* * *
Анон просто не знал, что и сказать. Странно и непонятно — судя по фотографии, эти двое были близки, как бы ни в переносном смысле тоже. И при этом фестралка высказывает сожаление, что жеребец не погиб? — Ох, давай объясню, — фыркнула Блоссом, увидев на лице Анона удивление. — Не знаю, рассказывала ли тебе Луна, но первые годы после основания Эквестрии большинство окружавших нас стран были враждебны. Приходилось воевать. И основной военной силой были как раз рыцари Луны. Я за те годы повидала многое и поубивала весьма многих разнообразных существ. — Фестралка отвернулась, уставившись в невообразимую даль. — Убийства, на самом деле, давались мне непросто, и в еженощных кошмарах я видела лица своих врагов — как в их глазах отражалась боль, удивление, потом понимание того, что всё заканчивается… и потом эти глаза гасли… Я практически не могла заснуть. А потом появился Свипин Гейлс. Я видела его мельком и до того, но однажды мы оказались ночью в одной палатке. Тогда он впервые заговорил со мной. На секунду Блоссом, похоже, погрузилась в прошлое, на её губах появилась слабая улыбка. — Той ночью я, как обычно, не могла сомкнуть глаз. Этот идиот забрался на мою постель и прижал меня к груди. Я потребовала, чтобы он убирался, а он приказал мне заткнуться — у него, типа, тоже кошмары. И… я нормально выспалась впервые за много дней. А когда проснулась — он всё ещё спал, обнимая меня, и на его лице сияла широченная глупая улыбка. С тех пор мы начали общаться, а потом стали любовниками. Её улыбка постепенно превратилась в горькую гримасу. — Счастье обычно не длится долго. Война закончилась, мы оба остались невредимы. Свипс взял меня в жёны, мы купили этот дом, и нам было хорошо вдвоём. Но когда дни сменялись неделями, я поняла, что с ним не всё в порядке. Некоторым из нас, как оказалось, не удалось ощутить, что война действительно завершилась.* * *
— Табун? Сестра, табуны сейчас большая редкость, не то, что раньше. — Знаю, Тия… Но драться с тобой из-за него я не желаю. При этом, — выражение её лица стало жёстким, — и отказываться от Анона я не намерена. — Луна… — Селестия боялась произнести это вслух, словно высказанный страх мог стать реальным. — А если он не захочет ни одну из нас? Или, что хуже, захочет — но именно одну? Что мы будем делать? — Я раздумывала над этим, сестра. Нет у меня желанья силой заставлять Анона любить нас. Лишь ему дано будет право выбирать — но мы можем предложить ему варианты. Выберет ли он одну, обоих или ни одной — мы станем уважать его решение. — Но всё равно… — неуверенно произнесла Селестия. — Табун? Луна, видя, насколько взволнованной и даже испуганной выглядит её сестра, решила попробовать разрядить обстановку. — Ну что ты как маленькая? Не бойся, ты меня в этом смысле не интересуешь. Просто табун — тот вариант, что может лучше всего устроить всех нас. Селестия ощутила, как вспыхнули огнём её щёки. — Эй! Да как ты смеешь предполагать, что я думаю о таком! Луна хихикнула и прижала к себе старшую сестру. — Вот так намного лучше! Не время горевать, пред нами новое приключение, и неважно, что случится, я всё равно тебя люблю! Поколебавшись несколько секунд, Селестия обняла сестру в ответ. — И я тебя люблю, Лулу… Мне лишь хочется, чтобы мы обе были счастливы. — Я тоже. Но надлежит всё время быть готовым и к худшему! — Знаю. Аликорны, разжав объятия, снова уселись рядом друг с дружкой. — Но желаю я, когда наш план исполнится, занять место главной кобылы табуна! — решительно заявила Луна. Селестия с улыбкой закатила глаза. — А может быть, сначала поинтересуемся мнением Анона? — Не мешай мечтать!* * *
