Читая между строк

Перед тем, как я расскажу о битве Героя на его новой стезе, я поведаю вам о Павшем рыцаре, что слишком близко подошел в Ложному Огню Перемен и очернил свою душу.

***

Темень тихой дымкой сгустилась над вечно живым городом, и все москвичи вылазят из своих душных квартир чтобы повеселиться в баре с друзьями, провести время с родными и близкими или походить по набитым до отказа ресторанам, а потом по магазинам, чтобы потратить последние деньги. Кругом встречаются разноцветные огни вывесок, развешанных тут и там гирлянд на Никольской, слышится смех, где-то вдали играет музыка бродячих музыкантов, что так веселит народ и особенно греет души в морозную погоду. Дети играют в снежки, где-то кто-то признается в любви, неловко улыбаясь, и в целом жизнь кипит своим чередом, как бы фоном, и манит к себе. Манит своими красками, словно пришедшими из детства, своими диковинными запахами легкости и расслабленности, звуками празднования чего-то важного. Чего-то ценного. «Было бы здорово походить вот тут с ним…» Думал Олежа, оперевшись о стену небольшого домика в темном переулке, из которого был хорошо виден кусочек яркого города, покрытый снегом и праздничной мишурой. Олеже не холодно стоять так, в плотно застеганной куртке, без шапки, в поношенных брюках и ботинках, в которых попало немного снега. Это все мелочи. Он спокойно стоит, переваливаясь с ноги на ногу и задумчиво глядит в сторону огней, судорожно потирая руки, чтобы пальцы не онемели от холода. Они еще понадобятся сегодня для дела. Олежа тогда был другим. Тогда он был чуть ниже ростом, его взгляд был куда добрее и светлее, нежели в неумолимом темном будущем: его глаза были цвета ясного неба, с едва видными зелено-желтыми крапинками, в которых читалась преданность, открытость, внимание и радость ко всему, что есть в мире, любовь ко всему живому и новому. Олежа был прилежным и целеустремленным студентом в институте. Он все делал вовремя, имел хорошие связи с преподавателями и, несмотря на его отличную успеваемость и высокий интеллект (в том числе он лучше всех понимал смысл прочитанного), он не был особо популярен и часто пребывал в одиночестве и чувствовал себя брошенным. Но у него была озорная сестра Оля, что никогда не давала брата в обиду, однако и с ней было временами тяжело из-за ее дерзкого нрава, который не любил спокойный и порядочный студент. Однако единственным, с кем он ощущал себя живым и не одиноким был Антон. Антон Звездочкин, самый популярный в институте студент, учился в магистратуре, он был из богатой семьи чиновников. Красивый, подтянутый и высокий, он был настоящим кумиром для Олежи. Его пламенно-медовый взгляд, уверенная походка, резвый и звучный голос притягивали, пленяли и заставляли влюбиться с первого взгляда, привязывая невидимыми нитями его руки и ноги. И ему не хотелось сопротивляться. Ему хотелось поддаться, быть открытым и живым, помогать во всем и провести с ним всю жизнь, ведь оно того стоит. Олежа и Антон познакомились однажды совсем случайно во время вечеринки, посвященной какому-то дню рождения одного из преподавателей, на которой все были обязаны быть, даже самые отъявленные лодыри и троечники. Олежа не решался подойти, ужасно конфузился, трясся только от одного вида Антона и чувствовал сильную давку в груди, как кончается воздух в легких и как бешено стучит сердце от неоправданного волнения. Он же обычный студент, да, заучка, но по сравнению с таким человеком как Звездочкин он был никем. Был жалкой пылинкой, которую легко сдунуть. Но Душнов собрал все силы и все-таки смог подойти и между ними завязался милый разговор, в котором Олежа постепенно обретал спокойствие и уверенность. Он много говорил обо всем, ужасно тараторя, и вслушивался в слова Антона, безотрывно глядя в его глаза… Его глаза, огненные, властные и задумчивые прожигали душу насквозь, желая выведать все потаенные секреты, выудить, соскребсти со всех поверхностей и проглотить, разжевать, попробовать на вкус и вынести свой вердикт. И Олеже было страшно от этого: что же вынесет Антон о нем из разговора? Что он очередной глупенький фанатик? Или же будущий преданный приемник? Или же просто обычный прохожий, о котором он забудет в силу высокой занятости? Так или иначе, но после той вечеринки парень понял одно: он понравился Антону. Поначалу все было хорошо. Олежа потихоньку раскрывался Антону, рассказывал о своих увлечениях, дискуссировал с ним на разные темы, ходил кинотеатры и парки, и в целом, парень сам не заметил, как влюбился в него. Он влюбился в его обжигающий взгляд, в его властный голос, в движения и идеальную внешность. От ровно приглаженных волос до костюма, который отражал всю его крепость, силу и волевой характер. Такому зажатому и неуверенному парню как Олежа был необходим такой человек как Звездочкин. Ведь он был для него сильной фигурой, опорой в минуты страха и тревоги. С ним можно было не бояться, с ним ты был в безопасности и точно знал, словно прячась за каменной стеной, что с ним не пропадешь. Олежа рядом с Антоном чувствовал себя совсем не так как раньше: он стал еще смелее, общительнее и увереннее. Он смог влиться в небольшой коллектив среди студентов, наладил отношения с сестрой и его жизнь стремительно улучшалась, чему он был счастлив. Время с ним пролетало незаметно, Олежа полностью отдавал себя Антону, помогал ему, верил, заботился и совсем не замечал, как от этой сильной и безрассудной любви он ослеп. Ослеп настолько, что не заметил в этом всем самое главное…

