Навсегда твоя

Говорят, что не стоит кидаться камнями, стоя в доме из стекла. Ровно до того момента, пока Пчёлкина не узнала про измену, ей искренне казалось, что её брак — скорее крепость, хоть и с уязвимыми местами, чем ненадёжная постройка. Но вот она заходит в казино — бам! — первый камешек образовал трещину. Звонит адвокату — бам! — от большой кривой линии где-то на крыше пошли маленькие отростки. Улетает в Париж — бам! — слышится хруст стекла. Бам! Бам! Бам! Стены не выдерживают, и прозрачная крыша летит вниз, разбиваясь о Юлю на тысячи осколков и, как ни странно, делая ровно то же самое с ней самой. Именно такими неровными прозрачными стёклышками с острыми краями ощущала себя Пчёлкина, заходя в квартиру на улице Конде. Ей нравилось месторасположение дома, потому что буквально в двух минуты ходьбы был Люксембургский сад и бульвар Монпарнас, по которым она стала гулять ежедневно и думать о том, во что превратилась её жизнь. Практически всё в городе напоминало о муже. Любимый ресторан в Латинском квартале, в который Юля привела Витю, когда они прилетели в Париж вместе; набережная Сены, где они гуляли на закате; Морсово поле, на котором устроили пикник, купив на рынке Алигр клубнику, шампанское и сыр. Её словно начал душить город, завязывая, словно удавку, на шее, Елисейские поля. Пчёлкина хотела стереть из памяти каждый поцелуй на мостах, ведущих к Эйфелевой башне, и сжечь простыни, на которых они занимались любовью. Она встретилась несколько раз с Юрьевой, которая не удержалась и заявила, что знала и видела Витину сущность ещё в самом начале отношений пары. Юля лишь спросила, чего тогда подруга сразу не сказала, раз такая всезнающая. Больше тему брака они не поднимали. Пчёлкина через силу вытаскивала себя на улицу, заставляя ходить по ещё не изученным местам, которых в городе было крайне мало. Она выходила утром на пробежку в парк, ездила в салоны красоты тратить деньги, которые забрала у Вити. В один из дней девушка решила зайти в банк и узнать состояние её счёта. Оказалось, что на него поступило десять тысяч долларов. Догадаться, кто именно это сделал, было не сложно: доступ имели только Юля и её супруг. Почти каждый день девушке звонил адвокат, который безуспешно пытался договориться на мировое соглашение с Пчёлкиным. Андрей Витальевич рассказывал, что муж настаивает на личной встрече, даже если та будет в суде, и не согласен с тем, как Юля просит разделить имущество. Она хотела остаться с квартирой в Париже, машиной и всё. Больше ей не нужно было ничего. Виктор Павлович же говорил, что делить надо и денежные средства, нажитые в браке. Конечно, он делал это не из благородства, а потому, что практически все их счета были зарубежными, и при разделе Юля должна присутствовать обязательно. Вечерами, возвращаясь в пустую квартиру, у Юлии начинались приступы истерики. Она то била посуду, которую приходилось покупать на следующий день, то напивалась в хлам и орала песни, а иногда просто садилась у окна и выла белугой. Лишь бы стало полегче. Ей звонили и Тамара, которая очень переживала за то, что Юля улетела после её рассказа, и Белова, которая вернулась в Россию с сыном и узнала, что у её мужа тоже появилась любовница. Девушки часами разговаривали по телефону, стараясь разделить общую боль. — Не понимаю я, Юль, — вздыхала Ольга, — почему они нам изменяют? Может, мы что-то не правильно сделали. — Единственное, что мы с тобой сделали неправильно, — это выбрали себе мужей, — отчеканила Пчёлкина. Она не считала себя виноватой в измене, да и любовницу тоже не возненавидела. Эта Света была ей посторонним человеком. С чего вдруг её должны были заботить чувства Пчёлкиной? А вот Витя — это другое. Он клялся в верности, обещал не предавать и изменил, разорвав все эти обещания на мелкие кусочки. Пчёлкин же в это время в Москве сходил с ума и места себе не находил. Он не бухал, как в 91-ом, но это было даже хуже. Свету он бросил в тот же момент, когда понял, что отношения с ней сделали то, чего он боялся, как огня: Юля ушла от него. Прямо