— Когда я сказала, что сожалею о том, что он не погиб в том бою… Разумеется, я ни на секунду не желала ему смерти. И моя любовь ни на секунду не становилась слабее, чем в самые первые дни. Но несмотря на то, что бои закончились, с ним иногда происходило что-то такое… я не понимала, что это. Никто тогда не понимал. Просто некоторые пони вернулись с войны совсем другими. Он снова видел кошмары, и они становились всё сильнее, даже моё присутствие рядом не помогало. И, что ещё хуже, иногда странные вещи происходили с ним и днём. Он словно оказывался в другом времени, там, на войне. И… это трудно описать… иногда пугался обычных вещей. Анон, кажется, понял, о чём говорит фестралка. Такое впечатление, что, даже рассказывая о давнем прошлом, Блоссом не понимала, что именно тогда произошло. Каким-то образом волшебная во многих других отношениях, медицинская наука пони не пришла к идее лечения душевных болезней. Лучшее, о чём слышал Анон, было подобно старинным лечебницам, где больных просто изолировали от общества. — Ты иногда напоминаешь мне его, — слова кобылы вывели человека из задумчивости. — Он тоже заботился о своих друзьях и мог приложить немалые усилия, если считал, что может помочь кому-нибудь из них. Но главная черта, которая делает вас похожими — страх. Увидеть, что творится с тобой, когда поблизости оказалась Твайлайт, было поразительно. После всех этих лет ещё кто-то с той же самой проблемой… — ПТСР, — коротко произнёс Анон. — Что, извини? — Это называется ПТСР. — Ты знаешь, что это за состояние? — удивлённо и заинтересованно произнесла Блоссом. — У людей такое случается периодически, — кивнул Анон. — Полностью это называется «посттравматическое стрессовое расстройство». Пережитое вами на войне потрясло ваш разум, но ты смогла адаптироваться… У некоторых не получается, и после войны начинаются проблемы. — Это можно вылечить? — Нет, — покачал головой человек. — Некоторые лекарства помогают, но без гарантированного успеха. Если честно, наши врачи тоже не особенно понимают, отчего некоторые люди справляются с шоком, а другие нет. Разум — штука очень сложная, и у разных людей работает по-разному… так что я сомневаюсь, что такое лекарство вообще когда-нибудь появится. — Ну теперь я хотя бы знаю, как это называется, — печально хихикнула фестралка. — Так что стало со Свипин Гейлсом? — Состарился и умер. Надеюсь, то, что я все эти годы была с ним рядом, сделало его счастливым. Но то, что с ним происходило, иногда снится мне в кошмарных снах. — Блоссом вздохнула, потом выпрямилась и продолжила уже другим тоном. — Вот. Ты получил мой секрет, которым я никогда и ни с кем не делилась. Твоя очередь! — Ну да… — Анон глубоко вздохнул, задержал воздух в лёгких и лишь через несколько секунд выдохнул. — Есть кое-что, серьёзно меня беспокоящее, что я никогда не рассказывал сёстрам…* * *
Селестия ещё раз пробежала взглядом по списку — всё, вроде бы, выглядело как надо. У поваров были запасы продуктов, и они могли по первому требованию приготовить нужные кушания, обеденный зал был украшен, гвардейцы предупреждены о приходе гостей… но всё равно её сердце продолжало колотиться. Потом до аликорны дошло — она не беспокоится о вечеринке, её, как и сестру, волнует скорый приход Анона. — Всё готово? — раздался голос Луны. Селестия слегка вздрогнула и обернулась к сестре. — Да. Ночная принцесса покачала головой. — Тия, нам сейчас надо быть сдержанными. Это сложная ситуация, не забывай. Селестия несколько раз глубоко вздохнула. — Я знаю, Лулу, я помню наш разговор. — Вижу. Но всё равно, сдерживайся. Если ты не перестанешь пританцовывать на месте, Анон обязательно что-нибудь заподозрит. — К тому времени, как он придёт, я буду в порядке. — Очень надеюсь. — Луна огляделась, оценивая обустроенный зал. — Здесь всё выглядит великолепно. Скоро начало? — Ещё несколько часов. — Анон придёт вовремя? — Я в этом уверена. А если и нет — пошлём к нему гонца. — Вот и хорошо, — кивнула ночная принцесса, оборачиваясь к дневной, после чего на секунду замерла, глядя на ту слегка расширенными глазами. — Тия! Да ты вся взмокла! Не надо так потеть, пожалуйста! — Здесь, наверное, очень жарко? — нервно хихикнула Селестия, подхватывая телекинезом какую-то тряпку и безуспешно пытаясь вытереть лицо. Нет, Луна, конечно, знала, что у её старшей сестры вечные проблемы с самоконтролем, но чтобы настолько? — Ох, ну вот просто не верится, — со вздохом произнесла синяя аликорна. — Пойдём, Тия, искупаешься, если, конечно, не желаешь, чтобы все посетители задохнулись от запаха твоего возбуждения… Селестия густо покраснела. — ЭТО НЕ… — спохватившись, она тут же уменьшила громкость своего голоса. — Луна, это не возбуждение! Я просто нервничаю! — Это не важно, тебя можно унюхать прямо из коридора. И кроме того, тебе следует выбрать подходящее платье! Возможно, это отвлечёт тебя? — Платье? Да, несомненно, мне нужно платье! — Вот и пойдём! Луна тихо хихикнула. Старшая сестра, а ведёт себя словно жеребёнок. Иногда аж сомнения берут, точно ли именно Селестия — старшая?* * *
