Ведьмы Люциана

      Джон редко вставал перед таким серьёзным выбором: убить или не убить? И чаще всего не испытывал никаких сомнений. Но сейчас, глядя на Вивьену, которая, хромая, шла позади него, пробираясь через деревья к той поляне, на которой Джон проснулся, он не знал, как ему поступить.       Вивьена надеялась, что маленькая Рудбриг может быть где-то там, а Джон не видел ничего плохого в том, чтобы увести психичку куда подальше от девчонки.       Одного выстрела в голову, казалось, было бы достаточно, чтобы прервать их затянувшееся и далеко не самое приятное общение с кровавой ведьмой.       Вивьена представляла собой всё то, что так люто ненавидел и презирал отец. Та самая злая ведьма, словесный портрет которой тот рисовал в своих проповедях. Злая, жестокая, изворотливая, кровожадная. Та, для кого чужая жизнь — лишь разменная монета. Та, для которой чужая кровь — лишь сырье для зелий.       Та, без которой Джон вряд ли смог бы выжить в этом мире.       О том, что он оказался за гранью привычного мира, он узнал на пляже красной реки. Вивьена преподнесла ему столько пугающую новость с видом триумфатора и очень удивилась, когда он не разделил её радости. В тот момент пустой желудок Джона свело судорогами, и, если бы ему было, чем блевануть, он непременно бы это сделал. Потому что осознание того, что его буквально волоком протащили через ткань мироздания — так Вивьена назвала пространство между мирами, основу, на которой стояли Вселенные, — мягко говоря, не то, что может понравится среднестатистическому человеку, для которого верхом познания был космос.       В представлении же Вивьены космос — это лишь шелуха семечки, которая защищает мир. Своеобразная граница без жизни, которую обычный человек должен был бы пересечь, чтобы попасть в междумирье, в которое ведьмы попадали с помощью порталов.       А когда на лице Джона отразилось брезгливое недоверие к её словам, она лишь рассмеялась и обозвала его милым дурачком, который не понимает своего счастья. Ведь его, полное ничтожество, вырвали из бесперспективного мира, который разрушится лет через сто, не больше, и дали возможность увидеть нечто большее.       Если под чем-то большим Вивьена подразумевала кровавую реку, то Джон сомневался в здравости её рассудка. Что, в принципе, он ей и сказал, больше не скованный мнимой вежливостью и запретом отца на распри с их так называемыми «союзниками».       — Не кровавая река, а Дежельворн — первая артерия Охотницы, — тут же поправила она его. — Река, что несёт кровь богини в мир.       Джон сбился с шага и медленно обернулся к ведьме. Да, с его стороны было опрометчиво идти к ней спиной, но это всяко лучше, чем смотреть на неё. Достаточно уже того, что он её слышал. Но в этот раз Вивьена сказала такое, что не посмотреть оказалось просто невозможно.       Джон откашлялся, прочистив скованное ужасом горло, и спросил:       — Ты сейчас серьёзно?       — О чём? — с улыбкой поинтересовалась Вивьена, и от этой её улыбки мороз по коже побежал. А желание пристрелить гадину тихонечко легко на плечи и обняло голову своими руками.       — О реке, — ответил Джон, глядя за плечо ведьмы, где среди деревьев ещё проглядывалась краснота.       Вивьена проследила за его взглядом и коротко рассмеялась. Джону иногда казалось, что у ведьмы внутри вместо органов сидит едкий смех, который иногда в самые неподходящие моменты прорывается наружу, прогрызая себе путь сквозь лёгкие и глотку. Иначе объяснить всю неуместность её смеха охотник просто не мог.       — Что, страшно? — с толикой сострадания и понимание в голосе спросила Вивьена. — Не бойся, малыш, ты, наоборот, должен радоваться и гордиться тем, что искупался в крови богини. Это великая честь.       «Это великая мерзость!» — хотелось сказать Джону, но он лишь выразительно посмотрел на Вивьену. А она, женщина, которая слишком любила всем и обо всём рассказывать, лишь пожала плечами, и спросила:       — Помнишь ту историю, что я рассказывала девчонке? Про богов и наш первоначальный мир?       Джон лишь покачал головой. Истории он не помнил, зато помнил, как эта сумасшедшая со всей дури ударила ребёнка по лицу. Ударила так звонко и хлёстко, что звук хлопка пронёсся по всему внутреннему двору Церкви.       Вивьена же то ли из вредности, то ли из-за своего сомнительного чувства юмора в ответ произнесла:       — Не помнишь? Жаль, — она пожала плечами и продолжила. — Спросишь у девчонки, когда мы её найдём. Не люблю повторяться.       — Обязательно, — буркнул Джон и, развернувшись, пошёл дальше.       — Эй, ты куда? — окликнула его Вивьена, которая из-за сломанной ноги поспевала за ним с трудом.       Джон намеренно шёл там, где было больше веток и кустов, больше поваленных деревьев. И нет, он не испытала даже намёка на стыд. Чем медленнее Вивьена за ним ковыляла, тем прекраснее становилось настроение Джона. Мысленно он молился только об одном: чтобы тому колдуну никогда в жизни не пришла в голову мысль пересечь реку и оказаться с ними на одном берегу. Джон испытывал к девчонке некую симпатию — всё-таки это он ворвался в её дом и перевернул её жизнь с ног на голову.       — На поляну, как ты и просила, — не оборачиваясь, ответил он.       — А как же река? — возмутилась ведьма.       — Захочешь — сама расскажешь.       — Ты невыносим, — прошипела ведьма за его спиной, а потом ойкнула, и Джон услышал звук падения и обернулся.       Ведьма наступила на трухлявую корягу, которую охотник обошёл машинально, и та, треснув под её ногой, покатилась в сторону, а Вивьена растянулась на земле. Завалившись на спину, она барахтала руками и ногами, как перевернувшийся жук, и не могла подняться. Её мантия, под которой прятались обычные брюки с одной обрезанной под гипс штаниной и кофта, зацепилась за корень большого дерева, что торчал из земли на манер крюка, и каждый раз тянула ведьму назад, когда та пыталась сесть.       — Да помоги же мне! — вскричала ведьма, заметив, что Джон лишь с улыбкой смотрит на неё, привалившись к стволу дерева и даже не думая ей помогать.       — Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — мило и даже нежно ответил Джон и сел на землю. — Но не переживай, я тебя подожду.       И он действительно подождал. Радуясь каждой секунде, которую ведьма барахталась на земле, а не искала Мегги. А тот факт, что ведьма злилась всё больше, когда её попытки подняться не увенчались успехом, и она обещала закончить жизнь Джона кровавой расправой, нисколько его не задевал. Он продолжал сидеть и делать вид, что чистит свои короткие ногти найденной где-то рядом веточкой.       Вивьена пробарахталась так почти до заката, но не потому, что она, как самое ничтожное существо, не могла подняться на ноги несколько часов, а потому, что в свой путь они двинулись после полудня. А в лесу с его высокими и раскидистыми кронами, не пропускающими свет, темнело гораздо раньше.       И когда злая Вивьена поднялась на ноги, в конец разорвав свой плащ-мантию, идти куда-то было уже бессмысленно — настолько темно стало вокруг. Но она пошла, зло подгоняя Джона вперёд.       Охотник пошёл, и темнота скрывала его злорадство.       Бродить по тёмному лесу в компании разъярённой ведьмы — чем не развлечение?       Вивьена была настолько зла, что даже не разговаривала с ним и не распыляла в воздух свои тошнотворные идеи о величии и счастье находиться в мире её богини.       