ли видим — теперь мужчины не подставляли своих сестер и детей под удары, а сами спокойно их принимали.       На секунду он столкнулся взглядами с Баджадом. Его холодное лицо тронула улыбка, он ему кивнул, подмигивая и Форст почувствовал себя спокойнее… Тот будто отпустил с него вину за то, что он беспомощен. И они так и смотрели друг на друга, пока не закрылись двери и их не повезли в гетто…       Перестав смотреть за ним, Виктор начал выглядывать Аэрзе, которого все не было. И это казалось странным, ведь обычно где Ваджахар, там и он… У них даже одна комната была, так что и вывести должны были одновременно. Но тогда бы и глаз у него зацепился и за брата тоже, но Форст понимал, что не видел его в толпе. И от этого становилось страшно.       Через время к повозкам подъехала другая, светлая и отличающаяся по оформлению. Если карательные были укрепленными, с железными вставками и крайне упрощенной, отчего напоминала больше повозку для перевозки скотины, эта была так же проста в оформлении, но не такой крепкой и имела даже легкие элементы оформления: узкое окно, пара ступенек для сопровождающих солдат, для них же поручни, чтоб держались. А в иной ситуации и преступников можно было прикрепить.       Она уже не наводила той жути, что ее соседи.       К Виктору подошла пара солдат и, отрезав узел веревки, повели его к подъехавшей карете. Тот не сопротивлялся, понимая, что смысла в этом нет. И что это может выльется в дело о неподчинении закону, если в этой ситуации на него вообще выделят время. Форст вздохнул, чувствуя, что тот, кто это устраивал, имел власть на то, чтобы ему по судам устроили тур. Так что он лишь спокойно шел, стараясь держаться так де гордо, как Ваджахар, что в своем пути напоминал ему правителя.       Внутри было две настенных скамьи, на которых уже сидело несколько граждан. Две девушки и три мужчины, не считая его. И от их схожего вида — побитые, потрепанные — Виктор не почувствовал радости. Да, было какое-то странное ощущение единства с ними, но от этого только тошно становилось. Он тоже, с зреющими синяками на лице, сейчас сидел, прикованный в общий ряд.       Дверцы громко захлопнулись и через пару карета тронулась в путь. Их слегка затрясло по неровной брусчатке, заставляя чувствовать дискомфорт. Форст чувствовал себя хрупкой тарелкой в землетрясение. Казалось, что один неровный наклон, и он разобьется, разлетевшись на части. А от болящего сердца и давящих на него слез, это действительно было таковым.       — Ты чего? — девушка, сидящая рядом с ним, посмотрела в его лицо, — Ударили больно?       — Нет, — сгоряча его голос стал ну слишком уж явно выдавать агрессию, но ему было на это все равно. — Не больно.       — Но тебе плохо, я чувствую, — она не стала отстранятся от него, а лишь нагнулась ближе, будто пытаясь заглянуть глубже. — Как и всем нам. Но тебе надо высказаться, а нам нет.       — Тоже мне, нам нет, — один из мужчин забубнил себе под нос, но в этой тишине его было слышно слишком уж хорошо. — Всем надо! А то только и делаем, что каждого новичка выслушиваем и все.       — Ладно, если так хочешь, устроим кружок «почему мы все тут собрались», — мужчина в форме первых отделов фыркнул, начав смотреть на первого со злобой. — И погрузимся в чужие проблемы, на которые нам насрать.       — А почему бы и нет? — вторая девушка вскинула руки, ударила ими по коленям. — Сейчас вообще парад тотального безразличия, самое время выплеснуть свои проблемы тем, кто их забудет!       — Кто начнет? — Виктор окинул всех недовольным взглядом.       Повисло молчание. Несмотря на свою злобу и недовольство, стоило только появится возможности ее выплеснуть, всем отчего-то стало стыдно это делать. Никто не решался начать, обратить на себя внимание.       Первой, к превеликому удивлению для всех, начала та, кто и не боялся это сделать — девушка, что и заговорила первой с Виктором.       — Я тут потому что пыталась не дать забрать двух детей южан. Родители ушли кто за продуктами, кто заработать денег, а я за ними следила. И тут эти черные! А я то не дура, понимаю, что двух пятилеток никто к маме с папой там не отведет. Бросят у входа и все тут, живите как знаете. Ну я и решила попытаться.       — Дура ты, — вторая девушка фыркнула, вертя носом.       — А сама то тут почему? — мужчина в накидке с капюшоном, до этого молча сидевший, повернул к ней свою голову.       — Меня вообще случайно взяли! — она недовольно притопнула ногой. — Случайно!       — Ну? — протянул Виктор сквозь зубы.       — Идешь себе в театр, никого не трогает, а тут в тебя врезается какой-то наглый фиолетовоглазый южанин и его преследователи думают, что ты передала ему что-то! Просто стыд и срам!       Напряжение, повисшее в карете, можно было почувствовать, зачерпнуть руками. Виктор начинал заводится лишь сильнее, отчего чужие проблемы казались ненужными и надоедливыми. Они только злили, особенно эта женщина, что корчила из себя дворянку, при этом имея отходящие рога.       Он хотел всех здесь придушить.       — То есть ты против южан, так? — с максимально возможной пассивной агрессией спросил он, видя, как демонесса стушевывается.       — Я не то что бы против… Просто не в моем окружении и городе!       — Ну класс, — мужчина из первых отделов выдохнул, как мог сложил руки. — В нашем милом психологическом кругу расистка.       — Из-за него я не попаду на Хельгерта! А это, между прочим, великое произведение!       — Да-да, увидеть оперу и умереть, — первый закатил глаза. — Только не дают его больше, объявлено было!       — Что?!       — Угу, — до этого бубнящий мужчина заговорил нормальным голосом. — Труппу, что ее давала, такие как ты прикрыли, потому что там исполняли южане. А коллеги достойно поступили, тоже ушли. Не другим и не нам, так сказать.       — Не другим и не нам, — первая девушка хихикнула, прикрывая рот ладошкой. — Иронично.       Женщина залилась краской от гнева, ее лицо исказилось в злобной гримасе, пока все начали посмеиваться. Даже Виктор, что до этого сидел злой и знать не знающий сюжет. Он понимал, что здесь была какая-то ирония по произведению, и уже от этого было смешно. Да и лицо у этой «дворянки» очень уж веселило. До истерии, можно так сказать.       Вытирая слезы от смеха, солдат первых кивнул на Виктора, еще немного посмеялся, и спросил:       — А ты? Что ты такого сделал, что мы ради тебя сделали крюк?       — Правда крюк?       — Угу, — бурчащий усмехнулся. — Возчий так жаловался, что мы услышали.       — Напал на карателя, если можно так расценить. На самом деле просто пытался мешать им творить беззаконье. Только если… — Форст посмотрел на солдата первых.       — Такого приказа не было, — он вздохнул, немного ссутулился. — Совсем нет. Я капитан второго отдела, с паладином на короткой ноге. Его, конечно, завалило, как и всех, но я с ним встретился буквально за час до бумов и речи об отправлении в гетто не шло.       — Каратели вообще под шестисотыми, — девушка вздохнула, глянула на нашивку Виктора. — Но эти странные были, не заметил?       — Нет… А какие?       — Да знамена они посрывали, — бурчащий выпрямился, посмотрел на Виктора, как на глупца. — Я вот тоже… Близкую знакомую спасал от таких, так тот мне локтем мне как вот сюда в скулу, — подтверждая свои слова, мужчина притронулся к синеющему синяку, — дал, что аж звезды на потолке увидел. Ну и эти их неаккуратные нитки видел. Оторвали оторвали, говорю тебе!       — Знамена… — прошептал Виктор, вспоминая.       Он действительно не мог вспомнить, видел ли он эмблемы на рукавах тех карателей, что творили беспорядки у дома братьев. До этих слов и указаний их вид казался естественным и гармоничным, отчего сейчас все образы, на которых не было знака причастия к армии, казались надуманными и несуществующими. Это было невероятно странно, но в то же время и подозрительно естественно.       Все же если это было так, Форст мог расслабится по поводу государства.       