***

Олежу вырывают из мыслей отчетливые приближающиеся шаги, отдаленные грубые крики и лай собаки, которые совсем не вписывались в общую красивую и спокойную атмосферу города. Он невольно вздрагивает от резкого звука, плечи напрягаются, а внутри кончается воздух, что вызывает панику, но он тут же ее подавляет, сжимая похолодевшие тонкие пальцы в кулаки. Дипломатор снова сбегал от полиции после митинга. Это обычное дело отношений Олежи и Антона, и парень нисколько не жалеет об этом, несмотря на то, что каждый похожий случай заставлял его нервничать и паниковать. Ему было страшно видеть боль на лице его героя, страшно слышать, как его нещадно бьют или стреляют угрозами, пытаясь заломать, но он все равно рвался в бой с головой, подставляясь под удары дубинок, под крики и клыки собак - это все было неважно, отделается содранными костяшками, ранками и, может быть, сломанной рукой, но останется жить. И будет гордиться собой, ведь этим он помогает Дипломатору сиять. Помогает вещать его идеи молодежи, бороться с коррупцией и несправедливостью, и эту роль, роль Рыцаря, что хранит Огонь, он играл с честью. Все ради него, героя молодежи. Олежа видит, как кусочек цветастого города закрывает что-то темное, и большая фигура взмахивает перед ним плащом, больно берет под локоть и уводит куда-то во тьму. Олеж послушно бежит следом, цепляясь за руку героя и чуть ли не спотыкается на ходу, пытаясь поймать такт его широких шагов. Дипломатор бежит уверенно, почти бесшумно, но сохраняет грациозность, стойкость и уверенность, что видно в осанке и глазах, что огоньками мелькали во тьме переулка. Позади слышится заунывный вой собаки и ругань нескольких полицейских, однако они неумолимо настигали их и Олежа это хорошо слышал, ощущая с какой силой разгорается в нем паника и страх, что продолжали быть его вечными друзьями, даже когда он сблизился с Антоном. Олежа резко заворачивает Дипломатора за угол и они оба прижимаются к стене, тут же замолкая. Страх. Неопределенность и холод… как же холодно. Олеже хотелось бы походить по красочным улицам зимнего города, нежели находиться в темных скверах и дрожать от ужаса, в надежде, что их не поймают полицейские. Но нет, не сейчас. Сейчас надо было выполнить дело, а потом все остальное. Сердце бешено билось в груди, было очень холодно, локоть, который сдавливали крепкие пальцы Дипломатора, болел, а перед глазами мерцали звездочки от долгого бега. Как же хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть или телепортироваться отсюда прочь, но Олежа не хочет казаться трусом перед своим кумиром - он должен был выстоять, смело, отважно, а все остальное не имело значения. Никакого значения. Где-то совсем близко послышались наступающие шаги и усталый говор полицейских, что все еще рыскали совсем рядом, словно волки, что заставило Олежу напрячься и внимательно вслушаться в звуки, вжимаясь спиной плотно к стене, словно желая протиснуться сквозь нее. Парень затаил дыхание и закрыл глаза, невольно прижимаясь к боку Дипломатора, как бы пытаясь найти поддержку и тут полицейские уходят и шаги постепенно отдаляются, сопровождаясь руганью и фырканьем собаки. Олежа облегченно выдыхает и робко выглядывает из угла, вглядываясь обеспокоенными глазами во тьму, в которой слышался удаляющийся гомон полицейских. На душе стало немного спокойнее, сердце замедлило темп и из-за этого дышать было легче, но в груди отдается тупая боль от сильного нервного перенапряжения. Ничего, все позади. Они в безопасности. -Кажется оторвались… Вздыхает Олежа и разворачивается к Дипломатору. Его взгляд суров, как всегда властен и серьезен, глаза-точки светятся во тьме, а его горящее дыхание почти не уловить, но можно было почувствовать насколько он был уставшим и раздраженным. И даже таким он был прекрасным: воинственным и могучим, настоящий борец за справедливость. Олежа улыбается, ласково, наивно, но тут же сосредоточенно сводит брови, берет героя за запястье и выводит из угла, куда-то заворачивает и торопливо подбегает к дверям тайника, что вел в квартиру Душнова. Он быстренько разгребает с пути небольшие коробки, бутылки и пледики, что покрывают вход в тайное убежище и открывает двери с помощью ключа, все это время сосредоточенно глядя себе под руки. Он делал все суетливо, быстро, осознавая всю серьезность ситуации и насколько сильно раздражался уставший Антон, что стоял позади и кутался в плащ, стараясь не замерзнуть. -Долго еще? -Сейчас, сейчас, родной… Вот! Пошли! Послышался тихий лязг и Олежа открыл старые двери, пропуская вперед Дипломатора, затем прыгнул следом и закрыл двери за собой, тут же при прыжке включив свет в коридорчике, что вел наверх, в квартиру. Послышалось короткое жужжание и несколько лампочек осветили узкое пространство, отчего герой слегка сощурился и пошел вперед чуть пригибаясь, чтобы не удариться о невысокий потолок. Олежа же пулей шел вперед, иногда останавливаясь, чтобы не врезаться в спину Антона и расспрашивал его о самочувствии, о произошедшем на митинге, и о его настроении и о другом, на что Антон что-то раздраженно бубнил и отмахивался, но принять помощь от Олежи он должен был - парень привык к такому обращению перед лечением, даже несмотря на то, что это иногда приносило ему боль, он терпел. Терпел ради его внимания, любви и возможности быть рядом с ним. Таков закон Рыцаря. -Ты один? Спрашивает Антон, выходя наконец из коридора и чуть щуря глаза от яркого света лампочки. Квартира Олежи представляла собой небольшое помещение, от которого всегда веяло теплом, уютом и семейным гостеприимством. Эта квартира досталась Олеже от отца, скорее не за внушительные заслуги по учебе, а чтобы просто перестал мозолить глаза. Однако именно эта квартира была для него спасительным местом, клочком звездного пространства, который он был готов делить не только с сестрой, но и с Антоном. Гостиная, в которой сейчас находились герои, была уютной небольшой комнатой с чистыми, яркими обоями пастельного зеленого цвета, на которой висели плакаты