за покерным столом наорал на неё и послал на хуй. Из казино Витя поехал домой и, не застав там жену, а наблюдая лишь открытые дверцы полупустого шкафа, помчался в Отрадное. Там дверь тоже никто не открывал. Тогда Пчёлкин стал думать, куда ещё могла поехать супруга. Звонок Хитрова, который просил ключи от «Мерена», чтобы забрать тот с парковки аэропорта, всё расставил на свои места. Ну, конечно, она улетела в Париж, куда ещё. Это разбило последнюю надежду Вити встретиться с ней и поговорить. Обнаружив дома, что Юля взяла из сейфа не так уж и много денег, Пчёлкин перевёл на её счёт крупную сумму в надежде хоть что-то сделать. Конечно, он прекрасно понимал, что вины его это не загладит, но оставить её там без средств к нормальному существованию было никак нельзя. Когда Вите позвонил адвокат и сказал, что им необходимо встретиться по поводу развода, он был к этому готов. Зная жену достаточно хорошо, Пчёлкин понимал, что одним заявлением в казино ничего не закончится. Юрист упрямо называл Юлю Крыловой, что раздражало супруга до побелевших костяшек. Андрей Витальевич объяснил, что его клиентка настаивает, чтобы её называли девичьей фамилией. Вот именно это выбило Витю из колеи. Она ударила по самому главному, опровергнув, казалось, аксиому, которую парень лелеял как самое ценное, произнося «ты моя». Она разбила в пух и прах это утверждение, отказываясь от фамилии мужа. Белов пару раз слышал разговоры адвоката и друга, а после наблюдал, как Пчёлкин вливает в себя коньяк и сбивает в кровь костяшки, нещадно колотя стены и стол. Саша понимал, что если Ольга новость о любовнице приняла даже с каким-то смирением, то от Юли этого ждать бессмысленно. Через две недели безуспешных попыток заставить адвоката посоветовать его клиентке личную встречу с супругом, Белов решился на отчаянный шаг. Он позвонил девушке в Париж. — Привет, Пчёлкина, — подчеркнул её фамилию Саша. А сидящий рядом Витя упивался голосом любимой, которого не слышал уже, казалось, вечность. — Привет, Саш. Что-то случилось? — у Юли руки затряслись от того, насколько сильно она нервничала из-за этого звонка. — Я поговорить хотел. Не буду тянуть кота за яйца, — Белов выверял каждое слово, которое планирует произнести. — Юль, ну, я не знаю, как по-умному сказать… бес его попутал, короче. Дурак, ё-мае. — Знаешь, Саш, — выдохнула Пчёлкина, собираясь озвучить то, что не говорила ещё никому, — в день нашего знакомства он, после того, как меня проводил, поехал трахать Голубеву Катьку. Когда я золото Европы выигрывала, на нём скакала какая-то блядь. Сейчас он ходит по казино с новой. Вы вот мне всё рассказываете, как ему трудно, как тяжело. А хоть раз кто-то из вас обо мне подумал? Спросили, что я чувствую? — Да конечно, Юль, о чём вопрос? Я всё понимаю, — было слышно, что Белов растерялся. Мало кто мог себе позволить разговаривать с ним в таком тоне. Разве что братья и жена. — Да ни черта ты не понимаешь, Белов! Иначе бы не разговаривал со мной на эту тему. Мне изменили, а не ему! Это за меня впрягаться друзья должны, а не за него! Юля кинула трубку и заревела. Она так хорошо держалась последние два дня, ни разу не проронила и слезинки, а тут сорвалась. Двое мужчин, которые слушали её и ловили каждое слово, громко выругались. Ещё одна попытка поговорить с девушкой была безуспешно проёбана. На утро после этого разговора Пчёлкина поехала в автосалон, который предоставлял аренду автомобилей. Общаясь с помощью переводчика, девушка взяла себе такой же «Мерс», какой она оставила на парковке столичного аэропорта. Она каталась по окраине Парижа, часами сидела в машине, закинув ноги на приборную панель, и орала песни, которые крутили по французскому радио. Телефонный звонок оторвал Юлю от увлекательнейшего занятия: открыть дюжину устриц голыми руками, вооружившись лишь небольшим ножиком, и постараться не изодрать руки в кровь. Девушка побежала в коридор отвечать, вытирая на ходу руки о шорты. — Алло? — с какой-то даже непривычной для неё в последнее время лёгкостью произнесла Юля. В ответ была