«Заявление на расторжение брака.
Я, Пчёлкина Юлия Александровна, прошу развести меня с Пчёлкиным Виктором Павловичем. Причиной развода прошу считать супружескую неверность со стороны мужа в течении последних двух лет брака. Совместных детей не имеем. Примирение невозможно»
— Не подпишу, — разрывая лист, процедил Витя, а Юля лишь широко улыбнулась и пожала плечами. Любовница побелела и чуть не выронила бокал из руки. — Значит, в суде увидимся. Желаю вам, Светочка, личного счастья. Кстати, — наклоняясь ближе, Пчёлкина понизила тон голоса, — попробуйте потрахаться с ним в душе, он там особенно хорош. Юля, выпив до дна, поставила бокал на стол с такой силой, что он треснул. Пчёлкин смотрел на её стул и боялся поднять глаза, лишь бы не пересечься взглядами. А Белов понимал, что это всё. Конец. Обе любовницы лишь нервно переглядывались. Шагая к двери, Юлия сказала громко, чтобы точно услышал: — Белов, жене позвони! Она там извелась вся. Пчёлкина вышла из ВИП-зала и старалась идти как можно спокойнее, хотя это было практически невозможно. Ноги тряслись так, что казалось, будто на лестнице она упадёт. Но нет. Быстро преодолев расстояние до машины, Юля села за руль, завела автомобиль и сорвалась с места. Хотелось разрыдаться, но нужно быть сильной и выдержать один телефонный разговор, прежде чем дать волю чувствам и эмоциям. Её улыбка ощущалась как самая звонкая в мире пощёчина. Рука, держащая бокал и подписывающая заявление на развод, словно разорвала грудную клетку Вити, переломала кости и, добравшись до внутренних органов, вытащила те, разбросав в разные стороны. Ему казалось, что в уши кто-то влил воду, потому что он не слышал ничего из её последней фразы. Пчёлкина выпотрошила и растоптала собственная жена, будучи при этом абсолютно правой. Он знал, что заслужил это всё. Но ещё Витя точно знал, что она этого не заслужила ни на грамм. Столько раз он клялся ей в любви и верности, обещал никогда не обижать, но нарушил два из трёх данных обещаний. — Алло, Андрей Витальевич? — голос Юли не выдавал нервозности. — Здравствуйте, Юлия Пчёлкина беспокоит. — О, Юлия Александровна, здравствуйте! Что-то стряслось? — адвокат любил работать с девушкой, потому что клиентом она была редким, беспроблемным. И платила хорошо. То квартиру в Париже оформляла на себя, то машину, то интересовалась по поводу зарубежных вкладов. — Мне необходимо, чтобы вы представляли мои интересы в суде. Это возможно? Я не в Москве, поэтому сама присутствовать не смогу. — Да, конечно. Что за дело? — зная, кто её муж, в голову полезли не самые приятные мысли. — Развод. Виктор Павлович договориться мирно не хочет, поэтому придётся походить. Поможете? — Да, конечно, — ошарашено протянул адвокат. — Мне нужна доверенность на представление ваших интересов, но если вы не в Москве, то можете прислать по факсу. Только заверенную. — Без проблем, у меня есть визитка с вашим номером факса, завтра пришлю. И ещё кое-что, — это была самая важная часть сегодняшнего спектакля, — называйте меня на встречах с Виктором Павловичем только девичьей фамилией и никак иначе. Исключительно Крылова. — Как скажете, Юлия Александровна, — за такие деньги, которые она платила ему каждый раз при работе, он хоть Девой Марией её называть бы стал. — Отлично, тогда завтра пришлю доверенность. До свидания. Глаза застилала злость, жгущая всё живое, что было внутри Пчёлкиной. Ей казалось, что если бы рядом была канистра с бензином, то всё вокруг взлетело бы на воздух от того огня, что пылал у неё внутри. Когда она узнала про его измену давно, в 91-ом, то хотела отомстить, показать, что именно он упускает. Сейчас же единственным её желанием было сбежать. Так чувствуют себя онкобольные на последних стадиях, отказываясь идти ко врачу. Ты всё равно знаешь, что погибнешь скоро. Так какая разница, как пройдут последние месяцы? Юле не хотелось знать, почему у него появилась другая. Она больше не задавала вопрос «За что?», мучавший девушку когда-то. На всё ответил его взгляд. Испуганный, виноватый, а потом отстранённый. Она так боялась, что он сорвётся за ней, поедет, заставит выслушать всю ту ложь, что придумывал, наверное, месяцами, возвращаясь домой и боясь, что в этот раз жена что-то заподозрит. Но он не поехал, не стал догонять. Он знал Юлю достаточно, чтобы понять, что разговора не состоится. Пчёлкина ехала, вцепившись в руль, как тонущий цепляется за спасательный круг, словно тот — его последняя надежда. Она летела по дороге в Домодедово около часа, пытаясь понять, что делать дальше. Как жить, чем заниматься. Ей было так паршиво, прямо физически плохо, что даже организм не выдержал всей той грязи, в которой она извалялась. Юля съехала на обочину и выскочила из машины, сгибаясь пополам. Она стояла, оперевшись на пассажирскую дверь, и её рвало. Сначала завтраком, потом желчью. От противного горького вкуса во рту рвало снова, но облегчение не наступало. Слёзы катились из глаз и текли по щекам, по подбородку. А Юля всё сгибалась под удивленными взглядами проносящихся мимо автомобилистов. Каким-то чудом она пришла в себя и добралась до руля, возвращаясь в поток машин, которые ехали по направлению аэропорта. Чемодан весил, казалось, килограмм сто, но девушка справлялась и везла его к стойке «Аэрофлота». — Здравствуйте. Когда ближайший рейс в Париж? — устало улыбнулась Юля. — Добрый день. Минуту, — приветливая девушка в синей форме посмотрела в компьютере расписание и вернула взгляд на Пчёлкину. — Ближайший через сорок минут, регистрация заканчивается через десять. — Один билет, пожалуйста, — доставая загранпаспорт с мультивизой, которая действует ещё три года, попросила Юля. — Остался только бизнес-класс, оформлять? — Пчёлкина кивнула и протянула документ. Девушка быстро распечатала билет и, вложив его в паспорт, отдала Юлии. — Стойка тринадцать, удачного полёта! Уже сидя в самолёте и видя в иллюминатор, как убирают шасси, Пчёлкина позвонила Антону и попросила его забрать с парковки аэропорта её машину, предупредив, что у Вити есть запасной ключ. Юля сбегала и прекрасно это осознавала, но быть сильной и храброй надоело. Она просто хотела улететь в любимый город от любимого человека, который разрушил то, что она так бережно выстраивала в себе годами — веру в светлое будущее.