рок-групп, картины и фотографии космоса и, конечно же, темно-бордовый плакат Дипломатора во весь рост. Олежа бережно следил чтобы не испортить его и заботился об этом плакате, разглаживая углы и потертости, стараясь не повредить, не стереть краску с поверхности, боясь что этим самым может ранить своего кумира. Хотя Оля относилась к такому увлечению с юмором, чему брат был не против и тоже хихикал, с воодушевлением рассказывая о подвигах своего героя. Здесь также был новенький письменный столик с небольшой стопкой тетрадок, недопитая кружка кофе и посередине лежала раскрытая тетрадь в зеленой обложке, которую тут же закрыл Олежа, боясь что Антон может прочесть. Хотя сейчас Антону не было дела до личных мыслей парня. Ему в принципе было все равно на него, однако он все еще нуждался в его помощи. Но почему? -Да, один. Оля уехала к подруге на ночевку, так что все хорошо… Садись, я сейчас все осмотрю. Суетливо проговорил Олежа, подлетая к высокому шкафу в углу комнаты, начав судорожно искать аптечку, игнорируя постепенно поднимающуюся панику. Разумеется, ему было не в первой вытягивать Антона из подобных ситуаций и лечить его: зашивать раны, замазывать синяки, вытаскивать пули и копаться в его крови, ощущая как от страха и раздражения становится трудно дышать и колотится сердце в груди. Но каждый раз, видя избитого и покалеченного Антона, своего раненого героя, в крови, он страшно волновался за его жизнь, становился нервным и беспокойным и старался делать все, чтобы ему было легче, менее больно, чтобы ему было комфортно и хорошо, чтобы потом просто поговорить. О чем угодно, если сам Антон этого захочет. Дипломатор корчится, когда усаживается в кресло-качалку и прижимает раны в боку ладонью, что пронзило его дребезжащей болью. Все тело словно было нанизано на ниточки, из-за чего руки не слушались и не хотели двигаться как следует, в ногах сильно гудело от долгого бега, тело отзывалось тупой болью, а в голове стоял шум из мыслей, звуков мигалок полицейских машин и криков бунтующих, что раздражало, заставляло злиться на все подряд еще сильнее. Он аккуратно снял пальто с плеч, повесил на спинку кресла и посмотрел в сторону Олежи, что наконец нашел аптечку и шел к нему, по пути захватив табуретку. Антон никогда не считал Олежу чем-то большим и важным. Задолго до их первого знакомства, как только Олежа появился в его поле зрения, он много наблюдал за ним, изучал его поведение и много общался с его сестрой, чтобы понять что это за человек. Олежа заинтересовал его своей зажатостью, повышенной ответственностью и суетливостью, что была присуща любым перфекционистам, также он обладал хорошим умом и чувственностью и именно этим он и хотел воспользоваться. И когда он встретился с ним, он понял одну вещь: Олежа был по уши влюблен в него. Это можно было понять по его сияющим небесно-голубым глазам, в которых отражалась чистота и искренность. Тогда самый заядлый заучка института говорил с ним слишком быстро, запинался в простых словах или же забывал, что говорил, активно жестикулировал и в его движениях чувствовалась невинная неловкость, желание показать себя с лучшей стороны и заинтересованность, и тогда Антон понял - он станет идеальным приемником Дипломатора. Он понял, что таким ранимым, чувствительным и добрым пареньком можно легко управлять, заставлять делать рискованные вещи ради «любимого кумира», не боясь последствий. И преданность, восторг и готовность Олежи помогать удивляли Антона, но он не замечал каких-либо жестов с его стороны или слов, редко выполнял его просьбы и пользовался им практически как вещью, подспудно понимая что это неправильно, мерзко. Он понимал, что рано или поздно Олеже сорвет крышу от обмана, и он сделает с ним нечто ужасное, но он просто не хотел это решать. Не знал как. Он хотел поговорить об этом с самим Олежей, решить эту проблему, которая стремительно росла, как гнойный нарост на теле, но все откладывал и откладывал, аргументируя это большой занятостью и незаинтересованностью в этой решении этой проблемы. Однако, каким бы Олежа не был доверчивым, он прекрасно видел холод и равнодушие кумира, это причиняло боль, но он старался изо всех сил, чтобы угодить ему, чтобы он гордился им и заслужить отдачу, похвалу и любовь, игнорируя собственные проблемы. Рыцарю было тяжело, он обжигался об Огонь, но продолжал его хранить, ради Светлого будущего молодежи. -Потерпи пожалуйста. Вот так… Методично проговаривает Олежа, осторожно прижигая перекисью раны на лице Антона, прикасаясь к его коже самыми кончиками пальцев, словно боясь смять его лик, его маску. Внешне Олежа не показывал напряжение и волнение, чтобы не казаться герою слабым, полностью концентрируясь на лечении. Он делал все мягко, ловко и в то же время быстро, чтобы не слишком раздражать своей медлительностью. Антон же сидел и почти не двигался, ощущая неприятную боль от махинаций Олежи и тяжело вздыхал, стараясь не встречаться с его взглядом, в котором он опять читал приставучее: «Я люблю тебя. Я волнуюсь за тебя. Прошу, обрати на меня внимание», что просто раздражало. Они оба чувствовали, как атмосфера тихой и спокойной квартиры отягощалась, наполнялась более темными и едкими красками, из-за которых становилось трудно дышать, давило где-то в груди и хотелось кричать. Кричать невысказанное, наболевшее, но никто из них не собирался этого делать. Не считали нужным. -Как все прошло? Я вижу тебя снова били… Скажи, Антон, ты совсем себя не бережешь? -Все под контролем, Олегсей. Не надо нервничать зря. Все проходило спокойно, и, как обычно, я вещал свои идеи молодежи, отвечал на вопросы, но потом послышался выстрел, и на меня полезли полицейские. Один из них пытался меня застрелить, и пришлось вступить в небольшую драку. Как видишь, я