Плечом к плечу

      Полтора месяца в госпитале. Эта треклятая титанша на полтора месяца упекла его в до тошноты скучное место, где Оруо уже знал все трещины по стенам и полу, медсестёр, главного врача, вид из окна и даже негласное расписание, по которому к нему ходила семья.       Удивительно, как он за это время не извёлся от безделья и досады.       Некоторое разнообразие в больничное существование вносили газеты, хотя в них и не было той информации, какую получаешь, находясь на передовой. А ещё письма Петры — со времени её выписки он получил три послания длиной полторы-две страницы каждое. В сущности, довольно маленькие из-за крупного, округлого почерка, но то, что ради него не пожалели бумаги и времени, приятно отзывалось в груди.       Она держалась молодцом, хотя потеряла ещё одну подругу: в первом письме буквы шатались, а строчки скакали, но написано оно было без единой помарки. Оруо постарался начеркать ответ левой рукой, но получалось отвратительно, и он сдался, надеясь на её догадливость: очень не хотелось выглядеть криволапым посмешищем.       «Я совсем не подумала, что у тебя ещё вряд ли зажил палец. Но мне не у кого узнать, как ты, так что буду очень рада, если хоть кого-нибудь попросишь прислать записку. Мог бы, между прочим, сам догадаться».       Так начиналось второе послание, поэтому пришлось уговорить Робина, заглянувшего к нему по указке родителей, сбегать к главной медсестре и попросить лист бумаги да перо с чернильницей. Разумеется, он не преминул пошутить, не любовное ли будет письмецо, однако взятка парой монет сделала из мальца образцового писаку.       Делец у него, одним словом, рос, а не брат.       Письма от Петры имели важность ещё и потому, что неоспоримо свидетельствовали: она жива. Конечно, учитывая нынешнее положение дел, непоколебимо полагаться на почту в таком вопросе не стоило, однако Оруо заставил себя уверовать в противоположное, иначе сошёл бы с ума переживать о Петре в любую свободную минуту.       Особенно после ночей, когда ему снились кошмары.       В стенах успела смениться власть. Оказавшегося липовым короля свергли, и теперь на троне сидела королева Хистория, поддерживаемая армейской верхушкой. И кто бы мог подумать, что она — из сто четвёртого кадетского? Оруо, честное слово, расхохотался, когда Петра написала про это. Просто легендарный выпуск какой-то: пять титанов, девчонка королевских кровей — того гляди новое чудо объявится. У него, правда, не хватило фантазии придумать концовку этой шутки, но она всё равно была хороша.       Петре наверняка бы понравилась.       Сопляк тоже не в потолок плевал, доказав, что умеет не только рушить городскую архитектуру. С его помощью постепенно укрепляли стену, параллельно готовя какой-то сверхважный проект, о котором Петра многозначительно умолчала. Поэтому Оруо оставалось лишь кусать локти да теряться в догадках, перечитывая посвящённый этому короткий абзац.       Интересно, сильно ли изменился Эрен? Во время миссии выглядел совсем пацанёнком.       Но вот наконец выписали и его. Накануне Оруо получил приказ прибыть в штаб и полночи проворочался на койке, мечтая, чтобы солнце хоть немного поторопилось выползти из-за горизонта. Заехал попрощаться с семьёй и даже заглянул к господину Ралу, дав ради этого огромный крюк, однако его надежды привезти Петре новости или письмо от отца развеялись прахом, потому что того не было дома, а времени искать его на работе не оставалось.       Ехать из Каранеса в Трост верхом было бы быстрее, но за неимением коня пришлось довольствоваться дилижансом. Таким образом, Оруо провёл в пути три с половиной дня, ибо возница держал всех перепрягаемых лошадей на ровной, бодрой рыси. Ещё спасибо, что погода не испортилась, иначе тащились бы они, как на последнем издыхании.       