После заката

      Прогулка на этот раз оказывается ленивым валянием на песочке. Боюсь нагружать ногу, если честно. Слушаю волны и думаю о том, как совсем скоро снова буду садиться в автобус, который повезёт меня на другой конец города, наполняясь разными людьми. Большинство из них невыспавшиеся и немного злые, иногда кто-то кому-то наступает на ногу или задевает локтем, тогда вспыхивает конфликт. Улыбаются только дети, несмотря на то, что едут в школу. И иногда я.       Мне нравится улыбаться не к месту — это привлекает не меньше внимания, чем куча колец на пальцах или вычурные шпильки в волосах. Мне нравится привлекать внимание, это редко удаётся. И не нравится, когда на меня смотрят. Парадокс.       Здесь и сейчас я вообще невидимка, ночь, пустой пляж, шелест ветра. Дома холодно: когда открываешь тугую дверь подъезда, морозный воздух хватает за щёки, громко урчат самолёты на военном аэродроме, который совсем рядом, метрах в пятистах.       На остановке стоят понурые люди, кутаясь в шарфы и платки. В уши нежно или весело поёт кто-то из любимого плей-листа, а в автобусе хочется ехать вечно, потому что это время, когда ты уже сделал всё нужное и ждёшь свою остановку. Я думала, что попав в Таиланд, я тоже сделала всё нужное, что теперь просто, как в автобусе, буду ждать результата, но теперь, буквально за пару остановок до финала, выскочила зачем-то и не очень понимаю, что делать. Думай про зиму, думай про самолёт, до которого всего пара дней. Думай о том, что ты не планируешь сюда возвращаться, что сфотографировать, рассказать, запомнить — это не очень хорошая идея, зачем лишнее напоминание, неловкий вопрос, бесполезное воспоминание?       Думай про зиму, у меня всегда так много зимы, она заставляет носить много одежды и прятать лицо. Откровенное и жаркое лето ничего не скрывает, прилипает к спине и заставляет лицо краснеть и некрасиво отекать, а зима на твоей стороне, пряча рыхлую и распадающуюся тебя в толстую куртку и колючий снуд.       Засидевшись, возвращаюсь в номер уже засветло. Киваю садовнику и тому, кто метёт дорожки — впервые их увидела. Они сильно отличаются от того, как я представляла себе их по голосам. Садовник молод, наголо обрит и похож на тибетского монаха, а подметальщик стар, некрасиво сморщен и словно недоволен всем. Надо же, я думала, что они оба среднего возраста.       В номере очень тихо и темно. Телевизор выключен, на кровати слева посапывающий холмик. Осторожно прикрываю дверь и даю глазам привыкнуть к сумраку. Свет зажигать не хочу. Сегодняшняя усталость не похожа на мою обычную, она вся внутри, шершавым налётом на сердце. Ну зато нога не болит. В Паттайе утро, у меня в планах душ, Гуля, стирка, завтрак и конечно, уборка номера, которую я вчера пропустила.       Главное — после душа не упустить ничего важного, что там было по списку. Из кресла мальчик делает вай под аккомпанемент включённого телевизора. На экране мелькают знакомые виды и всякие шестерёнки, спокойно, мадам, не палимся. Нахалёнок, кажется, снова прибавил температуру на кондиционере, мерзляк. Отхожу к окну, сушить волосы, едва ли не впервые открываю шторы полностью, давая дневному свету заглянуть в номер, отчего-то надоел искусственный свет. За спиной щелкает выключатель торшера, спасибо, Сансет. Оглядываюсь на него, продолжая протряхивать ранее расчёсанные волосы пальцами от корней к кончикам, — смотрит на меня внимательно. У меня что-то с лицом? Отворачиваюсь, разглядывая пейзаж за окном — зелёный газон и белую кирпичную ограду отеля. Когда волосы сушить надоело, скручиваю в узел и закалываю первым, что подвернулось под руку — снова шариковой ручкой. Коротковата держалка, но пока волосы влажные, держать будет. Взяв пакет с вещами и кошелёк, иду заниматься бытом.       Запихивая вещи в машинку, обнаруживаю в шортах Сансета небольшой выключенный смартфон, потрёпанный бумажник из джинсы и пару презервативов. Хм, ну логично, вещи первой необходимости, нужно вернуть. Пока вещи стираются, нахожу Гулю и объясняю, что мне нужно. Обычные резиновые шлёпанцы, можно даже с перепонкой, в моём детстве их называли сланцами, не знаю, почему. Идём в кладовку и некоторое время роемся там. Что ж, навскидку размер вроде подойдёт, цвет чёрный, даже если будут вдруг малы или велики, сойдут, зато бесплатно. Забираю шлёпанцы с собой, чтобы вымыть их в прачечной как следует, мало ли кто их носил до этого.       