***
Олегсей стоял напротив двери кабинета и чувствовал, как разом открылись все старые шрамы, которые он усиленно скрывал и игнорировал, сосредотачиваясь на настоящем — работе, писательстве, чтении и прочем. Но сейчас, вся его манерная выдержка, холодность и маска, которую он вынужден был носить много лет дала трещину, и ее осколки больно впивались в легкие, вызывая слезы и давку внутри. Невыносимо. В голове у него стоял только один вопрос: зачем? Он не понимал, зачем Дима захотел особо мерзким, наглым способом раскопать его прошлое, выдернуть из земли давно сгнившие кости и напомнить о тех временах, когда он был туп и весел, отдавая себя полностью тому, кому было все равно на его жизнь. Олежа искренне ненавидел Дипломатора. Ненавидел его надменный образ, его силу... Все его речи он считал жалкими и пустыми, все его способы сделать мир «лучше» были абсолютно бесполезными, и одно его упоминание заставляло Олежу злиться не только на себя, но и на весь мир, что родил такого человека как этот псевдо-герой. Он упорно старался забыть его. Сжигал все его плакаты, прокламации, уничтожал все записи связанные с ним в интернете, и, пусть не удалось уничтожить все, даже с помощью Оли и ее дружков-хакеров, но через два года после смерти Дипломатора он добился того, что этот герой канул в небытие, и теперь старался ни с кем не говорить об этом и просто жить своей жизнью. Словно и не было в ней такого дорогого и лживого человека. Однако вся защита, вся уверенность в том, что прошлое больше не воскреснет, рухнули, как только появился Дима, этот недоносок, который посмел покопаться в жизни писателя поглубже, без его просьбы. Поначалу, ему нравилось заниматься с ним. Интересный простоватый парень, практически без комплексов, с которым было хорошо заниматься, вдруг начал делать странные вещи, словно в него вселился бес, или же… Ну, Олегсей был не из тех, кто верил в призраков и всю мистику, поэтому вариант «вселения» духа Антона он просто откидывал. Значит, причиной такого поведения была другой. Но какой? Он бы хотел это узнать, и даже спокойно поговорил бы с ним за чашкой чая! Но его останавливал один факт. Дима украл его дневник. Гроб, в котором он навеки заключил всю правду об Антоне, свои мысли и переживания, из которых он когда-то хотел написать мемуары, но прошлое тонким ножиком водило по горлу, заставляя рычать и злиться. Он просто ненавидел это, поэтому и хотел, чтобы никто не видел этого, никто не слышал и не писал, чтобы когда-нибудь сжечь этот предмет, убив все, что связывало его с Антоном. Но почему он этого не сделал сразу после произошедшего убийства? Почему он хранил все эти годы дневник у себя? Неужели даже в таком черном, смертоносном океане оставалась жемчужинка, искорка, что все еще любила его?.. Олежа и сам не знал. Поэтому, через день, оправившись от шока после кражи, он приступил к плану по возвращению дневника. В первое время он был очень загружен работой и занятиями с другими, стараясь не показывать своим ученикам свою усталость и чернь, а в перерывах он просто лежал и пил успокаивающие чаи, думая только о Диме и дневнике. Он все-таки пытался придумать более правильный способ вернуть это и допросить парня. И делать надо было как можно скорее, так как больше всего он боялся, что Дима прочитает и выложит этот дневник в сети, и тогда это привлечет молодежь, они узнают правду и поймут, кто убийца, а значит о карьере писателя можно было забыть и прожить остатки своих дней за решеткой, чего он совсем не хотел. Хотя его текущее произведение и было на тему тюрьмы и заключенных, испытывать это на себе он не собирался. Олежа начал нервничать чаще чем обычно. Его сестра часто обнаруживала его беспокойно мечущегося по комнате в забытьи, бормотавшего что-то под нос и убрав руки за спину, сильно скрепляя пальцы в замок. Его глаза бегали от предмета к предмету, он почти не дышал, движения его были резки и хаотичны, а