В какой-то момент он узнал в окне повозки дорогу, которой они, ещё вчетвером, не раз ездили в городок близ Троста. В то время стояла зима, и снегу за ночь намело так много, что она исчезла под непролазными сугробами. Лошади утопали по колени, тянули морды, пожёвывая удила, и от их ноздрей клубами валил белёсый пар. Петра, сжалившись над ними, даже предложила робкую идею идти пешком, но Оруо возмущённо раскритиковал её, заявив, что не собирается упариться, а потом торчать в лазарете с простудой. Эрд с Гюнтером — весёлые до невозможности — с хохотом поддержали его.       «Ну серьёзно, Петра, ты на снег погляди! Завязнем, и кто нас потом будет вытаскивать?»       Отличный тогда выдался выходной: они все были сытые, согретые медовухой, а Петра, кажется, даже сверх нужного, ибо иногда странно покачивалась в седле. Оруо всё переживал, не оттого ли на её щеках играл такой жгуче-красный румянец, поэтому незаметно для неё старался держаться поближе.       Уже не было ни Эрда, ни Гюнтера. До сих пор не до конца верилось, часто скребло на душе, но он не позволял себе дать слабину, подавляя опасные чувства. Только в животе становилось неприятно холодно при мысли, каково будет смотреть на пустые или того хуже — занятые чужими людьми койки.       Пожалуй, стоит попросить капитана подселить его к кому-нибудь, если Джимми уже смотался.       У ворот штаба он оказался в глубоких летних сумерках. Если не обманывало чутье, ужин ещё не закончился, и Оруо рассчитывал попасть на него, ибо последние километра два прошагал на своих двоих с вещмешком за плечами. Но еда едой, а сначала следовало появиться перед капитаном Леви, который, окинув его уставшим взглядом, ответил сухим: «Вольно», — на искреннее, даже бодрое приветствие по всей форме.       — Всё зажило?       — Так точно, сэр!       — Да не надрывай ты глотку. Наотдыхался там, смотрю, — Леви поморщился, потирая пальцами надбровные дуги, и это разом заставило Оруо стушеваться. — Иди поужинай, лошадь и экипировку получишь завтра. Утром зайдёшь ко мне за распоряжением… А хотя нет, стой. Выпишу сразу.       В столовой почти никого не было, включая Петру, и весь его энтузиазм сдулся до приземлённого «по-быстрому набить желудок». Давали овощную похлёбку с куском хлеба и печёный картофель — Оруо машинально жевал всё это, погружённый в посторонние мысли и отметив только, какой вкусной после госпитальной стряпни показалась родная армейская. А потом поплёлся спать, ибо приятная тяжесть в желудке напомнила телу о притупившемся было физическом изнеможении.       Одна из четырёх коек в казарменной комнате была заправлена, на второй, его собственной, лежал соломенный матрас. Двухъярусная кровать у противоположной стены — Эрда и Гюнтера — была не занята. Подбородок вздрогнул, в груди зацарапало, и Оруо, отвернувшись, принялся разворачивать выданное белье и заправлять в него подушку с одеялом. По коридору раздавались голоса и шаги — кто-то возвращался к себе, травил шутки, зевал, и это ощущалось одновременно знакомым и непривычным.       Эрд обычно приходил раньше всех, заваливался спать, и добудиться его до подъёма было практически невозможно. За ночную какофонию у них отвечал Гюнтер: вечно оглушительно храпел — по словам Эрда, из-за сломанного и плохо сросшегося носа. И если Джимми, парнишке, спавшему над Оруо, это доставляло адские проблемы со сном, сам он довольно быстро привык к постороннему шуму и отчаянному скрипу кровати сверху — поживёшь с пятью детьми в одном доме и не такому научишься.       Оруо всё же обернулся вновь. Подошёл к кровати, провёл по ней ладонью и хмуро растёр в пальцах мягкую пыль.       «Надо будет протереть», — проскользнула в сознании мысль, и он вздрогнул, ощутив холодок по спине. В самом деле, будто ждал. Словно эти двое уехали, а теперь из-за них живи в запущении и кашляй, когда встряхиваешь рядом бельё. На досках остался неровный отпечаток, и Оруо, посмотрев сначала на него, а потом на руку, сжал ту в кулак.       