оторвался. Антон невольно переводит взгляд на Олежу и тяжело вздыхает, увидев испуг на его лице. Голубые глаза сузились и мелко задрожали, легкие неожиданно сжались, а от паники начала болеть голова, что заставило его нахмуриться. Он тут же вынул бинт, оторвал немного и обмотал им лоб, вправил нос и прижег новую рану перекисью, глубоко вздохнув и опустив голову. Невыносимо. Этот черт его точно до могилы доведет, однозначно. Он поднял голову и нахмурился, сверкая обеспокоенными глазами: -Я вижу ты не бережешь себя… Я же просил быть осторожней! А что если бы тебя убили?! Знаешь, голова дана не только для того чтобы стрелять красноречиями! Я же волнуюсь за тебя! -Олегсей, прекращай. Я еще раз говорю, все в порядке, все под контролем. Такое бывало не раз, и ты это знаешь. -В прошлый раз пистолетов не было! И, дай угадаю, у тебя еще что-то прострелено, верно? Я тебя вылечу, не беспокойся… Но черт возьми, следить надо за собой! От образа милого и влюбленного Олежи практически не было и следа. Он видел как взволнованные глаза начинали блестеть от подступающих слез, руки мелко дрожали, а голос становился острым, метким и почти истеричным, что действовало на нервы. Хотелось просто успокоиться, побыть в одиночестве и тишине, чтобы никто не дергал, отвлечься за прочтением хорошей книги или выпить чашечку кофе, но он не мог пойти домой в таком помятом состоянии. Ему был необходим Олежа. Только для этого и ничего другого. И сейчас ему было важно, чтобы он был спокоен и не взрывался раньше времени, поэтому он кладет тяжелую руку на хрупкое плечо Олежи, вглядывается медово-огненными глазами в точку меж глазами парня и говорит приглушенным, но басистым голосом: -Прошу, успокойся. Ты же не хочешь, чтобы я кричал на тебя, верно? Ты боишься этих криков, и знаю, что тебе больно смотреть на меня раненым и сломанным, но уверяю… чем быстрее ты меня полечишь, тем быстрее мне станет легче. А потом мы разойдемся. Понятно? -Но… Я хотел бы как-нибудь, ну, не говорю, что сегодня, прогуляться по Никольской… Скоро же Новый год! Хотел бы пройтись со мной? Хотя бы немного? Спросил Олежа с надеждой в голосе. Антон тяжело вздыхает, чуть хмуря густые брови и прожигая его взглядом, ощущая с каким чувством и желанием смотрит на него парень. Он много раз уговаривал его погулять с ним. Уговаривал встретиться после занятий, погулять в парке или пойти в кино, но он все откладывал, ходил с ним редко, только тогда, когда ему было скучно или не мог полностью посвятить себя делам Дипломатора и учебе, которые были куда важнее обычных чувств парня. А Олежа верил ему. Ждал, верил и надеялся, что вот однажды придет к нему, и они смогут спокойно поговорить, погулять, купить что-то интересное или же подурачиться, но каждый раз он получал в ответ только боль, осуждающий взгляд Антона и постоянные отговорки, что действовали на него подобно ядовитым лезвиям, пронзающим его душу. Но он не сдавался и продолжал бороться за его внимание, за счастье обоих, не замечая, как увядает. -Хорошо, я понял… Выдыхает Олежа, опуская голову. Его тонкие пальцы залезают под футболку героя, аккуратно отдергивая, открывая вид на поврежденный бок с несколькими пулевыми ранениями. Парень вздыхает, берет пинцет, перекись и прижигает ею раны, начиная утопать в своих мыслях. Как же больно и невыносимо. Олежа осторожно копался в ране в поисках пули, но ему казалось, что это Антон прямо сейчас копается в его плоти, выедая самое лучшее и хорошее из него, делая из него неживого, мертвого человека. Звездочкин устремляет взгляд на стену и вздыхает, чуть щуря глаза от неприятной боли. Ничего, надо только немного потерпеть и спокойно пойти домой, однако одни глаза Душнова, наполненные надеждой, просто не давали покоя. Он чувствовал себя мудаком за то, что ведет с ним таким образом, старался искать этому хоть какое-то оправдание, но не мог, понимая, что делает больно этому доверчивому парню. Но по-другому он не мог. -То есть та прогулка по парку тебе не понравилась? И поход в кинотеатр, который был три месяца назад? Тебе было мало? Олежа достал наконец одну пулю из раны и бросил ее в небольшой тазик, подымая взгляд на Антона. Он не ожидал такого вопроса. Он уже предсказывал, что означала эта резкая перемена в несговорчивом и холодном человеке и, чтобы не увязнуть в иллюзиях, Олежа спросил, подняв брови и восхищенно глядя на героя: -Ты хочешь- -Да, хотел бы. Может ты прав, надо иногда выбираться… Посмотрю, что у меня по графику и, в принципе, можем погулять по Никольской, если хочешь. Олежа весело улыбнулся и кивнул, ощущая себя самым счастливым человеком на планете. Он не мог поверить, что сам Антон, который не был особо заинтересован во всем этом, предложил прогуляться. Сердце затрепетало, в легких приятно задребезжало, а глаза заблестели искренностью и влюбленностью, что заставило Антона усмехнуться. «Ну и дурачок», подумал он. И вдруг Олежа совсем неожиданно крепко обнял Антона за плечи, чуть не падая вместе с ним. Тот от неожиданности сжал его руками и тяжело вздохнул, зажмурившись от неприятной боли. Олежа обнимал мягко, искренне и сильно, а Антон ничего не чувствовал кроме тупой боли в теле и быстрого сердцебиения в груди парня. -Спасибо тебе…-Прошептал Олежа, почувствовав как по щеке течет слеза и зарываясь носом в шею Антона.- Я тебя люблю. -Задушишь, отпусти. Олежа нехотя отпускает его из объятий и продолжает лечение, слабо улыбаясь. Во время всего процесса он молча предвкушал эту встречу, думал над одеждой, поведением, времени и других факторах, чтобы сделать все комфортно и интересно для их обоих. И в особенности ради Антона. В тот день Олежа в первый раз почувствовал болезненный толчок в сердце, но не придал этому особого значения - ради Антона он был готов потерпеть.