кожа становилась бледнее, и он начинал еще больше походить на труп или фарфоровую куклу. Оля понимала, почему брат так странно себя вел и забеспокоилась, она даже пыталась подойти и осторожно спросить об этом, на что Олежа лишь улыбался и устало говорил, что все в порядке и продолжал свое бессмысленное хождение по комнате, словно в бреду. Олежа не хотел впутывать в это дело Олю. Он ее уважал, любил, почитал и доверял ей как дорогому человеку, но он не хотел взваливать на нее такой груз, потому что считал эту проблему исключительно своей, и ничьей больше. Как много лет назад, когда был жив Антон… И ему даже поначалу удавалось справиться с этим самому! Он писал сообщения Диме, часто ему звонил, старался поймать на улице и пару раз он смог его увидеть, но судьба-злодейка разрушала его планы, грубо вышвыривая Олежу за шкирку, как котенка, и оставляя ни с чем. Точкой кипения стал просто банальный нервный срыв, в котором Олежа накричал на одну свою ученицу, доведя до слез и еле-еле успокоился в объятьях сестры, долго извиняясь перед девочкой и обещав ей больше так не делать. Олежа просто устал нервничать и злиться из-за неопределенности, полностью удостоверившись в стойкой упрямости Димы, и тогда, после короткого разговора с сестрой, он приступил к радикальным мерам. Как тогда, много лет назад.***
Анна с тревожной настороженностью смотрела на дневник в потрепанной зеленой обложке, который крепко сжимал Дима, уставший и раздраженный. Он рассказал ей всю правду об Олеже. Рассказал о Дипломаторе, прошлых делах учителя и все его кривые, сумбурные мысли на этот счет, ощущая себя гнусным предателем. Конечно, он доверял матери, что та не расскажет обо всем что слышала, но ему прямо сейчас хотелось провалиться сквозь землю. Однако он не показывал этого чувства, лишь сосредоточенно глядел на нее, чуть сводя брови к переносице, сверкая зелеными глазами, в которых загорался Огонь. Истинный Огонь Перемен. Анна тяжело вздохнула, пытаясь все уложить в голове и немного хмурилась, осуждая поступок Димы. Однако сам образ Олегсея, учителя, ее пугал, и потому она понимала причину плохого самочувствия Димы и его душевные терзания, и была готова помочь, если это было необходимо. Напряжение в комнате постепенно смешалось с теменью уходящего вечера, создавая особую атмосферу загадочности и томной, звенящей злости, словно предчувствие чего-то важного, страшного и неизбежного. Дима когда-то смотрел фильм про декабристов и сейчас он ощущал себя как раз-таки одним из революционеров, который задумал какой-то подлый, но справедливый заговор против государства. — Теперь я все поняла, Дима. Проговорила, наконец, Анна после короткой паузы, во время которой понуро разглядывала дневник, — и перевела взгляд на сына. Тот смотрел на нее выжидающе, даже как-то резко и сосредоточенно. — Тебе нужна помощь? — Нет. Я просто давно хотел высказаться по этому поводу, потому что… ну, это невыносимо все держать в себе, понимаешь? Теперь я знаю, каково сейчас Олегсею Михайловичу. Анна вздохнула с грустной улыбкой и положила ладонь на его плечо. Дима отвел взгляд и выдохнул, ощущая, как угнетающее чувство предательства пожирает его изнутри, заставляя его хмуриться, злиться на себя. Однако он понимал, что все это неизбежно. Герои страдают ради правды, умирают ради истины, чтобы ее в конце концов увидели все, осознали и запомнили только хорошее, за принесенный в их мир покой. Может быть Олежа и выглядел стереотипным злодеем из фильмов, но Дима не собирался его убивать или бросать в тюрьму, а поговорить. Сделать то, что Дипломатор не успел сделать. — Ты молодец, что высказался, сынок. — Мягко проговорила мама, слегка поглаживая его по плечу. — И я сохраню этот рассказ в тайне, никто не узнает, тем более, кто поверит старой больной женщине? Но обещай мне, что ты вернешь ему дневник, хорошо? Все-таки это его вещь, а красть плохо. Извинись. — Я понимаю, мам. Я и собираюсь