Они все блуждали и блуждали, не видя цели, но упрямо идя к ней, и остановились на ночь только когда Вивьена в полной темноте вновь обо что-то споткнулась и, полетев вперёд лицом, расцарапала в кровь руки, которые выставила, чтобы смягчить падение.       Тогда-то Джон и увидел впервые то, что совершенно точно не вязалось с его представлением о мире. О мире нормальных людей. О мире, для которого ведьмы были чуждыми.       В кромешной темени ночи кровь Вивьены, выступившая на ладонях крупными бусинами, светилась. Едва уловимым манящим мягким пульсирующим светом.       И пока Джон пребывал в полном непонимании от увиденного, Вивьена нерасторопно присела на корягу и, уставившись на свои ладони, торжествующе рассмеялась, как злодейка из какого-то старого и не особо умного кино.       — О Богиня, да! — протянула она, и Джон разглядел её улыбку, озарённую светом от рук, когда она поднесла ладони к лицу и слизала капли.       Раны на её руках тут же затянулись, словно их и не было. А Вивьена, нащупав на земле камень, принялась бить им по гипсу на ноге. И пока она била, вместе с осколками вокруг разлетался её смех. А Джон ловил себя на мысли, что стоило пристрелить эту суку раньше. Ведь теперь она, скорее всего, даже не заметит, если он в неё выстрелит.       Может, придушить? Пока она занята делом….       Но мысль так и осталась неисполненной. Пока Джон колебался, не зная, как ему поступить, Вивьена покончила с гипсом и со вздохом блаженства встала на обе ноги. Уверенно встала. Словно её нога была сломана больше года назад, а не неделю.       У Джона предательски засосало под ложечкой.       — Давай ложиться спать, — предложила Вивьена, которая теперь пребывала в более благодушном настроении, чем буквально несколько минут назад.       Джон неосознанно кивнул, даже не предав значения тому, что в темноте Вивьена его вряд ли увидит. Отойдя от неё на приличное расстояние, он вытянулся на голой земле. Однако сна у него не было ни в одном глазу. Только конченный идиот будет спать сном младенца рядом с кровавой ведьмой, у которой на уме может быть всё, что угодно, кроме радужных пони и бабочек.       И, конечно же, мыслей о сне у неё тоже не было, хоть Вивьена сама его и предложила.       Джон лежал в темноте ночи, к которой его глаза немного привыкли, и глядел на блуждающий силуэт женщины: она ходила от коряги к коряге и не находила себе покоя. Тёмная мантия двумя разорванными ошмётками развевалась за ней, словно крылья какого-нибудь гигантского насекомого.       Вивьена то и дело хлопала себя по ноге и растирала ладони, чтобы удостовериться в том, что смогла сделать. Смогла себя исцелить.       И эта мысль настолько не давала ей покоя, что в какой-то момент ведьма не выдержала и спросила:       — Ты знал, что кровавые ведьмы по натуре своей неплохие целители?       Джон промолчал. Он даже не шевелился и дышать старался медленнее — так, как мог бы дышать лишь спящий человек. Но обмануть Вивьену у него не получилось.       — Не игнорируй меня! — крикнула она так громко, что спугнула с ветки птицу. — Я чувствую твоё сердце. Ты не спишь.       Джон снова промолчал, а она продолжила:       — Когда человек спит, его сердце замедляется, а гул крови становиться тише. Ну, так что, стереотипный мальчик, ты знал, что мы, прежде чем прийти в ваш мир, могли исцелять?       Джон вновь не ответил, испытывая толику удовольствия о того, что бесил ведьму своим молчанием. Он презирал Вивьену. Ненавидел её с первого дня. С того момента как она подошла к нему на автобусной остановке возле станции в Рупи, опираясь на свою небольшую трость и подволакивая ногу. В старинной мантии, напоминавшей плащ, которому самое место в музее средних веков и с этой своей улыбкой и командно-приказным тоном. Привыкшая, что ей должны подчиняться. Снисходительная и едкая. И Джон не мог ей ничего сказать, ведь отец запретил ругаться с союзниками.       «Высшее благо», будь оно закопано в ближайшей сточной канаве.       Подумав об отце, Джон задался вопросом, а жив ли тот? Живы ли охотники? Пришёл ли тот колдун один или же их был много? Джон слабо верил в то, что колдун мог явиться один. Он же не самоубийца, в конце концов-то.       А затем в голове родилась ещё одна пугающая мысль: могла ли девочка Мегги утащить с собой всёх, кто был в церкви?       — Кровь — это жизнь, — голос Вивьены вырвал его из раздумий. — Контролируя её, можно как лечить, так и убивать. Но убить-то проще, — её смех вновь пронёсся по лесу. Как же она бесит. — Нужно всего лишь оторвать тромб и направить его, куда нужно. Я однажды так делала. Довольно занимательный процесс, но слишком трудный.       Она вообще понимала, что противоречит себе? Это легко, но трудно?       — Механика проста, — продолжала Вивьена. — Но сил на это нужно немерено. И в какой-то момент начинает казаться, что проще было бы взять меч и просто отрезать голову. На то, чтобы найти тромб, оторвать его и двинуть по кровотоку, куда надо, у меня ушло больше суток. У госпожи Демьяны ушло бы гораздо меньше времени, но она и сильнее меня. Гораздо сильнее. А чтобы вылечить человека нужно ведь не просто взять под контроль кровь, нужно правильно перенаправить её. Представь, какими же мы сильными когда-то были, если могли сделать нечто подобное, не прилагая никаких усилий?       Джон не хотел представлять. Уже только осознание того, что кому-то для убийства достаточно желания и каких-то внутренних сил, внушало ужас. А Вивьена говорила об этом, как о каком-то достоянии, поводе для гордости.       — Так что я тоже своего рода врач, — с издёвкой продолжила она. — Как и ты.       — Не ровняй нас! — всё-таки не выдержал Джон. Его коробило и трясло от одного только предположения, что у него с Вивьеной может быть хоть что общее, кроме того, что они оба сидят в лесу.       — Действительно. Что это я такое несу? Я же лучше тебя! — и она вновь рассмеялась. А Джону стоило огромных — поистине колоссальных — усилий просто остаться лежать.       «Она тебе нужна, — внушал он себе, как мантру, — Она знает об этом мире куда больше тебя. Без неё ты умрёшь».       А Джон не хотел умирать. Он хотел жить. В идеальном раскладе — вернуться в свой мир. И на прощание не помахать Вивьене ручкой, а всё-таки прострелить её висок. Даже если она потом исцелит себя, ему хватит и морального удовлетворения.       — Нет, ты просто представь — сейчас я, скорее всего, единственная кровавая ведьма в этом мире, — не унималась она. — И вся мощь источника, вся сила Богини стекается ко мне! Это ли не чудо? Да я сейчас как королева Гертруда в её лучшие годы, а то и сильнее… Нет, точно сильнее!       — Может, прекратишь заниматься словесной мастурбацией и ляжешь спать? — спросил Джон, у которого от её слов, может, и не лезли глаза на лоб, но лимит терпимости точно истекал.       — Фу, — брезгливо ответила она. — Джон, ты такой некультурный мальчик. Слышал бы сейчас тебя твой отец!       — Просто заткнись! — процедил он тихо, мрачно, с угрозой. Как будто это могло сработать на Вивьене. Она лишь ещё больше распалилась.       Вот только Вивьена не была глупой, как бы Джону не хотелось в это верить. И вместо того, чтобы вновь словесно нахваливать себя, она задала вопрос, на который охотник не мог не среагировать:       — Помнишь тот остров посреди Дежельворна?       На этих словах голос Вивьены показался Джону ностальгическим и серьёзным, куда больше подходящим старейшине кровавых ведьм, человеку со статусом, чем привычной гадкой ведьме.       