Все же это не было законным действием, а значит победа восторжествует.       — А вы? — Виктор посмотрел на капитана, прямо в его удивленные глаза. — Как вы сюда попали?       — Так же, как и ты. Старался все это прекратить. Только ради меня не отошли от маршрута — я вообще тут первый.       — Ага, — девушка улыбнулась широко, довольно прикрыв глаза. — А я вторая! Это он начал меня расспрашивать, а там уж и мне приглянулась идея.       — Вот он, виновник торжества, — пробурчал мужчина, опуская голову.       — Ну, простите меня. И давайте для единства допросим нашего Следопыта, — первый усмехнулся, посмотрел на фигуру в плаще.       — У меня дом с южанами. Или я пытался их защитить. Или меня толкнули. Или я просто решил сесть в тележку.       — Какой таинственный мужчина, — женщина фыркнула, явно оставаясь недовольной и начиная вновь злится от того, что на нее сделали отсылку.       Виктор вздохнул, понимая этого мужчину. Все же не во всех ситуациях и не со всеми хочется открывать душу. Тот вообще выглядел так, будто спал все это время. Понять это было сложно — капюшон и полутьма скрывали его лицо даже от сидящих напротив него.       Время шло, а они продолжали скакать по кочкам. От этого действия уже начало подташнивать, захотелось склонится пониже, но вдруг карета остановилась, резко, без предупреждения, отчего все они упали друг на друга. Сидящих у стен было особо жалко — их вжало в них общим весом. Это должно быть больно…       Свет из открывшихся дверец даже слегка его ослепил. Не привыкший, Виктор сощурился, стараясь разглядеть фигуры, что за ним пришли. Правда, это долго не продлилось: его, как самого крайнего, дернули наружу, надавив меж лопаток, повели дальше в отдел.       Золотом он не блистал, но все де выглядел внушительно, на первую десятку. Форст вздохнул, понимая, что проблемы у него теперь точно будут. Если в более высоких числах можно было убедить не так уж сильно судить, убедить в своей правоте, то здесь все желали четко, по регламенту и законам. Так что в беду он попал, довольно крепко ощутимую беду.       На табличке у входа мелькнула цифра два.       Внутри народа было больше, чем обычно. Оформление, в некотором роде, было родным, странно уютным и знакомым, но строгим и холодным. Рядовой не мог оценить это в должной мере, но когда его усадили за стол, за которым ютились три детектива, он понял причину.       Отдел то был шестым, а значит и оформление единым.       Во всей этой кутерьме он явно забыл об этом и о хоть какой-то логике в мыслях.       — Ух ты, какая форма пожаловала, — один из детективов фыркнул, весело сощурился. — Имя Фамилия.       — Виктор Форст, — он вздохнул, понимая, что скрывать правду было себе дороже. — Отдел шесть шестьдесят восемь, капитан Константин Дире.       От полученной информации мужчины сконфузились, переглянулись, немного бледнея. И вряд ли их испугало имя капитана, нет, вовсе нет. Их пугало что-то другое и Виктор, не понимающий этого, желающий докопаться до самой сути, и это захотел узнать. Да так сильно, что начал буравить их взглядом, лишь бы те раскрылись.       Но этого не произошло. Сидящий посередине детектив быстро поднялся с кресла, окинул Форста взглядом, будто проверяя, тот ли он взял товар, и направился в кабинет капитана. Остальные продолжали сидеть молча, ожидая результатов. Даже сам Форст притих, разделяя с остальными молчание. Его не хотелось разрушать, было оно странно атмосферным.       — К капитану его! — через минуту послышался крик и детектив, сидящий по правую руку от Виктора, больно схватил его под локтем и повел его в сторону кабинета, вовсе не заботясь о состоянии несчастного рядового.       Впрочем, это продлилось быстро и на пороге его уде отпустили, пусть и не извинившись за подобное творение. Он на это ничего не сказал, лишь потерев болящее место, и прошел через дверной проем. И на месте капитана увидело недовольное лицо Дапаса. Увы, старшего. Капитан же стоял за ним, подобно какому-то слуге, пусть и недовольному. Тот все буравил взглядом Форста, ради которого его, видно, и согнали с любимого теплого места.       