Детективный Отдел: Дело Не Решить

      — Эй, Форст! — Йонхан, привычно себе, кричит громко, да и улыбается глупо.       Он даже не держится за дерево, свободно сидя на ветке и опасно отклоняясь. И Виктор только испуганно сглатывает да подходит ближе к яблоне. Все же вид того, как друг спокойно перемещался по хрупкому дереву, привлекал. Он напоминал мишку на ели.       — Залезешь, м? — Йонхан цепляется ногами за ветвь и свисает вниз головой, зазывающее улыбается. — Я тебе за это булку дам, с сахаром!       — Ты ее просто не любишь, а паек нельзя выкидывать, — Виктор закатывает глаза и поправляет задравшийся рукав. — Не полезу.       — Ну и ладно, — тихий фырк и шорох листьев режут слух. — Зато я достану самые вкусные яблоки.       Он точно был медведем. Тоже любил фрукты и готов был за ними залезть чуть ли не в кабинет коменданта, лишь бы насладится. И Виктор лишь вновь закатывает глаза, немного рычит, понимая, что его хотят заставить нарушить приказ в свободное от учебы времени. У них было еще три четверти часа на себя, а он, вместо чтения учебников, стоит с ним под яблоней! Это злило, но он не понимал, почему не уходит.       — Кстати, как тебе новый по выдержке? — голос Йонхана вроде и звучит, а самого его не видно. — Он не рядом, нет?       Форст оборачивается пару раз, смотрит через яблоню вперед, но никого из преподавателей не увидел. Место это было довольно пустое, непопулярное, так что из свидетелей тут были только гуляющие под ручку старшекурсники, да и те лишь на горизонте.       — Да вроде не видно. А что, боишься его?       — Да нет, — обижено тянет он, и появляется в поле зрения с листвой в спутанных волосах. — Просто бесит, а ты знаешь, что дают за оскорбления.       — Почему же сразу оскорблять? — Виктор поднимает бровь. — Как по мне, вполне себе…       — Угу, как же. Ты все время у Фишки с ее планами учебными, так что бываешь лишь по воскресеньям, когда он выпивший и добрый. А так, помилуйте, нога не на сто восемьдесят, а на сто семьдесят девять повернута, и спину ты выпрями, хотя уже линейка каких поискать.       И опять исчез в листве. Слышится звук срывания яблок, да и дерево характерно дергается. Впрочем, и зам Йонхан заинтересованно притих, тихо шепча что-то на говоре своей деревеньки. Виктор его речь понять даже не пытается, да и желания не проявляет — все проверяет местность. Ему, признаться, и правда не хотелось, чтобы Кампарийский здесь появился — голос у него был ого-го, что слышен был даже у него на собраниях. И не хотелось, чтобы вся его мощь была направлена на них…       К ногам падает яблоко и Форст удивленно отходит на шаг назад. Да, опасности так избежать было невозможно, но так было хотя бы поспокойней. Не хотелось, чтобы плод был прямо у его сапог. Так и испачкать было недолго. Да и мало ли что на него прилетит…       Йонхан вновь висит головой вниз, но с полными руками и карманами яблок. И с улыбкой во все щеки, как же без нее.       — Будеф? — произносит он, жуя. От этого вида стало даже немного противно, но потом пищу все же проглотили. — Вкусные капец. Только вяжут немного, а так хоть в дорогих ресторанах подавай!       — Воздержусь, — Виктор смотрит с опаской.       — Да ладно тебе, — Йонхан вновь откусывает, и мякоть, довольно нежная, неожиданно громко хрустит. — Ты фяка.       — Кто?       Глоток.       — Бяка, говорю. Противная персона.       — Просто потому что не хочу есть с тобой яблоки?       — Да-с.       Виктор фырчит, чувствуя, как в груди теплеет от обиды и возмущения. Его и назвать противной персоной?! Да это было просто невозможно!       — Ладно, давай твое яблоко.       Прилетело оно не в руки, а в лоб. Нет, оно, конечно, потом отлетело ему в ладони, но суть осталась прежней — легкая боль ушиба напоминала об этом. И оставалось лишь тихо выдохнуть, переживая смех Йохана, и надкусить несчастное яблоко.       Сладким оно не было от слова совсем. Нет, конечно, для кого-то и было, но лично для Форста оно было кислющим настолько, что он не счел за слабость скрутить лицо в соответствующую рожицу.       