Плечом к плечу

      Небо затянуло облаками, но пробивавшийся сквозь них солнечный свет придавал пейзажу лёгкое, приятное сияние. Утренняя роса давно сошла, и, когда они вновь оказались за пределами стены, предрассветный туман уже не стелился по бескрайнему полю.       Кругом, насколько хватало взгляда, были только кровь, руины и трупы.       — Боже мой… — вырвалось у Петры, и она почувствовала, как подкосившиеся ноги врастают в землю. — Неужели… мы здесь кого-нибудь ещё найдём?       — Не знаю, — блёкло отозвался Оруо, наверное, сейчас сглотнувший комок в горле — точно такой же, какой встал у неё самой.       Искромсанные человеческие тела, изуродованные трупы коней, обломки зданий, покорёженные приводы, оторванные ноги, руки, разбитые головы с остекленевшими глазами — даже с их места становилось ясно, что в радиусе ближайших пятидесяти метров не было ни одной живой души.       Петра, подавляя приступ тошноты от тяжёлого, железистого запаха земли, вслепую отыскала ладонь Оруо, а он в ответ медленно сжал её пальцы.       — Надо… разделиться. Быстрее обыщем.       Её короткое «Да» растворилось в умиротворённой утренней тишине, и они продолжали стоять в нерешительном ожидании, глядя на раскинувшееся до горизонта жуткое поле.       — Мне… нехорошо.       Оруо перебрал пальцами по её руке, словно пытаясь ободрить.       — Мне тоже… не по себе, — и, сделав паузу, медленно добавил: — Хочешь, скажу капитану, что у тебя нога сильно болит?       Петра чуть было не кивнула, поддаваясь малодушному соблазну, но в ту же секунду задавила его в зародыше: не простила бы себе, переложив весь траурный груз на плечи остальных.       «Соберись. Ты должна».       — Н-нет, будем искать вместе. Вдруг… повезёт именно мне.       — Оруо, Петра, вы долго так стоять собираетесь? — до знакомого сухой, мрачный голос из-за спины подействовал лучше любого гневного окрика. — Такими темпами и раненых уже не найдёте.       — П-простите, капитан! М-мы п-просто думали, как лучше искать! — вздрогнувший Оруо практически отскочил от неё, отдёрнув руку. Вытянулся по струнке, а капитан Леви смерил его усталым, тяжёлым взглядом.       — Очевидно, Оруо: просто ходить и смотреть.       Петра, поджав губы, поёжилась. Молча дождалась, пока их непосредственный командир отойдёт на приличное расстояние, и посмотрела на Оруо, чувствуя, что наконец может хотя бы оторвать ногу от земли.       Действительно, что за трусость: как будто она в первый раз видела мёртвые тела.       — Ты иди направо, а я — налево. Только давай держаться рядом: вдруг помощь понадобится…       На самом деле она не питала надежд найти здесь даже живого калеку: по рассказам Флока и капитана, Звероподобный осыпал разведчиков градом камней, выжить под которым удалось бы только чудом. Они, однако, обязаны были воочию удостовериться, что не бросили умирать ни одного солдата.       Изо всех сил стараясь не задевать трупы и не угодить сапогом в кровяную лужу, Петра безуспешно разглядывала ещё сегодняшних товарищей по оружию. Некоторых было не узнать из-за разбитых или заплывших лиц, другие лежали ничком, и тогда приходилось опускаться на корточки и дрожащей рукой, сквозь новые рвотные позывы, искать на шее сонную артерию.       А потом долго отирать пальцы об одежду, стыдясь инстинктивного страха смерти, граничившего с отвращением.       Вместе с новобранцами погибла и их маленькая санитарная часть: Петра нашла Райта Сэмюэльсона придавленным лошадью — его шея была неестественно вывернута, в уголке рта запеклась кровь, а раздавленная рука, которую он будто выкинул вверх перед падением, ещё сжимала окоченевшими пальцами сигнальный пистолет.       Почему они не остались возле стены? Медиков никогда не заставляли сражаться, хотя многие из них, включая старшего доктора, знали о боевой подготовке далеко не понаслышке.       И всё-таки они пошли. Все. Вон там, чуть поодаль, лежала Сара. У неё в животе была огромная рана навылет, на лице застыла пугающая блаженная улыбка, а глаза были плотно закрыты, точно она скакала вслепую, решив в последние минуты думать о чём угодно, кроме титанов. Её муж умер от чахотки, детей у неё не было, и она, бросив вечно придиравшуюся свекровь, ушла в сёстры милосердия.       — Запомни, милая: не стоит ничего делать на эмоциях. Конечно, когда помираешь с голоду или жизнь совсем прижала, любой выход сгодится, но я вот поверила и ничего не выиграла. Так и жила в надежде на чудо и потом просто сбежала.       — Но почему сюда, в Разведку?       — Ну так... Жилье дают, кормят, работай да не тужи от вылазки до вылазки. Чем не жизнь для бедной-то вдовы?       А казалось, ещё вчера Сара перевязывала Оруо после битвы в лесу гигантских деревьев и давала ей, Петре, помолотый травяной сбор, чтобы легче было переносить досаждавшую каждый месяц женскую болезнь.       Она обернулась. Оруо, упираясь ладонями в колени и сжимая что-то в руке, тяжело поднимался от очередного тела на примятой траве. Выпрямился, раскрыл ладонь, застыл, а потом уронил голову, и даже так, издалека, Петра поняла, что он беззвучно плачет.       Шаг, ещё один. Она неуклюже перебралась через вытянутые лошадиные ноги и, чувствуя, как больно бьётся в груди сердце, прижалась к нему со спины, обхватив руками.       Они стояли в море. Бескрайнем, цвета мёртвых людей, животных, стали и крови с травой — вовсе не лазурно-голубом и без солнечных бликов, как в старой книге Армина. Оруо плакал, сжимая в одной руке складной ножик, а во второй — нашивку, торчавшую уголком между его пальцев — последнюю память о Джимми, но это она узнала позднее, по пути в Трост, когда Оруо показал ей инициалы. А сейчас они скорбно застыли над обезображенным трупом, которому не хватало половины лица.       В небе уже начали появляться вороны: описывали большие круги, то и дело опускались, высматривая добычу, и в воздухе грянуло звонким, отрывистым карканьем. Петра, устремив глаза к небу в надежде отвлечься от жуткого зрелища, вздохнула: не хватало сил думать о чём-нибудь, кроме желания поскорее покончить с тягостным, безрезультатным долгом. Прикрыла глаза, перед которыми, как живые, встали трупы, птицы и та же примятая, местами взрытая трава, но тут её слух внезапно уловил звук, явно не принадлежавший голодной вороне. Она, вздрогнув, встревоженно огляделась, однако поле оставалось безжизненным, не считая чёрных падальщиков да человеческих фигур, прочёсывавших территорию с других концов.       «Показалось?..»       — Ты чего? — глухим, поскакивавшим на каждой нотке голосом позвал её Оруо, грубо утирая ладонью влажные дорожки с щёк. Она же вновь поискала вокруг растерянным взглядом, в глубине души надеясь, что не ошиблась.       — Кто-то кашлял как будто… Ты слышал сейчас?       Оруо нахмурился, обернулся через плечо сначала направо, потом — налево и вновь покосился на неё, посмурнев больше прежнего.       — Уверена?..       — Н-не знаю… — налетевший ветерок выхватил и бросил ей на лицо несколько прядей. Петра заправила их за ухо прохладными пальцами и беспомощно обняла себя за плечи. — Может, мне уже просто хочется верить в какое-нибудь чудо…       Осторожное прикосновение его ладони не утешило, но ощущалось приятно.       — Пойдём дальше. Капитан рассердится, если заметит, что мы опять на месте торчим, — Оруо напоследок мягко сжал её плечо, но почему-то задержал руку, точно задумавшись. Петра вопросительно подняла на него взгляд и поняла, что он щурится на что-то, сосредоточенно сведя к переносице брови.       — Эй… Глянь-ка туда. Это ж… не ворона ковыряется?       Над трупом серой лошади, на который Оруо нерешительно указал пальцем, закачалось что-то чёрное, похожее на птичью спину. Колыхнулось выше, превратившись в волосы, и Петра не без труда, но узнала причёску и даже измазанное грязью, помятое лицо.       «Марло…»       — Эй! Куда понеслась?! — гаркнул Оруо ей в спину, но она, наплевав на усилившуюся боль, уже со всех ног ковыляла к Марло, видя перед собой только его да серый конский бок, возле которого ничком лежали два тела. Её трясло от облегчения, глаза защипало от подступивших слёз, а в лёгких перестало хватать воздуха.       — Марло! Господи, поверить не могу!       Левая сторона его лица была грязно-красной из-за запекшейся крови, волосы торчали во все стороны, будто вымазанная дёгтем пакля, правый глаз припух, губы растрескались, но он был жив и пытался выдавить из себя слова.       — Оруо! Скорее, помоги мне! — Петра, чувствуя, что вот-вот разрыдается, обернулась через плечо — Оруо догонял её, снова держась за бок. Марло между тем глухо закашлялся — тем самым звуком, который она уловила ранее среди вороньего карканья. — Всё хорошо, потом объяснишь, потом!       