Молча рядовой прошел к столу и сел в кресло, начав гордо, с холодом смотреть на старшего Виллиамила, которого подобное представление особо не напугало. Тот только выгнул бровь, смотря на младшего как на невинно тявкающего щенка. Хоть он и не успел сказать хоть что-то…       Минута молчания, после еще две, в ходе которых никто не уступал другому в своих злых взглядах. Было понятно, что времени у паладина было еще много, и он не собирается отрывается…       — Там капитан из первых отделов, паладин Дапас! — один из солдат, весь бледный, открыл дверь крайне бесцеремонно. — Отдел ноль два, сэр!       — Такие новости не освобождают от банального скучания в дверь, — Виллиамил махнул рукой, прогоняя его. — Ждите, я вызову.       Вот и обрезали ему запас времени. Виктор от удовольствия был готов зафырчать.       — Что улыбаешься, как верный пес? — Дапас откинулся на спинку кресла, закурил от лежащей в пепельнице сигары. — Решил, что я тебя пожалею?       — Нет, просто смешно с ситуации, но… — Форст вмиг снял с себя веселое выражение с лица, сделав его каменно серьезным. — Где Вилламил?       — Я — здесь. А мой сын дома, — от его холодного тона все внутри рядового скрутило в мерзкий склизкий комок. Казалось, что его вывернет прямо сейчас. — Если ты так хочешь его увидеть, то отложи это желание на… Думаю, вечность подойдет.       Если бы не статус и ситуация, Виктор накинулся бы на него с кулаками. Но в этой ситуации, в этом самом моменте он не мог это сделать. Не мог никого подвести. Так что он просто молчал, понимая, что нужно еще потерпеть. А там уже его и отпустят, и он сможет думать и говорить все, что пожелает.       — Значит, ты у нас за южан, — Виллиамил стряхнул пепел с сигары, вновь вдохнул ее дым. — И пытался противостоять закону.       — Это незаконная ситуация! Я мешал проявлению беззаконья!       — Все вы так говорите, а проверить — все революционеры и предатели славной Большой Части. Насколько мне известно, ты сотрудничал с двумя южанами. Массийцами, причем из семьи важных шишек, если я правильно понимаю.       — Я не понимаю. Они простые солдаты, а не какие-то масрийцы или как вы сказали. Обычные граждане, как и я, как и вы, как и ваш сын или случайный прохожий. Как и Глава.       Лицо Виллиамила исказилось в недовольной гримасе. Тот будто не желал оставлять юношу с непробитым панцирем после их разговора.       — Ты понимаешь, чем это обернется для тебя? Для твоей сестры, что живет с тобой и едва балансирует между тобой и детским домом.       — У меня живы братья и сестры, не надо мне угрожать. Детей отдают, только если они…       — Или если есть подозрения, что семья эта неблагоприятна и опасна для государства. И тогда заберут не только малышку Энни. Ох, а эти Восточные детдома… Смертность три на десять.       Виктор сглотнул. На себя ему было все равно, до этих угроз он был смелым, но сейчас… Они угрожали не ему, а его сестренке. Так что он не мог больше быть настолько смелым. Нужно было действовать аккуратно, теперь уже не разозлить. Пришлось задушить свою злость каблуком.       — Что вы от меня хотите?       — Ты не лезешь в это дело. Оставляешь дело, оно передастся нам за неимением кандидатов. Я знаю, ты не подписывал никакие бумаги, слишком уж ты и твой хваленый Константин глупы. Не отсвечиваешь, живешь тихо, мирно, расследуешь глупенькие дела, нас не касающиеся. Не разнюхиваешь везде. Свою позицию не выражаешь.       — Хорошо, паладин Дапас, — Форст улыбнулся, как довольный кот. — Я могу идти?       — Пожалуйста. Если встретишь Дире, передай, что вечером я зайду к нему в гости. Пусть жена ждет с накрытым столом.       — Вас и с пиром то ждать грех. Она устроит все, как вы этого достойны.       