это сделать завтра. Ты не беспокойся за меня, все будет хорошо. Главное себя береги и, если будет надо, пойду куплю тебе лекарства, хорошо? — Хорошо, Дима. Ты настоящий герой, помни! Дима усмехнулся и обнял маму, слегка прижимаясь к ней. Он чувствовал, как напряжение и тяжелые мысли постепенно уходили мягкой волной, из-за чего он чувствовал нарастающее спокойствие, которое сменилось легкой тревожностью, как только он снова вспомнил о предстоящем разговоре. Ему было одновременно и страшно, и волнительно от этого факта. С одной стороны, он хотел встать смелой стойкой и, заглянув в глаза, высказать все, уточнить, спросить и все выведать, а с другой, его пугала неизвестность, неопределенность реакции Олежи. Сможет ли он довериться Диме? Сможет ли он понять его и простить? Выслушать? Или же, подкрепленный ненавистью, он нападет на него и убьет? Или снова, как и когда-то давно, кого-нибудь подговорит на убийство? Эти мысли блуждали в его голове одинокими яростными волками, заставляя его немного хмуриться и сжимать плечи к шее, чтобы хоть как-нибудь согреться на холодной улице. Он бродил вдоль темных улочек, глядя куда-то перед собой, не обращая внимания на проникновение снега в его сапоги. На улице практически никого не было, все были заняты собой, кто-то только приходил домой, откуда-то разносился запах свежего хлеба и отдаленно слышался смех, говор, звон чего-то стеклянного и шуршание, словно скоро подходит Новый Год. Некогда любимый и светлый праздник Олегсея, который снова наступал в роковой для него день. И на этот раз новый герой, новый человек собирался вскрыть его душу, правда, правильным путем. Дима уже не хотел отпираться от судьбы. Ему надоело грызть себя, убегать, прятаться, он просто молча шел вперед, навстречу своей неизвестности, и, может быть, навстречу своей неминуемой гибели. Что ж, он был готов умереть ради спасения чужой гнилой души. Пусть это и было безумием, но разве этот мир и все мы вокруг не безумцы? — Привет, Дима. Дима резко останавливается, услышав внезапный голос позади, отчего в голове помутнело, а сердце предательски екнуло. Все тяжелые мысли мигом исчезли из его головы и в нем зародилась слабая тревога, отчего он неосознанно сжал дневник покрепче к груди, глубоко вздохнул, пытаясь угомонить сбитое дыхание. Вот и все. Первая смерть пришла к нему, но Новый Герой не собирался сдаваться перед новой трудностью, хоть подспудно ему было страшно и не по себе. Он развернулся и увидел перед собой Олю. Она была в черной куртке с островатыми лацканами, а на голове была красивая широкополая шляпа, и, несмотря на стильный и даже симпатичный вид, в ее глазах читалась сосредоточенность и легкая тревога, однако ее бледноватое лицо было серьезным. — Я не хотела тебя пугать. — Продолжила она спустя короткую паузу. — Как ты? Как самочувствие? — Я? Ну… в порядке вроде. Дима держался уверенно. По крайней мере не казался взволнованным и нервным, сохраняя спокойствие и пытаясь найти в глазах Оли ее намерения. Зачем она пришла? Убить? Отобрать дневник? Сказать что-то важное или сдать в полицию? Ее решительный вид напоминал о типичных агентах ФБР, словно она хотела арестовать опасного государственного преступника. Но все это было лишь болезненными сомнениями из-за пережитого невроза и усталости от переживаний, верно? Дима выглядел уставшим. Мешки под глазами, торопливость речи и какая-то пытливость, что Оля тут же заметила. Она и правда не хотела ему навредить, но своего брата она была готова защитить. Уберечь от лишних неприятностей, как тогда много лет назад, и она это обязательно сделает, в этом она нисколько не сомневалась, ведь именно она была Истинным героем для Олежи. Но правда ли это? — Ты выглядишь уставшим. Все хорошо? — Да, самый раз. А что вы здесь делаете? — Я искала тебя. Дело в том, что ты забрал у моего брата ценную вещь, и, наверно, ты уже понял, почему она ценная, не так ли? — спросила