Без всякого отвращения взгромоздившись на холодный лошадиный бок, она пристально осмотрела его.       «Руки целы, ноги… кажется тоже. И выглядит не так уж плохо… Боже, какое облегчение: хотя бы ещё одного нашли!»       — Чтоб мне провалиться. И правда... живой… — запыхавшийся Оруо навис над ними, упираясь в колени, закряхтел и усмехнулся со смесью сарказма и радости. — Ну и везучие вы, конечно, новобранцы.       — Подо мной лошадь. упала, — слово за словом выговорил Марло, измученно глядя на Петру, пока она снимала с пояса флягу с водой. Несколько глотков несильно его оживили, но вздохнул он с явным облегчением. — Меня придавило, и я ударился. головой. Ничего не помню, перед глазами только. потемнело, и всё. Очнулся, а кругом тишина. Я подумал, надо обратно идти, к стенам, но нога…       — У него нога сломана, Петра, — заметил Оруо, очевидно, мало вслушивавшийся в его сбивчивый монолог. Петра тем временем ощупывала голову Марло на предмет ран и шишек, нашла ссадины, пару болезненных бугорков, но судя по общему состоянию, сотрясение у него было нетяжёлое.       Замечание Оруо заставило её обернуться — он хмуро разглядывал левую ногу их невезучего товарища, неестественную припухлость которой она не заметила второпях, да и сейчас, если честно, не могла особенно рассмотреть.       — Нет крови?       — Не-а. Перелом, похоже, закрытый, — он потрепал и без того взъерошенные, слипшиеся волосы, потёр шею и переглянулся с ней. — Давай-ка утащим его отсюда. Всё равно здесь нечем перевязать, да и трупов кругом…       Морщины на его лице стали ещё глубже. Петра, не горя желанием добровольно оставаться в поле из мертвецов, кивнула — они вдвоём принялись поднимать Марло, однако из-за разницы в росте Оруо почти полностью взвалил его на себя, и ей оставалось лишь придерживать его под вторую руку для лучшего баланса.       — Вы никого. больше. не нашли?       — Пока нет, — прокряхтел Оруо, глядя прямо перед собой. — Но отсюда ещё Флок выбрался, так что вроде как ты второй. И не болтай, побереги дыхалку: зря силы разбазариваешь.       — Ужасно… — снова прошелестел Марло, мрачно опустив взгляд. Казалось, внял просьбе сосредоточиться на молчании, но несколько муторных шагов спустя всё-таки снова робко спросил: — Скажите, а мы.. Победили?..       — Естественно, — лёгкая одышка выдавала, каких усилий Оруо стоило тащить на себе раненого, при этом поддерживая разговор. Тем не менее он не язвил и не осаживал Марло, а она старалась попадать нога в ногу с ним, чтобы хоть немного облегчить ему задачу. — Двоих титанов завалили. И капитан Леви ещё одного бы смог, но эти твари живучие, черти.       Искоса поглядывавшей на Оруо Петре неожиданно пришло в голову, что они ничего не ели с самой ночи, да к тому же толком не спали, и всё-таки ни голода, ни физической усталости не ощущалось даже сейчас.       Губы вздохнувшего Марло вздрогнули в улыбке.       — Значит, всё было не зря…       Оруо ничего не ответил, и фраза повисла в воздухе, отзываясь тянущим чувством в груди. Сегодня погибло столько людей, сколько не погибало никогда прежде. Как бы там ни было, треть, две трети — всегда возвращались, вместе сострадания получая всё больше ненависти и порицаний. А сегодня… сколько их? Двенадцать?       Меньше одной шестой.       И без командующего.       Вороны, оглушительно каркая, подрались за добычу. Петра, обернувшись, увидела, как они хлопают крыльями, пытаясь клюнуть друг друга и отогнать от раскинувшегося на лошади тела, а третья ворона, тихонько подобравшись к конской туше, пару раз толкнула ту повыше копыта, точно проверяя, пошевелится ли.       «А стой здесь наш отряд, это мы стали бы их кормом…»       Что бы она чувствовала, скажи ей сегодня: «Иди и просто умри — это последний приказ»? Об этом не хотелось думать, но Петра не могла не цепляться за эту мысль, поддерживая умолкнувшего, едва заметно просветлевшего Марло. Прежде ни себя, ни кого-то из новобранцев она бы не назвала «пушечным мясом» — до сегодняшнего утра, когда все они стали таковым, получив приказ выйти в поле и скакать вперёд до конца.       Не секунду голова закружилась, а желудок покрылся холодной коркой и судорожно сжался. Петре пришлось глубоко вдохнуть, напомнив себе, что сожалеть было поздно, и сейчас требовалось помогать живым: себе, Марло, Оруо и ребятам.       «Ничего. Ничего зря действительно не было».       И этого никто не должен забыть.