Он, признаться, хотел зарыть это яблоко в землю, чтобы его не наругали за огрызок под деревом, но самодовольный взгляд Йонхана и его довольное похрустывание вызывали в Викторе странный дух соперничества. Хотелось, правда, дать ему в нос, но против этого бугая он не выстоит, если тот решит ответить. А он определенно решит ответить.       Так что он лишь вновь подносит к губам яблоко и показательно откусывает большой кусок.       И теперь не кривится.       — Ты молодец, — Йонхан склоняет голову к правому плечу, хоть и в его случае было правильней сказать «поднимает». — Имеешь великолепную силу подчинится греху и отведать сладости.       — Тебя родители не кормили нормальными фруктами?       — Ну как же не кормили? Кормили! Пайхеей, куривиром, масцийкой, варлилистом. У нас сложно было просто достать всякое такое — земли неплодородили.       — Погоди, куривир ведь растет только на северной части…       — Форст, ну я тебя не понимаю, — Йонхан перегнулся и нормально сел на ветви. — Ты что, в первый день не слушал мою речь о себе?       — Я потерял внимание минуте на… Седьмой? У тебя странная манера повествования.       — А про деревню я говорил на второй!       Йонхан недовольно надул щеки и отвернулся. Виктор же продолжил смотреть на него вопросительно-удивленно и ожидать от него еще одной перемены настроения. Все же он был мальчишкой с непостоянными чувствами. Как, в прочем, и все рожденные под созвездием Маски. Вот это Форст запомнил сразу же, что казалось глупостью. Но, отчего-то, в памяти отлегло…       Вскоре его мучения с попытками держать лицо прекратились — закончилось яблоко. Он съел все, даже сердцевину с семечками. Правда, веточку все же кинул и ботинком вдавил в землю, чтобы если и встретится кто глазастый, то этого не заметят или не спишут на него. Все же больше улик было у Йонхана…       Тот как раз, движимый своими непонятными мыслями, начал вставать на две ноги на ветви. И да, они оба знали, что выдержать его она вполне может — он только что на ней сидел — но было какое-то недоброе предчувствие на этот счет. И Виктор не мог объяснить его природу, оно… Оно просто было.       Шелест листьев под тряску ветки. Сокурсник его припрыгивает на ней, ноги не отрывая, а потом приулыбается и ползет к ее краю, движимый непонятной целью. На него оставалось только смотреть, ведь Форст всего всего-то за пару месяцев совместной учебы понял, что в таком состоянии его было глупо разубеждать. Горящие глаза этот тезис подтверждали довольно четко.       — Йонхан Мазарле! — громкий крик, от которого Виктор вздрагивает и чувствует, как его сжимает страхом. — Что за самодурство!       Форсту было достаточно обернуться на голос, чтобы за его полем зрения вновь зашуршала листва и глухо стукнула земля, принявшее на себя чужое тело. Да, Йонхан упал. И да, быстро вскочил, поправляя форму и улыбаясь более чем невинно.       — Не самодурство, начальник Кальпи, — он прикрывает глаза, начиная походить на невинного. — Просто я мучился от недостатка витамин.       — И набрал их на вашу группу. Возмутительно! Это нарушение регламента!       — А зачем тогда на территории плодоносная яблоня?       — Мазарле!       Лицо начальника заливается алым, а из носа, казалось, вот-вот пойдет пар, но вести его под трибунал он будто и не собирался. Это было странно, но Виктор старался особо не отсвечивать, надеясь, что так не попадет под горячую руку. Этого более чем не хотелось.       — На построении тебе не сдобровать, — перед самодовольным лицом Йонхана трясут рукой, которая и сама бьется в дрожи и уходят, ругаясь под нос.       И Форст лишь удивленно приподнимает брови, не понимая картины. Любого же за такое могли и к коменданту повести, а ему ничего не будет? Это было странно, очень странно, а такая поблажка — недопустимой.       — Знаешь, очень хорошо, когда семья твоей матери выше положением, а отец — званием, — Йонхан улыбается во все щеки, и смотрит весело. — Но я так делать больше не буду, а то так и до папы дойдет.       — Клянешься?       — Ну… Если ты доведешь меня до врача, больно, что капец!       