Оля, напряженно вглядываясь в мятные глаза парня, чуть приблизившись. Дима даже не дернулся и продолжил стоять на месте, без страха и какой-либо паники смотрел на нее. Пальцы неосознанно сдавили обложку дневника до боли в костяшках, все нутро сжалось, а на лице дернулся ни один мускул, взгляд оставался суровым и даже в какой-то мере строгим, пытаясь этим самым показать свою силу. Это заставило Олю усмехнуться. «Не тот бой ты выбрал, Герой», — проскочило в ее голове. — Может быть. Но я сразу говорю, я никому ничего не рассказал. И мне действительно жаль, что так все произошло. Что с Дипломатором, что с Олегсеем Михайловичем… понимаете, я хочу ему помочь. Да, я обычный ученик, но для вас я стал нечто большим, верно? Вы рады меня видеть, поите чаем, заботитесь и в принципе относитесь как к члену семьи… ну, по крайней мере я так считаю. Пожалуйста, поймите правильно, я никакой не маньяк, я лишь хочу помочь и понять, что произошло тогда… кто убил Дипломатора и помочь убрать ту вечную боль, что есть у вашего брата. Просто дайте мне шанс. Я знаю, о чем говорю, у моей матери похожая проблема, у нее умер муж, и я знаю как заботиться о таких людях… поверьте мне, я не наврежу. Оля внимательно слушала Диму, ни разу не перебивая и молча глядела на него. Она видела в нем потенциал, чуть ли не до безумия желание помочь и поддержать, но она просто не хотела подпустить этого подозрительного человека к такому больному и расколотому как Олежа. Она не хотела его мучать, не хотела, чтобы из-за этого паренька ему было больно от вскрытых шрамов прошлого, хотя подспудно понимала, что так будет лучше. Рано или поздно надо прорабатывать травмы, даже если от этого больно и неуютно, надо избавляться от всего гнилого и старого постепенно. Но вот Дима не внушал ей доверия о том, что это лечение будет постепенным: он ей казался человеком грубым, мрачным и неуклюжим, а Оля знала брата всю жизнь. И раз Олежа сказал избавиться от Димы, она так и сделает. Ради него. — Прости, Дима. — Проговорила Оля и вздохнула, запуская руку под куртку. Дима испытующе ожидал ответа, чувствуя абсолютную решимость и силу, но вдруг по спине пробежал холодок и он увидел в руке Оли пистолет с глушителем. Дуло было направлено прямо ему в грудь и сердце быстро забилось от страха, но внешне он был спокоен, готовый в любой момент увернуться или заломать девушке руку. Глаза Оли заслезились. Она не хотела убивать этого может быть и грубого, но все же человека, однако она не хотела разочаровывать брата и покрепче схватила рукоять пистолета, щелкнув предохранителем. Дима напрягся. — Что вы делаете?! Опустите пистолет! Я же говорил, я не наврежу! Я не опасен! — Ты слишком много знаешь! — крикнула Оля, поджимая губы в волнении, но стояла уверенно, готовясь в любой момент спустить курок. Страха не было. Только чувство долга перед своим братом, даже несмотря на то, что все нутро ныло о том, чтобы оставить этого парня в живых и вместе начать лечить Олежу, но она не могла. Она поклялась не идти против него и всегда помогать, и не решалась, начиная злиться на себя. — Я должна это сделать! Я, Олежа… не доверяет тебе, понимаешь? Я понимаю твои намерения и стремления помочь, но ты опоздал, Дима. Этого не нужно. Ты не настолько близок, чтобы помогать, к тому же сам Олежа не хочет. Думаешь, я не пыталась? Я пыталась… но все было безуспешно, потому что он не хотел это все заново проигрывать. И я не хочу, чтобы ты совершил мою ошибку, поэтому прошу, отдай дневник и уходи! Убегая прочь из города, потому что он видеть тебя не хочет, он хочет от тебя избавиться! Дима пораженно слушал Олю, крепко сдавливая дневник и сосредоточенно смотрел то на нее, то на дрожащий в руках девушки пистолет, взвешивая все сказанное. Получается Оля уже старалась его спасти, но из этого ничего не вышло… но почему? Что было не так? Почему Олежа не хотел говорить даже спустя долгое время после произошедшего? Здесь