***

Новый год-удивительная пора. Это время, когда появляется надежда на новые перемены. Надежда, что в дальнейшем будет все намного лучше, чем в предыдущем году. Надежда, что все несбывшиеся мечты исполнятся в эту долгую, шумную ночь, что будет дребезжать от радостных криков и взрывов салютов по всей стране. Олежа любил Новый год. Он любил этот праздник с самого детства, времени когда все кажется таким светлым, добрым и волшебным. Он обожал вешать игрушки на колкие лапы елки, играться с мишурой, обматывая ее себе на шею и воображая себя знаменитостью, любил наряжаться в Новогодних героев и особенно ему нравилось дарить подарки. Он любил видеть восторг в глазах своей матери и ее ласковые объятия радости, в такие моменты даже требовательный отец смягчался и одобрительно улыбался, хлопая сына по плечу. Когда Олежа дарил что-то важное, хорошее и интересное (он всегда на этот счет сильно волновался), он чувствовал себя нужным, чувствовал себя что делает все как надо, делает все ради блага других и именно поэтому этот праздник был для него самым священным днем. Самым сакральным, гораздо важнее чем какие-либо другие. На Никольской, как обычно во время этого праздника, было настоящее столпотворение. Здесь были развешаны красивые гирлянды, изображающие Деда Мороза, Снегурочку, лесных зверей и героев сказок, висели растянутые по всей улице миниатюрные лампочки, что создавало приятную расслабленную атмосферу некой романтики. Когда находишься внутри оживленной толпы, среди которой резвящиеся дети, уставшие, но довольные взрослые, было очень тепло. По-семейному, по-родному тепло и безопасно, словно ты являешься частью этого небольшого мирка счастья и света. Где-то ласковой волной растекается приятная музыка, что пробуждает в душах праздничное настроение, даже у самых покинутых или злых людей. Но в Олеже настроение торжества было с самого начала, еще до того как он вошел на Никольскую. Олежа с Олей решили на этот раз забыть обо всем и отпраздновать удачное завершение сессии вместе, а не разъезжаться в разные стороны. Конечно, этот праздник они всегда праздновали с родителями, но они считали себя достаточно взрослыми, чтобы решать самим как и с кем праздновать. И сейчас Олежа, аккуратно проходя мимо людей и весело улыбаясь, рассматривая украшения и вслушиваясь в музыку, был на седьмом небе от счастья. Ведь он ожидал увидеть здесь, в этот священный день, Антона. Оля не была против того чтобы «особо близкий друг и ни разу не кумир» был рядом и праздновал вместе, но она, как родная сестра, чувствовала что-то неладное в этом человеке. Она чувствовала, что возможно ничего не выйдет, как и в прошлые разы, когда Олежа приглашал его в парк, кинотеатр или куда-нибудь еще. Но Душнов был настолько счастлив и воодушевлен, что огорчать его и портить день не хотелось. Но, если вдруг что-то произойдет с ним, она будет рядом. Обязательно. Олежа же был в восторге. Ему было немного неловко от того, что он выглядел ребенком со стороны, когда с восхищенно открытыми глазами разглядывал гирлянды, подходил к витринам с елочными игрушками, обменивался с кем-то поздравлениями и улыбался. Искренне, счастливо и беспечно, ощущая себя самым счастливым человеком на свете. Он словно мог в любой момент раскрыть крылья и взлететь, чтобы всех сделать счастливыми, уберечь и помочь в чем угодно, невзирая ни на что, ни на личные переживания или страхи. Он был счастлив и с нетерпением ожидал появления Антона. Оля же шла рядом и спокойно улыбалась, невольно выискивая в шумной толпе самого Антона. Его огненные глаза сложно было не заметить даже среди мелькавших фонариков и лампочек, что были развешены по всей улице. Она чувствовала что-то неладное, чувствовала что этот властный, занятый и не интересующийся жизнью и мыслями Олежи, просто не придет в этот священный для него праздник. Не появится и не поздравит, не скажет теплых слов и не одарит невероятным и великолепным взглядом, который манил и заставлял Олежу трепетать. Трепетать от горячей любви и признательности. Олежа слишком часто упоминает этот взгляд при разговоре с Олей о нем. И она прекрасно понимала, каким ударом будет для него, если самый преданный фанат не увидит желаемого от кумира. -Смотри, Оль! Воскликнул Олежа, указывая рукой в сторону. Оля перевела взгляд с темного звездного неба и увидела перед собой огромную ель, у которой копошились люди, слышался смех детей и ворчание взрослых, которые хотели спокойно сфотографироваться. Елка была очень красивой: на больших острых лапах висело множество разноцветных шаров, лошадок, пластиковых фигур в виде конфет и в глубине веток мигали радостно гирлянды, что обвивали ее полностью. А на самой верхушке была звезда. Огненно-рыжая, едва мерцающая и покачивающая от слабого морозного ветерка, что создавало впечатление живой елки. Здесь было гораздо теплее, чем внутри самой толпы: звучал радостный смех, говор людей где-то шипели искорки бенгальских огней, где-то распевали новогодние песни, игрались в снежки, а кто-то, особенно проворный и хитрый, лез под елку, чтобы украсть коробки, сделанные под вид подарков. -Красивая… Кстати до Нового года осталось два часа… ты не знаешь где Антон? Он придет же сегодня? -Конечно придет, о чем речь? Он обещал… Сейчас могу написать. Проговорил суетливо Олежа, торопливо вынимая телефон из кармана куртки. На его лице все еще была улыбка. Такая милая, светлая и открытая, что невозможно было сделать что-то плохое этому человеку. Даже Оля, когда особенно злилась и бесилась на брата, не могла на него обидеться или накричать-он был слишком мил и добр для этого. Потому что был родным, своим. Его хотелось защищать и оберегать, никогда не предавать и быть рядом. И Оля не хотела видеть, как эта улыбка сменяется на гримасу