Дожидаюсь конца стирки и сушки в прачечной, почитывая в телефоне. И почти к началу уборки возвращаюсь в номер с пакетом вещей и тапками для моего подопечного. А того и след простыл! Разве что он под кровать спрятался.       — Сансет!       Дверь ванной открывается, оттуда высовывается темноволосая голова и улыбается, часто моргая. Спрятался, значит. В ванной, которую первую обычно прибирают, ага. Умница прям. Протягиваю Сансету телефон и остальное, забирай, мол. Он почему-то смущён наличием среди вещей кондомов. Забавный ребёнок. Пакет с вещами пока убираю в шкаф, а сама собираюсь за завтраком. Внезапно забавный ребёнок протягивает мне купюру.       — Ты какую еду хочешь? — добрая тётя Ольга даже ни разу не удосужилась за эти три дня спросить, что её подопечный хочет съесть, спохватилась, спасибо телефонному переводчику за то, что под рукой.       Машет головой и снова тычет мне купюру в ладонь. Осматриваю с головы до ног, благо, свет из окна падает сейчас на него. А от синяка на лице осталась буквально пара жёлто-зелёных пятен, надо же. Спасибо мази. Если нарядить Сансета в худи, то синяки никто и не рассмотрит. С коленями, наверное дело обстоит хуже, но их хотя бы из-под штанов не видно. Решительно присаживаюсь рядом с мальчиком на корточки и подкатываю сперва одну штанину, потом вторую до середины икры, получаются этакие капри, зато не видно, что изначально штаны Сансету коротковаты. Встаю и показываю на брошенные у порога шлёпанцы:       — Обувайся и пойдём со мной.       Ныряю в шкаф, выдаю ему ещё и худи, жестом показываю, чтобы накинул капюшон. Сансет одевается, спрятав свои вновь обретённые вещи и купюру в карман штанов. Выходим через стеклянную дверь, щурюсь от слишком яркого солнца и тут же покрываюсь потом от жары. А ведь еще даже не полдень. Номер готов к уборке, а мы можем позавтракать прямо в кафе. На этот раз у Сансета все козыри на руках — он сам выбирает себе еду и напиток, но как по мне, жадничает. Себе беру варёную брокколи, она такая яркая, что даже пробуждает во мне аппетит. За столом оказывается, что Сансет решительно настроен запихнуть в меня половину того, что, как я думала, он брал себе.       Отбиваюсь сперва жестами, потом у нас начинается бой на палочках — ловкий и коварный противник подкидывает мне кусочки курицы, а я, с трудом цепляя их палочками, перекладываю обратно в контейнер. Кажется, меня сейчас распекают на все лады по-тайски, но с такой солнечной улыбкой, что вот бы век слушала и смотрела. По-бабьи подперев ладонью щёку, смотрю, как передо мной растёт горка мясных кусочков и ещё чего-то в соусе, от цвета которого уже во рту остро. И при этом Сансет успевает мне что-то говорить и жевать, потрясающе. Оставшуюся еду в контейнерах мы забираем с собой в номер, по пути я покупаю воду.       Так-то можно уже и спать лечь, но мой гость, запихнув контейнеры с едой в холодильничек, несёт мне свой смартфон, жалобно что-то приговаривая. Даже включать переводчик не нужно, чтобы понять, что Сансету позарез нужен шнур для подзарядки. Что ж, выдаю свой в надежде, что разъём подойдёт. И мощусь прилечь на такую манящую и прохладную подушку, вынув из всё ещё влажных волос шариковую ручку. Справа от меня деликатно ёрзает Сансет, уже подключивший телефон к розетке. Лениво тянусь к тумбочке и передаю ему карточку с паролем местного вайфая, ложусь на левый бок и закрываю глаза. Ну буквально на минуточку!       Ладно, хрен с ним, выспимся на том свете, сперва разберёмся, что творится прямо сейчас прямо тут. Сажусь на кровати и вижу, как рядом в холодном поту скрючивается Сансет. Судя по позе, по ладоням, суетливо и беспомощно тискающим футболку на животе, у пацана проблемы с пищеварением. Тут наугад не получится никак. Врубаю помощника:       — Где болит? Что?       — Желудок… — дышит тяжело, но отвечает.       