Плечом к плечу

      Простых времен у Разведкорпуса не бывало никогда, и уж тем более не стоило их ожидать после битвы в Сигансине. Старший офицерский состав сократился до двух человек, отряда снабжения теперь не существовало, равно как не существовало медсестёр и главного врача.       Ханджи уже дважды вызывали в Митру. Нужно было решить кучу вопросов: например, отстоять хотя бы треть прежнего ежемесячного бюджета до тех пор, пока не пройдёт новый набор. Командор сверкала глазами, практически не вылезала из кабинета, а если её и видели, то боялись лишний раз тормошить. Капитан Леви стал её вечно бдеющей правой рукой, поэтому ребята на пару месяцев оказались предоставлены практически сами себе. Правда, сначала потребовалось написать похоронки.       Эта печальная обязанность легла на плечи всех, кроме Жана, но даже в таком составе у них ушло три дня, чтобы составить, свернуть и запечатать десятки конвертов с вложенными в них нашивками. Из-за физически-нервного напряжения Петра в первую ночь так и не смогла нормально поспать — её мучили кошмары.       Многочасовая дневная работа переплелась с воспоминаниями о товарищах по оружию: она сидела в большой светлой комнате, составляя похоронные письма, и стоило ей начать выводить имя, как этот самый Эрд, Гюнтер или Энсли вдруг заходил в комнату с каким-нибудь поручением или начинал болтать, не обращая внимания на просьбы идти уже по своим делам. Они все так измучили её, что Петра в конце концов со стоном улеглась головой на исписанный лист, прикрыв глаза. Да так и заснула во сне, пока её не растормошила Нанаба.       — У тебя вся щека в чернилах. Что это ты пишешь? — она, улыбаясь, поднесла к глазам один из запечатанных конвертов поднесла к глазам один из запечатанных конвертов. — Да Леви что, с ума сошёл — писать похоронки на живых людей?       — Но они же... умерли, Нана...       — Умерли? Все? — её лицо побелело, потом помрачнело, и она с недоверчивой растерянностью осмотрела стол, задержавшись на горке форменных нашивок. — Стены великие, да у нас никогда так много не погибало...       И эти тяжёлые сны, меняя форму и персонажей, посещали её далеко не один раз.         Полмесяца спустя у них появилось две лошади. Не ахти каких, но выбирать не приходилось, а полковой конюх дядя Оскар, похлопывая одного из коней по длинной шее, уверенно убеждал, что дело обстоит вовсе не плохо.         «Ну, что поделаешь, совсем молодняк тоже ведь нет смысла отдавать. Нам с вами их всё равно сначала заезжать придётся. А эти рабочие. Конечно, тощие и драные, но ничего, откормятся. Фураж у нас остался, вытянем. Что я, первый год здесь работаю?»         Близилась середина ноября — жизнь потихоньку устаканивалась, и впереди маячила долгая зимовка, которую Разведкорпусу предстояло провести в непривычной тишине.       Отношения между ней и Оруо почти не изменились после первой не-дружеской прогулки по Тросту, и тем не менее Петра уже понимала, что её симпатия неуклонно превращается в более глубокое чувство. Единственное, что вгоняло её в замешательство — его признания в любви. Настолько внезапные и ни к чему не обязывающие, что она не знала, как на них отвечать. Приходилось менять тему либо попросту отмалчиваться, и Петре всегда было неловко от того, что она словно берёт больше, чем отдаёт сама.       