Под недовольный цок, Виктор вышел из кабинета. Позволить себе спокойно выдохнуть он все еще не мог, так что поспешил выйти из отдела вовсе. Очень уж здесь было неуютно, а направленные прямо на него взгляды заставляли чувствовать дискомфорт. Казалось, что от них по его спине бегают полчища жуков. Жутких, неправильных, грызущих плоть жуков…       Выйдя из отдела, он глянул вниз лестницы, надеясь увидеть там Константина или Аэрзе, хоть кого-то близкого, но… Никого из них не было. Только Геральт стоял снизу, смотря прямо в его глаза, ожидая, когда тот спустится. И Форст решил не заставлять его ждать. Все же у него точно была для него какая-то информация, иначе просто быть не могло. Зная сержанта, он понимал, что он бы не пришел без приказа или личной цели.       — Давно не виделись.       — Да уж, — Геральт выдохнул, расслабляясь. — За эти несколько часов успели наступить сумерки. Ну, и Двенадцать собрать трибуну на главной площади.       — Что?       — Эти взрывы вызвали еще и бум митингов. Да таких, что даже Глава собрался делать заявление.       — И ты пришел похвастаться или?..       — Хочу тебя проводить. Ногу же от боли дерет.       До этого он не замечал всей этой боли, но сейчас она и слабость накатили огромным, до жути нестерпимым комком боли. Виктор едва ли смог сдержать себя от выдоха боли, все же желая сделать это. Казалось, что он и шагу не может сделать, только стоять на месте и молится, чтобы она не усилилась. И Геральт, явно почувствовавший все эмоции и мысли младшего, все его решения и предположения, просто повернулся к нему спиной, слегка согнулся. Как старший брат, что устал терпеть вскрики младшего о том, что он устал идти. Стало даже стыдно…       — Да ладно, я и так могу…       — Лучше не надо, дай отдохнуть конечностям. Давай, запрыгивай, я спокойно донесу.       — Неужели ты решил внедрится в мое дело и политику?       — Не совсем. Мне просто интересно, как они решать эту ситуацию. Все же это чуть ли не объявление войны со стороны больших толстосумов.       — Да?       — А ты думал кто все это начал? Явно большие шишки.       Геральт, вовсе не обращая внимания на лишний груз, явно давящий на спину, направился к площади, напевая что-то под нос, будто вспоминая далекое детство. Было в этом напеве что-то ностальгическое и родное, но неизвестно далекое…       Прижимаясь ближе к нему, Виктор старался получше расслабится, пока была такая возможность. Ногу только сильнее сводило от лишнего напряжения, а от этого и боль не отступала. Так что стоило постараться и прекратить это делать.       Сержант шел легко, быстро, отчего дома перед ними проносились крайне быстро. Не успевая начаться, они уже заканчивались, Форст едва ли мог успеть понять, мимо какого дома они прошли. Это немного завораживало, но не так, как это было с Виллиамилом. Тот был вовсе неописуемой, уникальной личностью. А его скорость и вправду приводила в восторг. Жалко только, что он больше этого никогда не увидит и не прочувствует…       Надо было надеется на лучшее, но он отчего то не мог.       Приближаясь к площади, Виктор постепенно начал замечать, что обстановка действительно поменялась. Толпа была гуще, сконцентрированной у импровизированного постамента, возвышающегося над головами остальных. Из других деталей в нем было только небольшая тумба для лекций, вот и все оформление. Слишком уж оно было простым, видно, что сделано за пару часов. Может, даже за час, не больше.       Подойдя к высокому крыльцу, Геральт усадил Форста на его боковую часть, где раньше стояли статуи лежащих иливов, а теперь от них осталась лишь туша без морды с противоположной стороны и сколы от сорванной статуи на их стороне.       — Видно, все к началу движется. Народу — тьма, — вздохнул Виктор, рассматривая только растущую толпу.       — Остальных и не найдем так, — Геральт быстро закурил, вздохнул, из-за чего первое облако дыма вышло через его ноздри. — Ну да ладно, не суть дело.       — Капитан Дире тоже здесь?       — И капитан, и Юлли… Вот про Сиги не знаю, тот со стороны наблюдает. Так что, может, посматривает на нас с одного из этих домов и ржет.       Виктор фыркнул, заулыбался сильно и поудобнее вытянул ногу. Из-за длинны постамента он мог спокойно положить ее, не беспокоясь о том, что на нее не хватит места. И так он мог спокойно пережить боль, успокоить ее, уменьшить. Она медленно, но отступала, отдавая свое место усталости. Он расслабленно выдохнул, принимая это и привыкая. Это было лучшим чувством за последнее время.       Минут через девять толпа оживилась, сильнее загудела и стало понятно, что что-то начало происходить. Об этом говорила и подъехавшая карательная карета. Ее вид сбоку от толпы, неприметный, будто не к месту, все же навеивал жути. Слишком уж она волновала…       Еще через пару минут на сцену вышел… Ох, далеко не Глава или кто-то из Двенадцати. А тот самый солдат, с которым Виктор ехал в карете. Тот выглядел печально, будто не желая говорить то, что ему приказали. Было видно, что у него просто не поворачивался язык на такое. Форст сжал кулаки, болея за него, надеясь, что у него все же найдется на это смелость.       Было понятно, что эта речь должна была быть произнесена.       — В связи с сложившийся чрезвычайной ситуацией, бунтами и дезертирством части армии, в связи с многими потерями и страхами, а так же недовольства народа, Глава решил дать свое слово общественности. Выйти к вам на поклон, раскрыть всю ситуацию, а также дать выразить свои мысли представителям народа, что сейчас запятнан — южанам, а именно их представителям в Двенадцати. Если вы не открыты его словам, если вы не считаете, что вам будут говорить правду — просьба уйти сейчас, ибо через минуту начнутся речи народа и даже начало их речи осядет в вас грузом ответственности и стыда. На этом все.       Толпа зашепталась обеспокоенно, часть народу действительно поспешила удалится, как и сам капитан, ушедший со сцены и их поля зрения. Виктор же заинтересованно вытянул голову, понимая, что грядет что-то важное, можно даже сказать фатальное.       И его теория только начала развиваться, когда он увидел темную фигуру, подходящую к трибуне. Маска с клювом, скрывающая лицо, все же не могла скрыть эмоций — если в первую встречу он казался ему жутким, то теперь этот вид выражал только разочарование. Разочарование ближними и соседями, разочарование народом и своими ожиданиями…       Детективы затаили дыхание, ожидая начала речи и наблюдая за тем, как Врач оперся о трибуну.       — Я вас не понимаю, почему вы, говоря о чести и благополучии, о сочувствии к гражданам, к ближним своим, одновременно с этим готовы отнять кусок хлеба у бедных, обрубить кормящую руку только от того, какой она крови, — Врач Главы сильнее сжал тумбу, сгорбился, говоря все это. — Вы не можете игнорировать Доминион, не можете сделать вид, что его не существует и замести под полу. Потому что нас — треть мира. Пустыня кормит вас, пустыня вас лечит и обеспечивает качественными специалистами. Почему я говорю это так уверенно? Да потому что я сам — отражение судеб каждого специалиста, вышедшего с Доминиона. Судьба моя была еще хуже, чем у остальных. Потому что меня не хотели брать учится, никто не хотел, просто потому что им была дорога репутация, а у моей семьи она была крайне плохой. Меня не брали даже медбратом, не позволяли даже посматривать на работу врачей, прогоняли, чтобы не отпугивал посетителей. И сбегая сюда, к вам, я надеялся, что здесь все изменится. Но этого не было. Не смотря на то, что я вдоль и поперек прочитал все справочники, мог с закрытыми глазами спокойно ориентироваться в органах, пусть и не оперируя, меня не брали никуда, только пользуясь мной на тестовых занятиях. Только когда за меня начал заступаться могущественный покровитель, все они вновь захотели меня, но я к ним уже не хотел. Пошел я к престарелому врачу южанину, что принял меня, зная о фамилии. И я не виню тех, кто не брал меня в Доминионе. Потому что для врача