И Виктор лишь смеется, подставляя плечо и удивляясь тому, как можно быть таким легкомысленным и открытым.       Он вздрагивает, чувствуя тепло. Да, он был под одеялом, и было глупо этому удивляться, но… Тепла прибавилось, причем странно прибавилось, и этого хватило, чтобы он проснулся. И он уже хотел открыть глаза, чтобы посмотреть и узнать его природу, но оно исчезло с громким стуком сапог о деревянные половицы. Ну, и с шорохом, свойственным демону, что лезет под кровать. И Форст лишь вдыхает, не в силах сдержать глупую улыбку и все же растягивает ее на все лицо и дальше притворяется спящим.       Впрочем, много времени на это ему не дается. В комнату заходит служанка, своим приходом извещая — уже восьмое биение часов, а значит и время подъема. Она щебечет что-то о хорошем дне, открывает окно, жалуясь на духоту в палате и наводя легкий порядок. При всем желании Виктор не мог устроить здесь то, от чего у нее встали бы дыбом волосы.       — Завтрак сегодня задерживается, — она таинственно приулыбается, складывает руки перед бедрами. — У господина добавилось хлопот и… Скажем так, у него новые гости.       — Почему вы мне рассказываете так подробно?       — Вы бы приступили расспрашивать, — служанка пожала плечами, сменила ему полотенце и воду в умывальнике. — А так у вас лишь этот вопрос.       — Я не понимаю вашей логики… Но могу принять…       Служанка слабо улыбнулась, щуря глаза и ухмыляясь. По ней было видно — понимает она его сконфуженность, даже забавляется ей, но из-за низкого положения и какого-никакого воспитания не может ему ответить смехом, что держала в себе. И от взгляда этого Виктор почувствовал грусть. Все же он не мог не принимать все на свой счет.       Она забирает вещи, обещает поторопить с завтраком и уходит, все так же гордо выпрямляя спину. За дверью она тихо здоровается со своей госпожой, которую Виктор за неделю нахождения здесь ни разу не видел, да и желанием не горел — слышал ее крики и ссоры с отцом. И от этих криков каждый раз было неловко на вечерних осмотрах. Сидеть в полном молчании, зная, что знают, что ты слышал… Такого и врагу не пожелаешь!       Разочарованный выдох и он падает назад на подушку. С ребер уже сняли тугие повязки, так что диапазон его действий все же увеличился, но не настолько, чтобы спокойно ходить. Да и передвигаться. От этого все еще веяло скукой и каким-никаким застоем. Интересно, он уже пожирнел? И насколько?..       Конечно, размышлять он об этом мог еще часами, рассматривая свой живот с перевязью — он сам выпросил ее, испугавшись вида швов — и задумчиво впиваясь в кожу изломанными ногтями, но его простыня зашевелилась и из-под кровати с весьма затейливым лицом выдел…       — Ну конечно, кого еще я мог ожидать, — Виктор вздыхает, смотря в темно-фиолетовые глаза. — В чем смысл прятки?       — Не знал, куда себя деть, — Аэрзе по-глупому улыбается, поправляет свою рубашку, на которой не было и пылинки. — Знаешь, ты такой милый, когда спишь…       — Вот спасибо, — тихо цыкнув, он закатил глаза, а потом и прищурился. — Как ты вообще сюда попал?       — Паладин сказала, что твой капитан передал ей твою просьбу о нашем визите, а там уж… Нас завертело, и мы пришли только через три дня собственными ногами.       Виктор фыркнул. Он не знал, был ли это укол со стороны Аэрзе, или случайно подобранные слова, но это было и весело, и обидно одновременно. И тот, видимо поняв, в чем суть проблемы, залился краской       — Ты это… Прости…       — Да ладно, — Виктор приулыбается и, вытянув ладонь, берет его руку в свою и чувствует то тепло, от которого проснулся. И губы тут же тронула улыбка. — Я же не позвал бы вас, зная, что вы сделаете мне плохо. И я понимаю все…       Они переплетают пальцы и, признаться, даже не поняли, чья это была инициатива. Просто в одну секунду сделали одно и то же действие, особо не задумываясь. Это… Это вгоняло в краску, определенно.       — Мне нравится, что ты холодный, — Аэрзе слегка отводит взгляд в сторону, сжимает ладонь, отчего Виктор чувствует легкую боль от еще не заживших ран. — Это так… Резонирует. И приятно до чертиков.       