Так было и в лазарете, когда Оруо пошутил про руку и сердце. Её буквально огорошило этим ироничным замечанием, которое абсолютно точно не имело цели её задеть. Однако оно задело, и Петра невольно вспомнила, что ни перед миссией за Стену, ни в Сигансине, ни потом, в Тросте — решительно никогда ей не хватало сил либо времени на этот простой, но важный жест. И она тогда наконец это исправила.       Однако её любовь по-прежнему требовала времени, поэтому оставалось только мириться с происходящим, не подгоняя события и не омрачая настроение бесполезными самокопаниями. А капитан Леви между тем в очередной раз снарядил её за покупками, выдав подробный список и сказав взять двоих ребят в подмогу. Она и взяла: Оруо с Марло.       У неё имелась и собственная причина съездить в город: подготовить подарок для Оруо. Петра загорелась идеей с платком с тех пор, как вспомнила об обещании, данном себе в Сигансине, поэтому, вырвавшись от мальчишек под предлогом покупки личных вещей, отправилась в ближайшую лавку рассматривать ситцевые платки, где потратила уйму времени, сама того не заметив.         В её ожидании Марло с Оруо, усевшись на козлах и одинаково высоко задрав воротники, решили заняться самым святым делом, какое только может прийти на ум в три часа пополудни. А именно — пообедать.         — О, ну наконец-то! И года не прошло! — громко, с наигранным возмущением, поприветствовал её Оруо, чуть не уронив изо рта всё, что не успел дожевать. Марло же не сказал ничего, педантично свернув кусок то ли пирога, то ли булки в салфетку и припрятав кулёк в карман.         — Я ведь говорила, что уйду не меньше, чем на полчаса, — недовольно отозвалась она, наблюдая, как Оруо похлопал ладонями друг о друга, затем отирая их о штаны. И поморщилась, с трудом удерживаясь от желания сделать ему замечание.         — Так тебя не полчаса не было, а больше! Вон даже обедать пришлось, и не пеняй нам, что мы тебя не дождались!         — Ну, часов у нас, конечно, нет, чтобы проверить, но сидеть здесь действительно было холодновато, — Марло поглядел на Петру так, словно извинялся за чужие придирки, но не хотел перечить в открытую. Звание младшего сержанта явно прибавило Оруо авторитета, хотя лично она, во имя всеобщего спокойствия, никогда бы не рискнула его повысить. — Мы и для тебя тоже взяли. Хочешь?       Петра, улыбнувшись Марло с подчёркнутой приветливостью, проигнорировала Оруо, который почему-то из кожи вон лез, чтобы обратить на себя её внимание. Забралась в телегу и надеялась подразнить его таким манером до самого штаба, однако ей всё же пришлось пересечься с ним взглядом, чтобы взять свёрток, протянутый с деланно сухим «Держи».       А в ответ сказать такое же деланно отстранённое «Спасибо».         Скрипевшая повозка катилась под топот лошадиных копыт, а два куска отличного пирога с капустой приятно осели в желудке, не давая озябнуть от долгого сидения в одной позе. Оруо правил, а Марло перебрался к ней и достал из внутреннего кармана форменного пальто маленькую книжечку. Петра же, отерев пальцами уголки рта, поудобнее устроилась в углу повозки, сложила руки на бортике и молча глядела по сторонам в ожидании, пока Оруо попросит смениться.       Так они и вернулись в штаб, где её ждало внезапное и очень большое разочарование.