репутация — самая важная. Не важно, насколько вы хороший специалист, будь у вас плохая репутация, будь у ваших учеников плохое положение, к вам не пойдут. А жизнь врача — его клиенты, как и жизнь клиентов — это врачи. И вы обрубаете эту жизнь. Врачей южан в Главном городе шестьдесят три процента. Около двадцати вы уже загнали в гетто, я не могу точно пучатся. И этого я не понимаю. Талантливые хирурги, повитухи, травматологи и костоправы, фармацевты и лекари — все это из-за вас уйдет в гетто или на родные земли. И кто вам останется? Восточные берут дорого, Западные берут дороже, так еще и знают мало, а северные придерживаются народной медицины. И к ним вы поведете лечить своих детей и мужей? Мне даже жалко вас. Своим требованием закрыть Доминион, вы лишили себя и не только их, но и лекарственных трав, важных элементов, что нужны для настоев, даже насморк лечится огнетравой с Доминиона. Все мои реформы будут заморожены, их не сможет ввести мой заместитель. Так что я могу пожелать вам удачи. Мы выживем, как бы вы нас не душили, мы перетерпим и потребуем ответа. А вы завоете.       От ее окончания стало даже жутко. Услышать это от не воинствующего врача было слишком страшно, было понятно, что его довели, переполнили его чашу терпения. Но даже так он продолжал держать в себе и выражать свой гнев лишь страшным тоном.       К нему подошло два карателя и, заведя руки за спину, крепко хватая и скручивая. Тот даже не дернулся и не пискнул, спокойно уходя туда, куда его толкали. Спокойно сел в карету… От этого вида Виктор почувствовал, будто у него забрали что-то важное. Будто у него выбили из-под ног одну ножку стула.       Вторая фигура, вышедшая к трибуне, была довольно неожиданной. Гордый стан, угрожающий вид, а взгляд, которым мужчина обдавал толпу, заставлял хотеть спрятаться куда-то подполу, лишь бы он не смотрел на тебя. Бушующая до этого толпа лишь от этого затихла, не решаясь пикнуть. А от того, как он склоняется над трибуной, все и вовсе затаили дыхание.       — Скажу сразу — если бы не приказ Главы, вас бы всех здесь не стояло. Не было бы взрывов и бунтов, потому что решалось бы все фатально и быстро, на корню. Так, как южане решают проблемы. Но вы слишком неподготовлены для таких решений, вам нужно цивильно, гуманно, по бумагам, и чтобы сохранилась ваша тонкая душевная организация. И чтобы это не развращало и не вредила детям, на которых вам на самом деле плевать. А то, сколько будет положено жертв — плевать. Вам важны улики, полученные цивильно, а не наглым способом, хотя убийца не будет пускать в дом детектива, зная, что там, в гостиной, лежит окровавленный нож. Так что знайте — я здесь не по собственной воле. Выходец с Доминиона, непринятый, еле выживший и добившийся положения, которое его не устраивает — вот кто я. А причины, почему меня это не устраивает, вы уже услышали. Я оставляю свой пост, зная, что на мое место придет кто-то белый, тот, кому будет в радость вылизывать ваши ноги, подобно псу, поставлять под вас свой рот и жопу, так еще и с радостным выражением лица. А я буду защищать свой народ, своих братьев и сестер по несчастью, потому что здесь я их предал. Я предал их, не сумев защитить от вас, выполнить свой главный долг — защищать справедливость, поддерживать ее во всем. Но мою справедливость сдерживали, не давали ей исполнится. Так что знайте, солдаты, что охраняют или будут охранять гетто — одно неверное движение в сторону южан, и вы будете иметь дело с бывшим Алым Знаменем, тем, что сейчас настолько зол, что готов душить каждого. И с тем, кто знает, что он вернется назад. Но уже не тем, что будет разводить ноги и принимать выгодные белым решения, а те, что действительно важны. И если мои реформы сдержат в угоду другим народам, я все равно их введу. Я заставлю, потому что так я уже буду выполнять свою работу, а не шута, сачащего под приказы господина вот уже полгода. Я могу пожелать вам лишь удачи и надежды, которая явно не посмотрит в вашу сторону.       