И будто в подтверждение он кладет и вторую ладонь поверх, накрывая нежно, совсем с иной заботой, чем была. Он слегка гладит кончики его пальцев своим большим и Форст чувствует, как расслабляется от этого поглаживания, как тело само дает и позволяет себе получать эту странную ласку. И сердце от этого теплеет, становится тяжелее от прилива крови. А когда к его пальцам слегка прикоснулись губами, накрывая неприятные ссадины, то оно и вовсе пропускает удар, оставляя за собой непонятное ощущение оглушения.       — А мне… — он сглатывает, стараясь собраться. — А мне нравится, что ты теплый… Мне от этого очень хорошо, люблю тепло.       — Я знаю, — Аэрзе легко улыбается, сжимает покрепче его ладонь и целует рану на ее ребре, что не переставала кровить, отчего сейчас была под накладывающейся повязкой. — Ты всегда мило дрожишь, когда я тебя беру. И носиком так «фыть фыть».       Баджад легко подергивает носом будто в пример Виктору и тот чувствует, как щеки краснеют еще пуще. А от того, что его раскрыли, и вовсе был провалиться в самое Чистилище. Это же каким нужно было быть наивным дураком, чтобы так! Было стыдно за свою недальнозорность.       В ответ на его смущение лишь приулыбаются, немного щурят глаза и уже проглаживают по ладони вверх, к локтю. И от этого уже можно было завизжать, но где-то глубоко внутри взъелась гордость и Форст глушит это где-то в глотке, чувствуя от это легкую боль.       — Я… Я… А Ваджахар тоже тут? — Виктор стыдливо закрывает глаза, понимая, как же глупо он перешел на другую тему.       — Да, я же сказал, что мы пришли ножками, — тихое фырканье ему в щеку, и он чувствует на ней теплое дыхание, то, как губы южанина чуть ли не касаются щеки, отчего даже и думать забыл о том, чтобы раскрыть глаза. — Он говорит с твоим врачом. Его… Интересовали свои вопросы, не по твоей ситуации. И, знаешь, это даже пугает. Я услышал, как он спрашивал о том, как долго умирает демон, если ему в кишечник зашить раскаленный серебряник.       — Серьезно?!       — Я его боюсь!       — Кого?       От голоса Ваджахара оба вздрагивают и смотрят в сторону двери, где тот и стоял. Он сложил руки у груди и потряхивал одной ногой, бъясь ею о другую, на которую и опирался. И при этом действии что-то стучало, причем свойственно металлу. От этого Виктор заинтересованно вытянул к нему голову, начав все-таки размышлять, в чем-же секрет их ходьбы.       — Я верно понял, что нас ты звал, чтобы мы лечили тебя, как лечат нас? — Ваджахар подходит ближе, и его фигура давит на Виктора своей тенью и величественностью.       — Да… — он стыдливо сжимает в свободной руке простыню. — Простите…       — За что? — Аэрзе удивленно поднимает бровь и приулыбается. — За то, что решил помощь попросить? Так это мы пожалуйста!       — Да и отчаянные времена требуют, — Ваджахар присаживается на свободное место его кровати и проводит по практически здоровой ноге, все же слегка давя и скользя по кости. — Тебе нужно вылечится, это правда.       — Да, но…       — Но мы не врачи, — Ваджахар давит голосом, продолжает за него продолжение. — Так что я пораспрашивал и попросил за тебя. Так что только подтверди.       — Подозрительно.       — Немного, согласен.       Ожидать подвоха он мог и имел право, но по отношению к ним… Он не хотел, правда не хотел. Как и не хотел по концу своего пути узнать в них предателей. Не хотел, чтобы его догадки оказались явью… Это было бы слишком плохо и невозможно, слишком противным подарком судьбы. Так что он лишь сжал губы в полосу и тяжело выдохнул. Нужно было верить в лучшее, определенно нужно было.       Ваджахар немного напряженно сжал его ногу, будто поняв, о чем он думает. Правда, при этом Форст еще подумал, что тот просто хочет забрать себе его лучевую кость. Так, в раритет на стену. Этот Баджад был одним из тех, кто вполне бы мог такое сделать и таким увлекаться. Нужно было держать себя на стороже, а то и ломать потом будет нечего.       — Кстати, лечить как будут? — Аэрзе беспокойно сжал ладонь Виктора, пусть до этого и ослабил хватку. — Неужели прям сразу?..       — Как нас не будут, — Ваджахар покачал головой, успокаивая брата. — Все же он к такому не привык. Так что ему порочат лечение в три недели и потом выпустят с бумагой. Но только если убедятся, что он будет готов.       — Вик, ты уверен, что готов так лечится? — хватка Аэрзе все усиливалась, отчего даже старые, почти зажившие раны начали болеть. — Это же ужас для тебя, ты не выдержишь и…       — Все я выдержу, — Виктор возмущенно приподнялся, посмотрел на южанина более чем гневно. — Не надо во мне сомневаться.       — Тем более все будет постепенно, — Ваджахар выдохнул, отцепляя брата от руки Форста. — Ему больно, прекрати.       Аэрзе смущенно отвернулся, пока его щеки слегка залились краской. Потом прикусил губу, что была в множестве ран, да так прикусил, что под его зубами показалась бисеринка крови. И Виктор вздрогнул, не понимая, почему придает этому такое значение. Ему не хотелось, чтобы им было больно из-за него, а тут…       С минуту они сидели в абсолютном молчании. Такое сочетание слов вполне описывало то, в какое состояние они погрузились, так что, думая об этом, Форст себя даже не исправил. Нужно было время на передышку, и они ее получили.       — Кстати… Как там в городе, у вас все хорошо?       — Да вчера опять с жилища выгнали! — Аэрзе недовольно шикнул, впиваясь ногтями в локти. — Сначала мы платим за эту комнатушку в два метра как за полноценную квартиру, а потом, чуть что, так нас… Ненавижу!       — Ох… — Виктор не знал, что говорить.       Признаться, злостью своего вечно веселого друга он был напуган до побеления. Даже до седины, но показать это он не осмеливался. Мало ли что о нем подумают…       — В обществе начались новые волнения, — Ваджахар вздохнул, оперев голову о ладонь. — Этих проповедников теперь пруд пруди, а толпа все быстрее верит. Все же «их много, а значит правежу говорят». Чтоб их, это стадо.       Он даже гневался безэмоционально… Это пугало.       — А у вас так не работает? — Виктор поднял голову.       — Ну, нам с детства говорят носить свою голову на плечах, — Аэрзе пожал плечами. — Так что да, редко работает.       Форст закатил глаза. Ну не верил он, что психология толпы не действует у южан. Это же неотлучные компоненты…       — Так а как вы теперь? — он решил сменить тему, чтобы вконец ее рассорится. — Теперь мы патрулируем город не от преступников, а от этих, — Ваджахар выдохнул, выпрямился, разминая плечи. — А если ты о повседневной жизни… Спим в ночлежке.       — Чего?! — он аж подскочил.       — Успокойся, — Аэрзе надавил на его грудь, укладывая назад. — Все хорошо. Просто часть высших, что в эти бредни еще не верит, организовала дома, куда могут приходить южане и жить более-менее спокойно. Да, живем в комнате с еще шестью мужиками, но зато не в гетто.       — Оно не выглядело таким страшным, — Виктор сжал руку в кулак, чувствуя, как его тянет до боли сжать зубы, лишь бы просто выпустить гнев.       — Для тебя — нет. Да и ты прав, не выглядело. Но сейчас… Поверь мне, к тебе таким милым больше не будут хотя бы потому, что будут думать, что ты пришел с вредом.       — Расскажите…       Аэрзе и Ваджахар отвели взгляды. Они явно не знали, что говорить. Да и не очень то и желали этого, но и они, и Виктор понимали, что об этом надо рассказать. Хотя бы между собой…       — В общем, в гетто тебе лучше больше не ходить, — Аэрзе положил ладони на сложенные ноги и сжал их хватку. — Раньше та приветствовали тех, кто с белой кожей, потому что охрана за рамки не выходила, да и была, ну, доброй: нуждающимся помогала, останавливала преступление и самовольство, да и бесконтрольную вендетту если не контролировала, то сдерживала. А сейчас… Ну, она явное доказательство, что даже если боги есть, то они нас не любят и клали огромный такой… Кхм.       — Представь те беспорядки на улицах, но без взора защищающего блока. Никто, кроме них, не следит за гетто, так что вседозволенности там, что дерева в лесу.       