Здесь ещё два месяца назад спали люди, которых он про себя называл самыми близкими друзьями.       Дверь скрипнула, и по полу расползлась световая полоса.       — А-а.. О-оруо? — Джимми застыл на пороге, зевнув да так и не закрыв рта. — Ну и ну, правда, что ли, ты?       — Нет, твоя тётя, — фыркнул он, не особо задумываясь над вылетевшими словами, и быстро отряхнул ладони, смаргивая влагу в глазах. — Забыл, как я выгляжу, или меня после больницы не признать?       — Да нет, всё нормально. Просто ты как из-под земли вырос, — Джимми сконфуженно засмеялся, почёсывая острый подбородок. — Про тебя ж никаких вестей не было: я и у Петры спрашивал. Эх, — широкая пятерня зарылась в светло-русые волосы, беспощадно взлохмачивая их. — Давно не виделись, конечно. Много ты пропустил.       — Сам знаю, — проворчал Оруо, досадуя, что сосед не мог задержаться хотя бы минут на десять: хотелось немного побыть наедине с собой, привыкая к физически осязаемой пустоте. — Чего кровати не протирал? Пылью тут в одиночку решил зарасти?       — Так ведь… — озадаченно начал Джимми, но осёкся. Оруо, понявший его без слов, горько усмехнулся, отмечая внезапно укрепляющуюся в себе тягу к безумной чистоплотности.       — Неважно. Завтра сам приберусь, но на будущее, — и предупреждающе ткнул пальцем в Джимми, который по-прежнему занимал собой весь дверной проём, — по очереди будем, ясно?       «Иначе заявится сюда капитан — точно шкуры спустит. Да и как-то мне не улыбается теперь жить в родстве с пылевиками».

***

      Он увидел её первым. Она медленно спускалась по лестнице, глядя под ноги, а Оруо остановился, с улыбкой наблюдая за её лёгкими шагами и изящным скольжением руки по перилам. Сердце забилось чаще, ладони закололо, и он, подавляя волнение, зацепился пальцами за шлёвки на штанах. Ступенька. Ещё одна. Вот сейчас она должна поднять голову и, наверное, замереть от неожиданности, а он, усмехнувшись, скажет: «Давно не виделись, скучала по мне?»       Задумчивый взгляд Петры пересёкся с его собственным. Она узнала его, оступилась и, ойкнув, ухватилась за перила — короткая рыжая чёлка, выпав из-за уха, почти полностью закрыла распахнувшийся от изумления левый глаз.       — Оруо?..       — Привет, — почему-то вырвалось вместо заготовленной фразы, а от радостно-растерянного выражения её лица к скулам хлынула краска.       — Ты же не мог так скоро... Боже, вот ты балда! — правда, радость эта почти тотчас превратилась в негодование: Петра, пружинисто соскочив со ступенек, замерла прямо перед ним и с размаху влепила смачного леща. — Почему не написал, что возвращаешься? Я же тебе письмо ещё одно вчера отослала!       Оруо, огорошенный такой стремительностью, озадаченно покосился на правое плечо, горевшее даже через рубашку. Все ироничные интонации улетучились вместе со спутавшимися мыслями: он попросту оробел, глядя в огромные золотисто-карие глаза. И запоздало отметил, что у Петры от летнего солнца уже появились россыпи веснушек на щеках.       — Да я… — слава богу, часть отрепетированной фразы таки слетела с языка, разве что в оригинале в ней звучало куда больше заигрывающей уверенности, — сюрприз сделать решил... Тем более письмо всё равно бы позже меня дошло.       Петра со вздохом закатила глаза, потерев пальцами висок и пробормотав что-то себе под нос, а он, очнувшись от короткого замешательства, с усмешкой подмигнул ей.       — Признайся: ты ворчишь, только потому что соскучилась тут без меня.       — Господи, ты не меняешься, — она покачала головой, однако отвечая ему взглядом скорее снисходительно-тёплым, чем укоризненным. — Но раз это так тешит твоё самолюбие, да. И я даже дважды справлялась у капитана насчёт твоей выписки, потому что меня тревожили чьи-то долго не заживающие пальцы.       