И не успей каратели подойти к Алому знамени, как он сам с гордым, сочащимся злобой и решимостью видом направился к карете. Сам сел напротив своего товарища, и за ними мелькнули еще две тени, но Виктор не успел рассмотреть их — закрылись дверцы кареты, и она отправилась в сторону гетто.       Через пару минут общественное возмущение спало, горожане перестали возмущаться и недовольно кричать, прося вернуть его на кару народную. И именно тогда появился глава.       Невероятно высокий, приветливый, но это этого невероятно угрожающий, он подошел к трибуне, довольно улыбаясь и щурясь. Он был похож на того демона, что сейчас протянет тебе конфету, а потом за это ударит ножом в спину. И Виктор не хотел слышать то, что он скажет.       — Итак, — начал он тихим, спокойным голосом, но все затихли, будто от крика. — Я надеюсь, вы довольны. Два моих подчиненных, тоже Южанина, не захотели высказываться и уйти спокойно. Только у этих повышенное чувство недовольства, за что я извиняюсь. Но я думаю, вы меня поймете — все ы хотели бы исполнить последние желания друзей и родственников, — Глава жутко улыбнулся, будто угрожая, отчего у всех по коже пробежали мурашки, пока Виктор вглядывался в пространство за трибуной, на его ногу. Ему казалось, что по ней что-то ползло. — Вы знаете, я все делаю для народа. Что просит народ, то я и делаю. Да, меньшинству не угодишь, но большинство остается довольным тем, что я исполнил их просьбу. И я надеюсь, что и сейчас вы будете довольными. Ведь вы с таким рвением лишили себя развития медицины, военного дела, кузнечного… Лишили себя весьма существенной части привычных в быту товаров… Думаю, они вам и нужны не были, раз вы молили меня закрыть Доминион. Хорошо, мои милые, я сделал, все сделал, — Глава резко засмеялся, а на его плечо, с широко раскрытыми крыльями, выползла кобрина. — Я думаю, теперь нас ждут велики времена развития и процветания! Только, немного не понимаю, как это произойдет, если мы будем развивать только светские отрасли жизни… Наука, образование, судебная система… Это все особо не важно, когда на тебя нападает чужак, у которого невероятно развито военное дело, а кузнецы выковали новый, незнакомый вам вид оружия. И южане могут это сделать! Но я думаю, мы все сможем это сделать и вовсе не вызываем у них гнев, не так ли? — кобрина на плече правительства широко раскрыла челюсти, будто улыбаясь, показывая огромные ядовитые клыки. — Ну, а теперь шутки в сторону. Вы совершили ошибку и это опасно. Спасать ее от вас, как заботливый родитель, я не хочу. Потому что эта проблема вылилась не из моих действий, а из ваших. Вас не остановили угрозы суда, угроза вашему благополучию и ваших детей, все те цивильные методы, которыми вы руководствуетесь и которые вспоминали, говоря о подавлении прошлых восстаний, не сработали на вас, культурных жителей большой части! Я даже немного разочарован. Так что свои плоды вы будете пожинать сами, ведь я закрыл не Доминион, я закрыл вас. Южане будут жить так же, как и жили, их вывезут из гетто по первому их желанию назад, домой. И на родной земле они даже не заметят, что вы недоступны им. Потому что для комфортной жизни у них есть все: от еды до металла. А у вас, тех, кто доили несчастную пустыню, нет аналогов многим вещам. Качественных аналогов. Но я не хочу, чтобы вам было плохо, так что закончу эту речь крайне просто: я знаю, что сейчас в толпе есть два детектива, ответственные за дело, которое положило всему этому начало, то дело, что является стержнем всей этой ситуации. И приказ, мой последний приказ по всей этой ситуации: решите его.       Кобрина громко зашипела, вцепилась клыками в плечо хозяина, и тот исчез так, будто его и не стояло на сцене. Общественность тут же начала кричать и возмущаться, говоря, что это все не они и это была его обязанность их контролировать, пока Виктор лишь шокировано смотрел вперед.       Смотрел прямо в глаза Константина…