Его пробрало дрожью. До этого он особо не задумывался, как и что, но сейчас… Сейчас он вдруг осознал, что он допускает своим промедлением. И размер неизвестности, что наседал на него, так же пугал. Если он не раскроет это дело как можно быстрее, то… Великие Шесть, сохраните…       Не хотелось осознавать и то, что он на своих плечах держит и самих Аэрзе в Ваджахаром. От него, и только от него зависело их положение, а может и их работа. Да они лишились уже двух домов из-за него, а он тут прохлаждается!       — Я пойду, — он вскакивает и только руки, обхвативщие его торс, не дали ему встать на ноги. А еще то, что Аэрзе прямо лег на их здоровые части. — Эй, пустите!       — Ты никуда не пойдешь! — Баджад зарычал, подобно псу. — А то разлюблю.       — Вот это угроза, — Ваджахар цыкнул, сжал талию Виктора в руках. — Послушай, Форст. Ты и со здоровыми ногами едва ли поменял ситуацию, а со сломанной испортишь и ее, и себя. Так что лежи здесь, выполняй приказы врача, и ради бога, в которого ты веришь, лечись, блин, спокойно!       — Ты сам работаешь с двумя сломанными!       — Уже нет! — Аэрзе закричал так, как обычно не кричал. Гневно, с железными нотками ненависти… — Мы отстранены, Виктор. На неделю, пока не уляжемся и не проконтролируем твое начало.       — Что?..       Это была новость, которую он не ожидал услышать. Они и отстранены? Да их паладинша бы никогда! Или, наоборот, когда? Противоречия взлетели в его душе с силой урагана, а он, не в силах им противостоять, просто падает на подушки. Внутри будто оборвалось что-то важное.       — Ну эй, прости, что вспылил, — Баджад поднимается ближе к его лицу и вновь греет своим теплом. — Мы же тебя не виним и ничего такого…       — Но из-за меня вы…       — Ты повел толпу против другого народа? Ты начал эту волну убийств? Или начал ненависть? Не-а, сомневаюсь. И отстранил нас тоже не ты, а Скьольд. И то, по делу. Кое-кто потащил детектива на крыши.       — В не рабочее время. И это твоя глупая додумка.       — Все равно, Ваджи! Это был слишком глупый поступок.       Ваджахар закатывает глаза, и в этом действии чувствуется усталость от этого разговора. А то, что она наступила на первых секундах… Неужели они уже это обсуждали? Виктор приулыбнулся, понимая, что ссорится по-настоящему они не будут. Была в этом странная уверенность, великая и твердая.       Он вообще не мог понять, почему в отношениях братьев он ощущал свои решения однозначными и, в большинстве своем, его предположения становились верными. И хотелось, чтобы это так и оставалось.       Они опять погрузились в молчание, от которого, правда, не становилось холодно или грустно. Это было естественное молчание, то, которое ожидалось и было скорее источником для восстановления сил. И это, признаться радовало. Ему нужны были эти секунды. И за это время он смог-таки сложить все в совей голове по полочкам и принять. Это было магией, что он смог так спокойно отойти от этого, но рядом с ними, почему-то, стал на это способен. А ему это было необходимо.       Вновь сжали ладонь и тепло пошло по сосудам быстрей. Виктор приулыбнулся, посмотрел на Аэрзе, который тоже начал улыбаться во все щеки. Прежняя практически ссора забылась, стало хорошо, тепло. И они не могли прервать тишину, которая между ними повисла. Это была какая-то другая тишина, особая, странная… Форст проявил инициативу и первым переплел пальцы. Так они были ближе.       — Давайте вы дружно поцелуетесь и поженитесь, — Ваджахар фыркнул и слабо улыбнулся. Хотя, его уголки едва ли дрогнули, они смогли это заметить и хихикнуть.       Они закатили глаза и зафырчали. Нет, о таком они и думать не хотели. Но, признаться, от этого вида он не мог не умилиться. Улыбка у Ваджахара… Была реже ангелов. Да и сам Аэрзе просветлел, заулыбался глупо. Вот для кого, но для него это, видимо, был невероятно особенный вид. Видеть, что брату хорошо… Виктор прикрыл глаза, чувствуя, как на корне языка пепел осел от осознания собственных ошибок.       