Если бы не спускавшиеся по лестнице люди, он бы рискнул её обнять. А может, и нет — чёрт его знает. Сейчас Оруо просто глядел на Петру и улыбался, еле сдерживая растроганный смех, пока она не схватила его за локоть, потащив завтракать.       — Пойдём уже, чудо в перьях. Познакомлю тебя с ребятами из нашего отряда, и, ради бога, будь с ними поприятнее!       Позволять брать себя в оборот, но показательно сопротивляться и дразнить её — это повелось ещё с кадетского, но испытывать влюблённый трепет от прикосновения маленьких, цепких пальцев Оруо начал лишь ближе к выпуску. Он вообще не понял, когда успел влюбиться в девочку, которая дерзко бросила ему вызов у всех на глазах. Это просто случилось, и теперь он жил заложником любви, которая не раз вылезала ему боком.       То ревностью, то прыжком навстречу смерти, то шутками братьев, которые были слишком мелкими, чтобы рассуждать о высоких материях.       — Где ты видишь у меня перья, Петра?       Она, пихнув его в бок, вырвалась вперёд и демонстративно заложила руки за спину. Юркая рыжая белочка со скрещёнными крыльями, вышитыми на спине куртки.       — Торчат из твоего распушённого хвоста.       — Тц, ну ты заноза.       Петра гордо передёрнула плечами, не опускаясь до неприличных жестов, но сбавила шаг, хотя он и без этого легко нагнал её, взъерошивая ладонью макушку. Она сердито осадила его, принялась приглаживать волосы, а у Оруо так и рвался наружу смех, от которого уже покалывало под рёбрами.       Как же сильно он по ней соскучился.       Их стол изменился до неузнаваемости: Петра теперь села рядом с ним с краю, хотя раньше всегда выбирала место напротив, а вскоре к ним присоединились ребята из нового отряда Леви, среди которых Эрен оказался единственным знакомым лицом. И хотя у Оруо не было проблем с памятью, ему стоило большого труда с ходу выучить всех по именам.       — Парит так с утра. Наверно, дождь будет, — задумчиво протянула Саша, прежде чем набить за щёку кусок булки. — Фот бы фо фемя фенипофки не накпфыло. Пфомокнуть сопфем не хоться.       — Точно! — засмеялась Петра, отпивая из кружки с чаем. — Может, нам попросить капитана потом съездить искупать лошадей, если не польёт? Заодно и сами освежимся, что думаете?       — Я за! — тут же отозвался Конни, разгибаясь над тарелкой. — Озеро там грязноватое, конечно, но ничего, вода же!       — Опять полезешь на середину, а спасать тебя придётся мне? — буркнул их сосед, которого вроде бы звали Жаном. — Но если все поедете, то и я с вами. Эрен, тебя как, снова капитан Ханджи забирает?       Эрен, разламывая хлеб, пожал плечами.       — Да. У нас полно работы, поэтому веселитесь без меня.       — Я поеду с тобой, — подавшую голос Микасу Оруо не знал внешне, но помнил по имени благодаря пятьдесят седьмой экспедиции: Петра говорила, что она прибежала на выручку вместе с капитаном Леви. Правда, выручать собиралась скорее одного Эрена, а они просто удачно подвернулись под руку.       Эрен сразу взъерошился, вставая в капризную позу.       — Микаса, ну зачем ты там?       Она, не поднимая взгляд, невозмутимо зачерпнула кашу: похоже, не отличалась говорливостью и, честно говоря, немного смахивала на женскую версию капитана. При всём уважении к последнему, явно более симпатичную.       — Просто хочу поехать с тобой.       — А смысл? Будешь стоять и смотреть на меня?       И хоть бы раз поддалась возмущениям Эрена, готового от избытка чувств подскочить на лавке!       — Мало ли что может произойти, вдруг тебе понадобится помощь.       — Для чего? Мы не титанов бить идём!       — Верно, Микаса! Дай ты Эрену денёк отдохнуть от нас! — встрял Конни, взбудораживая энергично уминавшую завтрак Сашу.       — Конни, у тебя каша на ложке, упадёт!       — Ребята, тише! Вас слышно на всю столовую! — Петра, торопливо оглядываясь через плечо, попыталась было осадить их оглушительным шёпотом, но отряд и бровью не повёл, кроме Армина, который оказался зажат в эпицентре потасовки.       Что-то, даже при смене лиц, таки оставалось постоянным.       Несмотря на общую дружелюбность атмосферы, сидеть с ними было неловко. Оруо, напустив на себя занятой, бесстрастный вид, то и дело поглядывал на Петру, которая, когда спорщики наконец угомонились, разговорилась с Сашей и Конни. Ему был адресован всего один вопрос — поедет ли он с ними на озеро, — и с того момента они лишь однажды пересеклись взглядами, да и то Оруо быстро уткнулся в кашу, надеясь, что на его лице не отразилось ничего лишнего.       Он просто соскучился, вот и всё. Просто теперь отряд Леви был огромен, и ко всем приходилось привыкать заново, обозначая своё место. А больше всего выбивало из колеи ощущение чужеродности: к этим новичкам Петра оказалась ближе, чем к нему, потому что у них были общие темы для разговора и шутки, а он сидел, набрав в рот тёплой каши.       — Ладно. Мне ещё к снабженцам и в конюшню, так что я пошёл, — естественная пауза, пока Эрен дулся, Саша переводила дух, а Конни сюрпал чаем под стук ложек остальных членов отряда, пришлась очень кстати. Оруо, проглотив остатки завтрака, добротно вычистил тарелку хлебом и поднялся, понадеявшись, что его поведение не смахивает на бегство.       Даже если убедить себя не прислушиваться и не думать, как они на него смотрят, оказалось чертовски сложно — особенно после долетевшей фразы: «Что? Серьёзно твой ровесник?»       Оруо, нахмурившись и прибавив шагу, машинальным движением поправил платок. Что там ответила Петра, он так и не узнал, но вряд ли она возмущённо сверкнула на них глазами. Скорее уж засмеялась, отвечая что-нибудь в духе: «Да, так и есть! Просто из-за морщин и голоса старше кажется». И хотя Оруо всегда нравилось чувствовать себя опытнее и взрослее, очень хотелось бы, чтобы такой вывод делали отнюдь не по лицу.       Уязвлённое самолюбие разливалось желчью, руки чесались доказать «желторотикам», чего он стоит на самом деле, ну и, конечно, было чертовски обидно, что весь энтузиазм Петры по поводу его возвращения иссяк, едва они достигли обеденного стола.       — Оруо!       Он уже сворачивал к выходу во двор, когда его окликнули со спины. Оруо, не без удивления узнав голос Петры, остановился и увидел, что она несётся вслед, стуча каблуками. Рыжие волосы распушились, чёлка опять норовила упасть на глаза, и ему пришло на ум, что она, видимо, больше её не стрижёт.       Неужели хочет снова отрастить?       Лицо само собой скорчилось в постной мине, а пальцы зацепились за шлёвки на штанах — он сумел вовремя затолкать поглубже радость от её появления, напустив на себя не то что деловой, даже нетерпеливый вид.       «Бегом бежала, ну надо же. Значит, ради старых друзей мы всё ещё можем поступиться новой компанией?..»       А Петра, переведя дух, смахнула с глаз чёлку и, встретившись с ним взглядом, вдруг звонко рассмеялась, так что на её порозовевших щеках обозначились крохотные ямочки.       — Ну и несносный же у тебя характер бывает! Надулся, как сыч, и почесал гордой походкой. Хоть бы обернуться изволил, когда я тебя позвала!       — Было шумно, я не расслышал, — буркнул он, чувствуя, как раздражение постепенно превращается в смущение. Снова. Снова Оруо — кругом виноватый брюзга, и это до ужаса бесило. Поэтому он из принципа не стал извиняться, тем более и правда не помнил, чтобы его окликнули.       Петра сложила руки на груди, смерив его укоризненным взглядом.       — Оруо, сколько раз говорила, что когда ты так себя ведёшь, тебя это совсем не красит?       — Ты меня только ради нотаций догоняла? — неожиданно отрезал он, повысив голос и стиснув пальцы до боли в суставах. Остальное слетело с языка прежде, чем голова успела подумать. — У тебя тут целый выводок новобранцев, неужели всё ещё некому, кроме меня, их читать?       Весёлый блеск в её глазах резко погас. Ямочки тоже пропали, и Петра, обняв себя рукой, нерешительно отступила от него на шаг. Оруо, опомнившись, прикусил язык, но было поздно — теперь следовало либо извиниться, либо молча устраниться с глаз долой.       Щёки вспыхнули. Он, сглотнув, отвёл взгляд, боясь смотреть в глаза последствиям своей гневной вспышки, ибо отлично знал: во всём виновата дурацкая ревность, и только!       — Я… эм. Прости, — даже ладони вспотели, хотя он всего-то выдавил из себя два слова с междометием. Если бы сейчас Петра развернулась и ушла, отвесив ему не менее болезненную колкость, Оруо, несмотря на досаду, не смел бы её обвинять.       «Вот тебе и дружеское воссоединение. Душевно вышло, чтоб его».       — Ты… возвращайся лучше к ним. А я всё-таки до конюшни дойду… — вряд ли попытка пойти на мировую смягчила послевкусие грубости, но это определённо было лучше бегства с поджатым хвостом. Впрочем, второе в его планы по-прежнему входило: Оруо развернулся, сверля глазами дощатый пол, который с раннего утра успели затоптать пыльными следами. — По-моему, на первый раз мы уже достаточно поболтали.       Его ухватили за рукав на сгибе локтя — легко, кончиками пальцев, но он, едва почувствовав это, замер, как вкопанный. Сердце забилось. Оруо, затаив дыхание, медленно обернулся через плечо. Петра, улыбнувшись, отпустила его, вновь складывая руки на груди. Заметно потеплевшая — даже опять появились ямочки.       — Портишься ты от месяца к месяцу. И раньше не сахар был, так теперь ещё и ревнуешь.       Спорить с очевидным означало бы спровоцировать новую ссору, а Оруо уже исчерпал свой запал, поэтому, сжав в линию губы, лишь напряжённо ждал, добавит ли она что-нибудь. Однако Петра в ответ на его молчание закатила глаза и, небольно толкнув его локтем в бок, заправила за ухо снова выпавшую прядь.       — Пойдём, ворчун, и не хмурься так. И имей в виду: если в следующий раз опять ляпнешь что-то и не подумаешь, обижусь по-настоящему.       В первый момент он просто таращился на неё, не в силах поверить, что отделался настолько дёшево. С души словно камень скатился, а в груди перестало неприятно тянуть — Оруо, без колебаний хватаясь за счастливый шанс, приподнял уголки губ, старясь не выглядеть слишком уж счастливым, и они пошли на конюшню практически нога в ногу, потому что он предусмотрительно сократил под Петру слишком широкий шаг.       — Кстати, у тебя волосы длиннее стали, нет?       — Так ты заметил, — она поправила их таким смущённым движением, будто ждала от него этих слов. Глупо, конечно, мечтать о подобном, зная, что ты для девушки только друг, но ведь ей было приятно, а значит, его мнение считали важным. — Не знаю, насколько мне хватит терпения, но хочу попробовать отрастить их хотя бы на хвостик.       Оруо фыркнул в кулак, чуть не брякнув: «Как у Вишенки, что ли?»       Была у них кобыла, закреплённая за лейтенантом Мартином — мало того, что со смешной кличкой, так ещё и осталась без роскошного пушистого хвоста во имя меньшей мороки. Весь отряд Мартина, когда тот выехал на ней после «преображения», еле удержал строй, увидев ровно отрезанную красно-бурую кисточку, которая, когда Вишенка гарцевала, отчаянно пушилась на ветру. Так чтобы кобыле совсем стыдно стало выходить на выпас к сородичам, Мартин ей и гриву под гребешок подровнял.       Но Петра ранее ясно дала понять, чего ему будет стоить излишне острый язык, поэтому Оруо благоразумно придержал шутку, решив, что искушений судьбы с него на сегодня достаточно.       Да и короткий хвостик рыжей белочке однозначно пойдёт больше, чем лейтенантской кобыле.