Плечом к плечу

      Разведкорпуса больше не было — такое ощущение возникло у Оруо, когда он увидел десятки обезображенных трупов в противовес горстке людей, собравшейся на стене.       Выжженный, разрушенный город с одной стороны, кровавое море — с другой. Было, от чего прийти в апатию, но особенно сильно ей, кажется, поддался Флок. Оруо ещё тогда почувствовал, что на этом парне битва за Сигансину оставила неизгладимый отпечаток: сначала он в красках рассказывал, как чуть не добил командующего, потом за него же вступился, крича, будто его, Флока, миссия — помочь возродиться демону во имя спасения человечества. А когда они расположились на стене, чтобы поужинать, погрузился глубоко в себя, ни на кого не обращая внимание.       Тот день положил начало трещине, которая впоследствии расползалась шире и шире. Упрёки, брошенные им на крыше и повторенные перед церемонией награждения, ясно дали понять, что Флок, пройдя через ад, решил выместить на товарищах злость и пережитый ужас.       Как будто кто-то тянул его в Разведку! Будто он первый столкнулся с суровой реальностью, где ты иногда должен беспрекословно отдать собственную жизнь. Что ж, с самого начала было понятно: эти новички просто польстились на новообретенную популярность Разведкорпуса, забыв, что кричали о нём полгода назад.       Марло, впрочем, оказался дельным парнем: ему неслабо досталось, а он всё равно не проклинал никого на чём свет стоит.       Не то чтобы сам Оруо никогда не сомневался, что их жизни подвергаются риску во имя оправданной цели — конечно, такое случалось, особенно когда насмотришься на жадно пожирающих людей титанов и по возвращении едва не утонешь в презрении горожан. Он, однако, всегда напоминал себе: лишь разведчики знают о мире за стенами, и только им хватает храбрости пробивать путь через неизвестность, несмотря ни на что.       Если бы он вечно трясся за свою жизнь, выбрал бы Гарнизон или тёплое местечко в Полиции. Но в таком случае никогда бы первым не увидел настоящее море и не целовал бы девушку, которую полюбил ещё в кадетском. Но то было будущее, а конкретно сейчас Оруо ввязался в драку, потому что Флок снова перешёл черту.       И на сей раз, в отличие от церемонии награждения, здесь не было подружки Марло, разрядившей обстановку.       Капитан Леви поручил не покалеченной части отряда отдраить конюшенное крыло. Самих лошадей ожидали не раньше следующей недели, но попробуй зарасти пылью под крылом такого начальства, поэтому Оруо, Флок и Конни дружно подметали, тёрли, скребли и латали всё, что отваливалось, шаталось либо уже успело грохнуться на пол.       Эрена и Микасу забрала Ханджи, Жан помогал капитану Леви с бумажной работой, Марло разминал косточки, стуча костылём, а Петра и Армин принимали что-то по спискам: вроде бы снаряжение, если он всё правильно понял. Спасибо, что им, несмотря на плачевный кадровый состав, таки изволили предоставить новые комплекты УПМ и прислать мастера по починке двух наполовину живых механизмов.       Все работали молча. Оруо, выметя пыль из пустого стойла, собрал щёткой паутину под потолком, захлопнул дверь и отёр со лба пот, оглядываясь на остальных. Конни возился с дверью, которая, кажется, заиграла и теперь не хотела закрываться на щеколду.       — Помощь нужна?       — Да не, — он, кряхтя, ещё раз навалился на неё, сдался и отряхнул ладони. — Надо, наверно, просто замок отбивать и ставить заново. Пойду инструменты найду и прилажу, чтобы хорошо сидело.       — Не понимаю, для чего вы все так напрягаетесь, — Флок стянул с лица платок, которым до этого прикрывал рот от пыли. Честное слово, лучше бы оставил его на прежнем месте и не сотрясал воздух, когда не просили. — Свободных стойл полно. Наверняка хватит, даже если к нам кто-нибудь определится после следующего набора.       — Взбучку за халатность от капитана Леви разок получишь и не так запоёшь, — проворчал Оруо, чувствуя опасно заклокотавшее внутри раздражение. Флок был редким представителем сорта людей, которые выводили его из себя буквально тем, что дышали поблизости. — Сказано всё привести в порядок, значит, надо делать, и на совесть.       — Вряд ли кому-то сейчас есть дело до щеколд на стойлах, в которых даже лошадей нет, — Флок фыркнул, поведя плечами. — Вообще, странный он у вас. На кой чёрт дочиста драить конюшню, чтобы через неделю делать то же самое?       — На тот, чтобы через неделю мы не тратили на это целый день.       Оруо, издав страдальческий вздох, постарался сосредоточить взгляд не на лице Флока, а на его чудаковатой причёске. И почему капитан Леви додумался разлучить их с Петрой? Знал же, что они как две руки к одному туловищу, так нет, послал с ней Армина, хотя Оруо с приёмкой справился бы ни разу не хуже. И вот теперь приходилось стоически терпеть нытьё Флока на пустом месте, что очень мешало скорее разделаться с работой.       — Эй, парни, да чего вы завелись? — Конни засмеялся, явно пытаясь разрядить обстановку, и получилось у него это настолько из рук вон плохо, что она накалилась сильнее прежнего.       Оруо, для собственного спокойствия отвернувшись от Флока, подумал, что вечно эти новобранцы высовываются, где не надо. И, может, всё бы обошлось, но одна личность в пустующей конюшне никак не желала заткнуться.       — Кто тут и завёлся, так точно не я. — Рука дрогнула, машинально стиснув древко метлы. — Ладно, к новичкам вечно везде цепляются. На нас самоутвердиться проще, пока мы ещё себе место не нашли. Ну, и жаль меньше вроде: мы ж неопытные, на таких в сплочённой группе не положишься.       — Слушай, ты напрашиваешься, или как? — Оруо резко развернулся, процедив воздух сквозь зубы. Ему ответили упрямо-хмурым, прямым взглядом, опершись на метлу.       — Д-да ладно вам, — неуверенно протянул Конни, глядя то на него, то на Флока. — Слушайте, давайте лучше закончим поскорее, а? С утра работаем, живот уже урчит.       — Ты же сейчас на сражение в Сигансине намекал, м, умник? — Оруо благополучно проигнорировал его, делая несколько шагов навстречу Флоку. Метла ударилась об пол с громким, неприятным стуком. — Прикуси язык, сопляк. Отряд нашего капитана ещё до тебя из новобранцев состоял, и они тебе расскажут, как их не берегли.       Он распалялся: чувствовал, что неосознанно повышает голос, но тем не менее отдавал себе отчёт в каждом слове и не отрёкся бы ни от одного, готовый повторить всё даже под убийственно строгим взглядом капитана.       — И как будто вас вообще кто-то тянул сюда! Раньше же тряслись от слухов про закуску для титанов.       — Язык прикусывать — больше по твоей части, — Флок насмешливо дёрнул уголком рта и надменно вздёрнул подбородок. В его взгляде появились первые огоньки злости. — Никто не тянул, просто мы все поверили, что наконец-то появился смысл сражаться на передовой. Ты же тут четвёртый год, да? Сильно много вы за это время добились без разумного титана на подхвате?       — Ах ты…       Рука поднялась сама. И сжалась в кулак — тоже, так что опомнился Оруо, уже нанеся удар по презрительно скривившейся физиономии. На губах застыло злобное «гадёныш», и оно же звенело в ушах, когда Флок, сверкнув сузившимся глазами, замахнулся в ответ.       Они сцепились. На фоне слышался испуганный голос Конни, но никто не пытался растащить их по углам, наверняка (и не без оснований) боясь попасть под раздачу.       