отчаяния, страха или печали, так как это всегда больно. -Давай лучше сфотк- -Сейчас-сейчас, подожди! Ага. да… ты где… Кажется недавно был в сети. Проговаривал Олежа себе под нос, быстро печатая что-то в телефоне. Ему было плевать, что он без перчаток и отморозит пальцы. Потерпит, переживет. Сейчас важно было как можно скорее увидеться с Антоном, обнять, услышать его голос, что заставлял легкие дребезжать и почувствовать тепло, жар рядом с ним. Со своим Огнем. Олежа безотрывно глядел в чат, словно гипнотизируя несчастную точку у нового сообщения, чтобы она исчезла побыстрее. Рядом был шум, веселый смех и время словно остановилось в несколько тысяч раз, заглушая все звуки и заставляя огоньки вокруг замереть, гореть ярче. Оля стояла рядом и обеспокоенно глядела на брата. И, когда через некоторое время Олежа медленно опускает телефон и на лице увядает улыбка, она поняла, что это значит. -Не придет… Но он же… Обещал. Я… Олежа поднимает взгляд на Олю и в его глазах сверкнула короткая молния, и в голубом небе показалось черное облако, затмевающее живописный пейзаж дуги парня. Пошел первый дождь. Долгий и сильный, отчего было холодно и Олежа начал коротко вздрагивать, ощущая как противно скукоживается сердце внутри, как сдавливаются легкие и стало труднее дышать. Оля положила руку на плечо брата и чуть приобняла, тяжело выдыхая. Девушке было больно видеть Олежу таким: совсем недавно он был счастливым ребенком, бегал, совсем как олененок, с любопытством разглядывал украшения и с восхищением глядел на елку, широко улыбаясь. А сейчас Олежа выглядел опечаленным, потерянным и совсем иссохшим в этот святой для него праздник. -Какие у него могут быть дела, скажи? Он сам мне подробно изложил, когда, во сколько и как пойдет на Никольскую! Ко мне… к нам… Скажи, во мне что-то не так? Неужели я ему противен? -Нет, Олеж…-Со вздохом проговорила Оля, приобнимая брата за плечи. Она устремила взгляд на звездное небо, в котором летали огоньки салюта, что виляли огненными хвостами и взрывались, выпуская несколько сотен искорок. Красивое зрелище. Но не приносит это должного наслаждения.- Ты слишком им увлекся, Олежа. Прости, что я говорю такое, но мне кажется, ты ему равнодушен. Олежа тяжело вздыхает, чтобы остановить мелкую дрожь в теле и вытирает едва наступившие слезы локтем, неотрывно глядя на вспыхивающее небо от салютов. Олежа не был зол или удивлен этому утверждению. Оля думала, что сейчас начнутся истерики, крики и, может быть, даже драка, но нет. Олежа был внешне спокоен, не вырывался из объятий сестры и глядел в небо, в надежде, что этот день не станет только хуже. День может быть и не стал худшим, но вот теперь этот праздник для него стал не таким теплым и добрым как когда-то. -Я знаю, Оль. Проговорил тихо Душнов. Оля подняла удивленно брови и замерла, не веря услышанному. Эти слова прозвучали так естественно, с нотками горечи и обреченности, что девушке стало еще холоднее, словно она прикоснулась к холодному камню на набережной. Она теперь поняла, что скрывалось за улыбками брата каждый раз, когда он возвращался с встречи с Антоном. Знала, почему он был очень дерганным, при разговоре заплетался язык и почему он жаловался на боли в сердце. Раньше Оля смахивала это на «Фанатскую возбудимость» и не придавала особого значения, лишь хихикала и мило шутила с ним. И сейчас она видела настоящие эмоции. Настоящую боль. Настоящего Олежу. -Я с самого начала знал, что я ему безразличен… Но я уважаю, люблю его, понимаешь? Я ради любви, я готов пойти на все. Я не говорю, чтобы каждый день встречаться или что-то подобное… его взгляд и голос… они меня лечат. Я столько сил трачу на него, жертвую здоровьем и… -Может ты прекратишь тогда? — Осторожно спросила Оля. — Он тебя мучает, теперь я ясно это вижу. Я понимаю, ты его уважаешь и любишь, но при такой ситуации лучше перестать бороться и позаботиться о себе. Кумирская любовь всегда ранит… И Оля внезапно сталкивается со взглядом, от которого становится не по себе. На нее смотрел Олежа, затемненными, пустыми и такими холодными глазами, в которых можно было разглядеть постепенно поднимающийся океан, что загораживал темные грозовые облака. В них читалась твердость, боль, решительность и печаль, что в будущем станут верными спутниками Душнова вплоть до его смерти. Оля невольно отшатнулась, но не убрала руки с его плеча, взволнованно глядя в глаза Олежи. Там больше не было ясного голубого неба, не было открытости и живого любопытства - только буря мыслей и взглядов. В нем что-то менялось, и девушке было страшно на это смотреть. -Нет. Оля, я не прекращу! Понимаешь? Нет! Он меня мучает потому что я недостаточно стараюсь! Но вот увидишь, он удивится мной, похвалит! И… -Нет! Я еще раз говорю прекрати это делать! Внезапно подняла голос Оля, и она словно выдернула брата из мира иллюзий, вокруг звучит радостный шум, в воздухе запах алкоголя, смех, все как и бывает в этот праздник. Но Душновы словно были из другого мира. У них были свои проблемы, свои загоны, и никто не обращал на них внимания, словно их и не существовало никогда. Оля тяжело выдыхает, увидев короткий испуг брата, опускает голову и протягивает руки вперед, как по детской привычке, и Олежа послушно падает в объятья, зарываясь носом ей в шею и начинает плакать. Долго, очень тихо, содрогаясь плечами и прикрывая глаза, чувствуя, как сильно болит сердце и как сильно трясется все внутри, из-за чего хотелось блевать. Оля все понимает и молча гладит его по спине, прижимая к себе. Она знает, что ее слова вряд ли на что-то повлияют, но она была всегда готова помочь Олеже. Что бы ни случилось. В тот день Олежа во второй раз почувствовал болезненный толчок в сердце, но не придал этому особого значения - ради Антона он был готов потерпеть.