— Я сожалею, что подружился с сёстрами. В комнате повисла оглушительная тишина. Блоссом, похоже, была столь же поражена секретом Анона, как он был удивлён её историей. — Но… почему? — через несколько секунд удивлённо произнесла она. — Это, на самом деле, сложно… Разумеется, я не могу сказать, что они мне не нравятся. Они обе — замечательные пони. Но недавно я задумался кое о чём, и до меня дошёл неприятный факт. Я на этой планете ненадолго. Блоссом, кажется, поняла, о чём говорил человек. Это страх, абсолютно естественный для каждого живого существа, даже такого долгоживущего, как она сама. Но, кажется, дело не только в нём. — Ты боишься смерти? Анон поморщился. — Как ни странно, нет. С того момента, как я оказался в Эквестрии, чуть ли не каждый день я просто-таки мечтал о том моменте, когда умру. Просто духу не хватало приблизить его… — Человек замолчал, словно обдумывая дальнейшие слова. — Я, пожалуй, неправильно выразился. Да, я боюсь умереть, но не по той причине, что все остальные. — И какая же может быть необычная причина для страха смерти? — Я боюсь того, как это подействует на сестёр. Мысль, что я уйду, а они останутся одни, делает смерть по-настоящему страшной. Но, с другой стороны, а не переоцениваю ли я себя? Возможно, они привыкли к потерям куда более серьёзным? — Он хихикнул. — Правда, у меня немалое самомнение? — Нет, у тебя немало доброты. Бояться не самой смерти, а того, как она повлияет на других… И ты не говорил об этом сёстрам, потому что?.. — Сам не знаю. Возможно, о чём не думаешь, того не боишься? А если я заговорю об этом, они осознают? Меня совсем не радует перспектива, что они начнут считать оставшиеся мне дни, и я не смогу убедить их не делать этого… И снова настала тишина. Анону больше нечего было сказать. Разумеется, он хотел бы верить, что сёстры, погоревав немного, просто продолжат жить дальше, и его смерть не будет для них столь уж важным событием… Но получалось плохо. Он знал, сколь одиноки были аликорны до того, как он подружился с ними. И те мысли Луны, которые он видел в подаренном ему кусочке памяти, в этом свете становились ещё более болезненными. Младшая из аликорн страдала от одиночества даже тогда, когда рядом была её сестра. — Можно я выскажу своё мнение? — поинтересовалась Блоссом. — Как бы я тебе помешал? — Так вот, я считаю, что сёстры куда больше будут радоваться тому времени, что могут провести с тобой, чем страдать от мыслей о том, что оно когда-нибудь закончится. Знаешь, я видела, как умирает от старости пони, которого я любила, и за всю его жизнь не постарела почти ни на день. Но, несмотря на все тяготы, на войну, на то, что происходило после войны, на последние месяцы в больнице… я счастлива, что у меня была возможность жить вместе с ним. — Блоссом опустила голову, глядя на свои копыта, и её глаза подозрительно заблестели. — Как бы я хотела, чтобы он не страдал так в свои последние дни. И я очень надеюсь, что он до самого конца верил, что я сделала для него всё, что могла, что я всё время любила его… столь же сильно, как и в первый день, когда сама себе в этом призналась… — Думаю, в моём случае хорошо лишь одно: они не любят меня настолько, насколько ты любила своего жеребца. Мы просто друзья, и когда умирает друг это, конечно, грустно, но грусть довольно быстро проходит. Я представить себе не могу, как больно, наверное, когда умирает та, кого ты любишь. Блоссом знала, что не должна говорить с Аноном о чувствах принцесс к нему; что он должен услышать об этом от них самих; что это не её секрет… но вопрос, сорвавшийся с её губ, прозвучал, кажется, сам собой: — А если это не так? Человек печально хихикнул, не глядя на фестралку. — Тогда… это сделало бы мою жизнь реально невыносимой.