Он бы хотел поговорить с Энни, ее увидеть и попросить прощения, но не мог… Они условились, что ходить она сюда не будет…       За дверью заговорили слуги, крича свои условные фразы, и братья смутились, в то время как Виктор лишь спокойно выдохнул, понимая, к чему все клонится. За несколько дней он уже привык к ним, даже если и неверно их осознавал, все же понимал, к чему они ведут.       С его кровати встали и пересели на стулья, выставив их все же поближе, чем они были раньше. Слуга как раз зашел в тот момент, когда Аэрзе садился грудью к спинке. И он даже не догадывался, в каком положении они были раньше… Форст почувствовал себя нашкодившим школьником.       С громкими щелчками раскладывается столик, который ставят у его бедер, пока он усаживается, а после ставят на него поднос с едой. От ее вида аппетит и мог умереть, но Виктор лишь осматривает его привыкшим взглядом. Мама всегда готовила что-то схожее, только безвкуснее и с перепутанными ингредиентами. А здесь хоть вкусно, пусть и на вид непривлекательно.       Когда они остаются в прежней компании, никем не прерываемой и разбиваемой, Ваджахар возвращается на него посмотреть, обхватывает его ноги своими и нависает над Форстом. И внимательный взгляд черных глаз пугал. Рядовой сжался, почувствовав неловкость. Он не хотел есть под таким вниманием.       — Пугаешь…       — Подожди, — Баджад сжимает его ладони у сустава, но вскоре сбавляет силу и выпрямляется, перестав накрывает его. — Можно.       — Я думал, что тот разговор был в шутку…       — Я просто посмотрел, хорошо ли тебя кормят. Но фрукты не советую, они как-то недозрелые.       — Это специально, — Виктор перекладывает их кусочки в кашу, будто иронизируя. Хотя обычно он просто так делал. — В недозревших нужные витамины. Я же в больнице, Вадж.       — Все равно дикость. Тебя не кормят нормально.       — Хах, матушка Ваджи, — Аэрзе весело фыркает, вытягивая к ним голову. — Не кухчи, братик, он же прав. Тут больница, а она должна приносить боль даже в еде.       Виктор засмеялся, в то время как Ваджахар выразительно промолчал, явно понимая, что это выражение не стоит его эмоций.       Боль, впрочем, еда не приносила. Она не была ужасная, в ней не было осколков металла или чего-то иного, способного разорвать органы, ну или ядов, из которых Форст знал дайте Боги мышьяк. Так что он продолжил есть более-менее спокойно, понимая, что это шутки и довольно странная забота.       Вообще, он не мог объяснить, что смутило его во взгляде Ваджхара. Толи сила и внимательность, толи его непонятная цепкость за каждую, казалось, незначительную деталь, или даже легкий налет… Зависти? Он не мог понять, почему Баджад завидует его еде. Да и вообще, почему он решил, что это происходит? Он настолько эгоист? Вроде бы и не был, по ей мере не в такой степени, чтобы и к пище относиться эгоистично. Может, южанин просто не поел, вот отсюда и пришло такое странное сочетание эмоций. По отношению к нему нужно было не забывать, что их проявляют по-разному.       Аэрзе, будто не желая отставать, тоже соскользает со своего стула и садится не прежнее место, начиная вконец напоминать верного пса. Не хватало только бешено крутящегося хвоста. Но, если так подумать, он бы и его сломал от радости. Это было бы и мило, и страшно одновременно.       — А у тебя есть тыква? — Аэрзе смотрит немного виновато и моляще, как ребенок, что попросил еще одну конфетку. — Ну, немножко…       — Она обычно в обеде, — Виктор краснеет, отводит взгляд на свою порцию и неловко проводит ложкой в миске, стараясь так выплеснуть накатившие эмоции наружу. — А сейчас только фрукты… Ну, и компот. Хочешь?       Его жест, впрочем, оценили весьма оригинально — скорчили рожицу, причем очень недовольную. Она была довольно детской, с истинными эмоциями и, пусть казалась наивной на первый взгляд, на самом деле таковой не являлось. И такая детскость вовсе не шла вразрез с самим Аэрзе, а, казалось, даже дополняла.       — Знаешь, что еще? — заговорческий тон привлекал внимание, так что Виктор, даже прекратил жевать на пару секунд. — Здесь тоже устроили приют. Вот тебе и задержали еду.       — Серьезно? — он широко раскрыл глаза, показывая свое удивление.       — Угу, — Ваджахар выдохнул и пересел на край кровати, где он мог не тревожить его ногу. — Только живем мы не тут, если ты начал так думать. Для нас слишком уж далеко, дальше гетто.       — А где вы теперь? — Форст прикрыл глаза, успокаиваясь и продолжая есть. — Все же это, наверное, тоже важно.       — Да не особо, мы кочевники. А так… Ну, живем в северном районе и видим этих чванливых синеглазок по рассветам. Знаешь, им прикольно всякие знаки показывать, — Аэрзе прыснул, явно что-то припоминая. — Они так надуваются еще возмущенно.       Виктор фыркнул, вспоминая одного из своих лекторов, что был северным и довольно педантичным. Традиции у него были строгие, как и отношение к учебе, все по минутам и секундам. И даже сейчас он чувствовал, как любит и уважает этот подход, понимает, что без него никак. Это всегда было необходимостью, и будет.       После завтрака за ним быстро убирают и Форст уже хотел подумать, о чем же еще им говорить, но, будто бы внезапно, без предупреждения, заходит лекарь, придерживая в руках небольшой молоток и странного вида спицы.       — Как я верно понимаю, ваши друзья сказали, что они намерены делать.       — Лечить меня по южному? Я сам хотел, — Виктор старается приподнять сломанную ногу, но из-за веса и усталости просто не смог сделать это хорошо. — Но я не думал, что вас убедят…       — Надо подписать бумагу, — лекарь достал планшетку с закрепленным договором, передал рядовому, давая пробежать глазами. — Им устанавливается, что вы не имеете претензий к методам лечения, а также влияния его на вашу будущую жизнь и влияния на ментальное состояние.       — На будущую?..       — Кость может срастись неверно и вам придется терпеть боли. В крайнем случае ее вновь переламывают, но это… В очень крайнем.       Виктор сжал в руках планшетку, вновь прочел подпункты договора. И, в общем то, он и не был против их, если бы ему не сказали, для чего это и зачем, он бы просто подумал, что это обычное соглашение, а так… Он уверенно взял в руки перо, размашисто расписался.       Либо ничего, либо он выпьет шампанское.       Его роспись проверили и довольно выдохнули, отложили это в шкаф, магией пронеся через стекло и дверцы. Трюк этот был довольно интересным, но и непонятным для Форста. Все же он, с ограничением, не мог понять того, у кого этого ограничения нет.       — Сейчас вам надо снять гипс. После мы вновь перевяжем ногу прогипсованными бинтами, установим специальные спицы. Это будет похоже на папье маше. Так же ваша ступня останется зафиксированной, но все же приобретет подвижность.       — Я покажу, — Ваджахар поднимает штанину своих шаровар, благодаря крою которых смог сделать это спокойно. Даже из сапога высунул ногу вполне спокойно. — Вот, смотри. Я двигаю, но не полностью.       От прокручивания стопы раздавался тихий шорох бинтов, а Виктору, признаться, стало жутко. Да, южанин напоминал собой эстетичную статую из элитарных музеев, но его движения, немного сжатые и стиснутые, давали ему почувствовать панику. Он… Он напомнил ему шарнирную марионетку, которая все же в поворотах тела была скованна некачественными шарнирами.       — Все еще согласен? -Ваджахар кое-как надевает сапог назад, но штанину назад пока не возвращает.       — Согласен.       — Ваше лечение будет более гуманным. Эти три недели вас будут учить правильно ходить, при помощи, а потом и сами. Если не откажетесь.       Оставалось только выдохнуть и закивать. Его тело провернули, положили ногу на пододвинутую для этого табуретку. После послышался звук льющейся воды, шуршание тряпки о гипс и бинты. После он хрустел, размякнув и отламывающийся. Виктор устало дышал, поглядывал на Аэрзе, что пересел ближе с нему и сжал его ладонь.       Ваджахар же был в его ногах, заинтересованно посматривая и переговариваясь с врачом на их родном языке. Слушать его тихие разговоры было приятно, определенно приятно, но не настолько, чтобы быть от этого спокойным. От этого скорее было ощущение непонимания и страха, чем радости и спокойствия.       И он лишь прикрывает глаза, надеясь, что все это закончится побыстрей.