Оруо уже доводилось вставать с Флоком в рукопашную на тренировках, но тогда уложить его было куда проще. Сейчас же им обоим в равной степени помогал гнев — Флок дрался, как дикий, и один удар ниже рёбер оказался таким болезненным, что Оруо, скривившись, на секунду-две оказался в опасно-уязвимой позиции. Рыча сквозь зубы, он, правда, успел удержать целившийся ему в лицо кулак, и в этот момент рядом как будто раздался звонкий оклик Петры. Оруо, однако, проигнорировал её, иначе не увернулся бы от атаки коленом. На фоне между тем явно началась какая-то суматоха, и, когда они снова схватились, их вдруг с ног до головы окатило ледяной водой.       — Я сказала, хватит!       Сначала он отплевался, встряхивая волосы и растирая лицо. Затем бросил взгляд на Флока, а тот оторопело таращился на Петру, стоявшую с ведром в руках. Тонкие брови уголком сошлись у переносицы, губы нервно сжались, и её порывистое дыхание вместе со взглядом буквально кричали, что этим самым ведром она сейчас может дать им по головам.       С волос по-прежнему капала вода, рубашка неприятно прилипла к зябнувшему телу, и первое, что сорвалось у него с языка хриплым голосом, было:       — Какого титана, Петра?!       — А ну разойдитесь друг от друга! — она рассерженно топнула ногой, и ведро металлически зазвенело, закачавшись на ручке. — Сейчас же!       Флок первым попятился на пару шагов, а Оруо, наоборот, замер, невольно подумав, что такой злой видел её, пожалуй, лишь в стычке с титанами.       — А ты что застыл? Ну! — сузившиеся, янтарного оттенка глаза впились, как пчелиное жало, но отмер он, лишь когда Петра угрожающе двинулась на него, махнув ведром. Маленькая, обманчиво худенькая и внушавшая неподдельную оторопь. — Глупые мальчишки! Мало вам недавней миссии, вы теперь решили друг друга здесь поубивать?       — Да он сам нарва…       — Заткнись, Оруо! — она угрожающе ткнула в него пальцем, а голос у неё дребезжал от гневной решительности. — Услышу хоть слово от тебя или от тебя, Флок, ей-богу, этим ведром оба получите по очереди!       В конюшне повисла гнетущая тишина. Конни и Армин стояли поодаль, зашуганно поджав хвосты, Флок грубыми движениями продолжал отирать лицо от воды, и ситуация явно требовала какого-нибудь логического разрешения, но Оруо, честно говоря, очень не хотел открывать рот. Во-первых, Петра была в бешенстве, а во-вторых, он по-прежнему ощущал в себе не выкипевшую до конца злость, к которой теперь примешивались неловкость и обида.       Из тупика их неожиданно вывел Флок: с мрачным видом устремился прочь из конюшни, по дороге пнув метлу и чеканя каждый шаг набойками армейских сапог. Оруо проводил его неприязненным взглядом, в глубине души радуясь, что тот наконец исчез из поля зрения. Даже у Петры немного расслабились плечи: она посмотрела вслед Флоку, вздохнула и повернулась к нему с куда более мягким выражением лица, прежде чем поставить смертоносное оружие на пол.       Кажется, буря миновала.       — Идём. Конни, если капитан Леви спросит, скажи, что эти двое подрались, и Оруо я забрала в лазарет.       Конни деревянно кивнул, пробормотав сбивчивое: «Л-ладно», — а Петра, схватив его за запястье, потащила за собой, причем ни разу не обернулась. Оруо послушно пошёл, предпочитая помалкивать до поры до времени, а в голове среди раздражённых мыслей всё же вертелась одна ироничная: у капитана по части умения ставить на место определённо появился конкурент.       С очень внушительной хваткой.       Пустующее лазаретное помещение было лично отмыто ими буквально вчера. Оруо, опустившись на койку, наблюдал, как Петра ищет что-то в большом шкафчике, потом выходит из комнаты, вернувшись с металлическим тазом, полным воды, встречается с ним хмурым взглядом и садится напротив, приставив себе стул. И всё это — в гнетущем молчании.       — Я ужасно на тебя зла.       Ну естественно: опять он виноват, и сейчас последует долгая нотация, почему нельзя начищать рожи сослуживцам направо и налево. Оруо, впрочем, сделал над собой усилие: сначала решил искренне оправдаться, а уж потом лезть с претензиями в ответ.       — Да довёл он меня, вот и всё. Много треплется, в чём не смыслит.       — Вы оба друг друга стоите, — она раздосадованно покачала головой и даже не попыталась расспросить его. Ну да, ну да: он же патологический драчун, которому любая причина — как быку красная тряпка. — Господи, ну почему надо всё решать кулаками?       — Эй, ты там даже не была! — возмущённо запротестовал Оруо, не горя желанием слушать, какой он балбес и хулиган, вечно треплющий ей нервы. Конечно, к лику святых себя не причислял, но у него даже в кадетском, в те-то необузданные годы, не было десятков нарядов вне очереди. — Не осуждала бы, а выслу… Ай! — и резко сморщился от прикосновения: лицевая кость неприятно ныла в месте удара.       «… Выслушала бы сначала»       — Очень больно? — её голос смягчился, и Петра бережно провела пальцами чуть ниже глаза. Оруо сразу присмирел, не без досады обнаруживая, что нежное сочувствие, с которым на него смотрели, мешало вести себя подчёркнуто сварливо.       — Нормально.       Наверное, она просто испугалась, вот и вылила на них ведро воды.       Петра ничего не сказала. Только молча наклонилась в сторону, окунула тряпку в холодную воду, отжала её и аккуратно приложила к опухшему глазу. Оруо стиснул было зубы, но прохлада, как и ощущение её рук на лице, быстро стала очень приятной.       — Я больше чем уверена, что всё могло бы обойтись словами, — влажный комок ткани переместился ниже скулы, к разбитой губе. — С твоим-то умением доводить людей до белого каления.       — Какой-то сомнительный это был комплимент.       Петра вновь укоризненно покачала головой. В уголках её губ обозначилось что-то вроде улыбки, но глаза оставались серьёзными.       — Я не хочу, чтобы ты калечился на каждом шагу, понимаешь? — и вдруг заговорила совсем другим голосом — тихим и нежным, да к тому же провела большим пальцем по его щеке. Не будь этого прикосновения, он бы мог заупрямиться, доведя дело до нового спора, но Петра не ругала, а просила, что существенно меняло дело. Даже если продлилось не дольше пары секунд. — Вот разбил бы он тебе лицо, зуб бы выбил… А это! Как нужно было бить, чтобы рассадить кожу?       Она, одной рукой придерживая тряпку, другой неожиданно ухватила его ладонь, избегая касаться ссадин на костяшках. Оруо подавил невольную улыбку: опять отчитывала, но всё равно жалела. Значит, и правда просто разволновалась, чем могла кончиться драка, хотя у него были отличные навыки рукопашной.       Настроения препираться и доказывать свою правоту оставалось всё меньше: задетая гордость, конечно, роптала, но с другой стороны можно было бы замять неприятный разговор, обняв Петру и притянув так близко, чтобы она тепло дышала ему на ухо. Однако пока Оруо мог только переплести их пальцы, чувствуя себя по-глупому счастливым, потому что она волновалась из-за пустяковых ссадин и синяков.       У Петры снова вырвался сокрушённый вздох.       — Вот что ты сидишь такой довольный? Дай взгляну, что там под рубашкой.       Оруо, вслед за ней опустив взгляд на то место, куда ему со всей дури саданул Флок, изогнул бровь и пожал плечами.       — Да нормально всё, — если не учитывать, что оно ныло, мешая свободно разгибаться и поворачиваться.       — Ну конечно. Так лупили друг друга, — она мягко отобрала руку, вложив ему в ладонь мокрую тряпку. — Вот. Лучше держи её на глазу и не спорь со мной.       Сложно описать словами чувство, когда любимая девушка пуговица за пуговицей расстегивает на тебе рубашку, выпростав ту из штанов. Вот и Оруо замер, весь подобравшись. Скулы запекло, тело покалывало, в горле встал комок, и даже боль притупилась на фоне других ощущений. А Петра как ни в чем не бывало возилась с ним, осматривая и ощупывая.       