А кто спасёт тебя?

Андрей.         Стоя в лифте многоэтажного дома в отдалённом от центра районе, я чувствовал себя неважно. Вера, подперев плечом стену лифта, смотрела на сменяющиеся цифры этажей. Когда на маленьком экранчике загорелась красным цветом семёрка, мы вышли и сразу оказались у массивной железной двери.       — И как ты уговорил меня приехать? — пробормотала Вера, нажав на звонок.       — Посидим немного и пойдём, ничего страшного не случится.       Вздохнув, Вера бросила на меня скептический взгляд.       — Привет, — улыбнулась Катя, появившись на пороге.       Её лицо было радостным, но я заметил усталость в глазах. Мы, очевидно, приехали рано: на Кате, поверх чёрного закрытого платья, был надет фартук, а руки чем-то измазаны, из-за чего она закрыла за нами дверь, провернув ключ осторожно двумя пальцами.       — Андрей? — раздался грубый бас за спиной, и я обернулся. — Александр, — хозяин голоса протянул мне руку.       Пожимая её, я отметил тяжесть хватки и мозолистость ладони. Такие руки обычно говорят о тяжелой работе, и мне это показалось странным, ведь Александр, по рассказам Кати, сейчас занимался только кабинетными делами.       — Цветы мне? — спросил виновник торжества, едва ли не вырывая у меня из рук букет.       — Конечно вам, — ответила за меня Вера, и я покосился на неё.       Не настаивая, я вздохнул и протянул букет имениннику. Катя, посмотрев на меня, всё поняла без слов и улыбнулась.       Квартира уже с самого порога мне показалась неприлично большой. Передо мной тянулся длинный коридор, ведущий на кухню. Слева от меня находилась гостиная, из которой вела другая дверь в столовую. В одной из двух ванных комнат я вымыл руки, обратив внимание на изобилие цветов на полках. Выйдя в коридор, я снова осмотрелся. Заметил три двери, две из которых были открыты, а третья заперта.       — Там наша спальня, а это детские комнаты, — объяснила мне Катя, протягивая чистое полотенце для рук.       — Тебе помочь чем-нибудь? — спросил я из вежливости.       — Нет, лучше пока проходи в гостиную.       Когда Катя скрылась на кухне, я повернул в сторону просторной гостиной. Там, помимо Веры и Александра, на диване сидели ещё две женщины: одна лет шестидесяти, другая лет тридцати.       — Это Дарья Павловна, — Александр протянул руку в сторону маленькой женщины с чёрными волосами и пучком на макушке, вроде того, что носят библиотекарши, — моя мама, а это Анна – сестра. Андрей – крестный Веры.       — Очень приятно, — кивнул я.       — Пусть бабы тут сидят, а мы пойдём с тобой выпьем, — Александр направился в столовую, подзывая меня за собой.       В столовой уже был накрыт большой стол на четырнадцать человек. Именинник, пройдя дальше, встал напротив бара.       — Водки?       — Лучше виски.       Через несколько секунд Александр вернулся, в одной руке держа бокал с виски, в другой рюмку водки. Сделав глоток, я снова осмотрелся. Комната была просторная, не уступающая в размерах гостиной. На стенах многочисленные фотографии и картины. Осмотрев улыбающиеся лица на фото, я почувствовал какую-то фальшь, словно эти улыбки таили в себе что-то ещё, о чём ты мог только подозревать.       — Мне Катя сказала, что ты хирург, — после паузы произнёс именинник.       — Был когда-то.       — Витю Шишова не знаешь случайно?       — Нет, первый раз слышу.       — В больничке на Патриотов работает.       — Я работал на Революции.       — У вокзала?       — Там.       Кивнув, Александр снова направился к бару.       — Я там лет пятнадцать назад лежал, подстрелили на задании. Сквозное в правый бок. Может, пересекались.       —  Может, — ответил я, допив виски.       — Ещё налить?       — Пока не надо.       