Что заставляло его задуматься о её психическом здоровье. Уж не наделена ли ведьма, ко всем своим дарованиям, ещё и каким-нибудь раздвоением личности?       — И что с ним? — спросил Джон, когда тишина после её слов затянулась надолго. Вивьена явно ждала его ответных слов и молчала намеренно.       — Раньше на нём располагался город Кровавых Вод. Наш первый город. Наша столица. Место, где родилась первая кровавая ведьма. Первая роща деревьев богини. Фамильный замок Мортов был выстроен как раз вокруг первого круга деревьев. Ты же никогда не был в нашем городе?       — К счастью, нет, — едко, цедя каждую букву, словно сок через трубочку, ответил Джон. Хотя слушал он её внимательно. Куда внимательнее, чем ему того хотелось.       — Ты многое потерял. Город Кровавых вод очень красив. А древнее святилище в замке ещё красивее. Хоть первые двенадцать деревьев богини и засохли, святилище всё равно прекрасно. Куда прекраснее вашей захудалой церквушки.       — Деревья? — изумлённо переспросил Джон. В его голове взаимосвязанную цепочку как-то не становились кровь, богиня и деревья.       Вивьена издевательски хмыкнула, и в одном лишь этом звуке было столько превосходства, что Джон трижды, а то четырежды пожалел о том, что задал свой вопрос.       — Это долгая история о богах и первой кровавой ведьме, которая не будет для тебя ничего значить, ведь ты не знаешь её начала.       Джон уже думал, что на этом-то всё и закончится и что ведьма, удостоверившись в своей неповторимости, наконец-то заткнётся, что в принципе тоже было бы неплохо… Но нет.       — … Но я тебе все же её расскажу.       — Зачем?       — Затем, чтобы ты знал, в каком великом месте ты проснулся. Меня бесит твоё пренебрежение к истории моего народа.       — Религиозно-историческая фанатичность до добра не доводит.       — Сказал потомственный охотник на ведьм, — съязвила Вивьена. — Понимаешь ли, наши боги: Охотница, Луна, Сол, Фейшал, Лидея, Вал и Адов, — пришлые для этого мира. Они были сущностями высшего порядка, своим могуществом похожи на богов. Разве что миры из ничего они создавать всё же не могли.       — О, — изумлённо протянул Джон. — А твоя корона тебе не жмёт, когда ты преклоняешься перед богами?       — Проверь факты, я не королева и мне ничего не жмёт. А в том, чтобы признавать силу великих — тех, кто поделился каплями своей силы с тобой, нет ничего предосудительного, — нравоучительно с нотками неодобрения осадила его Вивьена. Джон не видел её лица, но почему-то ему казалось, что она должна выглядеть, как строгая директриса в школе для ненормальных детей.       Джон вновь промолчал. Вступать в религиозную полемику с фанатиками ему не хотелось. Он слишком хорошо знал, кто такие эти самые фанатики и чем грозит общение с ними. Чего доброго, ещё набросится на него или, не желая марать руки, оторвёт тромб у него в вене.              Вивьена же не сделала ни того, ни другого, а продолжила свой рассказ:       — Но богам нужно была стать чем-то для этого мира, слиться с ним. Луна одна из первых придумала, как закрепиться в чужом мире и не быть отвергнутым им в междумирье. Она вступила в энергетически-межрассовый союз и родила дочь.       — Что, у сущностей высшего порядка есть детородные органы? — скептически поинтересовался Джон.       — И да, и нет, — совершенно спокойно отреагировала на его недоверие Вивьена. — Луна обладала частичкой Создателя. Силой, способной изменять пространство по своему усмотрению. Крохи её силы есть в маленькой Магдалине. И её сестре. Но лишь крохи. Ни одна из них не смогла бы вступить в такой союз.       — Но их силы всё равно достаточно, чтобы протащить нас сквозь миры?       