***

      Войдя в столовую, она сразу услышала оживлённый голос приосанившегося Оруо, и это означало только одно: он присел кому-то на уши.         — Давно хотел купить, но времени никак не выдавалось! Тот, конечно, со мной огонь и воду прошёл, но этот зато идеально белый, красота, а?         — Не-е, ну-у… Так-то красивый, конечно, но… — а вот и жертва собственной персоной. Конни едва виднелся за его широкими плечами, но было очевидно, что именно ему выпала честь поддерживать диалог. А ещё Петра заметила макушки Жана и Саши. — Слушай, тебе удобно-то с ним вообще? Платки ж при маневрировании, наверно, страсть как мешаются.         — Ничего не мешаются, если правильно повязывать! — возмутился Оруо, махнув рукой, а Петра встала, как вкопанная, едва до неё донеслось знакомое слово. — Ну или можно булавкой подкалывать, но этим ткань портишь, да и вида никакого.       Ей потребовалась лишь пара секунд, чтобы сложить два и два. Руки бессознательно сжались в кулаки, причём так крепко, что ногти едва не впились в ладони. Благо никто не заметил её, и Петра успела привести чувства в относительный порядок, прежде чем медленно подойти к Оруо и бесстрастно заглянуть ему через плечо.         — Боже мой, когда ты успел обзавестись платком?         — Так пока ты по своим делам ходила, я тоже кое-куда заскочил, — Оруо ухмыльнулся, явно пытаясь покрасоваться, но Петре было не до улыбок и не до шуток. Подбородок дрогнул, но она сдержалась, закусив изнутри губу. Насмешка судьбы на сей раз была чрезмерно меткой. — Теперь выгляжу прямо как в старые-добрые. По-моему, отлично смотрится!         — В старые-добрые, если уж на то пошло, ты не был таким франтом, — резко заметила она, незаметно для остальных стиснув большой и указательный пальцы. — Ни тогда, ни сейчас не понимаю, зачем ты учился носить его, если пользы от него ровным счётом никакой.         — Но-но-но! — Оруо цокнул, предупреждающе погрозив ей пальцем. — Этот самый бесполезный платочек я, между прочим, пустил кому-то на перевязку!         — И сморкаться в него предлагал. Разумеется, как я забуду, — Петра фыркнула, сложив руки на груди. Хотелось хоть немного отыграться, выплеснув закипавшую обиду. — И никогда, между прочим, я тебя не просила ради меня рвать свою стираную-перестираную драгоценность.         — Эй, тебя какая муха укусила, Петра?.. — Оруо удивлённо изогнул бровь, демонстративно, а может, и нет, отодвинувшись от неё. — Я чем тебя обидеть успел, или ты теперь на меня и просто так срываешься?       В его взгляде, несмотря на иронию в голосе, мелькнула робкая растерянность, и Петра поздно спохватилась, поняв, что сказала. Увы, вылетевших слов нельзя было вернуть обратно, и она, боясь извинениями создать только больше неловкости, поспешно отвернулась, дабы ретироваться за ужином.       — Эй, да я ж тебе принёс уже всё! Ты что, не заметила?       На столе действительно стоял лишний поднос, и миска даже была предусмотрительно накрыта тарелкой побольше. Петра, обхватив себя рукой за плечо, замялась, поджала губы и, смущённая, вернулась обратно. Тихо произнесла: «Спасибо», — и тотчас вперила взгляд в поднос, аккуратно снимая импровизированную крышку.       Как говорится, если что-нибудь пошло не так, то пусть уже за ним потянется всё остальное.       Атмосферу за столом никак нельзя было назвать располагающей к аппетиту, и вина за это целиком лежала на ней: притихшие ребята выглядели сконфуженными, а тут ещё Оруо наклонился к её уху, едва не заставив выплюнуть обратно густую кашу из тыквы с отрубями.         — Слушай, у тебя что, опять эти, ну… Проблемы женские?         Ложка ударилась о глиняный бортик.       — Оруо!..         — Да тише ты, не кипятись… — кажется, он немного опешил от её угрожающего шипения, примирительно подняв руки. — Я просто спросил, мало ли!         — А можешь ты просто не трогать меня? Пожалуйста!         Оруо, насупившись, заворчал и вернулся к собственной тарелке, а остальные, с явным нетерпением ждавшие окончания ссоры, переглянулись в неловком молчании. Петра, уже не зная, куда деть себя от стыда, краснела, не решаясь посмотреть хоть на кого-нибудь, и, отправляя в рот очередную ложку каши, злобно закусила ту.       Не её сегодня выдался день, вот однозначно.         «У всех на виду сцену устроила, умница. И было бы из-за чего. Из-за платка! Даже еда в горле застревает, боже, ну что со мной случилось такое? Ещё и обидела его зря: надо ведь было додуматься ляпнуть такое!..»         — Э, ребят… Шутку хотите? — Конни обвёл стол неуверенно-вопросительным взглядом, в том числе посмотрев и на Петру. Она, по-прежнему красная, заставила себя растянуть губы в улыбке, а Жан сразу подхватил инициативу.         — Валяй.         — Конни! — со стороны соседнего стола раздался голос Ханджи, и Петра, вздрогнув, только теперь заметила и её, и капитана Леви. Похоже, они сегодня не задержались с делами, как всегда. — Ты только погромче давай! Мы с Леви тоже не прочь посмеяться!       Капитан Леви степенно пил чай, и бросившая на него взгляд Петра с досадой подумала, как неприлично повела себя на глазах у непосредственного начальства. Не то чтобы они с Оруо старались ругаться лишь тет-а-тет, но для этого обычно находился весомый повод, а не её шалящие эмоции.         «Некрасиво. Как некрасиво. Капитан, конечно, никогда не спросит, но вот Ханджи — наоборот, пусть и из лучших чувств. И ведь глупо будет говорить ей, что всё из-за платка…»         Пускай даже тот — вовсе не из-за потраченных денег — имел огромное значение.  

