А кто спасёт тебя?

Вера.       Оказавшись дома, я не сильно спешила входить. Сидела на лавочке в пристройке, специально возилась со шнурками ботинок, которые обычно скидывала за пару секунд. С кухни доносился запах котлет. Я вдохнула посильнее. Желудок свернуло узлом: сегодня я только завтракала. Не успев перейти ко второму ботинку, я тут же услышала знакомый голос Кати, который в моменте перебил другой голос, более грубый:       — Вот тут она у меня уже сидит, — говорила бабка, шумя приборами, — ходит вечно недовольная, это ей не то, то не это.       Усмехнувшись сама себе, скорее от обиды, чем от забавности ситуации, я сразу поняла, что речь идет обо мне.       — Раньше нам с дедом на двоих кастрюли борща хватало на три дня, а с ней за два съедаем.       — Мам, — вздохнула Катя, и я клянусь, она осуждающе сжала губы. — Она же ваша внучка, будет тебе попрекать её.       — Зачем она мне здесь на старости лет? — едва ли не перейдя на шепот, говорила бабка. — Никакой помощи от нее нет. Сидит наверху и носа не сует вниз. Хоть бы раз спросила, как мы с дедом себя чувствуем, нужна ли нам помощь какая…       Дальше я уже не слушала. Надев обратно ботинки, я вылетела из дома, хлопнув специально дверью.       Спрятав нос в шарф, я достала из сумки шапку, да так гневно натянула её на голову, что швы затрещали. В темноте, подсвечиваемой снегом и жалким фонарём по другую сторону улицы, были слышны только мои шаги, скрипящие по снегу.       Гулять по частному сектору всегда особенно неприятно, а в ночи это ощущение увеличивалось. Я шла мимо домов, из окон которых лился теплый свет. Там, где шторы ещё не успели или просто не захотели завесить, я видела счастливые семьи. Родителей и их детей. Им не надо было по морозу и темноте бежать непонятно куда от людей, которые их ненавидят. Их ждали из школы, хвалили за пятёрки и наказывали за двойки. Возили на каток по выходным зимой. Летом на море или на дачу. Девочек обязательно отдавали на гимнастику, мальчиков на футбол или плавание. У них спрашивали после школы как дела. За них волновались. Ходили на родительские собрания. У меня не было ничего из этого. На меня слишком быстро стало плевать.       Подул сильный ветер. У меня заслезились глаза, но от ветра ли? В груди, впервые за долгое время, сжался ком. Такой безысходности и ненависти ко всему и всем я давно не чувствовала. По привычке, первой, кому я набрала, была Машка.       — Да, пусь, — зевнув, произнесла моя рыжуля в динамик.       — Ты дома?       — Агась, АИУ смотрю. А что?       — Просто, — вдруг ответила я, в моменте поняв, что не хочу грузить Машку в очередной раз своими проблемами. — Может, сходим куда-нибудь?       — Сейчас? Там холодина ужасная. Вер, всё норм у тебя? Голос странный.       — Это на ветру так кажется. Ладно, — кашлянула я, смахнув со щеки слезинку, — я тогда домой погнала, завтра в шкалке увидимся.       — Окей. Точно всё хорошо?       — Всё огонь. Пока.       Не став убирать телефон в карман, я пролистала список контактов, который, к слову, был не особо богат. Прыгая от имени к имени, я вдруг остановилась на контакте «Андрей Игоревич». Поднеся палец к кнопке «вызов», я медлила. Выпустив горячий пар воздуха изо рта на мороз, я мысленно боролась сама с собой. Внутренний голос запрещал звонить, ведь Игоревич сегодня был совершенно прав: учителя могут неправильно расценить подобные отношения с ученицей. Я и сама бы, чего греха таить, не поверила бы ни в какое благородие, не разобравшись в ситуации. Но сейчас я точно знала, что Игоревич, если и питал ко мне какие-то чувства, то скорее они были отеческие, а не платонические.       — Я вас слушаю, Вера.       Сглотнув, я еле сдерживала истерику.       — Андрей Игоревич, — дрожащим голосом произнесла я. — Мне некуда сегодня пойти, можно к вам… — в этот момент из глаз уже тек ручей слёз.       — Что случилось? Вы где?       — Я вам потом скажу, — ответила я, задыхаясь от слёз и трясясь уже не от холода, а от переполнявших меня чувств.       — Вы что, плачете? — тон Игоревича был настолько шокированным, что на мгновение я заставила себя успокоиться. — Где вы? Давайте я приеду.       Выдохнув, я взяла себя в руки и, вытерев слёзы тёплой ладонью, уже чётко произнесла:       — Я сама доеду, я помню ваш адрес.       — Хорошо, я жду.       Дойдя до остановки, я едва чувствовала пальцы рук. Щёки горели так, что, мне кажется, у меня поднялась температура. Не желая слушать шум дороги и около стоящих людей, я вставила наушники и включила Сектор Газа. Чтобы хоть как-то согреться, закурила, поймав на себе пару осуждающих взглядов от бабулек.       Закатив глаза, сделала музыку погромче и отошла в сторону. Помимо сигаретного дыма в воздухе летал стойкий запах мочи и спирта. Обернувшись, я быстро нашла источник запаха: на скамейке под навесом, где совсем не было людей, спал какой-то бомж, укрытый двумя старыми пуховиками, рядом с ним сидел ещё один, потягивая фанфурик.       Заметив мой взгляд, тот, что бодрствовал, жестом, поднеся два пальца к губам, попросил закурить. Обычно я не любила быть гуманитарной помощью для подобных персонажей, но этих мне стало по-особенному жалко, так что я вручила бедолаге полупустую пачку — всё лучше, чем окурки по округе собирать.       — Вы давно ели? — спросила я, протягивая вдогонку зажигалку.       — Дня два назад, — ответил дед, закуривая.       Не став разглагольствовать по поводу того, что вместо бояры следовало бы купить хотя бы хлеба, я кротко бросила:       — Не уходите никуда, сейчас вернусь.       — Ясен красен, дочка, сижу, — икнув, произнёс бомж.       В основном я могла быть тварью каких мало, но иногда удивлялась своей сердобольности. В магазине я взяла палку докторской колбасы, буханку белого хлеба, майонез и полкило помидоров. На кассе поняла, что и попить не помешало бы взять, так что, лишний раз побесив очередь, сбегала за соком.       Вручив пакет бомжу, я ещё минут пять слушала комплименты и пожелания долгих и счастливых лет жизни — такими темпами в рай без очереди попаду. Когда дед почти кинулся меня обнимать, подошла моя маршрутка — спасение от надобности сдавать одежду в химчистку. Может, я всё-таки тварь.

***

      Подойдя к двери Игоревича, я обернулась на лифт, который закрыл двери у меня за спиной: назад пути нет. Я не могла решиться позвонить. Закусив губу, я выкручивала пальцы, посматривая то на лифт, то на дверь биолога. Мне было слишком стыдно. И когда я всё-таки подняла руку, чтобы нажать на звонок, дверь открылась.       На пороге стоял Игоревич, в забавных клетчатых штанах и футболке с принтом «Ходячих мертвецов». Я думала, в его возрасте такие сериалы не смотрят.       — Заходите, — сказал биолог, распахивая шире дверь, на его лице было удивление, смешанное с жалостью.       Мои щёки так и не прошли, а в тёплом салоне автобуса ситуация ухудшилась, так что видок у меня был сейчас не самый лучший. Сняв шапку, я стала выглядеть ещё более измученной с растрёпанными волосами.       — Замёрзли, — сказал Игоревич, и это не было вопросом, — я специально чай сделал с имбирём к вашему приходу, ещё даже не остыл.       — Спасибо, — произнесла я, замерев в прихожей.       Игоревич, заметив мою растерянность, забрал у меня из рук сумку и шапку, как бы давая понять, что все остальное снять тоже не помешало бы. Вручив ему дубленку и шарф, я села на кожаную банкетку. Пока Игоревич любезно убирал мои вещи в шкаф, я расшнуровывала ботинки. В этот момент к моим ногам поставили серые тапочки, подозрительно маленького размера, что я заподозрила наличие женщины в этой квартире.       — Ваша девушка не будет против, что я её тапки надену?       — Ей уже давно плевать. Идите на кухню.       