***

Олежа пронзительно вскрикивает и сжимается от острой боли, что вынуждает его скрючиться и упасть на колени. В голове творился сущий хаос, ноги неприятно гудели от долгого бега, тело пробило легкой дрожью, а во рту был неприятный привкус крови. Они снова вместе убегали с митинга. Это было вечером, было начало апреля. Постепенно становилось теплее и спокойнее на улицах вечно работающего города. Уходил снег, уходили холодные ветра, однако вечера все чаще и чаще превращались в огненный Революционный парад людей, что хотели перемен. Людей, которые мечтали о более свободной и мирной жизни, без преград и унижений, хотели быть замеченными, чтобы их наконец услышали. И их главный предводитель, Огонь, вел их. Говорил мотивирующие и важные речи, вещал великие идеи, не видя, что прямо перед ним ходит его верный Рыцарь, чьи латы начали трескаться от нагрева его пламени, собираясь вот-вот показать истинную личность. Все то, что давно накопилось внутри. -Вставай! Нам пора убегать! Ну же! Рычал злобно Дипломатор, стреляя взглядом Олежу. Тот сидел на коленях, поникнув головой. На левом плече красовалось кровавое пятно от выстрела, от которого отходили отросточки и из-за этого некогда голубая клетчатая рубашка начала пачкаться, тускнеть. Пальцы неосознанно сжимались в кулаки, руки мелко тряслись, из-за чего казалось, что из них вот-вот могли выпрыгнуть кости, а на лице растягивалась болезненная улыбка. Как же больно. Как же жалко. Олежа был словно прикован к земле и не мог сдвинуться, чувствуя, как лавиной его охватывает безумие, накопившаяся усталость и злость, угрожая выйти наружу. Как же он устал. -Ты оглох?! Живо вставай! Громко крикнул Дипломатор, нервно посмотрев на полицейских, что стремительно приближались к ним выставляя вперед пистолеты. Ему было очень некомфортно. Он злился на Олежу, хотел прямо сейчас его бросить на произвол судьбы, убежать прочь и спрятаться хоть где-нибудь чтобы переждать. Однако он не мог без Олежи, как без привычки. Без вредной привычки, которую необходимо было выполнять для своего блага. Как доведенное до автоматизма движение. Антон нехотя побегает к Олеже, подхватывает за плечи и быстро сворачивает в переулок, прижимая раненого к себе и слушая крики полицейских. Антон не разбирает дороги и бежит. Быстро, стремительно, крепко удерживая Рыцаря в руках, постоянно поворачивая и петляя, пока он внезапно не забежал в один из темных одиноких переулков. Он бросает Олежу на землю и отдышивается, прижимаясь к стене и нервно оглядывается. Сердце билось как бешеное, перед глазами все мутило, но одно хорошо: полицейские отстали. Можно было выдохнуть спокойно. Взгляд тутже останавливается на Олеже, что сидит на коленях и придерживается за рану на плече, глядя на Дипломатора яростным, таким резким и угрожающим взглядом. Дипломатор подымает вопросительно бровь и хмыкает, тяжело отдышиваясь. -И что ты этим хочешь сказать? Ты вообще думаешь, нет? А если бы меня арестовали? Я просил тебя действовать осторожно, а не- -Хватит… Тихо, сквозь зубы проговорил Олежа, неотрывно глядя мертвыми глазами на Антона. На своего кумира. Антон едва видно вздрагивает и пораженно смотрит на Олега, почувствовав слабый укол где-то внутри. Он не ожидал такого тона от вечно спокойного, терпеливого и преданного человека, и это его немного встревожило, но он не подал виду, тут же хмуря огненно-медовые глаза. -Олегсей, что- -С меня хватит! Неожиданно резко вскрикивает Олежа и встает на ноги, почти вплотную к Антону. Глаза Олежи горели яростью, злобой, в них шумел устрашающий океан, угрожая поглотить волной несчастного героя, потушить его Огонь навсегда. Дипломатор хотел было открыть рот, но его тут же прервали. Звездочкин ощущал ужас и недоумение… И голос Олежи начал резать его душу: -Хватит! Я столько времени старался впечатлить тебя, столько раз спасал твою задницу, пытался быть полезным и нужным, а все что ты делал в ответ… о, ты игнорировал меня! Ты слал меня к чертям, тебе было пофигу на меня и мою жизнь, хоть и видел, что я в тебя влюблен! Настолько сильно я тебе доверял и обожал, что преподносил тебя, как бога! Как истинного героя молодежи! А ты? Ты что делал?! Правильно! Ни-ху-я! Олежа тяжело и часто дышал, глядя в глаза Антона и мелко содрогаясь всем телом. Не важно, что у него будет болеть сердце, не важно, что у него заболит голова или сорвется голос - Олежа слишком устал. Устал притворяться и копить все в себе. Антон не мог произнести ни слова. Этот сильный, крепкий и умный человек сейчас выглядел совершенно беспомощным и с ужасом глядел на разъяренного Олежу, пытаясь