***

      Всё наконец-то закончилось.       Оглядываясь назад, Петра с трудом верила, что произошедшее действительно уместилось в один день. Битва с Колоссом и Бронированным, появление третьего разумного титана, едва не закончившаяся новым кровопролитием драка за инъекцию, погибший командор, смердящее жареным мясом и палёным волосом тело Армина, от одного вида которого кровь застыла в жилах, хождения по трупам и как апогей всего — подвал.       Место, где мир окончательно перевернулся с ног на голову.       — Тут не занято?       Она подняла голову. Стоявший возле неё Оруо выглядел так, словно действительно ждал позволения сесть. Попытка развеять мрачную атмосферу, конечно, заслуживала улыбки, однако она, вздохнув, лишь качнула головой и уткнулась лбом в поджатые к груди колени.       Ничего не хотелось: лезшие в голову мысли отзывались первыми признаками беззвучного отчаяния.       — Долгий был день.       — Не день, а целая вечность, — мрачно отозвалась Петра, подумав, что вместо пустой болтовни куда лучше было бы просто прижаться виском к его плечу. Однако для этого требовалось подойти к вопросу их чувств, а она не готова была затрагивать подобные вещи. — Давай не будем об этом. С меня на сегодня более чем достаточно.       Оруо придвинулся к ней вплотную, вздохнул и затих. Петра, из вялого любопытства повернув голову, увидела, что он смотрел куда-то вдаль. Морщин как будто стало больше, взгляд был тусклый и отстранённый, и его прежняя усталая весёлость бесследно исчезла в измождённом изгибе спины.       Она в нерешительности прикусила обветрившуюся губу, отвела глаза, а потом вдруг подумала, отчего, собственно, не может прилечь головой на плечо друга? Проблема неозвученных чувств как-то сама собой стушевалась, и Петра, повинуясь вновь возникшему притяжению, осторожно прислонилась к Оруо, глядя туда же, куда и он. Закат горел пламенем, а облака были похожи на застывшие клубы сизого дыма.       Кажется, давно она не видела неба настолько насыщенного, пугающего цвета, а может, виной всему были свежие впечатления страшного дня.       Стоило позволить себе немного расслабиться, как её тотчас охватило ещё более разморенное состояние: теперь хотелось не просто прислониться, а лечь Оруо в объятия, засыпая под размеренный стук чужого сердца. Собственное забилось чаще, и Петра не могла не улыбнуться, искренне удивляясь, как быстро одна слабость провоцировала другую.       «Точно совсем уже не соображаешь».       — Может, лучше на колени ляжешь? — Оруо, шумно вздохнув, прижался щекой к её макушке.       — Мне и так хорошо.       Утомление — и моральное, и физическое — сделало отяжелевшее тело практически безвольным, и, хотя она пока боролась с дремотой, ей уже мало хотелось отвечать даже односложными фразами. Между ними вновь повисло молчание — уютное и разбавляемое лишь слабыми голосами на фоне да непонятно чем вызванным смехом Ханджи. Как хорошо, что она выжила. Как хорошо, что выжили они двое, и как ужасно, что сейчас Петра была опустошена для любой радости или безудержного горя — в душе теплилась разве что нежная признательность Оруо, одолжившему ей своё плечо.       — Петра, слушай, — она отозвалась вялым мычанием, не открывая глаз и стараясь сосредоточиться на его тихом голосе. — Может, когда вернёмся, ты со мной сходишь куда-нибудь?.. Нам же, ну, наверняка пару дней увольнения-то дадут.       Несмотря на то, что сознание пыталось окончательно отрешиться от реальности, она всё поняла. Улыбнулась, постаралась собраться с силами и кое-как, медленно, просунула руку ему под локоть, чтобы обнять и прижаться теснее.       — Пойдём.       Кажется, Оруо ожидал чего угодно, кроме настолько быстрого согласия.       — Что, правда?..       Петра устало потёрлась щекой о его рубашку.       — Ты же сам спросил. Я отвечаю.       — Н-нет, п-просто… Ты так легко… — растерянно забормотал он, напрягшись, наверняка покраснев и отводя взгляд, чтобы никто не увидел, в какую беззащитность его ввергли парой простых слов. — Т-ты же понимаешь, что я, ну… Вдвоём имею в виду, не по-друже…       В горле задрожал слабый смешок, вырвался несколькими едва слышными звуками, и Петра, несмотря на всю усталость, почувствовала, как в опустевшей душе проклюнулось что-то живое.       Жуткие трупы, запах смерти, Элдия, титаны, проклятие, люди за морем — всё сдвинулось на второй план, и остались только они двое да осточертевшее хождение вокруг да около.       — Оруо, я знаю, что такое свидание.       Она заставила себя открыть глаза и, приподняв голову, увидела ровно то, чего ожидала — густо красные скулы, пылающие уши, неверящий взгяд и такую сконфуженность в каждой морщинке, что желание засмеяться и поцеловать его непременно превратилось бы в действие, не будь она по-прежнему измотанной в край.       Это, конечно, не было признанием, но могло сойти за жирный намёк. Петра, оставляя Оруо полную свободу переваривать внезапно вскрывшуюся информацию, снова уютно прижалась к его плечу, наслаждаясь практически неуловимым теплом скрывавшегося за горизонтом рыжего солнца. Темнота под опущенными веками слегка подсвечивалась, становилось прохладнее, и над ухом зазвенел комар, которому сегодня не грозила участь быть пришибленным точным движением ладони.       — Ты, значит, уже давно всё поняла... — задумчиво пробормотал он, завозился и вывернулся так, чтобы снова уткнуться ей в макушку. Привыкать к подобному однозначно было куда приятнее и проще, чем к ремням УПМ, первое время мучительно натиравшим всё тело.       — Что именно?       — Что я... — он прижался губами к её волосам, заканчивая почти неразборчиво. — Тебя люблю.       И теплившаяся нежность превратилась в маленький огонёк.       На подобное однозначно стоило отвечать, не засыпая на полуслове: по меньшей мере из уважения к этому чувству, по большей — потому что она многое хотела сказать и спросить.       — Давай потом об этом поговорим? Я так устала.       — Ладно, как скажешь, — неохотно, но не настаивая согласился он, к неудовольствию Петры, поднимая голову. — И всё-таки лучше б ты легла мне на колени, правда. Всё равно заснёшь, и потом тебя перекладывать.       Губы снова сложились в улыбку. Она действительно начала засыпать, согретая его теплом и окончательно убаюканная размеренным, неожиданно непринуждённым для признания, разговором. Призраки уходящего в прошлое жуткого дня хоть и временно, но вытеснились из ожившей души, которой словно и требовались только неловкое признание да нехитрая забота.       — Ты же от меня не отстанешь?       Он фыркнул, аккуратно отцепляя её руки, и Петра, не видя смысла упираться, спрятала за ладонью зевок, прежде чем улечься на вывернутую и сложенную куртку, которую Оруо снял с её плеч. Так, конечно, было намного удобнее, но робкое прикосновение к волосам, превратившееся в знакомое медленное поглаживание, отпугнуло обозначившуюся было сонливость, навевая определённые воспоминания.       — А ты ведь так делаешь не в первый раз, — она не удержалась от шутки, прищурившись на медленно терявшее огненный цвет небо, и снова закрыла глаза, наслаждаясь приятным ощущением чужой ладони. Оруо убрал ей за ухо прядь волос, мазнув по коже тёплыми шершавыми пальцами.       — Ну и что с того?       — Да ничего. Ты просто вдруг такой ласковый...       Наверное, он опять сконфуженно сморщился, но даже не попытался убрать руку.       — Спи уже. Разболталась тут.       «”Люблю”, а не просто “нравишься”», — мелькнуло в голове, и, хотя сама она пока не могла так же конкретно обозначить собственные чувства, в ней укреплялась уверенность, что к моменту, когда придётся ответить на новое признание, ей не нужно будет подбирать слова, краснея под его слишком серьёзным взглядом.