***

      В их планы на отпуск нагло вмешалась погода. Оруо, надеявшийся провести день рождения семьей, и она, движимая желанием увидеть отца, уже собирались уезжать, когда ясная, относительно холодная зима разразилась лютым солнечным морозом, а на следующий день — вьюгой. Крутило и завывало так, что даже дойти с утра до конюшни стало сродни подвигу. Петра почти сразу поняла, что добраться до Каранеса в срок они не успеют, однако Оруо целый день надеялся, что наутро распогодится, и упрямо отказывался распаковывать вещи.       Чуда не произошло. Метель мела, и Разведкорпусу пришлось хорошенько помахать метлами и лопатами, чтобы штаб не превратился в непролазный сугроб. После таких упражнений на свежем воздухе ни у кого не осталось сил не то что разговаривать, даже лишний раз пошевелить конечностями. Правда, растопить баню, примыкавшую к помывочным, они всё-таки смогли, и каким же блаженством было прогреться после лютой стужи!         Петра даже задремала на лавке — спасибо, что Ханджи растрясла, иначе она бы заснула там до утра.         После еды их всех окончательно развезло. Саша сложила руки на столе и, сгорбившись, улеглась на них щекой, Конни дремал, завалившись на неё, а Жан ещё держался, но уже тоже подпирал голову ладонью. Оруо зевал и тёр пальцами глаза — Петра нет-нет да подумывала, что её голову непреодолимо притягивает к его плечу, и только Марло с Армином обсуждали какую-то книгу, пусть и делали это в откровенных попытках не задремать.         А вьюга и не думала прекращать бесчинствовать, поэтому, когда до дня рождения Оруо оставалось полтора дня, он уже не питал никаких надежд и без стеснения роптал в адрес «дурацкой погоды». Петра как могла урезонивала его досаду, но ехать в бурю было бы самоубийством, а ей этого вполне хватало во время непосредственной службы.       Впрочем, судьба снова тонко поиздевалась над ними: в знаменательное январское утро наконец наступила студёная тишина.         Снег скрипел под ногами, кругом ослепительно искрило, и, пока они кололи лёд, чтобы растопить его и напоить лошадей, Оруо выглядел понурым и молчал только потому, что адски мёрз. Впрочем, он скоро оттаял: в конюшне было куда теплее, да и пока они «готовили» лёд, Петра умаслила его страдавшую душу поздравительным поцелуем, закинув удочку на будущий подарок.       Оруо подозрительно прищурился, ухмыльнулся и полез было целоваться снова, но от его покрасневших ладоней разило холодом, и она чуть не треснула его лбом в лоб.         — Ой, ну куда ты с такими руками! И так холодно — ещё больше заморозишь!         Их возня привлекла дядю Оскара — с вилами наперевес, он застукал их, когда Оруо сгрёб её в охапку, уронив кривоногую табуретку. Попытка отпихнуть его успехом не увенчалась, но кого она обманывала: согреваться от поцелуев было очень приятно.       «А-а, ясно всё. Разминаетесь! — над ними только посмеялись в усы и махнули рукой, великодушно благословляя на дальнейшие буйства. — Вы только тут про воду-то не забудьте».         Так как зимой любое событие считалось поводом для развлечений, день рождения Оруо сочли очередным отличным предлогом немного гульнуть — на свет божий была извлечена пузатая бутылка настойки, причём судя по цвету, это была вторая порция того, что они пили, чествуя недавний день рождения капитана Леви.       