Невероятно, неужели только он здесь испытывал неловкость от сложившейся ситуации?       — Больно? — сосредоточенно уточнила она, когда он опять дёрнулся от её прикосновения. Пресс стал стальной, под рёбрами заболело сильнее прежнего, но не мог же он прямым текстом сознаться, что его попросту жутко напрягала такая близость!       — Н-нет. Пальцы у тебя холодные.       Она перехватила его взгляд, задумалась на секунду, а потом поднесла ладони к губам и дохнула несколько раз, прежде чем растереть их друг о друга.       «Вот чёрт. Спасибо, теперь совсем от стыда откинуться...»       — А вот здесь?       — Петра, а я тебе точно нравлюсь?       Это прозвучало достаточно иронично, чтобы скрыть смущение, но стоило Петре поглядеть на него с таким видом, будто он страсть как надоел болтать под руку, Оруо больше не сомневался: долгая дружба опасно деформировала их взаимоотношения.       — Что за странный вопрос?       Оруо многозначительно указал взглядом на свой голый торс. Если к подобным манипуляциям медсестёр он привык достаточно быстро, воспринимать Петру таким же образом не помогала даже обстановка больничной палаты.       — Тебя как бы сейчас… ничего не смущает?       К его удивлению, она не сказала: «Нет». Наоборот, вспыхнула, потянувшись заправить прядь за ухо.       — Я… просто стараюсь не думать об этом.       Оруо чуть не разинул рот — весь сарказм куда-то испарился, а стушевавшаяся Петра между тем принялась зачем-то разматывать тканевый бинт. Ещё секунду назад деловая и сосредоточенная, она теперь прятала от него взгляд.       Оруо даже пожалел, что спросил: не знал, как быть со слишком противоречивыми чувствами — они все смешались, превратившись в нечто, не поддающееся точному осмыслению. И вдруг засмеялся, подумав, насколько нелепо они застряли между дружбой и чем-то большим.       Петра тоже улыбнулась — робко, но ласково, снова заправляя за ухо рыжие пряди.       — Ты такой мальчишка.       — Так что, смущает, значит, всё-таки трогать такую красоту? — он, отсмеявшись, наклонился к ней и подначивающе подмигнул «видящим» глазом. Смущение никуда не делось, но осознание, что и она испытывала эту непривычную, пугающую скованность, придавало дерзости.       — Да ничем ты от других парней не отличаешься, — она передёрнула плечами, невозмутимо отклонившись от него. — Хватит дурачиться, дай лучше руку сюда.       — Сначала руку тебе, потом сердце… А, нет, это у тебя давно уже есть, — от души развлекавшийся Оруо картинно отвернулся, встряхнув свободной ладонью. — Ну, всё равно! Отдай и то, и другое, а мы с тобой даже ни разу не целовались.       Он честно ни на что не напрашивался. Просто к слову пришлось, но Петра напряглась, сжав губы. Оруо всё ждал какого-нибудь осаживающего ответа или жеста, а она вместо этого сглотнула, нахмурилась, что-то поискала глазами на его лице, и молча встала со стула.       Не сразу уловивший смену её настроения, он ещё ухмылялся, когда оказался в прямом смысле пойман. И подавился смешком: Петра прижалась губами к его губам, обхватив ладонями лицо.       Мир моментально поплыл.       Оруо часто тешил себя фантазиями, каким мог быть их первый поцелуй. Где это только ни случалось: за совместным разгребанием бумажной работы, в конюшне, да даже при развешивании белья на верёвках! Объединяло эти сценарии одно: его безоговорочная инициатива, сдобренная плохо скрываемым волнением. И ему в голову не приходило, что красть первый поцелуй будут у него — спасительно долгий, иначе он бы не успел зажмуриться и притянуть её к себе.       Тряпка упала на койку.       