Поболтав ещё несколько минут ни о чём, Катя позвала нас за стол. В гостиной людей стало больше. Александр, приветствуя каждого, представил мне всех, но имена вылетели из головы в следующую секунду. Вера, сидя рядом со мной, в полголоса болтала со старшей дочерью Кати, сама Катя за столом почти не сидела: она то и дело бегала из кухни в гостиную, приносила салаты, уносила грязную посуду, нарезала хлеб. Когда в очередной раз она встала, чтобы сходить за горячим, я встал следом.       — Я помогу, — произнёс я.       — Не надо, — моментально ответила Катя, покосившись на мужа.       — Да, давай лучше я помогу, — перебила Вера.       Не успев ничего понять, я лишь пожал плечами и сел обратно. На секунду взгляд Александра задержался на мне, но потом он отвернулся, продолжив разговаривать со своим сослуживцем. За столом звучали тосты. Сначала пили за именинника. Потом за детей. За жену. За родителей. Александр, казалось, был везде. Он пил со всеми одновременно. То сидел на своём месте, то перемещался за другой конец стола. У ножки его стула уже стояла пустая бутылка водки, которую он успел испить вместе со своими сослуживцами. К моему удивлению, именинник почти не захмелел, а вот его коллега, что сидел по правую руку, пошатывался из стороны в сторону. В какой-то момент он стал рассказывать сестре Александра о своей службе. Анна его почти не слушала. Она ковыряла вилкой салат и потягивала красное вино. Младшая дочь Кати перебралась на колени к отцу, тот, казалось, почти и не замечал её присутствия, продолжая пить уже на треть початую бутылку водки. После горячего какая-то часть гостей переместилась в гостиную, где приглушённо играла музыка. За столом остались только мы с Верой и сестра именинника.       — Ты что делаешь? — прошипела Вера шёпотом.       — Что?       — Не будь идиотом. «Я помогу», — передразнивала она, пытаясь изобразить мой голос. — Совсем с ума сошёл?       — Мне показалось, или ты назвала меня идиотом?       — Я не называла, а попросила не быть им.       — Что не так? Я просто был вежлив.       — Эта твоя вежливость может выйти боком. Он же ревнует её ко всему, что движется. И ты думаешь ему понравится, что его жена проводит время наедине с посторонним мужиком?       — Ты преувеличиваешь.       — Поверь, преуменьшаю. Что для тебя просто вежливость, для него красная тряпка.       Не ответив, я допил остатки белого вина и направился к коридору. Когда я обувался, за мной вышла Катя.       — Ты куда?       — Покурить.       — Можешь выйти на балкон на кухне.       Дымя сигаретой в распахнутое окно, я смотрел вдаль, на уходящее за горизонт солнце. Возвращаться обратно к гостям мне не хотелось и, выкурив одну сигарету, я достал другую. На кухне Катя громыхала тарелками, загружая их в посудомоечную машину. Раздавив сигарету в пепельнице, я закрыл окно и направился к выходу. Катя, увидев меня, улыбнулась, продолжая возиться с тарелками. Замявшись, я застыл в дверях, бросив взгляд в коридор.       — У тебя всё хорошо? — спросил я.       Катя нахмурилась.       — Ну да. А что?       Я не ответил. Что я мог сказать? Лезть в чужие дела я не любил, а уж лезть в чужие семьи для меня было чем-то крайне бестактным. Едва я открыл рот, чтобы сказать, что всё в порядке, Катя снова наклонилась с тарелкой к посудомойке и край рукава её платья задрался, оголив запястье. Слова застыли на губах при виде фиолетовых синяков. Сглотнув, я поднял глаза. Катя, кажется, не заметила моего открытия.       — Ты в порядке? — спросила она, выпрямившись.       Кивнув, я стоял в дверях, крепко сжимая ручку. Я не мог пошевелиться. Мне казалось, что Верины слова не несут за собой ничего серьёзного. Я думал, что она, в силу своего возраста, драматизирует и попросту недолюбливает Александра. Теперь я корил себя за беспечность. Я лишь мог догадываться, что ещё спрятано под этим чересчур закрытым платьем.       