быстро собраться с мыслями. Но не получалось, все мысли словно разлетелись прочь, и он ощущал острый холод и угрожающую силу яростной волны, что вырывалась из трещин доспехов Рыцаря. -Что, у нашего героя нет слов?! Нет?! Ничего не хочешь сказать?! Не думал, что я могу дать отпор, да?! -Заткнись! Немедленно! -Нет! Скажи, о чем ты думал, когда ты сделал меня своим помощником, а? Раз я тебе пустое место, раз я ничтожество, что должен беспрекословно подчиняться приказам «Великого Тохи»?! -Прекрати, Олегсей. У меня были свои причины взять тебя! Раньше ты подавал надежды, а сейчас… -Я тряпка, верно? Обрывает Олежа, ухмыляясь уголком рта. Антон глядит на него сбито, как-то потерянно, ощущая неимоверный ужас, что силился выйти из груди, ощущая как быстро бьется сердце и болит голова, что сильно раздражало и хотелось хорошенько избить парня и, желательно, убить, чтобы не мозолил глаза. Но он видел насколько больно Олеже было. Насколько сильно он сдавливал челюсти в ярости, насколько сильно дрожали плечи при частых вздохах и как хмурились некогда веселые и ясные глаза. Это был другой Олежа. И Антону было ужасно стыдно за то, каким он его создал. Он чуть нагнул голову и хотел было что-то сказать, но Олежа тут же приблизился, оперевшись руками об стену, чтобы было удобнее смотреть карающим взглядом. Его сердце начинало постепенно рваться по швам. Ничего, потерпит. Только уже не ради Дипломатора. -Как я и думал… так я и знал… -Мне… жаль. Выговорил Антон тихо, почти не слышно, обеспокоенно глядя на Олежу. Душнов рассмеялся. Громко, заливисто и так неестественно, что кровь застыла в жилах, а тело пробило штырем, что заставило Антона невольно вздрогнуть. Тут раздался свист, хлесткий удар и он валится на пол, больно ударяясь затылком об стену. Антон приподнимается на локтях и держится за больную щеку, глядя с неподдельным ужасом на Олежу, который в полутьме с его широкой ухмылкой выглядит монстром. Призраком, который давно не спал. Он нагибается к нему, берет за грудки пальто и кричит в лицо, встряхивая его почти при каждом слове: -Жаль?! Жаль?! Тебе жаль?! Где ты был раньше, когда я страдал по тебе?! Где ты был раньше в просранный Новый год?! Где ты был со своей «жалостью», когда я рыдал из-за твоего безразличия?! Почему ты просто не мог бросить меня, раз я тебе был не нужен?! Или ты думал, что вечно будешь играть моими чувствами и делать вид, что так и надо?! Пользоваться мною, как вещью?! Что ж, раз тебе лень лично меня прогнать, я сам уйду из твоей жизни! Навсегда! Но, наверно, и это для тебя будет пустым звуком?! Что ж, пускай! Рычал громко Олежа. Антон слушал этот поток слов и с каждым разом его охватывал ужас. Он пытался вставить свои слова, хоть как-то утешить, поглаживал Олежу по рукам, но все было тщетно. Человек с разбитым сердцем превращается в зверя, холодного, яростного и беспринципного, готового уничтожить все на своем пути. И сейчас Душнов хотел уничтожить его. Полностью. До основания… Но это потом. И нужно сделать чужими руками, непременно. Олежа отпускает Антона и медленно встает на ноги, держась за плечо и чуть прихрамывая идет медленно прочь из переулка. У него болело все: легкие, сердце, голова и ноги. Он буквально прямо сейчас хотел умереть или найти способ отключить разом все чувства и эмоции, лишь бы это побыстрей закончилось. Антон восстанавливает дыхание, еле приходит в себя от громких криков, что резали мозг и сердце на кусочки. Антон чувствовал себя монстром, он начал осознавать свою ошибку, но понимал, что уже слишком поздно. Но он не теряет надежды. Он вскакивает и подбегает к Олеже, пробормотав: -Олеж, нам надо поговорить… Олежа останавливается. Он медленно оборачивается к Дипломатору и сверкает глубокими, холодными глазами, в которых горит безразличие и боль. Герою стало не по себе, когда он смотрел на него. Теперь Антон был для него словно пустым, ненужным и… чужим. Гнойным прыщем, от которого надо избавиться особо осторожно и быстро, чтобы никто не заметил. -Гореть тебе в Аду, Антон. Глухо проговаривает Олежа.

***

«Гореть тебе в Аду, Антон» Дочитывает последнее предложение Дима и перелистывает страницу дневника, ощущая полную кашу в голове, знакомые силковые ощущения внутри себя и попытки устаканить всю информацию. Дима был в ужасе от этих записей, ему все еще было неловко читать личные записи Олегсея, но он чувствовал, что так будет лучше, и поэтому он начал еще раз перечитывать все записи, чтобы все понять, уловить, хоть ему было немного тревожно: в дневнике были пустые страницы, и времени оставалось совсем немного. Он знал это.