Петра поддалась, заставляя ещё больше запрокинуть голову. Оруо, с гулко бившемся сердцем и вспотевшими ладонями, суматошно поцеловал её в ответ, надеясь, что от этого голова перестанет кружиться. Она медленно опустилась ему на колено, и он даже забыл, с чего они вообще начали: настолько оно поблекло на фоне происходящего. Целовать Петру, чувствовать её дыхание, губы, руки — всю её настолько близко долго не выходило за рамки его мыслей перед сном, и Оруо, никогда не встречавшийся ни с кем, даже не мог придать этим мечтам чёткую осязательность.       Если бы с телом не начало твориться какое-то эмоциональное безумие, он бы в жизни не опомнился, несмотря на частый пульс и одышку.       — Теперь… — слабым, неровным голосом прошептала она практически ему в губы, и от этого снова стало как-то по-хорошему дурно. — Претензий никаких?       Оруо, накрепко увязнувший в замешательстве, моргнул раз, потом — второй, и единственное, что у него вырвалось — это короткий смешок, вместивший в себе сразу и неловкость, и досаду, и, что уж там, восхищение.       — Да я п-пошутил так-то…       Она улыбнулась, стукнув его по носу кончиком указательного пальца.       — Вот и думай в следующий раз, прежде чем рот открывать.       — Честно говоря, не очень-то это похоже на наказание… — голова постепенно прояснялась, и чувства тоже медленно приходили в порядок, возвращая чуть было не удравшую уверенность. Хотя Петра застала его врасплох, она сидела на его коленях, и его руки обнимали её так, как он бы едва ли решился два часа назад. — Или я недопонял что-то? Может, повторишь?.. Для долго соображающих.       — А ну-ка стой, — она упёрлась ладонями в его плечи и слегка выгнулась назад, чтобы удержать расстояние между ними. — Не пытайся откусить больше, чем дают.       Оруо, состроив лукавую гримасу, не стал настаивать, но и рук тоже не разжал. Голос Петры зазвучал требовательнее.       — Оруо, пусти, говорю.       — Не-а.       — Оруо!       — Ну дай тебя ещё разок поцеловать.       — И так много было! Хватит, — она попыталась расцепить его руки, но Оруо не поддался, глядя на неё с упрямой, дразнящей улыбкой.       — Ну Пе-е-тра, не жадничай. Не убудет же от тебя.       Петра, пыхтя, отчаянно изворачивалась, из-за чего несчастная койка под ними оглушительно скрипела на всю комнату, но в конце концов выдохлась, возмущённо глядя на него. Вновь раскрасневшаяся, взъерошенная и страсть какая хорошенькая.       — Ох, ну хорошо, хорошо! Но только один, и ты меня отпускаешь! — Оруо, сразу поддавшись, торжествующе усмехнулся — она с прежней деловитостью обхватила ладонями его лицо, наклонилась, и он, зажмурившись, уже приготовился было развести её больше чем на один поцелуй, когда почувствовал тот вовсе не на губах, а на лбу.       — Э-эй, это обман!       Но Петра так заразительно смеялась, что эту шутку едва ли можно было принять за бессердечную издёвку. Только всё равно хотелось поцеловать её — как будто не хватало именно этого, последнего, раза, чтобы успокоить взбудораженное сознание.       — Ты ничего не уточнял, вот я тебя и поймала, — весело шепнула она ему на ухо, снова наклонившись совсем низко, и его бросило в дрожь от ощущения, как её тёплое дыхание касается кожи.       Петра, воспользовавшись его замешательством, выскользнула прочь, взяла чистую тряпку, бинты и ножницы, а покрасневший Оруо, дуясь, покорно протянул ей руку в ответ на деловитый жест заправской медсестры.       Правда, уже завязав последний узелок, она подалась вперёд и быстро поцеловала его в уголок рта, прежде чем как ни в чём не бывало начать сматывать остатки перевязи. Оруо даже опомниться не успел, только по телу пробежала покалывающая волна.       — Всё. Я закончила, — она обернулась, прижимая к груди таз с грязной водой. — Убери тут всё на место, пока я вылью воду, хорошо?       И вот пойми этих девушек: сначала запрещают, а потом сами лезут целоваться.