Вернувшись в гостиную, я больше не мог спокойно смотреть на Александра. Каждое его движение и взгляд в сторону Кати вызывал у меня приступ гнева. У меня невольно сжимались кулаки.       Когда в комнате заиграла медленная музыка, гости стали активно танцевать. Я сидел на краю дивана, молча наблюдая за Катей. Она так и не присела ни разу. Александр танцевал с женой своего приятеля, который был настолько пьян, что едва сидел за столом.       — Может, поедем уже? — ко мне подошла Вера.       С одной стороны я был рад убраться подальше отсюда, а с другой, я не мог перестать думать о Кате и о том, что может сделать с ней Александр на пьяную голову.       — Да, — пробормотал я, — сейчас поедем.       Когда Катя снова ушла на кухню, я последовал за ней, предварительно убедившись, что её благоверный не заметит этого.       — Мы поедем с Верой, — сказал я, пока Катя нарезала сыр.       — Так рано? — обернулась она. — Даже торт не поедите?       — Завтра рано вставать, — сказал я первое, что пришло на ум. — Да и Вера там что-то из уроков не доделала, — соврал я, обернувшись в коридор.       — Жаль, — Катя сжала губы.       Развернувшись, я сделал шаг в сторону прихожей, но что-то внутри меня заставило остановиться. Какой-то внутренний голос мне не позволял просто так уйти. Оказавшись снова на кухне, я закрыл за собой дверь.       — Послушай, — начал я, — я понимаю, что это не моё дело, но я не могу молчать.       — Ты о чём? — замерла Катя с ножом в одной руке и с сыром в другой.       Подойдя ближе, я взял её за руку и поднял рукав.       — Вот об этом.       Катя сразу же одёрнула руку, опустив рукав обратно.       — Я натёрла, — соврала она, отвернувшись от меня.       — Как ты можешь это терпеть?       — Ты прав: это не твоё дело, — ответила Катя, со злостью нарезая сыр.       — Не моё, — согласился я. — Но, к сожалению, я знаю, чем это может закончится.       — Ничего ты не знаешь. Иди, тебя Вера ждёт.       — Если ты боишься его, я могу помочь. У меня есть связи. Он тебя не тронет.       Катя молчала.       — Если ты не думаешь о себе, то подумай о своих детях.       — О детях? — резко развернулась Катя, бросив нож на стол. — Что я им скажу? Куда я пойду с ними? Что я буду делать одна?       — У тебя есть родители.       — И ты думаешь, они с радостью примут меня с тремя детьми?       — Если дело только в жилье, я помогу тебе, — взяв Катю за плечи, я наклонился, посмотрев ей прямо в глаза, — ты молодая, ты не пропадёшь. На этом ублюдке свет клином не сошёлся.       Опустив голову, Катя шмыгнула носом.       — Я не могу, — прошептала она. — Ты не понимаешь. Он не отпустит меня просто так. И детей он мне не отдаст.       — Кать…       — Иди, пожалуйста, пока никто не заметил, — она вырвалась из моих рук и снова повернулась к столу.       Я замер, смотря на её затылок. Заставить её я не мог. Пойти и набить морду этому ублюдку тоже было рискованно — неизвестно, как это отразится на Кате. Я впервые за долгое время не знал, как поступить. Меня сжирала совесть, но я не имел права ничего сделать. Я ведь даже не был членом семьи.       Вздохнув, я вышел из кухни. Вера стояла в прихожей уже одетая. Накинув пальто, я быстро натянул ботинки и выскочил из квартиры. Даже лифта ждать у меня не было сил, поэтому я побежал по лестнице. Вера, крича что-то, бежала за мной. Оказавшись на улице, я огляделся: впереди был сосновый парк. Не дожидаясь Веры, я направился туда.       