Ну это дело поправимое, с этим я знаю, как справиться. Мерзко, но помогает быстро. Вскакиваю, лезу в аптечку, достаю бутылочку с эмульсией. Взбалтываю и возвращаюсь к страдальцу с пластиковой ложечкой, в которой порция отвратительной на мой вкус пользы. Со вкусом банана, бр-р-р. А ему может и зайдёт, кто знает. Сансет сидит, откинувшись на изголовье кровати и кривится от боли. Подношу ко рту ложку, жду, пока он всё проглотит и передёрнется от вкуса — а никто не обещал конфет и пирожных. Откладываю ложку на тумбочку и, осторожно придерживая за плечи, заставляю лечь на спину, приподнимаю футболку и кладу свою ладонь на его диафрагму. И глажу маленькими кругами, не надавливая, внимательно следя за выражением его лица. Брови мучительно сведены, глаза закрыты, небольшой струпик на губе он сковырнул, пока терпел, из губы снова выступила кровь. Бледный. Если не поможет — придётся вызывать врача. Не знаю, как это здесь происходит, поэтому пусть лучше поможет.       Нужно ещё минут пять-десять, я надеюсь. Продолжаю следить за его состоянием и гладить, ощущая ладонью, как нагревается прохладная сперва кожа. На отравление не похоже, я же в норме, впрочем, я и половины того, что он съел, не попробовала. Но, с другой стороны, это его привычная пища. Что же пошло не так? Глажу и глажу, смотря, как постепенно расправляется морщина между бровями, как пальцы перестают комкать покрывало, как не дрожат больше ресницы. Становится спокойнее, пытаюсь убрать руку, но внезапно ее перехватывают и прижимают чуть сильнее к животу. Наверное, ещё не совсем прошло, пусть полежит так. Отвожу глаза от расслабившегося лица, смотрю в пол на невзрачный кафель без рисунка, в странных прожилках, которые думают, что они сделают пол мраморным.       Вспоминаю, как однажды пришлось так же гладить себя саму, снимая сильную боль, потому что рядом не оказалось никого, кто бы держал меня за руку или принёс таблетку. Тогда я была молодой и практически бессмертной, но приступ оказался очень сильным. Помню, как лежала то на одном боку, то на другом, как доползла до двери и отперла её на всякий случай, чтобы не пришлось ломать. Как с трудом нашла последнюю таблетку, выпила её и включила телевизор, чтобы не было тихо и страшно. Шёл какой-то дурацкий фильм, не знаю, о чём. Я открывала глаза, потом закрывала, потом открывала снова, а он всё не заканчивался. Мне тогда казалось, что если фильм закончится, то закончусь и я. Мне было немного жаль того, кто потом бы меня нашёл…       Мои пальцы тихонечко пожимает тёплая ладонь, лежащая поверх них. Вздыхаю, выпрямляюсь и смотрю в порозовевшее лицо. Улыбаюсь. Наверное, нужно улыбаться, чтобы успокоить. Осторожно убираю руку с живота и ухожу в ванную, чтобы намочить маленькое чистое полотенце для рук. Им осторожно вытираю лицо грустного и немного встревоженного мальчика, чтобы ненароком не содрать корочки со лба, на носу от царапин остались только розовые следы. Беру телефон.       — Как ты? Легче?       — Да. Острая еда. Мне не нужно есть.       Тыкаю пальцем в его лоб, показательно хмурясь, вот ведь глупый, он просто наелся острого! А я-то уже мысленно пересчитала всю наличку, и только цены на госпитализацию в Паттайе не гуглила! А ему остренького захотелось! Лилу, ты лопух!       Лежит, улыбается так открыто и радостно, видимо, совсем отпустило. Ну и хорошо, ну и ладно. Ну и мне тоже нужно. Выйти. Подышать. Вытереть слёзы, сопли, прочие телесные жидкости… Немного резко сруливаю в ванную, запираюсь и плачу там, сидя на крышке унитаза. Не знаю, почему, наверное, просто завидую тому, что в отличие от Сансета некому было положить мне на живот тёплую ладонь и согреть, и забрать себе боль. Или это испуг? Я испугалась, что мальчику больно? Что я не смогу ему помочь? Что я не умею прятать трупы? На этом моменте меня разбирает смех. Коварная пожилая иностранка похитила и уморила юного тайского проститута, два дня прятала его под кроватью в номере и пыталась покинуть страну. Святый Позжже, мне всё же стоило заняться сочинительством.       Вытираю слёзы, споласкиваю полотенце и оставляю его сушиться на краю раковины. Истерика, кажется, рассосалась, можно выходить. Спать вообще не хочется, Сансет взбодрил меня как никогда. Задергиваю шторы, включаю торшер, достаю из-под кресла сумку с вязанием и устраиваюсь в кресле, не забыв бросить пару взглядов на кровать, где мальчик, кажется, задремал от облегчения.       Впереди ещё почти целый день и целая ночь, а в голове обратный отсчёт говорит, что до отлёта осталось два дня.