лишь тишина. Она сразу поняла, кто это. Шанс, что парижские подростки взяли телефонный справочник и так же, как их ровесники из России, балуются, звоня всем подряд, был нулевой. Они молчали минуты три. Он думал, что может сказать, чтобы любимая вернулась. Она понимала, что таких слов не существует ни в одном языке мира. Просто не придумали. — Чего молчишь? — прервала тишину Юля. — Почему тебя адвокат Крыловой зовёт? — Тебе насолить. — Получилось. — Пчёлкин, пожалуйста, не звони сюда. — Я не могу без тебя, Юль, — его голос дрожал так же, как пальцы, которые сжимали телефонную трубку. — Всё кончено, Вить, — аккуратно нажимая на кнопку окончания вызова, произнесла девушка. Вот и всё. Разговор двух людей, которые, по-правде говоря, любили друг друга больше жизни, несмотря ни на что, состоял из нескольких фраз. Они оба сверлили глазами трубки в надежде, что сейчас раздастся ещё один звонок и всё станет хорошо. Он в миллионный раз попросит прощения за самого себя, она в стотысячный ему поверит. Но линия Москва — Париж больше не соединилась. У Юли выработалось какое- то даже подобие рутины: она просыпалась утром, шла на пробежку, после занималась йогой, которую показывали по телевизору, затем ехала на какую-нибудь выставку, благо, в городе их были сотни, обедала в кафе и отправлялась кататься. Не сказать, что самые насыщенные дни в её жизни, но всяко лучше, чем лежать и рыдать. Белова стала звонить реже, потому что Юле было сложно с ней общаться. Казалось, словно она через подругу контактирует с Витей. У Пчёлкиной появилось неприятное ощущение котёнка, которого кинули в ведро, чтобы тот утонул. Она карабкалась, пыталась вылезти наружу, а рука из боли и обид толкала вниз, накрывая крышкой. Оля прекрасно понимала, что чувствует Юлия, но всё равно не в полной мере. Она-то Белова простила, смирилась, а вот Пчёлкина так не смогла. Через неделю Ольга собиралась праздновать свой День Рождения и бесконечно хотела, чтобы подруга на нём присутствовала. Саша говорил, что приглашать Юлю бестолку, не прилетит она. Но жена решила попробовать. Попытка — не пытка, как говорится. — Мадам Пчёлкина? — раздался звонкий голос Беловой. — Кого я слышу, мадам Белова! — в тон ей ответила Юлия. — Как у тебя дела? — Всё хорошо. Лучше расскажи ты как. — Да по-тихонечку. — А как, — Юля замялась. Она хотела спросить про мужа, но передумала, — Ванька? — Растёт, балуется, всё как обычно, — Белова понизила тон голоса и спросила. — Юль, ты возвращаться не надумала? — Не сейчас точно. Не смогу я с ним в одном городе жить, Оль. Да и не хочу этого всего. — Голос у тебя совсем грустный. — Знаешь, я тут машину напрокат взяла. По городу она, конечно, ни к чему, но вот дальше ездить уже на метро сложно. — Что за машина? — «Мерс». Тут если в сторону аэропорта Шарль-де-Голль ехать, шоссе такие большие, развязки. Так классно! Музыку включаешь погромче — и вперёд. Летишь себе и летишь, — голос у Пчёлкиной дрогнул, а по щекам покатились слёзы. — Пока не врежешься куда-нибудь и не разобьёшься к чёртовой матери. — Юлечка, возвращайся, пожалуйста, — заплакала и подруга. — Я боюсь, Олька. Его боюсь и себя. Я его так сильно люблю, ты даже не представляешь. Если бы он только прилетел, сука, — Пчёлкина уже во всю захлёбывалась рыданиями, — если бы наврал мне, что больше такого не повторится… Юля ощущала себя жалкой. Просто половой тряпкой. Но это всё такая ерунда на фоне огромной зияющей дыры из боли и обиды, которая разрасталась шире, когда девушка понимала, что простила бы Вите всё на свете. Ей действительно было страшно от того чувства, которое она испытывала к мужу. — Ну, хотя бы не на долго. На мой День Рождения прилетишь? — с надеждой в голосе спросила Белова. — К тебе надо, да. Они проговорили ещё около часа, обсуждая выставки, на которых побывала Пчёлкина. На прощание девушки договорились, что на празднике Юля обязательно будет и ни за что его не пропустит. Даже если после этого она будет рыдать сутки напролёт и сгорать заживо, она докажет, что не сломалась. Ну, или сделает вид.