Края моего пальто разлетались на ветру, холод пробирался под свитер. По спине пробежали мурашки. Кое-где не горели фонари, но я не сбавлял ход. Свернув с тропы, я шёл меж деревьев, глубоко вдыхая морозный воздух. Дойдя до детской площадки, я оказался перед качелями, которые скрипели от ветра. Смахнув снег с сиденья, я сел, потеряв всякие силы идти дальше. Спустя несколько секунд из тени вышла Вера.       — Детство решил вспомнить? — усмехнулась она, сев рядом. — Я тебя еле догнала.       Я не знал, что ей ответить. Вера, кажется, всё понимала без слов.       — Я ведь говорила, что не надо идти. Сидели бы сейчас дома, скачали бы «Ходячих», а так только нервы потрепали.       Подняв голову к небу, я выдохнул. Струя пара поднялась высоко вверх.       — Она не хочет от него уходить, — произнёс я, смотря в темноту.       — Тоже мне открытие. Куда она пойдёт?       — Да хоть куда.       — Тебе легко говорить, ты же мужик. Ты в такой ситуации не окажешься.       Опустив голову, я посмотрел на Веру, которая успела закурить.       — То есть, по-твоему, лучше ей остаться с ним?       — По-моему, лучше бы она раньше думала и не выходила за него замуж, но так как это невозможно, то и говорить нет смысла. Сама не хочет уходить, и ты её не заставишь.   Вера.         Полночи я провозилась в кровати и смогла уснуть только под утро. Когда в ушах завопил будильник, я разлепила глаза, словно и не было этих нескольких часов сна.       Андрей, одетый в брюки и рубашку, сидел на кухне и пил кофе. Судя по его лицу, он спал не больше моего. Пробормотав доброе утро, я ушла в ванную. До выхода мы не разговаривали. А в машине я лишь попросила его высадить меня на остановку раньше, где меня уже ждала Машка. Обнявшись, мы с ней двинулись в противоположенную от школы сторону.       — Боишься? — спросила я, после паузы, взяв Машу за руку.       — Нет, не особо. Таблетку выпью и всё выйдет.       От этих слов я скривила лицо, но Машка этого не заметила. Я не винила её и уж тем более не осуждала. Меня лишь отвращала мысль о простоте этого действия и о ничтожности жизни, пусть ещё и не рождённой.       В кабинете врача Маша пробыла минут десять от силы, а когда вышла, её лицо украшала улыбка до ушей.       — Всё? — спросила я.       — Ага, — ответила Машка, повязывая шарф вокруг шеи. — Пошли поедим где-нибудь.       — Ну пошли.       Оказавшись в первой попавшейся кулинарии, мы направились к прилавку, за которым стояла рыжеволосая женщина, потягивая чай из прозрачной кружки и смотря «Служебный роман» по пузатому телевизору.       — Проголодались, девчонки? — заговорила продавщица, переключив внимание на нас.       Мы с Машкой изучали витрину. Глаза разбегались от изобилия салатов и гарниров.       Мне кажется, что в природе нет столько салатов, сколько было перед нами.       — А с чем это? — я указала пальцем на аппетитную смесь, из которой виднелись грибы.       — Это с куриной грудкой, морковкой корейской, яйцами и грибами. Очень вкусный. «Мужские слёзы» называется.       Мы с Машкой переглянулись.       — Прям в тему, — усмехнулась рыжуля. — Можно нам порцию этого салата. Ещё шашлык из курицы и картошку по-деревенски.       — А мне печёночную котлету и рис.       — А попить что? — спросила женщина, накладывая салат.       — Сок? — уточнила я у Машки, и она кивнула. — Сок яблочный, — ответила я уже продавщице.       В зале было почти пусто, только за столом у окна сидел мужчина с блинами и омлетом. Мы с Машкой разместились в другом конце зала на диванчиках. Пока рыжуля переписывалась с Валерой, я наслаждалась своей котлетой и салатом.       — Блять, грымза эта опять нас ищет, — сказала Машка, не отрывая глаза от телефона.       — Маринка?       — Ну а кто ещё. Заебала. Когда уже кто-нибудь её трахнет, чтобы она успокоилась.       — К тому времени ты шарагу успеешь закончить.       — К тому времени я замуж успею выйти.       — А, ну так это скоро, — улыбнулась я.       — Ха-ха-ха, — ответила Машка, не разделив моей шутки. — Не хочу в шкалку идти. Давай у меня дома отсидимся?       — Давай. Мамка опять смоталась?       — А она возвращалась? У неё всё клубнично, на кой хуй я ей. Деньги даёт и ладно.       Я знала, что Машку радует такое стечение обстоятельств. У неё есть свобода и полная независимость. Раньше я ей завидовала, а теперь жалела.       Закончив с едой, мы снова вышли на улицу. С неба валил снег, видимость была никакая, я едва могла разглядеть что-то перед собой. Когда мы дошли до дома, на плечах и головах собрались сугробы. Пока мы отогревались чаем, в дверь позвонили: пришёл Валера. Не досидев два урока, он свалил под предлогом больного живота. Разобрав диван, мы легли втроём на спины, рассматривая потолок.       — Завалю ЕГЭ, точно пойду в шарагу учиться на гостиничное дело, — говорила Машка.       — Сдашь ты всё, — ответила я.       — Я в армию пойду, — добавил Валера, и мы засмеялись.       — А я уже не знаю, что буду делать.       — Ты же в мед собиралась, — Валера положил руки под голову.       — Чтобы стать хирургом вроде Игоревича? А потом сбежать в школу и страдать по мёртвой подружке?       — Что за подружка? — Машка так загорелась, что приподнялась на локтях.       — Ну та, ты же мне её фотки скидывала.       — Она померла?       — Ну да.       — От чего?       — Без понятия.       Машка легла обратно.       — Ты будешь хорошим хирургом, — продолжила она. — Только лучше пластическим. Сделаешь мне сиськи бесплатно.       Когда на улице стемнело, мы с Валерой засобирались домой, пусть и Машка уговаривала нас остаться: я была слишком уставшей, чтобы согласиться, а Холодец обещал матери сходить в магазин. Когда мы вышли на улицу, у подъезда, загородив дорогу, стояла машина. В свете фар танцевали снежинки.       — Вот урод блять, нашёл, где припарковаться, — бросила я, пытаясь просочиться между капотом и клумбой.       — Это чё, физрук? — сказал Валера и я обернулась.       За рулём, наклонив голову к телефону, действительно сидел наш новый физрук. К счастью, он нас не заметил: слишком был занят своим мобильником.       — Живёт тут где-то? — спросил Холодец.       — Скорее ждёт кого-то, — ответила я, сложив пазл в голове.       Дома я оказалась в половине девятого. К удивлению, Игоревич не вышел отчитывать меня за прогул, хотя свет в его комнате горел. Мне же лучше. Зайдя в комнату, я скинула вещи и сразу упала на кровать. Тело ломило от усталости и недосыпа. Заснула я за считанные секунды, что было для меня редкостью. И утром, впервые за долгое время, я чувствовала себя человеком.       Андрей продолжал меня игнорировать, хотя я знала, что дело не во мне. Он жил, казалось, в каком-то другом, идеальном мире. Без домашнего насилия и прочих пороков. Я буквально видела его родителей: таких образцовых и заботливых. Дачу недалеко от города. Семейные поездки на море, шашлыки на майские. Тёплые застолья на новый год. Мама, которая по вечерам вязала, а утром готовила вкусные завтраки. Отец, который на выходных возил на рыбалку и давал поводить машину. Что он вообще мог знать о реальных проблемах самого обычного мира? Он пытался быть «своим», за это я его уважала. Он был понятлив. Умел сочувствовать. Всегда мог выслушать и помочь. Но он никогда не сможет даже представить себе, какого это быть в шкуре забитого ребёнка или женщины, страдающей от домашнего насилия. В школе он был наверняка на особом счету. Его любили учителя, а одноклассники равнялись на него. Он был лучшим выпускником курса. Быстро двигался по карьерной лестнице. Со всеми своими данными и привилегиями он просто не мог указывать бедной Кате, что делать. Он не имел права лезть в её жизнь, потому что даже я не могла ей помочь.