Не заостряя внимание на этом ответе, я повиновалась и пошла на кухню. Здесь было тепло и вкусно пахло чем-то приятно кислым, как будто лимоном. Вздохнув поглубже, я учуяла терпкий аромат шалфея.       Окна в помещение запотели: на плите что-то кипело, а в духовке, кажется, запекалась рыба. Я снова вспомнила, как сильно хочу есть.       После первой чашки чая я сразу же ожила. Скинула свитер, оставшись в майке и джинсах. Тут же поняла, что с собой ничего не взяла из одежды. Вздохнув, достала телефон: сидеть в тишине было неловко. На экране высветилось три пропущенных от Кати и одно сообщение от Машки: «Ты дома уже?». Написав лаконичное: «Да, спать собираюсь», я решила приберечь все объяснения хотя бы до завтра.       Вернувшись к чаю, я бросила взгляд на спину Игоревича. Он уже минут пять, не проронив ни слова, крутился между плитой и натиранием сыра.       — Хотите, я вам помогу? — произнесла я, и биолог обернулся, посмотрев на меня так, словно забыл о моём существовании.       — Можете пока нарезать салат, — он кивнул на овощи в глубокой стеклянной чашке.       — А куда резать? — спросила я, встав справа от Игоревича.       — Можно сюда, — передо мной поставили вторую чашку, чуть больше той, в которой лежали целые овощи.       Взяв перец, я начала нарезать, как придётся.       — Чуть мельче, — сказал Игоревич и, забрав у меня нож, принялся демонстрировать свои кулинарные навыки. — Вот так, соломкой.       — Я как-то всё больше в сельском стиле привыкла.       Игоревич вопросительно на меня взглянул.       — Ну это когда овощи не глядя рубят в тазик и заливают майонезом.       Улыбнувшись, биолог покачал головой.       — Обойдёмся сегодня городским стилем.       — Как скажете.       Пока Игоревич сливал воду с варёного картофеля, я от перцев перешла к огурцам.       — Огурцы тоже соломкой, шеф?       — Ломтиками.       Закончив с огурцами, я нарезала черри, бросила в чашку рукколу и, по указанию биолога, заправила всё оливковым маслом и бальзамическим уксусом. Игоревич в это время разложил по тарелкам картофель и сёмгу, залив её сливочным соусом. К тому моменту, как мы сели за стол, я была вне себя от голода. Желудок, кажется, начал поедать сам себя.       — Чёрт, — Игоревич ударил себя по лбу, — я про напитки забыл. У меня гранатовый сок есть.       В этот момент биолог напомнил мне суетливую бабушку, которая вместо того, чтобы поесть спокойно, крутится вокруг любимых внуков, стараясь им угодить.       — И вот салфетки ещё забыл, — после бокала с соком, передо мной поставили салфетницу, которую в своём доме я лицезрела на столе лишь по праздникам.       — Спасибо, — пробормотала я с полным ртом.       — Вкусно? — спросил Игоревич, наколов на вилку рыбу.       — Угу, — ничего более членораздельного я не могла произнести.       Спустя несколько минут моя тарелка опустела, а желудок был полон и счастлив. Откинувшись на спинку стула, я тяжело вздохнула: кажется, не стоило так быстро есть, еда словно застряла где-то в горле и теперь давила тяжким грузом на грудь. Пожелав отделаться от этого неприятного чувства, я залпом опустошила бокал с соком.       — Так что случилось у вас? — осторожно спросил Игоревич, очевидно всё это время съедаемый любопытством.       Я пожала плечами.       — Подслушала разговор, который не надо было слышать.       Биолог понимающе кивнул и сделал глоток сока.       — Всё так плохо?       — Да нет, ничего нового я про себя не услышала, но…       — Слышать это всё равно неприятно, — продолжил Игоревич, бросив в рот последний ломтик картофеля.       — Именно.       — Давайте я всё-таки с ними поговорю.       Выдохнув через рот, я отрицательно покачала головой.       — Какой в этом смысл? Я не хочу с ними жить. Понимаете?       — Понимаю, но вам ещё год надо потерпеть.       — Не буду я терпеть! — не выдержав, крикнула я и, набрав воздуха, уже тише произнесла: — Я всю жизнь терплю, мне надоело.       — Вер, — произнеся это, Игоревич накрыл своей большой ладонью мою руку, от которой к спине моментально побежали мурашки, — я не могу вас у себя оставить.       — Я не прошу вас поселить меня здесь. Я только хочу, чтобы вы помогли мне с арендой квартиры.       — Вер….       — Что? — я снова крикнула, убрав руку. — Что? Андрей Игоревич, почему вы не можете просто мне помочь, как делали уже не раз? Вы единственный, к кому я могу обратиться. У меня никого нет, — говоря это, я ощутила первую слезинку на щеке, которую поспешила смахнуть. — Я не могу бесконечно грузить своими проблемами Машку или Валеру. Не могу ночевать у них месяцами. Вы даже не представляете, как я себя чувствую.       — В таком случае, я могу стать вашим опекуном, — вдруг сказал Игоревич, и я едва не упала со стула.       — Опекуном? — переспросила я, и биолог кивнул. — Кто вам даст опеку над подростком, тем более над девушкой?       — У меня есть знакомые, они помогут. Всё можно сделать за несколько дней. Но у меня есть условие.       — Какое?       — Перед этим я обязательно поговорю с вашими родственниками. Если всё же они согласятся, я готов взять эту ответственность на себя.       Я не знала, что ответить. С одной стороны ситуация была абсурдной: Игоревич в роли моего приёмного отца, с другой — это было единственным спасением от бабки с дедом.       — Подумайте, — заговорил биолог, видя мою задумчивость и сомнение на лице, — а пока можете сходить в душ, я в гостиной приготовил вам сменную одежду и полотенце.

***

      На следующий день я проснулась с опухшим лицом. Уснуть у меня получилось только под утро. Всю ночь я возилась в кровати, обдумывая слова Игоревича. Я пыталась представить свою жизнь здесь, в этой квартире и с биологом в качестве опекуна. В голове прокручивала реакцию учителей и одноклассников. Насколько странно это будет. По школе наверняка пойдут слухи, и я даже знала какие. Среди прочего мне не хочется вредить биологу, а с таким раскладом так оно и будет. Я спасу себя от нужды жить на улице, поставив под угрозу его репутацию.       Пока я ворочалась, в ванной зашумела вода. Настенные часы показывали полшестого утра. Вздохнув, я тоже решила встать: мне хотелось ещё раз поговорить с Игоревичем.       Натягивая джинсы, боковым зрением я заметила рамку с фото, на которую не обратила внимание в прошлую ночёвку здесь. Предусмотрительно выглянув в коридор, я убедилась, что Игоревич всё ещё чистит зубы в ванной и, закрыв плотно дверь, взяла фото. На меня смотрела уже знакомая Женя. Она улыбалась в камеру, слегка щурясь от солнца. Фотография была сделана, очевидно, на отдыхе, ибо Женя позировала на гамаке, держа в руке пластиковый стакан с каким-то коктейлем. Вряд ли коллеги хранят подобные фотографии у себя дома, да ещё и в рамочке на видном месте. Между ними явно что-то было.       Когда в ванной затихла вода, я быстро поставила рамку на место и метнулась к креслу, с которого, схватив свитер, направилась в коридор. Биолог уже был на кухне: засыпал в турку кофе.       — Доброе утро, — он обернулся. — Хорошо спалось?       — Нормально, — замявшись, я прижалась плечом к дверному косяку и скрестила руки на груди. — Андрей Игоревич, я подумала над вашими словами.       Поставив турку на плиту, биолог обернулся, обратив всё своё внимание на меня.       — Я слушаю.       — Я очень благодарна вам за ваше предложение. Правда. Но я боюсь, что такое решение плохо скажется на вас.       — Скорее всего, так оно и будет. Но ведь ты сама сказала, что, кроме меня, тебе не к кому обратиться.       — Я что-то придумаю, — ответила я, даже не обратив внимание на то, как биолог перешёл на «ты». — Я смогу себя спасти сама. Мне не пять лет.       — Но я хочу тебя спасти.       — А кто спасёт тебя?