было точно много мрака, и Дима был готов. Он был готов помочь, невзирая ни на какие трудности, и вылечить, поддержать. Как бы тяжело и больно не было. Дима нахмурился, медленно подошел ближе, так, что ствол пистолета уткнулся ему в грудь и посмотрел Оле в глаза, ощущая нарастающее напряжение и неровное дыхание. Душнова мелко дрожала и боязливо, но при этом сосредоточенно глядела на Диму, как бы умоляющее, хотя она начинала понимать что тот точно не свернет с Пути. Он перестал прятаться. Его намерение было как никогда твердым и четко взвешенным, а взгляд… каким же знакомым и Огненным он был. Он мягко отодвинул пистолет в сторону и тяжело вздохнул, видя как по бледноватым щекам девушки текут слезы. Она коротко вздрогнула, словно ее что-то резко ущипнуло и молча привалилась к Диме, прижавшись к его крепкой груди. Парень ничего на это не ответил и лишь осторожно обнял ее в ответ, устремив взгляд в темень улицы. Начался снегопад. Ночь была темной и холодной, и только снежные хлопья тихо падали с неба, словно пытаясь успокоить их. Оля тихонько вздрагивала в объятьях Димы и плакала. От бессилия, страха и отчаяния, и даже не обращала внимания, как странно это выглядело со стороны, сейчас ей было важно, что рядом был тот человек, пусть и не родной, который смог ее ненадолго отвлечь от проблем и помочь расслабиться, а с Димой она невольно чувствовала свободу и… безопасность? Объятья продолжались недолго, и Оля слегка отстранилась, глядя заплаканным взглядом на Диму, который казался ей как будто бы выше, сильнее и увереннее, а спавшая челка напоминала ей Антона. Словно он пришел из Мира Мертвых. Оля слабо улыбнулась, но вдруг все спокойствие сняло словно рукой, и она в ужасе вскрикнула: — Ложись! Она схватила парня за плечи, и они вместе упали на снег, услышав негромкий выстрел. Дима ошарашенно оглянулся, сердце билось как бешеное, дыхание сперло, и, когда зрение более менее нормализовалось, он приподнялся и увидел вдали приближающую знакомую фигуру. Олежа издалека казался вытянувшимся, темным и мрачным призраком, глаза которого горели чем-то потусторонним, словно Океан постепенно набирал свою мощь, готовясь затянуть на дно новую жертву. На лице обезумевшего писателя проскользнула хитрая улыбка, и он навел на Диму дымящимйся пистолет, готовясь еще раз выстрелить. Оля поспешно встала на ноги и загородила собой Диму, глядя на него напряженно и с мольбой. Олежа ядовито усмехнулся, слегка качнувшись. Он был не в себе: измотанный, взлохмаченный и помятый, им руководили только безумие, ярость и усталость, как и тогда много лет назад, той самой роковой весной. Правда у Олежи теперь было более проверенное оружие. — Ты теперь с ним заодно? Так и знал, что ты рано или поздно предашь меня! Отойди! — Нет! Олеж, он хочет помочь! И то, что мы сейчас делаем, совершенно аморально и вне закона! Остановись! — А разве подставив Максима Дунаева, мы сделали все по закону?! Оля, ты не видишь, что этот сорванец хочет раскрыть всю правду? Чтобы нас посадили?! Этого хочешь?! — Он хочет помочь! Дима! Беги! — крикнула Оля цепляясь за руки брата и крепко стискивая. Олежа был в ярости и рвался вперед, нещадно пиная собственную сестру в живот, пока Дима пытался понять, что ему делать и куда бежать. Оставлять Олю наедине с этим безумцем ему не хотелось, но сейчас говорить с ним лично было бесполезно, и, недолго думая, он ринулся бежать в темный переулок, услышав за спиной громкий хруст костей и крик девушки. Дима бежал вперед, крепко держа дневник и слышал, как за ним все ближе и ближе раздаются шаги и напряженное дыхание Олежи. Дима молился, чтобы прямо сейчас не отказывало сердце, не уставали ноги и зрение не сбивалось из-за усиленного снегопада, и он бежал дальше, сам не зная, куда заводит взбесившегося от горя, страха и злости писателя. Битва продолжалась. И теперь им обоим было суждено лично столкнуться с тем, от чего они слишком долго убегали.