Вивьена некоторое время помолчала, а потом с пренебрежением ответила:       — Да. На это их хватит.       — И что же было дальше? Насколько я помню, ты поклоняешься не Луне, а этой, как её там? — Джон махнул рукой. — Охотнице?       — Я бы не сказала, что я не поклоняюсь Луне. Она мать сущего. Мать Охотницы и мать Матери.       — Чего? Мать Матери? — Джону показалось, что его мозг что-то упустил.       — Да, ты не ослышался. Матерью жители этого мира назвали дочь Луны. Если бы мы могли сейчас видеть небо, ты бы их увидел. Сепр — это богиня Луна, и она обнимает двух своих дочерей: Красную — Охотницу, и зеленовато-синюю — Матерь.       — А другие имена у них есть? Сомневаюсь, что мать могла бы назвать своих дочерей так.       Джон думал, что сейчас Вивьена выдаст ему парочку-другую замудрённых имён. Ведь вряд ли в другом мире имена могут быть такими же, как и в твоём. Да и те, что Вивьена назвала изначально, больше походили на статус или же титул, чем на имя. Хотя Адов, Фейшал, Вал и Лидея всё же были похожи на имена собственные.       Однако ведьма его разочаровала, когда спустя минуту тишины всё-таки задумчиво произнесла:       — Не знаю, об этом нигде не говорилось.       — Ладно, — пожал плечами Джон, отчего-то обрадованный тем, что Вивьена может чего-то не знать. — И какое это имеет отношение к острову?       — Прямое. Когда первые боги закрепились в мире, только Охотница никак не могла проявиться. Её дар — сама жизнь. И тогда богиня Фейшал послала одну из своих дочерей на пустынный остров посреди континента, и та посеяла на безжизненной почве семена деревьев, которые богиня принесла с собой в этот мир. Она посадила их и вырастила, чтобы порадовать одинокую и преданную собственной матерью Охотницу. Но все случилось не так. Когда Охотница увидела с небосвода кусочек мёртвого мира, ей стало так больно, что её сердце начало кровоточить. И с неба на остров пролился кровавый дождь. Корни впитали его сквозь мёртвую землю, пропустили по стволу к листьям, и те закровоточили. Слёзы богини образовали небольшое озеро, а от него побежали ручейки и окрасили собой реку.       Джона передёрнуло. Слишком много крови было в рассказе Вивьены. Но стоило ли ожидать чего-то иного от рассказа о кровавых ведьмах?       — Ниже по реке стоял древний город, — продолжила женщина. — Город людей, что жили здесь до того, как пришли боги. И в этом городе жила девушка Дежельворн. Когда вода в реке стала настолько красной, что стала похожа на кровь, Дежельворн поняла, что это знак от новых богов. И она пошла вверх по реке и нашла остров. Она перебралась на него и испила крови богини. Затем она прозрела и, вскрыв свои вены, пустила по ним кровь богини. Вобрала в себя всё, что могла, она стала первым якорем Охотницы.       — И ты её потомок? — иронично спросил Джон, чтобы хоть немного сбить градус пафосности.       — Нет, — вновь рассмеялась Вивьена. — Её потомок — Джилс. Джульетта, за которой вы так безуспешно гонялись.       Джон вспомнил фотографию рыжеволосой девушки, которую показывал ему отец. Миленькая, круглолицая, улыбчивая. Совершенно не похожая на ведьму. Не похожая ни на Вивьену, ни на Марту. В отличие от них всех, у неё были добрые глаза.       — А, вон оно что, — произнёс в тишину он. — Теперь понятно, почему вы хотели её найти. Она для вас потомок божества?       — Нет, мы просто хотели слить её кровь. Демьяна предполагала, что если выпить кровь королевы, то можно стать ей. А я думаю, что, найдя кровь богини, можно стать кем-то большим, чем Джульетта.       У Джона мороз побежал по коже. И он понял, что главным пунктом в списке его дел на ближайшую неделю было сделать всё, чтобы Вивьена не нашла ни-че-го.       Разве что свою могилу.