В тот праздник, кажется, разнуздались все, кроме виновника торжества. Традиционно, и тем не менее странно было видеть его непрошибаемо трезвым, пока они начали петь и танцевать, а командор Ханджи, отбросив субординацию, навалилась ему на плечо, крепко обняла и мурлыкала что-то с довольной улыбкой. Капитан Леви, кстати, её не оттолкнул и вообще смотрел очень приветливо, укрепив Петру в уверенности, что между ними существовали куда более тесные отношения.       Чем она и поделилась с Оруо, восторженно вцепившись в его рукав.         Как и всегда за последние пару месяцев, обошлись без официоза, сходу приступив к самой интересной части. Небольшая порция алкоголя ожидаемо внесла в армейский ужин атмосферу маленького, но приятного праздника, который, конечно, было не сравнить с событием одиннадцать дней назад, но того вечера и так хватило с лихвой, ибо Петра настолько прихмелела с «бодрящей настоечки» Ханджи, что на следующее утро Оруо смотрел на неё с плохо скрытым смущением.         А это говорило от многом.         Они играли в карты, шутили, и, всё было прекрасно до тех пор, пока народ не начал расходиться, убирая посуду и возвращая на место косо стоявшие лавки. Весёлая расслабленность стала быстро сходить на нет: ей предстояло вручить Оруо подарок, и, хотя Петра точно знала, что скажет, она не могла перестать переживать.         — Ну, и что же ты мне приготовила? — игриво протянул он, подперев голову кулаком — они остались совсем одни, если не считать поварих в кухне за стеной. Платок лежал в глубоком кармане шерстяной юбки, и Петра, нащупав его, понадеялась только, что на бумаге не останутся следы от её резко вспотевших ладоней.         — Закрой глаза.         — Пф, ладно, столько таинственности. А руку протянуть надо? — он, усмехнувшись, зажмурился и даже отвернулся, а Петра осторожно вытащила свёрток, разгладила его и взяла Оруо за кисть, разворачивая ту ладонью вверх.         — О… Это что-то маленькое, — он пошевелил пальцами, которые она как раз собиралась загнуть так, чтобы подарок ненароком не выскользнул. — И плоское. Ха, я чувствую бумагу с ленточкой, ты его перевязала.         — Можешь смотреть. С днём рождения.         Свёрток он оглядел с ироничным любопытством. Покосился на неё, точно ждал какой-то реакции, но Петра, сохраняя улыбку, только пожала плечами и, не сдержавшись, поправила волосы.         — Открывай-открывай, всё увидишь сам.         — Какой-то он лёгкий очень… Неужели ты мне варежки связала? — Оруо снова повертел подарок в руках, потряс и пощупал, но платок не издал никаких звуков, кроме шуршания обёрточной бумаги. Петра невольно затаила дыхание, наблюдая, как он таки потянул за ленточку и, уставившись на содержимое свёртка, не проронил ни слова, ни даже междометия.         — Если что, я купила его раньше, чем ты обзавёлся своим.         Пальцы сцепились в замок. Беспокойно поёрзав, она смущённо умолкла, пока он медленно расправлял шейный платок. Конечно, точнее было сказать «в тот же день», но в целом это не имело особой разницы.         — Ничего себе… Ого, тут даже мое имя вышито так же, как было раньше! — наконец оживившийся Оруо быстро перебрал в пальцах ткань и поднёс к глазам нижний уголок.         — Я долго думала, дарить его тебе или нет: ты же уже сам купил себе замену, — бережность, с которой он продолжал рассматривать платок, с лихвой окупала и время, потраченное на бесполезные переживания, и те два вечера, когда она, несколько раз больно уколовшись иголкой, старательно вышивала его инициалы. — Но потом решила, что сделаю так, как хотела.         — А сама обзывала его бесполезным, — заметил Оруо, несомненно намекая на ссору, которая, как Петра наивно надеялась, успела стереться из его памяти. — Если честно, меньше всего ожидал, что ты подаришь мне что-нибудь фатовское.         — Я просто подумала, что было бы хорошо как-нибудь вернуть его тебе, — неуверенно начала она, с приятным удивлением обнаруживая, что волнение в груди ослабло, давая спокойно мыслить и дышать. — Он был у тебя единственный, а ты его порвал на бинт ради меня.         — Воистину героический поступок, я знаю, — хмыкнул он, задумчиво погладив большим пальцем белую ткань. А затем наклонился к ней и беззвучно поцеловал в щеку, прежде чем серьёзно заглянуть в глаза. — Спасибо.         Сердце ёкнуло, к лицу прилила краска, и Петра сама не поняла, почему вдруг растерялась от простого, абсолютно невинного жеста. А Оруо между тем распустил платок, вытянул тот за один конец и с довольным видом ловко повязал новый.         — Ну как, хорошо сидит?         Она, не сдержавшись, прыснула, прикрывшись ладонью.         — Как обычный шейный платок.         — Который мне подарила ты, так что теперь не имеешь права говорить, что он бесполезный, дурацкий, и что я вообще франт!         — Ох, ну извини, вырвалось тогда ненарочно, — она закатила глаза, мягко толкнув его в плечо. — Но лучше не рви его, как тот, пожалуйста. Я долго выбирала.         — Ещё чего. Твой подарок я буду беречь и стирать с особой тщательностью, — он плавным движением обнял её за талию, игриво мурлыча прямо возле уха. — А вот старый, если понадобится, как раз и пущу на тряпки.       Вдоль позвоночника пробежала приятная, чуть колючая дрожь.         — Зачем рвать хорошие вещи, когда есть бинты?         — Таскать которые у меня не хватит ни желания, ни карманов.       Она уютнее устроилась у него в руках, уткнувшись лбом под подбородок, а Оруо продолжал, перебирая пальцами по вязаному рукаву её свитера:       — Между людьми и тряпками точно не выбирают, хотя… — тут в его голосе обозначилась дразнящая улыбка, и Петра сразу почувствовала, что сейчас он выдаст какую-нибудь колкую шутку. — Может, я ещё подумаю, если дело вдруг дойдёт до Флока...         — Перестань. Он тоже наш товарищ.         — Ну да... по отряду. Но не нравится он мне, хоть ты тресни.         — Кто знает. Кто знает... — задумчиво улыбнулась она, впрочем, сильно сомневаясь, чтобы эта шутка в будущем стала предсказанием. — Возможно, ещё передумаешь.... Я ведь тебя в кадетском тоже сначала терпеть не могла.       Эта зима была особенной. Ещё раньше, чем начал подтаивать снег и из-под него проклюнулись первые ландыши, раньше, чем было объявлено, что «адская гильотина» размозжила последнего титана, Петра уже знала: она любит его. Не до пелены в глазах, а глубоко и осознанно, когда чувствуешь, что этот человек — тот самый, несмотря на раздражающие недостатки.       Ворчливый, вздорный, упрямый, ласковый и верный ей до смерти. Тот самый Оруо, оравший на неё в лесу, что она дура, раз «хочет сдохнуть», вечно пытавшийся защищать её ценой собственного здоровья и совсем не думавший, как бы она жила с последствиями его героических выходок.       И дело, в сущности, оставалось за малым: наконец-то ему об этом сказать.